... когда я нашел тебя.

      – Есть лишь один способ спасти ее, – спустя пятнадцать минут громко произносит Питер.       Оборотень не называет девушку по имени. Не говорит, что она родственница, родная племянница, без вести пропавшая почти четыре года назад. Не оборачивается, не берет за руку, не обводит их взглядом.       Питер просто ставит перед фактом, что собирается спасти ее, и Стайлз категорически против.       – Нет, – невольно слишком звонко выдает он.       Волчата вздрагивают, и «индийский зеленый» покрывается мутными полосками замешательства.       – Ты же знаешь, что это ловушка. Я знаю это. Я знаю, что ты знаешь и почти на сто пятьдесят три и семь десятых процента уверен, что они тоже знают, что ты знаешь, – заключает парень, нервно вскидывая руки. – Это ловушка. С самого начала ею была.       В душе корчась кричит возмущение, ловко прикрывая собой обыкновенную тревогу. Он старается успокоиться, считая в голове до десяти, но внутри то и дело загорается испепеляющий жар из раздражения и глухой ярости на того, кто успел так глубоко засесть в сердце. Того, кто прописался под кожей, кто впитался в мысли и зарекся уходить. Того, кого так страшно потерять.       Страшно.       Питер же невпечатлено поднимает бровь, наконец немного расслабляясь.       – Нет-нет-нет. Ты не будешь этого делать, даже не мечтай, – продолжает Стайлз, начиная идти по направлению к оборотню. За ними тихо следят остальные, явно не решаясь вступить в спор своего вожака и немного безрассудного друга. – Все эти ваши стайные штучки прекрасны, но не тогда, когда на нас могут напасть опаснючие монстрные монстры и чудовищные чудовища, потому что мы, видите ли, лакомый кусочек. Ага, пальчики оближешь!       В конечном счете он останавливается, чтобы втянуть в себя немного воздуха, но уже через секунду не менее пылко добавляет:       – И еще, если тебе интересно, ни один твой аргумент не сможет меня убедить.       Они стоят напротив, чуть менее полуметра друг от друга, и упрямо сверлят друг друга тяжелым взглядом.       Стайлз не понимает, что творится в его набитой аддеролом голове. Единственное, что вертится у него, звучит похоже на: "Я напихаю в тебя волчьего аконита, закую в кандалы и не выпущу из подвала, пока ты не начнешь разумно мыслить» – что сразу сменяется на: "мне жаль, мне так жаль. От меня одни неприятности. Я не желал этого. Я просто позвал Лору, потому что хотел тебя спасти. Прости меня, пожалуйста, прости. Не думаю, что заслуживаю этого, прости меня, прости-прости-прости…»       – Ты предлагаешь мне бездействие? – Питер словно позволяет себе натянутую улыбку, чуть сощурив глаза. – Лапушка, волки не болеют. Лихорадка – последнее, кроме, разве что, человеческой дурости, чьи симптомы можно распознать у оборотней.       Стайлз кривится на ласковое обращение и притворно-снисходительный тон, сжимая пальцами синюю клетчатую рубашку. Он терпеть не может, когда с ним разговаривают как с ребенком. Он не всегда умело доносит свою мысль, но менее "взрослой" от этого она не становится.       Парень сердито складывает руки на груди, ограждаясь от недовольных лиц. Бордовый стремительно темнеет, откликаясь на его вспышку негодования.       Но Питер хмурой складкой на лбу шепчет: "я должен", когда его глаза кричат: "Она моя семья". И Стайлз смягчается, в секунду растаяв, потому что понимает это лучше других.       – Я предлагаю подумать, – терпеливо поясняет он, когда внутри всё горит от скорби. Ему претит сама мысль о смерти, не говоря уже о том, чтобы контактировать с ней напрямую. – У нас есть еще время. Нам просто надо придумать выход. Что-то более безболезненное и менее незапланированное.       Подразумевая: "я не дам тебе это сделать", и пряча меж строк: "мы твоя тоже".       Оборотень немного неуверенно кивает, давая свое разрешение на продолжение, и не сводит изучающего взгляда с его лица. В это мгновение вся комната словно выдыхает, опуская плечи, и наконец моргает, снимая напряжение с щиплющих глаз.       – Я знаю, как это действует, – тянет Стайлз, отворачиваясь от всех. Он выстраивает предложения в своей голове, протягивая зеленые нити между фактами, которые уже имеются у них на руках. Он может это сделать, потому что – семья, а важней ее у него никогда ничего еще не было. – Я понимаю, но также нам не обязательно вылечить ее прямо в этот же миг. Мы можем…       Его прерывает громкое рычание со стороны дивана. Дерек, чьи руки покрыты черными венами, пока он забирает боль своей сестры, теперь скалится, закрывая девушку от него. Оборотень тяжело дышит, застряв между полуформой и человеческим обличьем.       Стайлз замечает, как начинает пылать насыщенный ореховый Дерека, с каждой секундой отделяясь от общего зеленого. Перламутрово-рубиновый – пламенный как ярость оборотня – наливается со всех сторон, поглощая мерный свет волчонка.       – Мы можем замедлить этот процесс, – продолжает Стайлз, не отрываясь от всеобщего цвета вокруг. – Рано или поздно чужаки назначат встречу, где попытаются напасть, и нам надо быть готовым к этому моменту. Мы должны быть едиными, без прорех и сомнений.       Дерек приобретает всё больше волчьих черт, но продолжает хвататься за свою сестру и всё также закрывает ее. Волчата немного отстраняются, будучи не уверенными, как следует реагировать. Их цвета мягко обволакивают Дерека, на подсознательном уровне поддерживая собрата стаи.       Стайлз наблюдает за тем, каким напряженным становится Питер, сверлящий голову взбрыкнувшего волчонка. Когда же Дерек не выдержав отрывается от него и поворачивает голову в сторону вожака, глаза Питера вспыхивают алым, и трансформация сходит на нет. Хмурый оборотень опускает взгляд на пол, явно не сожалея о вспышке гнева, но смущаясь того, что не смог сдержать обращение.       Между двумя волками повисает невидимое напряжение – игра глазами в подчинение, и Дерек с каждой секундой всё ближе к поражению. Волчонок, будучи бетой, не претендует на первенство в стае, а значит не имеет право на непослушание.       Сразу видно с каким нажимом давит альфа на провинившегося оборотня, и как тот безропотно принимает наказание.       – И нам нужен будет Альфа. Со всей своей силой и опорой, – привлекая внимание Питера, звонко произносит он, ни капли не колеблясь. Он верит в то, что говорит, и более того – он прав.       Кажется, градус в помещении понижается после его слов. Никто открыто не собирается выражать свое несогласие, да и предложить ничего волчата не в силах. Питер же немного приободряется, судя по нежным оттенкам, проскользнувшись на бордовой глади. Оборотень неверующе впивается в подростка сияющим взглядом. В нем читается благодарность и какая-то очарованность.       Сердце смущенно сбивается с ритма.       – Ты не можешь этого сделать, – подтверждает Стайлз, провожая отвернувшегося от него оборотня понимающим взглядом. – Твоя связь сильна, и я думаю, это гениально, что ваши предки додумались использовать ваши волчьи привязанности на эмоциональном и чувственном уровне, чтобы лечить на физическом. Связь оборотня с лидером почти необратима, тем более, когда есть связь еще и как связь по крови. Это прекрасно. Точнее это непозволительно круто, как и все ваши мохнатые таланты, но мы не можем рисковать. Связь …       Стайлз резко замолкает, когда безумное, пронырливое прозрение вспышкой молнии освещает еще один выход. И это на редкость дикая тропинка.       Крайне спорное решение с дьявольски блестящим успехом.       – Я действительно сумасшедший ребенок, который бегает под луной, – забывая про чувствительный слух оборотня, едва выдыхает Стайлз.       Он не замечает, как испуганно распахиваются глаза присутствующих, погружаясь в мыслительную деятельность внутри себя.       Стоит ли результат тех последствий, что спрятаны сразу за первым шагом его плана? Как отреагируют остальные?       Но главное, конечно, – как далеко он собирается зайти?       – Стайлз, – взволнованный голос Скотта прерывает его размышления, возвращая в реальность.       Его друг, кажется, готов сорваться с места, чтобы унести его подальше от этого места. Айзек, цвета которого почти визжат о своем беспокойстве, совершенно точно поддержал бы своего собрата. Эрика и Бойд, что в последнее время будто срослись в единый организм, одинаково хмурят брови, сжимая руки на коленях. Даже Лидия с Джексоном внимательно следят за его перемещением по лофту и, судя по упрямым выражениям лица, собираются отговаривать его от любой затеи, так неожиданно пришедшей ему в голову. Лидия и Джексон.       Дерек искрился надеждой, что почти ранит его в самое сердце. Хмуроволк всё еще его фаворит из стаи, после Скотта и Айзека, конечно. Робкий, нелюдимый волчара, вечно ворчащий на его болтовню и беспрерывное движение.       И Питер. Питер с его смешливыми морщинками в уголках глаз и горькой складкой на лбу. С сухими на ощупь пальцами, горячей кожей и мускусным запахом лавра и пряностей. Сводящий все его мысли на нет, словно ему и так легко живется на этом свете.       Неизведанный и манящий. И безжалостный как сама смерть.       Питер волнуется за него намного больше того, чем он того заслуживает.       – Я могу помочь, – почти трепетно лепечет Стайлз, страшась своих собственных слов. Все едва заметно сжимаются, ожидая продолжения. – Я бы не успел наладить с ней связь, чтобы спасти. Но мне это и не нужно. Я воспользуюсь проводником. Я буду лечить ее через свою связь с кем-то, кто имеет связь с ней.       Питер непроизвольно кидает взгляд на встревоженного, ничего непонимающего Дерека, осознавая степень трудности возникшей задачи. Оборотень всматривается в восторженные лица волчат, озарившейся частичкой надежды, и сам заметно становится светлей.       – Нам понадобится кома или псевдо летаргический сон? – хрипит Питер, впиваясь в него изумленным взглядом блестящих серо-голубых глаз. Оборотень всматривается в него, словно он затерянная картина Мане, описанная в сожженных страницах Набокова. Как если бы сам Джордж Баттерворт* никогда не уничтожал свои работы, а, как Бетховен, защищавший свои даже самые нелюбимые произведения, стоял за его спиной. Будто Стайлз – загадка, без ключей и ответа, а Питер не достоин иметь едва ли хорошую подсказку.       Словно его еще нужно добиться, достигнуть, как пик Джомолунгма или Марианскую впадину. Практически невозможно и до невозможности непрактично.       Стайлз смаргивает гипнотическое действие саркастичной ухмылки в идеальной смеси с вопросительно поднятыми бровями и мелкими морщинками вокруг глаз.       Он чудом всё еще молчит.       – Стайлз? – видимо, в который раз зовет Скотт, неслабо подергивая ногой.       – Всё в порядке, я просто задумался, – бормочет подросток, отворачиваясь от своего нездорового наваждения. – Да, нам понадобится что-то вроде транса. Надо, чтобы Дерек находился в похожем состоянии, тогда я смогу вытянуть ее на поверхность, а там уже и волчья магия поможет. Регенерация возобновится, и члены стаи вылечат свою сестренку сами. Да здравствует великий план Мориарлински!       К концу Стайлз заметно выдыхает, прикрывая глаза под любопытные взоры волчат. Этот день не задался с самого утра и заканчиваться, судя по всему, он иначе не собирается.

***

      Стайлз устало плетется в единственно освещенный сейчас уголок – подобие кухни в неподеленном на помещения лофте. За крепким дубовым столом сидит задумчивый Питер и мерно помешивает в кружке свежесваренный кофе. Лей-линии жизни, паутиной стелящиеся повсюду, плавно огибали оборотня, принимая в себя выгоревшие оранжевые всплески.       Подросток проходит внутрь и бессильно опирается боком о плечо мужчины, смотря за всегда такую упрямо прямую и немного натянутую как струна спину. Там нет никого, глухая стена с обшарпанной краской и сеткой трещин в середине.       За спиной Стайлза тоже никого. Нелепо. Он никак не может заставить себя перестать искать дурацкие сходства между ними.       – Ну, как? – почти мычит оборотень.       – Обнадеживающе, – мямлит в ответ Стайлз, перехватывая из чужой руки едва горячий кофе. Говорить нет сил. Глаза сонно слипались, а кровь медленно текла по венам, разнося частички привычной истощенности.       Оборотень никак не комментирует варварский захват кружки, лишь лениво прислоняется головой к его костлявому бедру. Рука самовольно и без страха опускается, вплетаясь в темные волосы, мягко массируя затылок оборотня.       Неожиданно легко и невесомо.       Вчера ему вновь приснился его излюбленный кошмар. Хриплый голос просил впустить его, рассказывая про их власть во всем мире и его особенность.       Перед глазами вновь мелькали картинки каких-то сражений из прошлого, намного более реалистичных для воспоминания о просмотренном ранее фильме. Вокруг полыхал огонь, и то и дело возникало могучее дерево. Стайлз знал, что еще не скоро сможет проснуться, поэтому внимательно следил за знаками на флагах и пытался вслушаться в речь солдат. В следующий момент всё заволокло дымкой тьмы, и голос почти кричит, обвиняя его в бездействии.       Стайлз чувствует, как знакомая невидимая рука сжимает его шею, когда послышались испуганный визг детей и их громкий плач. Он вновь задыхался под хриплый шепот о «мы будем властителями, хочешь ты этого или нет», но вместо привычного пробуждения его выбросило на опушку леса.       Он всё еще спал, только в этот раз вокруг него стояла тишина, а свет, казалось лился, со всех сторон. Стайлз не знал того места, где он находился, и это должно быть невозможно, по крайней мере в жизни обычного человека. Однако, очевидно на него не действуют всеобщие законы Вселенной.       Подросток пытался рассмотреть опушку, но зрение будто расфокусировалось, и всё, что он мог увидеть более четко был старый пень, заросший мхом. Неожиданно из трещин его коры хлынула кровь, а вокруг заметались птицы – вороны, предвестники смерти – и поднялся невыносимый шум, отчего он и проснулся.       В ту ночь Стайлз заметил грязь на своей кровати и куски земли на пижамных штанах, а ведь он до сих пор уверен, что никуда в них не выходил.       Возможно, ему стоило бояться или хотя бы озадачиться, но на фоне общей усталости это казалось незначительным. Не требующим внимание в эту секунду.       На его руках умирающий оборотень. Девушка-подросток из его стаи. Он как бы умеет ставить приоритеты.       – Как отреагировала стая? – мягко спрашивает Питер, выводя его из задумчивости.       – Неплохо, по правде говоря, – хмыкает Стайлз, вспоминая все эти перешептывания за спиной, когда Скотт принес ему стопку бумаги из его рюкзака. – Лидия выглядела оскорбленной. Знаешь, что-то вроде «как я не догадалась, ведь это было прямо у меня под носом?». Ну… она ведь отличный математик и довольно умная девушка, но предвидеть всё нельзя?! Я не совсем уверен, что чувствую по этому поводу.       Питер выпускает тихий смешок, немного потираясь головой о его бедро. Сейчас он похож на наевшегося и хорошо выспавшегося кота, которому лень даже мурчать.       – Эрика сказала что-то вроде «у меня всё еще в порядке со вкусом» и стала слишком часто кидать на меня эти продолжительные взгляды. Это, кстати, немного пугает, не то, чтобы мне стоит бояться ее, просто она почти рычит, и вся такая – «я могу вырвать твои глаза по щелчку пальцев», и я просто надеюсь, что у вас нет никаких магических штучек, потому что тогда…       – Ты ей нравился раньше, – аккуратно перебивает его оборотень, забирая свою кружку обратно. Если кофе немного разговорил его, то сейчас одно простое предложение разбудило его словно банка выпитого энергетика.       – Что? – хрипит Стайлз, пока его смущенная самооценка гордо вздергивает подбородок вверх. – Вау, я… я немного не…       Питер хмурится, посмотрев на него, и словно в неодобрении сжимает челюсть. Несмотря на явное негодование, написанное на лице оборотня, парень не понимает эти эмоции, так как тот всё еще хранит молчание.       – Я… – неуверенно тянет он, сомневаясь в своих выводах. Как ему реагировать? – Не важно, на самом деле. Бойд теперь мне улыбается, тем самым напоминая об оскале хищника. Я не знаю, они просто немного странные все.       Оборотень всё еще выглядит недовольным, но на замечание о странностях стаи, вновь ухмыляется, и напряжение медленно покидает комнату. Вместе с ней исчезает и адреналин, забирая с собой последние крохи бодрости парня.       – Самая нормальная реакция у Джексона, – тягуче тянет Стайлз, подавляя зевок. – Он после тех его слов «это следовало ожидать от Стилински» просто продолжает вести себя как маленький засранец дальше. Наш старый добрый Джеки с себялюбием и нарциссизмом.       Он не решается продолжить разговор, всё еще ощущая натянутость между ними. В его жизни стало происходить слишком много необычного, включая все изменения в отношениях с другими людьми. Или оборотнями.       Еще эти подброшенные бумажки в его шкафчик в школе.       Со вчерашнего дня он получал записки с угрозами о скорой расплате. Стайлз замечал хищные, довольные взгляды двух новеньких близнецов, как и следуемую за ними перебазировку стаи, которая теперь в большинство случаях ходила вместе или поблизости, инстинктивно пряча его и Лидию под свою опеку. Вычислить авторов "слабый человечишка в волчьей стае, серьезно?" и "бойся настоящих волков – мы питаемся человечиной", как и других схожих посланий, не составило труда. Вот только – зачем?       Он человек, пускай и с секретом и странной дружбой со стаей оборотней. Однако, всё еще человек. Невидимый, неброский, заурядный. Малоприметный для своих, но слишком заметный для преследователей? Необычно. И, да, это пугает, но пока Стайлз не решается придавать этому большое значение.       Сегодня – третий день транса-сна-комы Дерека и второй, как Питер перестал вставать со своего кресла, когда он приходит в лофт. Оборотень морщился и сжимал подлокотники волчьими когтями, словно сдерживал себя от необдуманного поступка.       Питер смотрел теперь слишком жадно, слишком жаждуще, и Стайлз в самом деле боялся своей реакции на эти действия.       Он ведь не хотел вмешиваться в ход событий, не так ли? Пусть всё будет так, как будет. Парень будет наблюдать со стороны, и, если что-то и суждено ему, то оно произойдет несмотря ни на что.       Он совершенно точно не собирается делать первый шаг сам.