Затмение

Токио. Он едет в Токио. Даже не верится: ручка чемодана холодно ложится в руку, любимый пиджак сидит как-то не так, и Джоске всё время пялится на свой билет, боится проснуться. Мама впервые отпустила его в большой мир, в большой город. Впервые со времен поездок классом. Джотаро впервые пригласил его на свою новую квартиру. Не виделись целую вечность. Конечно, мама знает, что он остановится у Джотаро, но не видит в этом ничего такого. Потому что знает далеко не всё. Джоске просто приедет к племяннику погостить: лето, каникулы. Надо отдохнуть и оттянуться как следует перед новым триместром. Где же ещё, если не в столице. Джотаро ведь уже повидал и летний, и зимний Морио — так мило, что теперь он позвал Джоске к себе. Заодно можно повидаться и с сестрой. Мама уже отпускала Джоске к семье Куджо на прошлые зимние каникулы. Он наведался к ним, как только уехала бабушка Сьюзи, и легко нашел общий язык с Холли. С тётей Холли. Они брат и сестра, но у них такая огромная разница в возрасте. Ему восемнадцать, ей пятьдесят девять. Джоске просто не может обращаться к ней, как к равной, даже если она сама просит об этом. Джоске долго не мог и Джотаро перестать называть на «Вы», но в те зимние каникулы... он сам попросил об этом. Только наедине. Непросто говорить одно на людях, и совсем другое — между собой, ничего не перепутать, но они скрываются уже два года, и почти ни разу не оступились. На вокзале всё шумит и спешит: и поезда, и люди. Джотаро приезжает встретить Джоске. Его огромный силуэт заметен ещё издалека, и невозможно удержаться: хочется тут же наброситься на него с объятьями, но они оба научились быть терпеливее. У Джотаро новое пальто, новая фуражка — тоже одет с иголочки. Что-то переменилось в его лице, но он всё так же красив. Всё ещё такой, каким Джоске запомнил его в Морио. Джотаро неловко приветствует его, хлопает по спине и следит, чтобы рука не скользнула ниже. Он помогает Джоске с багажом, ведет к машине. Та сверкает на солнце так, будто недавно вернулась из первоклассной мойки. Пока они едут с вокзала в центр города, Джоске увлеченно разглядывает токийские окрестности. Он несмело заводит разговор, рассказывает о своих делах. Джотаро следит за дорогой и говорит мало. Как обычно. Машина останавливается в очень недурном районе города. Они с Джотаро заходят во внушительную многоэтажку, поднимаются на лифте. Джоске горит от нетерпения, пока Джотаро поворачивает в замке ключ. И вот они здесь. Он правда в квартире Джотаро. Она напоминает что-то среднее между большим кабинетом, номером отеля и музеем. Кабинет у Джотаро тоже есть: он весь заставлен папками, муляжами морских тварей и самыми разными диковинками. Панели из орехового дерева, освещение, как в океанариуме. Круглые лампы. Да что там, у Джотаро есть и свой аквариум, и свое снаряжение для дайвинга — баллоны с воздухом стоят в углу. Недавно нырял? Джоске в восторге: кажется, он уже знает, чем они займутся на каникулах. Но тут его взгляд приковывает огромный муляж — чучело? — рыбы-меч, и тогда у Джоске совсем отвисает челюсть. Рыба висит на стене: громадная и совсем как живая, сверкает белым брюхом. Трофей. Джоске забывает про голод и усталость, и хочется подойти ближе, разглядеть в этой квартире каждую пылинку, но Джотаро преграждает ему путь. — Ты так и не поздоровался со мной, как следует. Джоске не успевает возразить: Джотаро притягивает его к себе и целует, набрасывается, вылизывает его рот. Руки крепко держат за пояс. — А ты опять всё сделал за меня, — говорит Джоске, когда ему дают вздохнуть. Джотаро еле заметно улыбается. Джоске так давно не видел его улыбки. Она выглядит естественнее, а раньше удивляла, казалась чужой. И теперь, когда лицо Джотаро так близко, Джоске понимает, что именно изменилось: оно стало мягче. Появились морщины. Или показалось? Какие уж там морщины в тридцать лет. Но нет: вот сейчас, складка у глаз, у губ. Джотаро улыбнулся, и кожа стянулась. Что же это, если не мимические морщины? Они куда быстрее появляются у людей с выразительными лицами — у людей, которые много улыбаются. Но Джотаро не из таких. Значит, здесь другое: он много злился и хмурился. Ему тридцать, и на его лице отпечатана злоба. И вместе с тем лицо смягчилось — правда смягчилось. Джоске тянет руку к щеке Джотаро, чтобы убедиться. Тот сжимает его запястье. — Ты чего? — Просто... Я так давно тебя не видел. — И я тебя. — Джотаро внимательно оглядывает его лицо. — Ты повзрослел. — Постарел. — Джоске неуклюже смеется, потому что ему не дают покоя складки у ярких глаз Джотаро. — Зачах. Скажи же? Последний год школы никого не щадит, но я держусь. — Ха. Молодец. Ладно, давай, располагайся. Джотаро ненадолго отступает. Он примерный хозяин: кормит Джоске вкусным обедом, помогает с вещами; бегло показывает комнаты, провожает до ванной и даже не намекает на то, чтобы присоединиться к нему в душе; показывает комнату, где будет спать Джоске — свою, и даже не толкает его к кровати. Только во взгляде пляшет голод. Джоске наедается, моется, высыпается в свое удовольствие после долгой дороги. Тем временем Джотаро работает. Вечером, когда Джоске просыпается и начинает отвлекать его — слоняться по дому в шортах и его футболке, сверкать голыми плечами, — Джотаро показывает ему всю квартиру. Даже дает рассмотреть чучело рыбы-меч, висящее на стене. Да, это чучело. Да, он убил её сам. Он и Star Platinum. Нет, эту рыбу ему было не жалко. Она пыталась его убить. Чего-то в этой квартире не достает. В ней есть все удобства, есть сотни вещей: на каждой полке и в каждом углу да встретится что-нибудь необычное. И вместе с тем в квартире пусто. Никаких личных вещей — только море, только обстановка, напоминающая покинутый корабль. Джоске ищет взглядом памятные вещи, сувениры, фотографии. Фотографии есть, но на них какие-то города. Похоже, итальянские, потому что именно в Италии Джотаро сейчас пытался разыскать сына Дио. На фото безликие толпы и незнакомые люди. Там нет самого Джотаро. Только одна фотография отличается от остальных. Она не приколота к пробковой доске, как фотографии городов, она стоит отдельно, в большой рамке. Когда Джоске тянется к ней, Джотаро заметно напрягается, хочет его остановить, но в конце концов разрешает взглянуть. На фото изображены пятеро мужчин и собака: они стоят посреди пустыни. И хотя Джоске видит их впервые, он тут же узнает Польнареффа, Абдула, Какёина, Игги. Его отец на фото совсем другой: всё ещё свеж и бодр. Красив своей старостью. И Джотаро. Вон, с краю в верхнем ряду. Это же он! Сколько ему на этом фото? Семнадцать, восемнадцать? Джоске сейчас восемнадцать. Таким Джотаро был в его возрасте. Здесь он совершенно не похож на нынешнего себя: выглядит, как хулиган, одет во всё чёрное, будто он не пробирался с товарищами сквозь пустыню на другой край света, а вышел прогуляться и набить морду соседским мальчишкам. Джоске боится повернуться и увидеть, какой он сейчас. Совсем другой. Впрочем, в этом нет ничего такого: все взрослеют, все стареют. Нет, по правде Джоске боится другого. Фотография у него в руках — единственная в своем роде, первая и последняя. Он видел всю квартиру от и до. Значит, у Джотаро нет фотографий его семьи? — Джотаро... а есть... есть ещё фото?.. — с неловкой улыбкой спрашивает он. — Уж очень хочется посмотреть. Фото времен Египта удивляет Джоске не так сильно, как он ожидал. Джотаро не любил вспоминать о тех временах, но однажды ему пришлось рассказать Джоске и о Египте. Джотаро тяжело давались слова, разговор был долгий. Но к его концу Джоске показалось, что он знал друзей Джотаро лично. Джотаро долго смотрит на Джоске: будто пытается понять, чего тот добивается. Затем он молча выдвигает ящик стола, долго копошится в нем — то, что он ищет, хорошо спрятано от чужих глаз, — и наконец вытаскивает ещё одно фото. Он протягивает его Джоске. Фото вставлено в бронзовую рамку с узорами якорей. Это общее фото, которое они всей компанией сделали в Морио после гибели Ёшикаге. У всех умиротворенные, счастливые лица, которые покинула тревога. Джотаро еле заметно улыбается — почти как на той фотографии в пустыне — и его рука покоится на плече Джоске. Вдвоем они фотографировались только однажды: перед самым отъездом Джотаро, в их любимой и укромной бухте. Чем меньше фотографий, тем меньше улик. — А у Вас есть та фотография, где мы у моря? Джотаро кивает. — Спрятана под этой. Он отодвигает рамку и вытаскивает спрятанную фотографию, бережно протягивает её Джоске. Тысяча девятьсот девяносто девятый год, берег моря, закат. Крупный план: только их довольные лица. Джоске на фото закидывает руку на шею Джотаро, прислоняется к нему головой. Джотаро льнет к нему в ответ и сжимает пальцы, тянущиеся к его шее. Даже если бы это фото увидел кто-то посторонний... Что ж, они с Джотаро просто близки. Необычайно близки. Родственные души. Тогда у Джоске гормоны играли вовсю: хотелось сделать и какое-нибудь провокационное фото, совершенно тайное и ужасное, но Джотаро наотрез отказался, запретил. Сейчас и вспоминать стыдно. С тех пор Джоске несильно изменился внешне: только лицо у него на фото такое, будто он вот-вот заплачет — неясно, от счастья или от горя. Улыбка до ушей, а во взгляде прощание. В глазах Джотаро — искра. Она жива до сих пор. Джоске поднимает взгляд, чтобы поймать её, но замечает, что Джотаро странно глядит на ящик, поджав губы. Потом он копошится в нем снова, достает оттуда два маленьких медальона и протягивает их Джоске. — Я знаю, зачем ты это затеял. Раз тебе так хочется, держи. Холодок пробегает по спине Джоске. Он несмело смотрит на медальоны, косится на Джотаро. Тот внимательно наблюдает за ним. Дрожащими пальцами Джоске открывает первый медальон. Золотой, узорчатый. Выглядит, как дорогой подарок. Внутри него маленькое, овальное фото — на нем Джотаро изображен с какой-то женщиной. Это его жена: кто же ещё, если не она. Виден интерьер гостиной. Похоже, они сфотографировались незадолго до отъезда Джотаро в Морио. Здесь выглядит он примерно так же, как и в их первую встречу. У Джотаро и его жены странные выражения лица. Будто они не очень рады, что фотографируются. Джотаро угрюм, она чем-то обеспокоена. У неё каштановые волосы, карие глаза и аккуратные черты лица: как у европейки или у американки. Да, наверное, в Америке Джотаро с ней и познакомился. Красивая женщина, только печальная. Чем-то напоминает Холли. Прежде, чем его успевает кольнуть обида или ревность, Джоске открывает второй медальон. Он выглядит скромнее: без узоров, простой и серебряный. Похоже, его Джотаро всё-таки купил для себя. Внутри фотография маленькой девочки. На вид ей лет пять, и она пытается изобразить перед камерой улыбку. Одного переднего зуба не достает: похоже, недавно выпал. У неё забавная прическа, яркие глаза. Эта девочка очень, очень похожа на Джотаро. Очаровательная. Оставленная. На всех фото Джотаро был в пальто и фуражке. Сейчас он сидит перед Джоске на стуле, сидит в поло и брюках, с непокрытой головой: ему не за чем спрятаться. Беззащитен. Знакомое чувство. — Как их зовут? — тихо спрашивает Джоске. — Ты никогда не говорил. — Жену — Мария, — нехотя отвечает он. — Дочь — Джолин. Мама называет её «Джоджо»... Джоске хочет спросить, как называет её Джотаро, но не хочет быть жестоким. Джолин. Красивое имя. Красивое, как она сама. Джоске завороженно смотрит на медальоны. — Значит... это всё, что есть? — Да. У меня больше нет их фото. — Когда Джотаро кажется, что на него странно смотрят, то он добавляет: — Я плохо помню, как они выглядят. О. Что бы почувствовал Джоске, услышь он такое от отца? — Но ты мог бы... поставить эти фото на видное место?.. — Я хотел бы помнить, — говорит Джотаро жестче, — но тогда я захочу увидеть их снова. А они этого не хотят. Уже не хотят. Джоске умолкает. Джолин с фото улыбается дырявой улыбкой. — По-моему, это ужасно. — Да. Я ужасный человек. — Я... я не то хотел сказать... Джотаро крутится на стуле, поворачивается к Джоске спиной. Смотрит в стену. — Знаю. Но я всё равно ужасный человек. А ты остался со мной. — А ты меня так и не прогнал. Джотаро вздыхает. — Я пытался. Когда впервые рассказал тебе про семью. Думал, ты уйдешь. Я бы ушел на твоем месте. Джоске медленно подходит к нему сзади, обнимает его за шею. Медальоны зажаты в ладони. Джотаро пытался и раньше, ещё когда Джоске пришел к нему с признаниями. Может, пытался и до того, но незаметно. Джоске это не остановило. Серебро и золото жгут ему кожу. — Я много думал, правда. И понял, что не смогу уйти. Мы слишком нужны друг другу. Ему нужен тот, кто не бросит. Джотаро нужен тот, кто останется. У них простые, почти одинаковые желания. Джотаро сжимает руки Джоске, в которых спрятаны фото его жертв — именно так он смотрел на них — и поднимает голову. — А я думал, ты скажешь, что втрескался по уши, и всё остальное казалось неважным, — говорит он с легкой насмешкой. — Ведь так оно бывает в юности. Джотаро близко. Он жадно впивается взглядом в изменившееся лицо Джоске, пытается уловить остатки юности, которая была ему дорога, которую ему так нравилось красть. Точно так же Джоске крал всё, что предназначалось Джолин. Он сглатывает. — Прошло два года. Теперь... всё по-другому, да? — Я же сказал, что ты повзрослел. Джотаро тянется к его лицу, гладит по щеке. Наверное, кожа уже не такая мягкая, как раньше. — Я... до сих пор хочу быть рядом, когда Вы состаритесь, — он говорит серьёзнее, берется за старое. — Но Вы не мой отец, Джотаро. А я — не Ваш сын. Джоске — не его сын, но Джотаро вырастил из него то, что захотел. А Джоске был счастлив подчиниться, найти твердую руку и прильнуть к ней. Дал направить и искалечить себя. — Сын вместо дочери ничего бы не изменил, — раздраженно говорит Джотаро и больно упирается пальцем ему в скулу. — Я просто не создан для этого. Я должен был остаться один. — Ты не можешь оградиться от людей. Даже за тем, чтобы не навредить. Это тоже рана. Тогда Джотаро встает со стула, грозно распрямляется во весь рост, и Джоске боится взглянуть ему в лицо: он чувствует себя маленьким камушком рядом со скалой. Джотаро всё ещё сжимает кулак Джоске, в котором спрятаны медальоны. Мягко заставляет раскрыть руку. Медальон с фото Джолин ещё приоткрыт. Джотаро давит пальцем на крышку, и медальон закрывается с оглушительным щелчком, какой издают только новые, неизношенные механизмы. — Тогда хорошо, что ты остался, — говорит он. — Ты же лечишь и чинишь всё на свете. Кажется, это был комплимент. Джоске слабо улыбается. К его счастью, Джотаро отбирает у него медальоны, кладет их на стол, шепчет на ухо что-то о напрасной ревности и жмется к Джоске всем телом, ведет его в спальню. Это помогает забыть. Он лечит и чинит всё, кроме самого себя, но Джотаро не станет просить Джоске о таком. Он не может починить то, чего нет — нетронутое и неизношенное. Джотаро нетерпелив: ему хочется тронуть Джоске, хочется поскорее забыться, но он раздевает его медленно. Вспоминает. Тело Джоске изменилось, окрепло, чуть вытянулось. Теперь уже Джотаро пожирает его тем взглядом, каким Джоске когда-то пожирал его тело. — Ты похорошел, — шепчет он и выцеловывает его голое плечо. Другой рукой он тянется к шортам Джоске. — Ты тоже. — Разве? — Джотаро ухмыляется, и у его губ проступают усталые линии. Он вжимает Джоске в матрас, пытается перехватить его запястья, но забывает, что тот стал сильнее. Джоске ловко выворачивается, перехватывает его руки, и Джотаро оказывается под ним, потому что не ожидал сопротивления. — Да, похорошели, — с наслаждением говорит он, склоняясь к его уху. — Теперь Вы предсказуемы. Они давно перешли на «ты», но иногда Джоске всё равно называет его на «Вы»: когда говорит серьёзно, или когда хочет его завести. Порой одно причудливо сочетается с другим. Теперь, когда Джоске забрался сверху, и никто не нависает над ним, он почему-то обращает внимание на комнату Джотаро. У него не было времени рассмотреть её, когда он завалился в эту кровать несколько часов назад. Джоске устал с дороги, глаза еле открывались, и его разморило после душа. Сейчас комната кажется болезненно пустой. Она совсем не похожа на остальные комнаты квартиры, заставленные диковинками. В сердце дома — только самое необходимое. Никаких изысков: только белые стены и неизменные панели из орехового дерева, только кровать, гардероб, комод и ночной столик. Джотаро заполнил квартиру вещами, как мог, как умел, и вышло красиво, уютно, опрятно. Но нутро не терпело мишуры, не терпело излишеств: вокруг себя Джотаро честно оставил пустоту. Так показалось Джоске. Ему всегда было тяжело понять Джотаро, и он хватался за любую мелочь, а порой всматривался слишком глубоко. Джотаро смотрит на него пусто и голодно. Джоске избавляет его от одежды, снимает с него поло, брюки, белье, позволяет вцепиться в свои бока. Каждый раз, когда Джотаро прижимает его к себе после долгой разлуки, Джоске невольно думает: «А её папочка всё так же гладит мальчиков по спине». Только он уже не мальчик — Джотаро сказал это ещё тогда. «Ты мужчина». Джоске запомнил, потому что никто и никогда ещё не признавал его, не называл мужчиной: разве что шутя. Джотаро окончательно расслабляется под ним, вся нетерпеливость испарилась. Будто теперь, когда Джоске над ним и в его объятиях, Джотаро убедился, что он никуда не денется. Это непохоже на их торопливые встречи в номере отеля. Боже, что они тогда творили. Джотаро мог взять его у стены, на столе, на диване, на полу, в ванной, а Джоске видел в этом высочайшее проявление любви — ведь кто-то до беспамятства хотел его, а он хотел в ответ. Так он думал в шестнадцать: главное, чтобы всё по любви. Даже если им этого совсем нельзя — уже ничего не попишешь. Джотаро заботится о нем, заботится куда сильнее, чем отец. А Джоске восхищается им, восхищается куда сильнее, чем его дочь. Хуже не придумаешь. Джоске наконец соединяется с ним, чувствует в себе смазку и латекс, но не чувствует мальчишеского восторга, какой испытывал тогда, в Морио. Наверное, всё потому, что они проделывали это уже полсотни раз. Джотаро не дает ему вздохнуть. Сначала он двигается терпеливо и медленно, но не может долго этим утешаться, слишком боится потерять то, чего нет — и когда они оба чувствуют, что вот-вот взорвутся, Джотаро больно впивается пальцами в кожу Джоске: хватает его за ребра, бедра, плечи, хватает всюду, где может достать, и жмется к нему до последнего: пока Джоске не обмякает в его руках. («Мой мальчик», утешительно шепчет Джотаро. Неясно, кого он утешает: Джоске или себя, потому что шепчет не маленькой девочке перед сном, а мальчику — в своей кровати, пропахшей потом, шепчет и забывает всё, что говорил ему о мужественности и взрослении.) Когда Джотаро устало наваливается на него и пытается отдышаться, Джоске закрывает глаза. Не потому, что не хочет видеть Джотаро, но потому, что не хочет видеть свои руки, цепляющиеся за его спину.