За пределами

У Старателя со многими людьми не складываются отношения. Кто в этом виноват, разбираться долго, но даже с бывшими одноклассниками связь он поддерживает постольку-поскольку: иногда они пересекаются в ходе спасательных операций, но на общие редкие посиделки его никто не зовёт. Даже очень доброжелательный Яойорозу Сентаро, который все три класса Академии носился со своей заботой вокруг одноклассников. Сентаро был старостой класса, ему было положено носиться, но Энджи его мельтешение всегда раздражало. Спустя добрые двадцать лет он так и не примирился с сердобольностью теперь уже коллеги. Супруга его, изысканно-европейская, громогласная, с высокой причёской, улыбкой во весь рот и зловещим именем Лиза, и вовсе пугала Тодороки до глубины души. Этот страх с годами не прошёл. Поэтому имя Яойорозу до сих пор вызывает у Энджи лёгкую головную боль: это семейство ему положительно не нравится. За единственным исключением в виде самой младшей представительницы. Девчонки, которая шарахается от него в коридорах Юу Эй во время спортивного фестиваля, а затем долго отвешивает очень сдержанные извинения. Эта Яойорозу Энджи нравится. Точнее, тогда младшая Яойорозу тоже нравится ему не особо — проникается он к ней в тот момент, когда она сбивает его с ног на финальном экзамене для второгодок. Симпатия его крепнет под взглядом, строгим настолько, что приходится потушить вечный огонь, чтобы не расходовать кислород в той западне, в которую они угодили в ходе безобидной, казалось бы, стажировки для второкурсников. В своих добрых чувствах Старатель окончательно убеждается в тот момент, когда девчонка с неимоверным усилием оттаскивает его младшего сына, сочащегося жаждой убийства, от Даби — никто кроме неё на это не способен. Яойорозу защищает, оберегает и успокаивает Шото там, где все другие провалились; где и он, и Рей, и Фуюми, и Нацуо не смогли, не досмотрели. И даже если с остальным её семейством у Энджи напряжённые отношения ещё со времён учёбы в Юу Эй, эта Яойорозу — приятное исключение. На самом деле, Старателю настолько нравится эта Яойорозу, что он совершенно не понимает, в чём проблема Шото. — Я знаю, мы обычно такое не обсуждаем, но всё-таки мы семья, и мне хотелось бы знать… Есть в вашей жизни кто-нибудь особенный? Фуюми обращается к братьям со своей обычной любознательностью во время одного из тех вечеров, на которых сама же и настаивает уже два года. Семейные посиделки, которых никому, даже грозному Энджи, не удаётся избежать, в самом разгаре. Старатель никогда вслух не признается, что на самом деле он рад этой инициативе, пусть и не всегда всё идёт по плану дочери. Фуюми всё-таки слишком оптимистка: отец и братья у неё слишком взрывные (даже если на вид — сплошное стоическое спокойствие), чтобы семейные собрания проходили без эксцессов. Оказываясь в замкнутом помещении, трое мужчин чаще дебоширят, чем ведут мирную беседу. — Ну так что? — настаивает Фуюми, когда молчание затягивается. Старатель, на самом деле, знает, к чему она это спрашивает, знает, что именно она хочет сказать. Он догадывается уже какое-то время, но поседеет раньше, чем позволит Фуюми высказать свои бредовые идеи вслух. Дочь, на самом деле, не особо интересует ответ братьев: она пытается найти повод, чтобы рассказать о собственной жизни. Признаться мужчинам своей семьи, что в её жизни есть кто-то особенный. Старатель знает, что этот « особенный» — особенная катастрофа, и упрямо ничего не хочет об этом слышать. Он лучше ушей лишится, чем выслушает признание Фуюми. С неё ведь станется, за благословением к нему пойдёт. Энджи знает себя: он будет упорствовать из принципа, ещё чего доброго испортит отношения с единственным человеком, который всегда был на его стороне. Поэтому он предпочитает избегать этой темы любыми способами. Он строго и неодобрительно смотрит на дочь, пока Нацуо тушуется, а Шото безразлично пожимает плечами и говорит своё спокойное «нет». Это «нет» мгновенно заставляет Энджи переключиться с дочери и её проблемного увлечения на младшего ребёнка. Потому что как это «нет», если «да»? Старший Тодороки не посвящён даже в более банальные вещи в жизни младшего сына — его сознательно держат на расстоянии. Но у него есть глаза, чутьё и здравый смысл: он уже имел возможность наблюдать взаимодействие Шото с одной из его одноклассниц. Даже чаще, чем необходимо: на тренировочных миссиях, на выездных тренировках Юу Эй, на летней стажировке, которую эти двое проходили в его агентстве. Такого долгого и пристального наблюдения даже не требовалось, ведь Энджи сразу стало ясно, что девчонка по уши влюблена в его сына. Сам Шото явно случай посложнее: Энджи уже давно лишили привилегии знать, что у этого юноши на уме и в сердце, но если в их отношениях в последнее время и наметился прогресс, то он явно во взаимопонимании. Старатель всё больше интересовался взглядами, жизненной позицией и желаниями сына — Шото, надо отдать ему должное, давно уже стал самостоятельной личностью, полноценной, независимой. Иногда Энджи, воспринимающий его теперь почти как равного, мог без труда разобраться, угадать, случайно или намеренно, его стремления. В случае с этой девчонкой большого секрета Шото сделать не получилось: Старатель догадался уже по тому, как усиленно сын всю стажировку прятал одноклассницу, стараясь предпринять всё возможное, чтобы она не пересеклась с начальником. Он, видимо, считал, что ничего доброго это ей не сулит. Старший Тодороки заметил и поставил мысленную галочку. А уж как рьяно они защищали друг друга на миссиях и прикрывали перед начальством — было бы даже жалко, если бы они хоть раз попались и лишились этого флёра подростковой тайны. Из девчонки, кстати, выходила неплохая героиня, и это было не тем, что Энджи ценил в женщинах, но, чёрт побери, это был сильный аргумент. К тому моменту Энджи уже озаботился её именем и даже почти не икнул, узнав в ней дочку Сентаро и Лизы и ту студентку, что столкнулась с ним на спортивном фестивале. Тогда Старатель пошёл на поводу у Шото, желающего, видимо, хранить всё в секрете. Энджи давно не был подростком, но понимал, почему тайна может быть привлекательной, понимал, что она даёт иллюзию самостоятельного выбора и взрослости. Поэтому он не стал сильно давить, позволил сыну насладиться моментом, считать себя хитрее и мудрее — позволил всему идти своим чередом. Это было для блага его семьи: он пытался измениться ради них. Дать Шото пространство в личных вопросах было сознательным выбором Энджи. И вот после всех этих стараний хладнокровное «нет», вдруг полученное от младшего — как нож под рёбра. А неприкрытую ложь Энджи точно терпеть не намерен. — Что значит нет? Как это нет? Не дури! — повышает голос старший Тодороки, и Фуюми удивлённо подпрыгивает. Шото смотрит равнодушно, ничуть не подверженный отцовской страстности. — Не дурю, — отзывается молодой человек и прихлёбывает из вытянутого стакана. — Не дуришь? А с Яойорозу дурака валяешь? Может, это не его дело — такой подход Энджи регулярно слышит от современных детей, от либеральных СМИ и от пропагандистов европейского образа жизни. Они все говорят, что он не должен лезть, не должен настаивать, не должен руководить чувствами своих детей и выбирать за них. Но Тодороки далёк от этих абсурдных воззрений: он, конечно, не настолько глуп, чтобы не верить в силу чувств, но знает, что на первом месте, несмотря ни на что, всё равно должен стоять долг. Честь, ответственность, выгода для семьи и для имени. Человек вроде него не может позволить своим детям тратить время впустую, не может поощрять пустых увлечений. Всё должно к чему-то вести, даже чувства, раз уж они есть. Шото поднимает на него взгляд: он слегка растерян, но одновременно и зол. Старателю в данный момент особо нет дела, что он накаляет обстановку. Энджи смотрит в ответ. — Момо-чан? Шото, ты встречаешься с Момо-чан? Вот это да! Почему ты ничего не сказал старшей сестрице? Я её обожаю, — Фуюми восторженно трясёт Нацуо за плечо. — Я тоже! Видел её в той рекламе, она красавица, — поддакивает ей брат, и выражение его лица становится мечтательным. Шото кидает на них холодный взгляд и ставит чашку на стол. — Разговор окончен, — обрубает он. Берёт куртку, обувается и, не прощаясь, покидает семейный дом. — Разве мы переборщили? — потерянно бормочет Фуюми. — Я лишь хотела его поддержать… Энджи задумчиво допивает свой чай. Ему кажется, что дело не в их вмешательстве.

***

Старателю нравится эта Яойорозу. Её привычка держать всё под контролем, её уверенность в ситуации, её невозмутимость и украшающая юную леди сдержанность. А то, каким огорошенным выглядит Шото после её смелого «почему?» — нравится Энджи больше всего. Энджи ловит их у школьных ворот. Стоит, словно пугало посреди поля, разгоняет проходящих мимо фанатов злым взглядом. Он знает, что в выходной студентам разрешено покидать территорию Юу Эй, поэтому ждёт их здесь. Хочет подловить хотя бы одного (Шото совершенно точно по субботам ходит к матери в больницу), но, на его удачу, из ворот они выходят вместе, о чём-то переговариваясь. Старатель делает угрожающий шаг вперёд, и только тогда его замечают. — Яойорозу Момо, выйдешь за моего сына? — без всяких подводок и приличий он рубит с плеча. Шото белеет, от гнева или растерянности — Энджи всё равно, он общается с Момо, которая молча хлопает глазами, переваривая свалившееся на неё предложение. К её чести, лица она не теряет. — Простите? — высоким голосом переспрашивает она, как будто его слова можно понять как-то ещё. — Или вы просто развлекаетесь? У меня нет времени на ваши развлечения. Шото, наконец-то, эволюционирует из той ледяной глыбы, в позе которой застыл, в существо с членораздельной речью. Он делает тяжёлый шаг навстречу отцу, и Энджи по инерции принимает боевую стойку — аура у сына такая, словно он одержим злым духом. — Я, кажется, сказал тебе… — начинает юноша угрожающе, и у Старателя ботинки примораживаются к асфальту. Но Яойорозу с церемонным «простите» легонько трогает Шото за плечо, пытаясь разрядить обстановку, и кланяется Энджи, словно извиняется за ошибку. — Вы неверно поняли, господин Старатель. Мы с Тодороки-саном не в таких отношениях, — невозмутимо, хоть и несколько растерянно говорит она и вдруг доброжелательно и отстранённо улыбается обоим, будто не хочет иметь никакого отношения к всеобщему заблуждению. На лице её написано полнейшее неведение: Яойорозу, кажется, не в курсе самой возможности. Должно быть, она ничего такого и не допускает, поэтому не смущается от внезапного напора героя номер один. — Почему? — тянет Энджи почти страдальчески. С одной стороны, он не желает разбираться в сложных чувствах двух подростков, которые сами в себе разобраться не могут. С другой стороны, его даже несколько уязвляет такое отношение со стороны Яойорозу, которая не предполагает никакой романтики с одноклассником — будто юноша для неё недостаточно хорош, чтобы взглянуть на него с такой стороны. С сыном, насколько Старатель может судить, всё в порядке. Родословная, воспитание, наследственность — всё, что имеет значение для самого Энджи, на месте. На остальное ему плевать: на то, что Шото не самый социальный человек, на то, что открытым его не назовёшь, на то, что построить с ним любые отношения стоит больших усилий. Это всё глупости. Впрочем, Энджи, задумывается, что всё-таки может не устраивать молодую девушку в Шото. «Может, шрам? Чёрт их этих девиц разберёт». Яойорозу кажется ему не настолько поверхностной, чтобы думать только о внешности. Девушка долго смотрит ему за спину, явно раздумывая, затем переглядывается с Шото, у которого пылают уши от гнева и всего этого диалога, опускает взгляд на мыски своих туфель и, наконец, выдыхает немного удивлённо. Выглядит она озадаченной этим вопросом. — Почему? — переспрашивает она в поисках верного ответа. И, наконец, сдаётся. — Не знаю. Почему, Тодороки-сан? — она поворачивает спокойное лицо к однокласснику, будто действительно ждёт, что он поможет ей разобраться. Но Шото едва ли способен хоть кому-то сейчас помочь: он выглядит так, будто у него сердечный приступ. Его даже слегка потряхивает. — А? — всё, что способен сгенерировать его перегретый мозг. Яойорозу вздыхает. — У меня нет этому объяснения. Простите, господин Старатель, нас уже ждут. Идёмте, Тодороки-сан. Девушка ободряюще кивает, быстро клянется и поворачивается к ним спиной. Шото приходит в себя в тот момент, когда она уже заворачивает за угол: часто и рассеянно моргает, будто после долгого сна, смотрит на отца, поджимает губы и без слов припускает за одноклассницей. Энджи, наконец-то, понимает, что с Шото не так: он тормоз. Это же и ответ на задумчивое «почему?» Яойорозу. Она, видимо, тоже не самая быстрая. Энджи герой уже достаточно давно, чтобы уметь определять, когда людям нужна его помощь. Этим двоим помощь однозначно требуется.

***

— Это что за причуда такая? — грохочет Энджи, и хохот его наполняет комнату, уносится под потолок. У Тору, старшего из его внуков — технически, дочка Фуюми и той птицы, которого Энджи даже за человека не держит, старше, но он ещё вслух не признал её своей внучкой, хотя, когда никто не видит, с умилением наглаживает её перья, — причуды обоих родителей. По-честному, это просто катастрофа, но катастрофа настолько мощная, что Энджи полностью доволен. Шестилетний Тору создаёт фигуры из огня и льда, наделяет их сознанием, заставляет их двигаться, подчиняться, чуть ли ни думать, всемогущие боги! Тигр, слепленный им после внимательного просмотра программы про животных (Старатель говорил, чтобы держали детей подальше от телевизора), чуть было не проглотил его младшую сестру, а ледяной гигант, непроизвольно созданный во время ночного кошмара, пробил крышу дома и оставил весь район без света. Тору весёлый мальчуган, очень подвижный, общительный, не злой, сильно привязанный к Шото, но у него никакой самодисциплины, никакого контроля над своими ужасающими способностями. — Да ему же шесть! — орёт Шото в ответ на предложение Энджи передать неконтролируемого мальчишку на его поруки. Орёт потому, возможно, что Энджи тоже не очень сдерживается, доказывая, что Момо и Шото не умеют растить детей, слишком многое им позволяют и не воспитывают совершенно. Энджи до сих пор отвратителен в общении с младшим сыном. Тот в ответ продолжает подозревать его во всех смертных грехах и, кажется, засекает время, когда Старатель приходит провести время с внуками. Момо молча расставляет тарелки на столе, время от времени кидая флегматичный взгляд на спорящих мужчин, носящегося у их ног Тору и мирно собирающую кубики Рину в уголке. Рей отдыхает на веранде, и всем на руку, что она не слышит мужчин своей семьи. Старатель посматривает на невестку — на каком она месяце, ему никто не говорит, но он ждёт прибавления в своём немаленьком семействе с ещё большим нетерпением, чем родители этого ребёнка. Потому что Тору грандиозен, Рина, в прошлые выходные затушившая огонь в мангале одним взглядом, грандиозна, и этот ещё не родившийся малыш тоже будет грандиозным. У Момо на лице написано «боги, дайте мне сил!» — Воспитание ещё никому не вредило! — разоряется Старатель. — Твоё-то?! — вспыхивает Шото, и воздух в доме накаляется. — Дорогой, не отведёшь детей помыть руки? Мы садимся кушать, — с некоторой даже флегматичностью вмешивается в назревающий скандал женщина. Шото оглядывается через плечо, и напряжение между отцом и сыном обрывается. Он подталкивает детей к ванной. — Я позову маму, — Момо кивает и улыбается. Но улыбка исчезает с её лица, когда Энджи обрушивается на стул во главе стола. В комнате их трое, считая его ещё не родившегося внука, у его невестки серьёзный вид и очень строгий взгляд. — Знаете, Тодороки-сан, я ценю, что вы столько времени проводите с внуками, но, может, вам не стоит так давить на Шото? Он ведь и сорваться может. Поверьте, вам не понравится эта картина, ведь это худшее, что вы в нём воспитали. Я знала его в те времена, когда он вас ненавидел, я была рядом. И не только я: Деку, Ингениум, Уравити. Мы все пытались ему помочь. Благодаря нам он стал тем человеком, который сегодня позволяет вам общаться с его детьми, который не против вашего визита, который терпит ваши указания. Момо опускает перед ним тарелку, которую сжимает с такой силой, что Энджи удивляется, как керамика не идёт трещинами. Общая уверенность её тона, понимает мужчина, помогают ей контролировать злость. Ту злость, которую пробуждает в ней вся эта ситуация с мужем и свёкром, которые никак не могут договориться. — Я знаю, что он больше не злится на вас, что он переступил через прошлую неприязнь. Но вы не должны воспринимать его прощение как должное, радуйтесь, что он вылез из той ямы, в которую вы его загнали, что вырос и над собой, и над вашими принципами. Он верит в своего отца и, я думаю, даже доверяет вам, и я поддерживаю мужа в этом. В конце концов, я знаю, как много вы сделали для нас с Шото в самом начале наших отношений. Если бы вы не настояли на том омиаи… Даже если вы делали это из-за каких-то своих убеждений, я вам бесконечно благодарна. Поэтому если вы хотите тренировать Тору, я попробую поговорить с мужем. Но я богами клянусь, если вы будете воспитывать моих детей так, как воспитывали своего сына, если навредите моей семье, если хоть пальцем моего ребёнка тронете… В её чертах проскальзывает что-то львиное, и Энджи радуется, что хотя бы семейной причудой она не владеет — уже спалила бы всё к чёртовой матери. С ним так не разговаривают. Даже его бедовый сын, даже наглая птица, даже дерзкие молодые герои, даже тот сорвиголова, которого Момо нежно зовёт «Кач-чан». Но Энджи легко прощает невестке дерзость за ту страсть, что живёт в её сердце, за честность и желание отстаивать свои убеждения. Она заботится о собственных детях, о муже, о своей семье, и если Старатель может в чём-то её упрекнуть, то точно не в этом. — Я понял. Я буду осторожен. Если вы с сыном доверите мне Тору, я не подведу, — отзывается он, и решимость в женщине приобретает более мягкие черты. Будто его ответ её полностью устроил. — Дайте руку, — прерывает Момо и без пояснений берёт его ладонь, прикладывает к животу. Старатель чувствует возню под рукой, ощущает, что в ладонь что-то упирается, сперва будто нерешительно, затем начинает тарабанить так, что глаза у Момо становятся огромными и возмущёнными. — Будем считать, что это знак — за нас договорились. Энджи сидит молча, а когда возвращается Шото с детьми и Рей, вдруг поднимается со своего места и пересаживается за длинный стол — он не глава этой семьи, это дом его сына, и занимать его место за столом он не имеет права. Шото провожает его внимательным и не особо выразительным взглядом, забирает у жены тяжёлый кувшин с лимонадом и усаживается за стол последним. Невестка его права: у Энджи были свои мотивы желать этого союза. Ему нравилась её сила, её навыки, её упрямство. Но он всё же не Шото, он не знает до конца, почему именно сын полюбил эту женщину, за что выбрал её. Но он отдаёт ему должное. Старателю нравится эта Тодороки.