... когда я нашел тебя.

      Стайлз устало тянется вверх, разминая затекшие руки, сжимая и разжимая ноющие пальцы. Тело неприятно ломит от неудобной позы, а позвоночник хнычет и просит дать ему вытянуться на чем-нибудь мягком и желательно вмещающем весь его рост. Ему остается только тяжело выдохнуть.       Дерек и Кора, уложенные на старом матрасе около дивана, сейчас выглядят более посвежевшими, без той пугающей бледности, какую они приобрели вначале. Сейчас же может показаться, что оборотни просто спят, держась за руки, в ворохе одеялом укрывавших их бумажных журавликов.       Он улыбается, примечая показавшийся бледно-желтый цвет Коры на фоне матово-белого оттенка болезни. С каждым новым «витком» его терапии аура девушки насыщалась, возвращаясь к своему естественному блеску. Конечно, одновременно с этим орехово-зеленый Дерека перенимал на себя обломки белой скорлупы, но их состояние всё же сейчас больше стабильное, чем какое-либо еще.       Стайлз крутится на полу, пытаясь придумать, как найти так нужную сейчас удобную позу для спины, не вставая с пола. Сверху слышится тихий смешок, когда он вспоминает, что сзади, в кресле, еще в начале его сеанса умостился Питер.       На самом деле у Стайлза есть своя комната на втором этаже, где раньше, судя по всему, находился то ли склад для хозяйственных вещей, то ли рабочий кабинет. Помещение небольшое и по большей степени необжитое, но сейчас там уже стояла небольшая кровать, крепкий старый деревянный стол и несколько полок над ними. Сегодня с утра парень повесил на окна шторы, а на полки закинул свои книги с некоторыми игрушечными фигурками, и его комнатушка приобрела уютный вид.       Однако, всё же сильнее ему нравится облокачиваться на ноги оборотня и класть голову тому на колени, что он и делает. Питер, не отвлекаясь от увлекательнейшего романа прошлого столетия в своей руке, другой зарывается в его непослушные вихри на голове. Стайлз поддается прикосновению, прикрывая глаза.       Тепло, исходившее от оборотня, становится всё более привычным и всё более желанным.       Вчера, в салоне своего дорогого автомобиля, Питер забирал его боль мягкими поглаживаниями, едва ли действительно касаясь его поврежденной спины. Они просидели в ясной, как чистое небо, тишине чуть больше получаса, а потом всё же отправились домой. Стайлз впервые так долго молчал, не захлебываясь при этом в паническом стуке своего сердца. Может лишь чуточку смущенном и самую капельку счастливом.       А подросток ощущал только безграничную свободу от преувеличенного ужаса в крови и промозглой апатии в теле. Сейчас он словно возродился, разрешая солнечным волнам нежной благодарности и неоново-розовой симпатии смыть с себя грязные отпечатки усталости и отрешенности.       Он жив, и, кажется, ему больше нечего пугаться. Его защитят и, что более важно, будут рядом.       Оборотень всю поездку прожигал его виноватым взглядом, не в силах выразить свои извинения простыми словами. Солидный мужчина с тяжелой судьбой не мог побороть свой внутренний стержень, как и не мог равнодушно пропустить произошедшее мимо себя.       Это было больше, чем просто приятно, это, казалось, сжигало его в собственном пламени стыда и довольства.       Наверное, в такого Питера, властного, но одновременно с этим непозволительно чуткого и заботливого Стайлз и влюблен.       Влюблен?       Он этого не хотел, но очевидного отрицать больше не смел. Не имеет права.       Стайлз так боялся делить его со всеми, так боялся разрушить ту хрупкую ледяную корочку, что скрывала их миниатюрную Вселенную от всех в их – а это была именно их – общей палате. Однако, в итоге ни один из них не получил ни кусочка от его Волка.       Ни долгие касания Эрики, ни молчаливое преследование Бойда, ни явное пожирание глазами Лидии и Джексона, прямо говорившие о желании быть ближе. Волчата хотели слиться со своим вожаком, стать единой силой, неделимой системой. Семьей.       Он замечает, как неосознанно близко садится к Питеру Айзек, или то, что Скотт всегда смотрит на оборотня перед тем, как внести свое предложение, словно ожидая немые согласие и поддержку. Видит, что Дерек, забывая про свои непоколебимые принципы угрюмости и ворчливой отрешенности, едва-едва улыбается, мимолетно касаясь руки или плеча дяди.       Они тянутся к нему, как молодые ростки на солнечный свет, привлекают внимание бесконечными вопросами и советами, словно дорвавшиеся до интернета возбужденные подростки. И Стайлз их не винит. Он бы сам себя вел точно так же, если бы не болезненно сладкое ощущение в груди, когда память услужливо подкидывает цветастые картинки месячной давности. Тут вперемешку сплетаются так много чувств, что Стайлз смущенно отступает, переживая всё внутри себя.       Воспоминание. Единственное, что он разрешает себе иметь.       Однако, что самое удивительное, результат стараний есть. Когда волчата неизменно оказываются возле Питера, тот укутывает их в кокон из насмешливых улыбок, заботливого сарказма и тонны неизменно тактильных разговоров – так лелеемые изрядно чувствительными подростками. Оборотень слушает обременительные, даже по мнению Стайлза, монологи о школе, моде и тенденциях в интернете, готовит кофе на всех и ромашковый чай – для него.       Волчата насыщаются им и распускаются жгучей зеленью, расслабляясь и не проникаясь очевидным: это не весь Питер. За полупрозрачной бордовой оболочкой скрывается намного больше, чем каждый из них мог себе представить.       Брошенный родными племянниками глава семьи. Парализованное мифическое существо в коме.       Альфа без стаи.       Человек. Оборотень. Волк. Его.       Стайлз прикрывает глаза от нахлынувшего наслаждения, четко осознавая сразу две вещи: у него впервые есть преимущество, и этот волк теперь его.       Его. Полностью и без остатков, пускай только в смущающих мыслях и растворившемся тепле на горящих губах. Стайлз верит обещаниям, только вот сердце бьется умирающей рыбкой в тисках сомнений вместе с невидимой рукой, сжимающей его шею. Ведь слово, кем бы оно ни было дано, всё еще остается простым, обыкновенным словом.       Его. Со всеми скрытыми недостатками и непримечательными сколами. Он не имеет возможности изучить оборотня, да и не смеет надеяться на это, если честно. Вот только поступки говорят сами за себя. А сердцу, что весьма очевидно, этого хватает.       Его. Несмотря ни на что. Потому что хочется верить, бездумно надеяться, слепо следуя за зовом их обрывистой, пульсирующей золотом связи.       Но Питер продолжает таиться. А Стайлз продолжает ждать.       И это, кажется, ни к чему не ведет.       – Я встретил вчера Мередит…мм-м… ту девушку из психбольницы, – неуверенно начинает Стайлз, плавясь под нежными пальцами оборотня. Серый волчонок мягко урчит, невесомо тычась носом ему в затылок.       Не каждый поверит, каким аккуратным и ласковым может быть Питер. С его неизменной насмешливостью в криво поднятых уголках губ и жуткой проницательностью в словах.       Даже вот его подруга детства, потомственная банши, не замечает очевидного.       Вчера, только переступив палату, он столкнулся с агрессивно настроенной пациенткой, что размахивала перед его лицом сорванной веточкой вяза.       – Ты с монстром! – почти визжит Мередит, правда, полушепотом. – Ты пахнешь волками. Зачем ты ходишь за ним?!       Стайлз успевает отвести руку девушки до того, как она попадет веткой ему прямо в глаза. Он некрепко сжимает ее запястья, успокаивающим жестом поглаживая их большим пальцами.       – Мередит, успокойся. Мер-       – Он стоит за твоей спиной, – почти шипит девушка, прожигая взглядом пространство за его плечом.       Он неуверенно кивает и чуть сильнее сжимает свои руки, ожидая возвращение подруги. Банши, наконец, спустя каких-то десять минут, отрывается от призрачных видений и кричащих голосов в своей голове и переводит свой взор на его горло. Глубокие складки на лбу и переносицы становятся более отчетливее с каждым словом, увесистыми камнями, падающими в его груди.       – Он приходит всё чаще, – девушка тянется к его шее, на которой едва заметно проступают красные пятна. – Он так много говорит. И так близко возле тебя.       Стайлз на самом деле обожает ее. Мередит всегда очень внимательна к нему, поэтому недолго думая, он притягивает девушку к себе. Он обнимает ее, пытаясь передать всю ту благодарность к ней, что разгорается в каждую встречу со своей подругой. Быть нужным всегда так приятно, что заставляет парня чувствовать себя немного неловко. Он совсем неудачлив в отношении выражения своих настоящих мыслей.       – Ты не можешь отрицать тьму. Она настигнет, когда ее не ждешь, – даже немного смущенно, словно прочитав его мысли, замечает Мередит. Стайлз может только закатить глаза. – Проси помощи.       В голос возвращаются зловещие нотки, а девушка, по-видимому, в эту самую минуту собирается сжечь его пристальным взором чуть потемневших глаз.       Она – это бледные цвета радуги в ловушке белой, ослепительно чистой надежды и черного заржавевшего пессимизма. Акварельные аккорды увядшей под гнетом реальности страсти.       Она – смесь всего невозможного, от чего так трудно оторвать взор, в прогнившей, старой обертке.       – Ты весь в пурпурно-красном, – нервно замечает девушка, покачивая головой.       – Ты не можешь видеть цвета, – закатывая глаза, парирует Стайлз. Банши чувствует надвигающую опасность и управляет криком, что может надолго оглушить даже сверхъестественное существо, но видеть линии Вселенной – его прерогатива.       – Пурпурно-красный, – почти шипит девушка и вновь надвигается на него. – Пурпурно-красный. Пурпурно-красный. Пурпурно-       Он успевает закрыть ладонью рот подруги и выразительно смотрит на нее, но Мередит лишь пожимает плечами и лижет его руку. В серых глазах плещется непривычная серьезность, идущая в разрез с детскими поступками.       – Ты мог бы быть кристально чистым как сердце Немоны*, но ты пурпурно-красный в своего волка и пахнешь изгваздавшимися щенятами, – подмечает девушка, отпихивая от себя чужую руку.       Он не сдержавшись фыркает, но подавляет улыбку, ощущая неподдельную заботу со стороны всегда такой независимой и одинокой подруги. Мередит скорее асоциальный социофоб в квадрате с безумием в глазах и болезнью-паразитом в мыслях. Ее действия всегда просчитаны до мельчайших подробностей с учетом предсказаний тех самых голосов в голове и мнимого представления о внешнем мире. Жаль, что девушка совершенно не осознает тот вред, который может нанести своими эгоистичными помыслами, хоть они и всегда идут на благо людей.       По какой-то неясной причине, банши ставит целью своей жизни защиту людей, особенно тех, кто близок ей. И к сожалению, этот список состоит только из одного человека.       Его. Стайлза Стилински, мальчика шестнадцати лет, что как-то наткнулся на курчавую сумасшедшую девчушку и, скорее всё же, к всеобщему огорчению, сумел подружиться с ней.       И это было в одинаковой мере, как «мило и приятно», так и «пугает до чертиков, зачем я только ввязался в это».       Мередит чуть тянется к нему, но не вступает в личное пространство. Она хмурится, сморщив нос, словно боится пропитаться чужим «противным пурпурно-красным», и продолжает бормотать про маленького мальчика, которого нужно защитить.       – Мне больше нравится небесно-голубой, – тихо подмечает Стайлз, вспоминая оттенки своего отца.       Девушка тепло улыбается, потому что знает таблицу цветов всех вокруг не хуже его самого, и всё-таки приобнимает его за плечи.       Он отвлекает ее, засыпая подругу горой вопросов, тем самым забирая всё напряжение из девушки. Парень сразу замечает необычное поведение банши, но только под конец их разговора узнает истинную причину так старательно спрятанного отчаяния.       – В тебе так много алого, – вдруг хрипит Мередит, впиваясь обгрызенными ногтями ему в ладонь, – и ты весь пропах смертью. И голоса твои кричат. Как и его тоже. Они все рядом и их так много. Много-много-много… опасность за вами идет по пятам. Вы потеряете волчонка. Вы потеряете волчонка. Волчонок перестанет видеть. Волчонок…       – Она чувствует опасность, – шепчет Стайлз, вспоминая, как долго ему пришлось успокаивать девушку перед уходом. И хоть это было странно, потому что подруга никогда так сильно не волновалась за «нечеловеков», внутри себя он рад. Мередит в конце концов волнуется за него и переживает за его (их) стаю. – Кто-то из волчат «перестанет видеть», но я не уверен, что это может означать. Она много кричала про глаза и смерть над нами, но в общей картине это была не самая большая ее истерика. Я бы оценил на «что-то плохое вот-вот нагрянет, но это Бейкон Хиллз, так что ничего удивительного, можно не напрягаться, но биту из аконита спрячь под подушку и жди скорых панических атак» по шкале от «всё нормально» до «валим из города, потому что это чертовски жаркое местечко».       Парень тяжело выдыхает и замирает, услышав мягкий смешок над ухом. Ему кажется, что он слышит «обворожительный мальчишка», но не уверен в своем слухе.       – Ох, та очаровашка, – тихим голосом заключает оборотень. – Помню, банши – прекрасны и очаровательны, а также могут криком снести человеку голову.       Стайлз смущенно краснея, вспоминает, как произнес эти же слова в больнице, когда лечил волка. Это чрезвычайно льстит, и сердце учащенно бьется где-то в ушах.       – Слова придирчивых женщин крика обычно крайне тщательно подобраны, потому что их дар доставляют кучу неудобств. И чаще всего оказываются правдой.       Питер говорит. Говорит-говорит-говорит. Оборотень рассказывает о своих дальних знакомых из Скандинавии и их родстве с народом Ши. О давней подруге, что в итоге тоже оказалась в доме Эха, но, к сожалению, действительно будучи сумасшедшей. Волк отвлекает себя от навязчивых мыслей об опасности и угрозах их жизни, а также покорно выполняет обещание.       Стайлз это понимает, и слушать чуть хриплый голос с терпкими медовыми оттенками приятно, только где-то под ребрами оседает ощущение недосказанности, привкус кислой незавершенности.       Питер подпускает его ближе всех, да, но намного дальше того, как близко сам Волк примостился возле него.       Однако, Стайлз привык к разочарованию, сигаретным дымом поедающему его легкие, поэтому он лишь закусывает нижнюю губу в попытке сдержать свои мысли.       Мир – сочетание из черного, что обычно означает скрытность, и кремово-молочного, что несет за собой боль, и он, к сожалению, застревает где-то по середине, на линии раздела материальных эмоций и духовных чувств.       Сейчас Стайлз – перламутровая неопределенность цвета темной, тягучей бензиновой пленки.       – Я бы хотел, чтобы ты в этом не участвовал, – вдруг прерывает сам себя оборотень. Рука в волосах подростка застывает, а комната будто наполняется ощутимым терпким огорчением. – Я бы очень хотел, чтобы ты находился подальше от всех наших разборок.       Оборотень будто погребен под собственными домыслами, что приправлены липкой виной и непроходимом чувством беспомощности. Сам он немного в испуге от предвкушения следующих слов.       – Но сейчас тебе безопаснее быть рядом с нами, – заканчивает Питер, и Стайлз четко осознает, что подразумевается совсем другое.       «Рядом со мной».       Бензин под солнечными лучами переливается всеми цветами радуги. Бензин под солнечными лучами так похож на мыльный пузырь. Такой же легкий и прекрасный.       – Я не считаю тебя слабым человеком, – тихо продолжает оборотень, мягко выталкивая всю тяжесть, скопившуюся в нем, наружу. – Никогда не считал.       Мужчина молча глядит на него. Стайлз горит.       Питер Хейл извиняется.       Благодаря Айзеку он не может забыть про правило десяти шагов и уж точно не собирается больше оступаться. Единственное, что сейчас в его силах – показать, что его пять шагов – это полностью обдуманное решение и он собирается ждать своего волка очень-очень долго. Возможно, судя по отцу, если придется, то и всю жизнь.       Стайлз кислород. Он не хочет, чтобы без него задыхались, но не против чтоб его вдыхали.       Дышали только им.       Мысли прерывает боль – оборотень специально немного дергает темный локон его волос, чтобы привлечь к себе внимание. Нелепо.       – Нужно забрать одну вещицу из родового хранилища Хейлов, – после небольшой паузы задумчиво тянет Питер. Оборотень показательно молчит, пока Стайлз пытается обработать скармливаемую ему информацию. Ему рассказывают о столь любопытном местечке, что очень заманчиво, или намекают на то, что он должен будет проследить за стаей, что немного печалит?       – И-и-и… – неуверенно тянет он, не решаясь делать поспешных выводов.       – Давай сходим вдвоем, – Питер склоняется близко к нему, чуть ли не зарываясь носом в его волосы. И пусть Стайлз слышит недовольное фырканье и с легкостью может представить, как оборотень неприязненно морщит нос, его спину прожигает удушающий жадный взгляд, что сразу перевешивает чашу весов в свою сторону.       Это свидание?       Он заливается краской под аккомпанемент вспышек рождающихся сверхновых внутри себя.