За пределами

Описание: короткая заметка по поводу очень свербящей мысли ревёрса. Менять пол у героев слишком скучно, а что-то поменять хотелось. И вот пришла идея свайпнуть не чертами характера, а взаимодействием с обществом: здесь Тодороки в курсе правил игры, Момо же социально неприемлемая, но всё это с учётом личностных качеств и той персонажной мотивацией характеров, которые в целом показаны в каноне. Попытка максимального приближения ревёрса к канону. — Половинчатый, контролируй свою девку уже, если не хочешь, чтобы её нездоровые мозги украсили ближайшую стену, — орёт ему Бакугоу, пунцовый как будто бы от гнева, и держится за шею так, будто Момо его ножом по горлу полосонула. Он мрачно глядит из-под чёлки, прикрывающей всё смущение в глазах, но не спасающей окружающих от гнева. И Шото рассказал бы ему в миллионный раз, что не обязан ни присматривать за Яойорозу, ни контролировать, ни, тем более, выслушивать претензии самого Бакугоу на её счёт, но ему некогда. Он торопится на собрание старост. К тому же, мозги у Момо слишком ценные, чтобы разбрасываться на такие ненужные декорации. А потому он без лишних пререканий вытягивает Момо под локоть в коридор, оставляя Катсуки наедине с его угрозами и недовольствами в мужской раздевалке. Бакугоу ощутимо трясёт, когда Тодороки прикрывает за ними дверь — слышится серия коротких взрывов. Но Шото не переживает за одноклассника: у самого него под рукой оружие куда более устрашающее. Яойорозу на самом деле страшнее бомб Бакугоу. Страшнее даже атомной — ужасающий микс из любопытства естествоиспытателя, бесцеремонности учёной, восторженности маленького ребёнка и вседозволенности богатенькой папиной дочки. Контролировать её? Ха! Тодороки не смог бы, даже если бы пустил на это все энергетические ресурсы. — Яойорозу-сан, мы ведь уже обсуждали, что так нельзя. Нельзя просто ходить и пробовать людей на вкус! Он никогда бы не подумал, что однажды ему придётся сказать такую абсурдную фразу. А потом ещё повторить несколько раз. Что ему вообще придётся объяснять однажды нечто подобное. Но с Яойорозу только так: никаких выводов, пока эксперимент не проведён по всем правилам. Её любопытство до чужих причуд, до работы тел и мозгов, да что там — до всего на свете!.. Это любопытство стоит ему бессонных ночей и нескольких сомнительных взглядов. — Я ведь не просто так! У меня родилась теория, что из-за причуды Катсуки должен быть сладковатым, нитроглицерин именно такой. Я должна была проверить. Со всем, что Тодороки о Яойорозу уже знает, со всеми её предыдущими экспериментами, Шото думает, что Катсуки ещё легко отделался: его хотя бы не заставили целый день заряжать электрические предметы, чтобы проверить эффективность, не подвесили на турнике на несколько часов, чтобы проверить силу и цепкость, не записали силком в региональные по лёгкой атлетике, чтобы досрочно сдать совместный с бизнес-факультетом проект. Его всего лишь попробовали на вкус. И эту картину Тодороки честно постарается выкинуть из головы вот прям сейчас. Хотя он подозревает, что это его следующий ночной кошмар. Но спросить у Яойорозу, где она научилась так вязать узлы и почему решила начать облизывать Бакугоу с шеи, всё же, наверное, стоит. А вот почему в мужской раздевалке, вполне ясно — где не ждал. Несмотря на очевидные сдвиги, Момо всё же гений стратегии. Это звание Шото готов за ней признать. — Это не оправдание, — он чувствует себя попугаем. Но для Момо всегда как в первый раз: сколько бы запретов он ни нагородил, сколько бы правил ни объяснил, всё без толку. — Нет? — Нет! — Получается, даже при попытке проверить научную теорию пробовать нельзя вообще никого? — Тодороки игнорирует пальцы, сжавшие его ладонь. Любопытной, настырной девчонке бесполезно объяснять, что не надо его трогать — не нравится ему это. А даже если бы и нравилось, не прилично. — Вообще ни… Яойорозу-сан, прекрати! — рычит Тодороки, когда Момо проворно и его тоже пробует — на запястье остаётся влажный след. Он не полыхает только потому лишь, что знает — Яойорозу это не со зла и вообще безмозгло. Она без планов и подтекстов, в голове у неё только научные теории и любопытные изыскания. Если уж быть совсем откровенным, то определение, лучше всего подходящее однокласснице — «святая невинность». Потому что даже в самых возмутительных своих проявлениях Яойорозу не имеет в виду ничего такого, это всего лишь её способ прямолинейно высказаться. Шото даже отчасти симпатичен этот подход. — Извини, Шото, — искренне просит Момо. Выглядит даже немного пристыженной. — Думала, кожа у тебя будет холоднее с этой стороны. Это озадачивает. — Я просил не звать меня по имени, — отзывается Тодороки, игнорируя её задротский бубнёж на фоне. Ему нет дела, какую теорию она проверяет сейчас. Хотя он догадывается: теорию заканчивающегося терпения Тодороки Шото. Почему он вообще должен потакать её странному самодурству, носиться с заскоками и выходками? Сперва, допустим, он носился с ней, потому что это были его обязанности как зама старосты, затем потому, что кому-то нужно было за ней приглядывать — Момо из просто одноклассницы быстро сделалась приятельницей и партнёром по сложной жизни ЮуЭй, а потом он стал носиться потому, что по-другому не мог. Привык — он же ответственный, исполнительный студент, староста. За которого, между прочим, Яойорозу отдала голос на первом классном собрании. А после Старатель свалил на него новость, которая не позволила бы Шото отвыкнуть до конца жизни: теперь он носился с ней, потому что от её поведения зависела и его репутация. И Яойорозу упрощать ему жизнь не планировала. Иногда Тодороки казалось, что она специально прикидывается. Невозможно ведь быть такой тугой! Но теперь всё, что он о ней знает, противоречит этой надежде: возможно. И Яойорозу будет это делать, пока кто-нибудь не открутит ей её любопытную голову. Шото знает только, что это будет не он. Потому что он, кажется, смирился. Может, ему даже нравится иногда: ужас в глазах одноклассников, чувство новизны, увлекательность открытий. — Постарайся хотя бы час прожить без происшествий. Пожалуйста, Яойорозу-сан. У кабинета старост он её оставляет со смутной надеждой, что не придётся срываться посреди собрания на очередную дурость бедовой одноклассницы. Или, возможно — что придётся.