***
Питер заезжает за ним в девять вечера. Стайлз уже успел сходить к отцу на работу, чтобы отдать ему обед, и заглянуть в больницу – лишь бы побесить своим присутствием зловредного доктора Данбара. Однако, даже после такого насыщенного похода у него всё равно оставалось чуть больше часа свободного времени, и Стайлз не мог не думать, как все его судорожные сборы походили на суету перед свиданием. «Это не свидание,» – мысленно ругает себя подросток, выбирая наиболее подходящий наряд. – «Им просто нужно забрать кое-что из хранилища Хейлов. Просто Питер решил показать самое охраняемое место, наверное, во всей Калифорнии. Суперсекретное хранилище оборотней. Ага» Но внутри всё равно грызет червячок сомнения, а сердце-то и не против – бешенным ритмом разносит кровь со всеми этими гормонами щенячьей радости и волнительного предвкушения. Стайлз бы и дальше продолжал убеждать себя, что это «всего лишь встреча знакомых с неограниченным доверием и необъяснимыми отношениями» и дальше, если бы он не открыл бы глаза и не заметил бы очевидное. Реальность, она ведь в мелочах. Как, например, светло-голубая хенли Питера с непростительным для публичных мест глубоким вырезом. В сером пиджаке, что, наверняка невероятно хорошо подчеркивает неоднозначный цвет глаз оборотня, аккуратно брошенным на заднее сидение, или в дорогом парфюме, приятно оттеняющим запах самого Питера. Стайлз никогда не признается, что любит вдыхать едва слышимый для человеческого носа мускусный аромат взрослого, уверенного в себе мужчины. Очень возбуждающе. Он сам ведь ничем не лучше. Впервые, Стайлз надевает темную футболку без какого-либо рисунка или хипстерской клетчатой рубашки сверху. Подросток, матерясь и клянча, трясущимися руками натягивает на себя черные джинсы, не совсем обтягивающие, как любит сейчас молодежь, но самые узкие, что хранятся у него в шкафу с незапамятных времен дружбы с недолюдьми, разбирающимися в моде. Ну, и как на всех обычных свиданиях – или хотя бы таких, которые могли быть именно у них – Питер выходит из своей машины, чтобы открыть ему дверь. Дома он был уверен, что им будет неловко. Неловко, потому как нет большего описание «это чертов конец света, но мужчина, что нравится мне и при этом старше меня, вроде как, пригласил на вечернюю прогулку, где расскажет о самом сокровенном его семьи, после того, как признал нашу близкую связь и сжимал мои волосы в своих руках». Однако, в жизни всё наоборот. В обоюдной тишине небольшого закрытого пространства тепло и уютно. И Стайлз расслабляется, позволяя Питеру включить тихий джаз на одной из радиостанций. Тепло и уютно. – На самом деле, этой вещи там может не быть, поэтому придется тщательно всё обыскать, – первым начинает разговор Питер. Судя по серьезному тону голоса и незаинтересованному виду самого оборотня, можно было сказать, что в своих размышлениях Стайлз позволяет себе слишком много вольностей и своих тайных желаний, вот только подросток видит, как дергается уголок губ, будто мужчина сдерживает себя от глумливой улыбки, что обычно прикрывает довольство оборотня. Или вот сейчас, Питер показательно хмурит брови, сворачивая на школьную парковку, в то время как сам же пальцами правой руки поглаживает руль. Очевидно, под ладонью должно быть что-то другое. Ну, или Стайлз и в правду принимает желаемое за действительное. – Ты не удивлен? – спрашивает Питер, так и не дождавшись реакции задумавшегося подростка. Последний поворачивает голову в сторону старшей школы Бейкон Хиллз и тяжело вздыхает. – Неа, – медленно тянет Стайлз, выбираясь вслед за оборотнем из машины. Вокруг было достаточно темно, чтобы не обращать внимание на остановившийся возле учебного заведения автомобиль. – Здесь происходит слишком много сверхъестественного. Питер вздергивает свои идеальные брови вверх, тем самым поощряя его на дальнейшее повествование. – Ну, здесь нас преследовал тот сумасшедший альфа, – он никогда не сможет простить себе смерть Лоры Хейл, а значит незаконно появившуюся у сбредившего оборотня силы, что тот так явно демонстрировал перед ними. – В школьном автобусе он убил зазевавшегося водителя, потом прикончил учителя химии, обратил на парковке Лидию и украл тут же Эллисон. Мы, конечно, потом сами сожгли его в лесу, но всё же это было слишком трешево для осеннего бала в этом учебном году. Спустя время нас здесь преследовала канима, тогда еще под властью Мэтта. Еще одного чокнутого. Отсюда меня выкрал Джерард Арджент. Стайлз невольно вздрагивает и отворачивается. Он не дает Питеру отреагировать, сразу же продолжая рассказ, хотя, конечно же, вновь ощущает этот странный тяжелый взгляд. – Здесь прятались Эрика-Бойд, когда бежали от приезжих охотников. Те тогда открыли на всех оборотней «Большую Охоту». Как только они не вынюхали волчьи гены Айзека, непонятно… Когда Питер останавливается, то тянет запыхавшегося Стайлза к себе, мягко поглаживая затылок и шею. Волк оставляет метку вожака и пытается расслабить мечущегося в воспоминаниях щенка. – Это тяжелый год для всех, Стайлз, – негромко начинает оборотень, заглядывая ему прямо в глаза. Питер выглядит решительно настроенным на тяжелый разговор, и подросток уступает, опуская плечи вниз. – И все мы справились просто прекрасно. Ты работал на исходе своих сил, и никто не вправе тебя упрекать. Даже ты сам, маленький хищник. Сверхъестественные разборки не для людей. Не потому что вы недостаточно сильны, хотя вы не так выносливы, как мы, а потому, что это наша прямая обязанность. Стаи оборотней испокон веков защищали свои земли, оберегая живущих там людей от всех опасностей магического мира. И то, что ты делал и делаешь, невероятно мужественно и смело. Оборотень продолжает массировать заднюю часть его шеи, иногда перебирая пальцами попавшиеся, уже чуть отросшие локоны волос. Его голос звучит успокаивающе, как мамина колыбельная, и также непоколебимо и безопасно, как объятия отца. Ему хочется доверять. Питер словно пропитывает его своей уверенностью и непреклонной внутренней силой воли. Стайлз, где-то внутри всё еще сомневающийся в таких своих заслугах, прямо сейчас отпускает себя. – И ты чудесно справился со всем. Конечно, не без потерь, но по-другому не бывает. Это только делает нас сильнее, – оборотень наклоняется, вдыхая его запах у виска, и отстраняется, чтобы открыть дверь и, наконец, зайти в хранилище. Стайлз остается на месте, застывая в мимолетном мгновении, когда его коснулись так интимно. Пульс ритмом заглушает остальные звуки, пока подросток пытается сбросить с себя роковое признание своего сердца и беспрекословное поражения тела. Внутри него – ураган Катрина, беспощадный как сама смерть. Внутри него – огромная волна цунами и авария на атомной станции Фукусима, дикие и неудержимые. Внутри него – извержение вулкана Кальбуко, удивительное и опасное. Светло-розовый в удушающем алом. Не думать о «несвидании» становится сложнее. Стайлз встряхивается, и в конце концов спускается вниз, но в груди продолжает гореть надежда, беспощадная, неудержимая и опасная. Она, в конечном счете, раскрошит его, если жизнь снова его обманет, оказавшись пустышкой вместо тысячи слов и возможных мечтаний. Его позвали к себе, о нем говорят с восхищением, его поступки анализируют. Может ли быть так, что «Тебе шестнадцать!» – всего лишь отсрочка? Обоюдное желание подождать, не взирая на разницу в возрасте, происхождении и положении. Может ли… Стайлз не решается закончить эту мысль, прерывая ее слишком звонким для небольшого заброшенного помещения голосом. – Так что мы ищем? Питер уже зарывшийся в один из ящиков бросает на него немного затуманенный взгляд. – Семейный кулон Хейлов в виде трискелиона. Иногда к нам приезжали гости на продолжительное время, и мы дарили им амулеты стаи, как знак принадлежности. Таким образом, приезжие волки были под нашей защитой и могли свободно перемещаться на нашей территории. Что ж, это странно. Если только не… – Кора сейчас связана с нами, и я ощущаю ее как часть своей стаи, но… – оборотень прерывается, застывая каменным изваянием со странной шкатулкой в руках, – но она жила так долго в другой стае, и я не могу лишать ее выбора. Стайлз не ощущает свое тело, пока вдруг не находит себя, тесно прижатого к напрягшей спине Питера. Он утыкается лбом между лопаток, вдыхая немного древесный аромат одеколона и старый, пыльный запах самого хранилища. В этот самый момент он чувствует себя непозволительно цельным. – Ты тоже справляешься чудесно. Просто, чтобы ты знал, – слова выливаются свежей приливной волной, что хочет окутать оборотня от его же собственных шипов. – Нам всем не хватало сильной руки. Тебя, Альфа. На последних словах Питер нервно дергается в сторону, но потом вдруг расслабляется, будто скидывает с себя, наконец, давно осточертевшую маску. И Стайлзу так хочется поднять голову, всмотреться в цвета вокруг, записать на край сетчатки все изменения бордового, но он не смеет пошевелиться. Он уважает чужой выбор. И знает ли оборотень все способности подростка или нет, но ему хочется думать, что этот вздох облегчения, невольно вырвавшийся из уст мужчины, относится именно к нему. К его открытости и простому желанию быть рядом. Стайлз хочет, чтобы это стало очевидным. Стайлз не шутит, не поддается мимолетной эмоции, не экспериментирует. Стайлз чертовски серьезен. – Я его нашел, – подает голос Питер, разрушая их маленький воздушный шар. – Браслет, на самом деле. Но это не имеет значения. Комната погружается в звенящую тишину. Видимо, каждый из них понимает, что больше нет смысла находиться в одном помещении вдвоем. Нехотя Стайлз признается, что мог бы стоять так часами, но торопить оборотня с решением не хочется. Последняя мысль невольно смешит. Подросток не уверен, то ли потому, что это само по себе звучит абсурдно, то ли потому, что торопить пока некого – всё еще очень неопределенное, и лучше заглушить все свои ощущения в самом начале. Хотя бы до того момента, как они сядут и найдут ответы на все беспокоящие их вопросы – вероятность чего стремится почти к нулю, ведь Питер не тот, кто может вывернуть свою душу наизнанку перед другим. Сердце всё равно ёкает на этом невинном «пока». Пока некого. – Ты проголодался? – медленно тянет оборотень, когда они уже поднялись наверх, тем самым нарушая вновь нависшую над ними тишину. Стайлзу немного надоедает анализировать каждое предложение мужчины на наличие в них второго дна, поэтому он просто кивает, молчаливо соглашаясь побыть наедине еще чуть-чуть. Горящие от смущения уши и фонтан бесконтрольного счастья в его груди тут не причем. После этого они останавливаются в кафе «У Мэгги», и он пытается не засмеяться, вспоминая как ранее на него напали альфы как раз возле этой забегаловки. Но он откидывает эту мысль. – Ну, так как твои дела в школе? – невозмутимо спрашивает Питер, вертя в руке вилку. Оборотень с крайне задумчивым лицом рассматривает столовый прибор, пока готовят их заказ. – Неплохо, – тихо подмечает Стайлз. А потом всё же добавляет неуверенное «наверное». – В школе? Так не бывает. Это адское местечко, я бы не вернулся туда, даже если бы мне подарили крылья – я в детстве о них мечтал. С другой стороны, меня бы туда и не позвали. На лице Питера расцветает недобрая, жуткая улыбка, но цвет оборотня дрожит. Бордовый вибрирует и колышется от неестественно-бледного до густого и яркого. Альфа шутит, посмеиваясь снаружи, но внутри – происходит совсем другое. Там сталкиваются множество эмоций и чувств, которым не дают выхода, которых заталкивают в тесное пространство и натравляют друг на друга. Пока Стайлз вдруг не осознает. Он не может это увидеть, а значит и знать наверняка, но, кажется, тут, в маленькой забегаловке за столом на двоих, ему не одному неловко. Питер тоже сомневается, мечется и хочет одновременно так много. И это заставляет его сиять. – Я тоже не любимчик школы. И это тоже взаимно, – Стайлз старается спрятать довольную улыбку и успокоить гремящее в груди сердце. – Это неинтересно. Питер вдруг резко кладет вилку на стол и откидывается назад, невидящим взглядом всматриваясь в пустой тротуар за окном. – Ты не рассказываешь о себе. – Что? – Ты не рассказываешь о себе, лапушка, – чуть громче повторяет оборотень, и его цвета вновь молчат. – Ты не делишься своим распорядком дня, не говоришь про школу и чем ты занят. Стайлз, ты всё еще закрытая книга для меня. «Посвяти меня в свою жизнь», – между строк. Стайлз вздрагивает, замерев в одном положении, когда мысли набирают оборот. Подросток вспоминает, как другие щенки ластятся к их вожаку и тот всегда поддерживает их, легко вникая в каждую поднятую тему. Он не собирается отмалчиваться и что-то скрывать, ему просто нравится слушать Питера. Его голос и интонация, еле заметное подрагивание бордового. И пальцы, перебирающие его волосы – тоже приятный бонус. Так что, почему бы и нет? – Я чаще всего бываю в больнице, – отпускает себя Стайлз, слушая песню жизни, приободряющую его. – Ну, знаешь, эти будничные походы в приемную всегда приятно сказываются на настроении. Особенно, если идешь туда, чтобы побесить одного лечащего врача. И ладно бы только побесить! Сегодня днем... Питер расслабляется, чуть наклонив голову вбок, а его бордовый мерцает равномерным светом, притягивая к себе другие цвета в забегаловке. Оборотень весело мычит на его истории и, не моргнув глазом, делится советом для следующего плана нападения на «как же он мне надоел, ты не представляешь, с его вечными «ты не туда идешь, Стайлз, выход сзади» или «отделение педиатрии в другом корпусе, малыш», еще же и бабочку носит каждый чертов день» доктора Данбара. – … 24 главы, то есть серии, они тянули эту сюжетную линию, а потом – бац! – сменяется сценарист, и главного героя просто убивает обломок космического корабля. Что? Это просто нелепо! Помнишь, я тебе говорил про этого в малиновых штанах… Он сейчас так счастлив, что готов разорвать это тепло внутри себя на тысячи маленьких огоньков и подарить всем вокруг. Он хочет поделиться этой горячей улыбкой, что заставляет его щеки болеть, и застрявшими у него в горле словами о долгожданном спокойствии в душе. Он так чертовски счастлив в эту самую секунду. Стайлз собирается насладиться этим вечером вместе с самой приятной компанией за последние полгода. Он просто надеется, что этот день закончится также хорошо. Один действительно отличный выходной они заслужили.***
В лофте их встречает очнувшаяся Кора с безумным блеском в глазах и резко побледневший Дерек, задыхающийся под весом чужой болезни. Это объясняет торопливость Питера на пути домой, когда оборотень вдруг увеличил скорость, ловко маневрируя между потоками машин. Стайлз почти проклял волчью уверенность в своих животных инстинктах и веру в свое бессмертие. Однако, все сомнения отпадают в сторону, стоит им открыть входную дверь. – Дядя Питер! – кричит Кора, не звуча при этом удивленно. Волчица бросается – почти падает – к оборотню, но Стайлз перехватывает девушку, встав на ее пути. Естественный бледно-желтый вернул себе свою насыщенность, полностью избавившись от белого плюща болезни. Вокруг Коры блестят два серебряных огонька – связи с Питером и Дереком, – но это скорее мостики для семьи Хейл, кровных родственников, чем настоящей единой стаи. Кора Ричи Хейл – не член их стаи. Стайлз касается темного пятна возле головы волчицы, снимая последнее напряжение, и мягко подталкивает девушку к Питеру. Альфа словно ожидает этого момента, тут же обнимая свою племянницу и зарываясь носом в ее волосы. – Дядя Питер, – всхлипывает Кора. Мужчина что-то тихо шепчет, грохоча непривычно заботливо, однако, Стайлз уже не обращает на них внимание, полностью погрузившись в состояние другого своего пациента. Дерек выглядит плохо, будто уже в следующую секунду может умереть. Его грудь еле вздымается, враз побледневшее лицо покрыто бисеринками пота, и пальцы сжимаются в кулак. А, судя по капелькам крови, ладони были распороты нечеловеческими когтями. Стайлз тянется к листам бумаги, сразу же складывая первого журавлика на животе вдруг захрипевшего оборотня. Спустя пять бумажных птиц дыхание Дерека возвращается в норму, а шум в ушах подростка наконец спадает. – Всё хорошо, Кора. Он будет в порядке, – ласково произносит Питер, пока девушка продолжает всхлипывать. – Лучше расскажи, как ты очнулась. – Я… я не уверена, – твердо заявляет волчица, делая глубокий вдох, чтобы успокоиться. – Я просто почувствовала прикосновение чего-то горячего к своему животу… и меня словно вытолкнуло сюда. И тут журавлики эти странные. Ты… Ореховый Дерека – слияние зеленого единства силы, внутренней и физической, и вместе с тем коричневой стойкости с детской чуткостью сердца. Цвет вдруг ярко вспыхивает, а вокруг него сгущаются темные пятна, отделяя от лей-линий земли. Нефрит Вселенной пропадает под дымкой грязно-кирпичного цвета. Ярко-желтая паутина жизни всё еще мерцает, но Стайлз больше не чувствует ее. Их будто укрывает вакуум из липкой черной слизи, цепляющейся за его запястья, и горьких частичек пыли, забивающих легкие. Свет исчезает, когда он замечает тонкую стальную нить, окутывающую фигуру оборотня. Она и есть корень хвори. Магически наложенной на волчицу хвори. Стайлз тянет застрявшую нить на себя, зная, что может просто вытянуть ее, но вместо привычного ощущения легкой тяжести, свет вздрагивает, а его самого затягивает вниз. Видения, словно бабочки, мелькающие перед глазами, сталкиваются между собой и с ним и забирают с собой его вес и все воспоминания. Мир погружается в невесомость, когда Стайлз видит первую неясную фигуру. Это был Питер. На старой заброшенной станции. Он сидел, читая газету, потерянный и забытый. Второй фигурой был он сам. В толпе, где каждый сам за себя. Призрачный Стайлз увидел оборотня и сделал незамедлительный шаг вперед. Были они. Они стояли рядом перед надвигающейся опасностью, и он точно знал, что если он и был активной, плещущим недюжинной энергией и неугасающим позитивом их команды, то Питер – это разум и сила, что всегда будет первой бросаться в огонь. И Питер, спасая, оттолкнет его, напролом кидаясь на встречу своей смерти… Боль удушливым дымом заполняет уголки его разума, пробирается по нервам, сжимает плоть. Вспыхивающие электрические импульсы штормом проносятся по телу, разнося за собой морозящий холод. Темнота. Холод. Боль. Стайлз тонет. Воздух застревает в груди и перед глазами, словно жужжащий рой пчел, мигают черные мошки, мчатся из стороны в сторону, заполняя пространство высоким, женским криком. Перед ним пистолет. Нужно всего лишь выбрать друзья или он? Чья жизнь дороже? В чем ему ее измерять, по каким признакам сравнить? Что есть в нем, чего нет в других? Да, и зачем? Ведь нет никакого смысла рисковать собой. В ДНК человека заложен инстинкт самосохранения, прописано умение приспосабливаться. Записано, затерто, запечатано, припаяно божественным пламенем крепко-накрепко, намертво – неотъемлемой частью – стремление к выживанию. В каждой новой завитушке – свой маленький код бессмертия. Крохотный шепот жизни. Ни в одном ДНК нет шифра самоотверженности или альтруизма. Впрочем, это не имело значение. Свой выбор он сделал давно. Поэтому он крадет фургон и похищает школьника, поэтому заходит в круг из бензина, поэтому разрабатывает план проникновения в нижние этажи Дома Эха… Поэтому он пробирается в участок, поэтому мчится на всех парах в лес, разбивая свой любимый джип, поэтому первым бежит к дверям больницы… Поэтому он заносит катану над собой и поэтому он бросается в школьный бассейн… Именно поэтому он протягивает руки к черно-белому шару, делясь энергией своего тела, упрямо цепляясь за угасающую силу воли. Он пальцами распутывает колючие стальные нити, кромсая в кровь свои ладони. Он хватается, тянет и выбрасывает хворь и мглу совестливого сердца, разрывая собственное на куски. Стайлз замыкает себя, словно робот, повторяя свои действия, пока рядом не загорается знакомый ореховый цвет. Вокруг летают осколки чужих ошибок и падают наземь остатки вины. Свет наполняется силой, блеща новыми шрамами и наполняясь "индийским зеленым" с вкраплениями "зеленого трилистника". Цвета мерцают переливающейся энергией, громко пульсируя, а затем вдруг выталкивают его в реальность. Крик банши резко замолкает. В наступившей тишине Стайлз открывает глаза – и мир его тускнеет.