***
Он не справляется. С того момента, как его отец высадил его возле школы, пожелав удачи и наказав звонить при любой неприятности, прошло всего пять минут. Пять минут и Стайлз чувствует себя так, словно поднимает груз не меньше двухсот килограмм. Может, двести пятьдесят. Хотя парень уверен – это точно все две тысячи восемьсот сорок четыре килограмма и двадцать грамм рекорда Пола Андерса. Стайлз уже успел погуглить возле входа. Американского тяжелоатлета еще никто не победил, так что подросток очень сильно сомневается, что возложить этот вес на его хрупкие плечи действительно адекватная идея. Всё кардинально меняется, когда приезжает стая. По новой традиции все члены стаи приезжают вместе или просто одновременно. Стайлз, так и не вошедший в гудящее учебное заведение, теперь останавливается, чтобы подождать волчат. Они касаются-здороваются-обнимаются, но подросток не может не заметить косые тревожные взгляды, которые бросают на него все щенята. В данный момент он решает их игнорировать. На уроках всё становится странным. Стайлз не может ни на чем сконцентрироваться, постоянно ища взглядом знакомые полупрозрачные цвета, принадлежащим одноклассникам, учителям, администрации школы. Ему не помогает аддерол, на дыхательных упражнениях он сбивается, поскольку, закрыв глаза он лишается всего утешающего – нет никаких вспышек или гудения, исходящего от Земли. А стихотворения читать в шуме вечно галдящих подростков нереально, только забирает остатки сил. Поэтому, заслышав очередной звонок с урока, Стайлз срывается с места и прячется в каком-нибудь пустом кабинете, где его, в итоге, и находит кто-то из стаи. Скотт, его лучший друг, закадычный бро, носится с ним, как мама-наседка, в точности подтверждая своё звание волчицы Ракши. Маккол вытаскивает его из кабинета литературы, маленькой каморки уборщика, пустой мужской раздевалки, строя огромные щенячьи глазки. Если бы он не потерял свои способности, то видел бы как пульсирует сиреневый Скотта, покрываясь светло-розовыми нотками надежды и мечтательными аккордами жимолости. Если бы. Однако, его друг не унывая забрасывает его тоннами веселых казусов в ветеринарной клинике, и Стайлз не может сдержать ощущение легкости, за секунду распространившееся по всему телу. Кудряшка Сью старается быть поблизости, адресуя ему легкие улыбки и поощряющее покачивания головой, но Стайлз видит, как Айзеку самому сложно находиться в этой адской машине образования. Кудрявый волчонок почти летает мимо гнетущих эмоций школьников, шугаясь больших компаний или чем-то расстроенных одиночек. Если бы он мог, он потянулся бы к цветастому лазурному волчонка, по их медной связи посылая волны ласки и поддержки. Если бы. Вразрез своему состоянию Айзек всё равно рядом, и это заставляет его чувствовать себя в стократ лучше, потому что уже теперь самому охота защитить аляповатого волчонка. Если бы. Он бы понял, почему хмурится Эллисон, расчесывая свое предплечье, почему Бойд внимательно следит за передвижением Эрики, а та сердится на него, возмущенно ворча себе под нос, что, конечно же, слышат все оборотни. Он бы прочитал настроение слишком уж улыбчивой Лидии и сердитого Джексона, которые впервые отказались сидеть вместе со школьной командой по лакроссу, предпочитая общий стол стаи. А может ему хватит всего лишь одного выразительного взгляда, и взволнованный Скотт поднимет завесу таинственного поведения стаи. – Мы все немного… очень сильно, то есть совсем чуть-чуть… как бы беспокоимся за тебя, – поджимая губы произносит оборотень. Волчонок отводит взгляд, словно пугаясь его реакции или страшась следующих слов. – Ты очень тихий весь день, и мы… мы очень скучаем по старине Стайлзу. И это просто взрывает ту крепкую стену недоверия, что раньше отделяла его от стаи. Ему вдруг проще довериться волчатам, ему вдруг легче показать всю ту щемящую грусть и глубокую скорбь, скопившиеся за последние часы. Ему вдруг правильнее открыть настоящее свое состояние в усталом взгляде, опущенной голове и неестественно грузной походке. Он еще не безоговорочно верит каждому члену стаи, нет, но лед сковавший тело стремительно тает, и Стайлз не в силах – да, и не хочет на самом деле – препятствовать этому. Последние уроки так и проходят, медлительно и уныло. В тумане непрекращающегося мыслительного процесса. Вот она, оказывается, правда. Другая, искренняя действительность: стая не подшучивает и не подкалывает его – ну, конечно, не считая Джексона, – а просто находится поблизости, дополняя то потерянное, что так ему не хватает. Топчется, следит за ним и молчаливо поддерживает его. Стая рядом, ведь он часть нее.***
С последним звонком в четыре, уходит вся напряженность, скопившаяся за весь учебный день. Стайлз так рад уйти домой, что даже не сразу замечает припаркованные рядом с полицейским крейсером три явно очень дорогие машины для их небольшого городка. Серебряный Порш Джексона, черный Камаро Дерека и блестящий новый Форд Раптор Питера. Стайлз до сих пор обескуражен выбором своего альфы, куда больше ожидая увидеть матово-черный ягуар или красный кадиллак. Что-то неприлично баснословной цены, ну или предназначенное для эстетического оргазма. Никак не меньше. Но у Питера внедорожник. Конечно, выложиться на него пришлось ничуть не меньше, тем более, что модель с прошлого года значительно усовершенствовалась. Однако, внедорожник. Хотя может оборотень и сумеет найти, где в городе можно проехаться по экстремальным склонам, ведь погоню от охотников или от той же стаи альф никто не отменяет. Удивительно, но Стайлз совершенно не помнит, на какой именно машине оборотень забирал его в прошлый раз, на их как бы первое свидание. Он был тогда немного занят. Хотя, скорее всего, это был старый добрый Шевроле Камаро. Большая часть стаи уже стоит возле внедорожника, что-то бурно обсуждая, и подросток всё же решает подойти и поздороваться. Вот только с каждым новым шагом былая уверенность испаряется под палящей над головой тревогой. Он не знает, почему они смеются. И это, вроде как, и не важно, да и не имеет значение, потому что Стайлз чувствует духовную связь с этими, пускай, и нелюдьми, и даже несмотря на то, что он сам эту связь теперь рассмотреть не может. Они его, а он – их. Однако, всё тот же пронырливый червь сомнения с несуществующими клыками продолжает грызть его живот. Острые как шипы, зубы внутреннего зверя рвут истекающую по каплям окрыленность, что появилась при виде ожидающего его отца. Довольство и нетерпение быстро сменяются неудобством и паническим опасением. Он не может быть ни в чем уверен. – Привет, – совсем негромко бормочет Стайлз, как только подходит к своей же стае. Он ищет глазами какой-нибудь ориентир, стараясь отвлечься от возникшей неловкой тишины и долгих взглядов Хейлов. Парень неимоверным усилием воли отводит от себя мысли о том, что во всём виноваты эти чертовы цвета. Он так привык находить их в начале разговора, при встрече или просто, когда волнуется, что не оказывается готовым взаимодействовать с социумом без них. Чертовы цвета. – Хороший день, Стайлз, – ровно произносит Питер, протягивая руку к его шее, чтобы обновить метку. Оборотень едва заметно улыбается, а серо-голубые глаза лучатся благодарностью и восхищением, чего парень пока понять не может, но эти небольшие изменения обволакивают его своей искренностью, утешая, и он расслабляется. Питер аккуратно массирует его затылок, нежно пробегаясь ногтями по коже. Касания оказываются до неприличия медленным, заботливым, отчего подростку хочется продлить их еще больше, хотя бы еще на чуть-чуть. Он, естественно, начинает краснеть, когда видит взгляды остальных – пристальные и будто веселящиеся, только почему-то в хорошем смысле. Он обрывает сладостную тягу к горячим пальцам своего альфы и дергается вбок, не решаясь смотреть на кого-то кроме Дерека. Тот как раз выглядит до неприличия счастливым, привалившись к боку Форда и сияя пуще солнца на небе. Хмуроволк очаровательно скалится, словно, действительно, наконец отпустил себе свои грехи, простил самого себя, а значит и мог двигаться дальше. Никто не понимает, какие большие изменения произошли с волчонком, а, возможно, просто тактично помалкивают. А вот он не может – перемены не только внешние, Стайлз ощущает их нутром. Сейчас, скорее всего, орехово-зеленый Хмуроволка сверкает, поблескивая сотнями оттенков, навсегда исключив из себя тягучую вину и черно-белое самобичевание. Он исцелился. – Ты всё-таки зефирка, Дерек, – вдруг выдает Стайлз, забывшись в умеренном уюте, исходящем от стаи. Однако, оборотень на высказывание не злится, лишь опускает голову вниз в попытке спрятать покрасневшие щеки. – Ох, он опять делает это, – закатывая глаза, подмечает стоящая рядом Кора. Девушка отфыркивается и показательно отворачивается к Питеру, специально задерживая взгляд на Стайлзе. – Видишь это? Он опять делает что-то со своей, – она машет перед своим лицом, а потом размашистыми движениями тычет в отдельные участки: нос, морщинки возле глаз, уголки губ. – Он таким сразу очаровательным становится, и не заметно как-то, что зануда! Кора заливисто смеется, облокачиваясь на дядю, а Питер словно расцветает, отчего слева от легких вдруг стало покалывать. Он так рад, что оборотень больше не один, и семья, хоть и совсем небольшая поддерживает его. Ведь стая – это семья, но не всегда сама семья может ею быть. И Стайлз просто чертовски счастлив видеть беззаботные улыбки на лицах Хейлов. Возникшую атмосферу перебивает Айзек, летящий от школы с огромными от ужаса глазами на грани человеческо-оборотнических способностей. Кудряшка ловко подныривает под руками всех юношей и девушек во дворе и останавливается только тогда, когда достигает Питера и прячется за его спиной. Позади слышится крики маленькой девочки, зовущей своего нового друга – кудрявую принцессу – поиграть с ней в «настоящее-пренастоящее» чаепитие. – А ведь даже и не поспоришь с ней. Ты ведь такая неженка, Айзек, и чай три часа завариваешь, – вновь громко смеясь тянет Кора, но в разрез со своими словами становится ближе к своему дяде, пряча сконфуженного волчонка позади себя. Она проводит по непослушным кудрявым волосам, и щенок вскоре успокаивается под легкими движениями волчицы. Девушка смогла так легко влиться в их стаю. – Я просто его не люблю, – бурчит Айзек, совсем размякнув в чужих руках. – И девочек крикливых с их тронутыми мамашами. Сто-о-олько эмоций! Волчонок замученно кривится, на что все остальные только улыбаются. – Я тоже уже здесь! – кричит Эрика позади него, как вдруг на Стайлза наваливается чья-то туша. Не выдержав, подросток падает вперед, попадая прямо в руки к закатывающему глаза Дереку. И все как-то сразу образуют круг объятий, втягивая туда и недовольного Питера с яркими, горящими глазами. Стая стоит так несколько минут, пока шериф не зовет своего сына домой. Стайлз нехотя разрывает объятия, осознавая с каким сильным желанием ему хочется остаться тут, возле весело грохочущих волчат. Он прощается со всеми, кидая в благодарность восторженный взгляд Питеру. Им всем не хватало твердой руки и по-семейному комфортного времяпровождения. Альфа очень многое изменил в их жизнях, своими советами и осторожным наблюдением со стороны, и Стайлз собирается показать всё это оборотню сполна. Питер должен гордиться самим собой. Позже Стайлз устало приваливается к стеклу полицейского крейсера и прикрывает глаза. Внутри неожиданно разливается умиротворение, заряжая позитивной энергией на остаток дня.***
Что-то вязкое капает ему на щеки, заставляя Стайлза открыть глаза. Он тянется рукой к лицу, когда начинает ощущать знакомый, будоражащий обоняние металлический запах. Кровь. Теперь он чувствует ее повсюду – он лежит в ней, в целой луже темно-красной крови где-то в середине леса. Над ним серое, безоблачное небо и кроны сухих, голых деревьев. На душе безграничное спокойствие. Рука, что до этого легко подчинялась его командам, зависает в воздухе, медленно искажаясь. Пальцы вытягиваются, вместо ногтей появляются кривые желтые когти, а венки на руке вздуваются, обретая иссиня-черный цвет. Он не может двинуться. Ему не страшно. Лес застывает в мрачной тишине, нарастает только странный гул и карканье ворон. Нет даже легкого дуновения ветерка. Зловещее ощущение чего-то неизбежного давит на грудь, прижимая его к ровной поверхности, не похожей на землю или тропу. Стайлз не слышит собственное сердцебиение. Всё произойдет так, как предначертано ему судьбой. Кровь начинает подниматься, затапливая его уши и забираясь под края одежды. Она повсюду. Крики птиц вдалеке, и чужое дыхание над ним. Он закрывает глаза не в силах больше сопротивляться усталости и укачивающему теплу окружающей крови. Она доходит до его ресниц и касается губ. Чей-то заливистый смех и невнятное бормотание. А потом тишина. Кровь полностью покинула его тело. Его время пришло. Стайлз открывает глаза, испуганно садясь на кровати. Он проводит рукой по волосам, стараясь унять спертое дыхание и кое-как проглотить горький комок нарастающего ужаса. В глазах всё еще двоится и проносятся картинки тонких веточек деревьев, будто застывших во времени. Они тянут к нему свои пальцы, пытаясь поймать его, расцарапывают его руки, желая… Его отвлекает острая боль в ладони левой руки. Большой порез в виде икса, уже немного запекшийся по краям, явно сделан нарочно, целенаправленно. Но это не он. Так-так-так. Спокойствие. Если это не он, то это кто-то другой. Глупая мысль. Паника разрастается, уже покалывая в его легких и острыми шипами впиваясь в грудь. Так, медитация. Отбросить в сторону лишние мысли, сосредоточиться на дыхании. Вдох-выдох. Всему можно найти свое объяснение. Вдох-выдох. Надо лишь посчитать до десяти. Вдох-выдох. Прежде всего следует разобраться с последствиями его сна. Стайлз резко подскакивает на кровати, заметавшись по комнате. Четкий план в голове настроит его на нужный лад. Шаг номер один. Первым делом нужно закрыть окно. Шаг номер два. Вновь восстановить дыхание, повторяя как мантру: «Всё будет хорошо». Шаг номер три. Нужно найти аптечку и обеззаразить рану на ладони. Она в ванной. Шаг номер четыре. Его ноги всё еще мерзнут. Необходимо проверить сначала их. Потом аптечка. Значит, шаг номер три… Стайлз включает свет в комнате и резко отшатывается к стене. Его пол усыпан темно-красными следами ног, очень похожими на его. Подросток на мгновение жмурится, решив прочитать небольшое стихотворение в уме, в попытке успокоиться. Ничего плохого ведь не может произойти во сне? Это же просто дурацкий кошмар. Он медленно открывает глаза, делая глубокие вдохи и крепко сжимая пальцы в кулак. Его мама говорила, что любую проблему можно решить, как он справляется с СДВГ своими стихами, таблетками и четким распорядком дня. Его отец же рассказывал совсем другое: «Если один раз – это случайность, два – совпадение, то три – это точно система». Они оба могут быть неправы, как и в точности наоборот. Сбросив напряжение, Стайлз решается опустить взгляд вниз. Что бы ни случилось, повторяет внутри себя подросток, он вместе с отцом и стаей сможет решить проблему. Каждую из них. Однако, все равно оказывается неготовым. Ни одна медитация не в силах помочь с чужой кровью, засохшей на его ногах. – Со мной всё в порядке. Всё в порядке, – бормочет Стайлз, заламывая пальцы. – Я не сошел с ума. Да, всего лишь сон. Точно! Он шагает из стороны в сторону, пугая одиноких прохожих в небольшом сквере в десяти минутах ходьбы от его дома. – Не сон, точнее не совсем нормальный сон. Как бы кошмар. Да, кошмар, – кивая в унисон каждом предложению, уверяет себя подросток. – Перенапряжение сказывается, все дела... Это лунатизм! Лунатизм, ага. Ну,и кровь. Ничего необычного. Кровь-то везде можно взять, не то чтобы это прям такой дефицит... Так что всё в порядке. Ну, проснулся с кровью на ногах, с кем не бывает! Стайлз застывает возле дерева, устало привалившись к нему плечом. Он совсем не высыпается с кошмарами и странными приступами «лунатизма» посередине ночи. Все техники дыхательного упражнения больше на нем не работают, как и ромашковый чай или изнурительные пробежки по вечерам. Он борется с симптомами, но никак не с главной причиной. И это пугает. – Это не нормально. Это не обычный сон, это настоящая кровь и... – тяжело вздыхает Стайлз, с ужасом вспоминая свою комнату, – ... и всё не в порядке. Его трясет, шатает и бьет камнями по голове осознание своей беспомощности. Своего незнания. Он может бороться со многими вещами, он не испугается встать против обезумевшего оборотня – к сожалению, такое было и не раз – или противостоять кому-то, кто изначально сильнее тебя физически. Если понадобится, он справится и не с таким, с огромными потерями, конечно, но ради своих близких он сделает всё возможное, не моргнув и глазом. Но вот... Неосведомленность. ...Стайлз ненавидит ее. Она, будто обжигающая крапива, раздражает его кожу, чешется и зудит, проникая дальше вглубь, по крови к каждой клеточке тела. Он не знает, как с ней бороться. Ужас накатывает безостановочными волнами из крика и мысленного панического припадка. Он грубо хватает воздух, стараясь хоть на секунду задержать его внутри себя, пока гигантский по своей мощности озноб сотрясает его тело. Он не в порядке. Там была кровь. Появилась, пока он спал, доверяя своему дому. Он вышел во сне через окно на втором, черт побери, этаже и смог вернуться обратно. Во сне. Он не знает, где он был. Он уходил, вернулся, а сам Стайлз ничего не помнит. Он не может больше быть уверенным в своем теле. Его рассудок – больше не безопасная обитель. И... И там была кровь. Настоящая, живая. Кровь, забравшая за собой чью-то жизнь. На его ногах. Он складывается пополам, оставляя свой ужин в кустах возле всё такого же неудачливого дерева. Он садится чуть в стороне, прислонившись к жесткой коре и прижимая колени к груди. Кричать больше не хочется. Хочется плакать. – Всё нормализуется, – вновь уговаривает себя Стайлз. Он неожиданно ощущает себя пустым, израсходованным, словно все страхи и эмоции вытекли вместе с покинувшими его силами. – Я «индийский зеленый», как и моя стая. Мы поедем на встречу со стаей альф, а потом остальное. Да, потом. Обязательно. Это совсем не страшно. Я не трусливый и слабый, просто мы вместе... обязательно вместе... Только когда мимо пробежавшая девушка с лающей собакой на поводке будит его из беспокойной дремоты, Стайлз подскакивает с места и устремляется в дом, чтобы приготовить завтрак отцу. Он оставляет за собой ненужные сейчас переживания и внутренние колебания, отвлекающие его от более важных сейчас вопросов. Однако, страх, маленький и незаметный, всё еще с ним, ломает его движения и походку, сковывая все внутренности в один ком.***
Стайлз сидит в прострации, мерно качаясь на стуле, пока стая обсуждает план встречи со стаей альф. Они уже полностью одеты, кто с готовым оружием, кто с травами и лекарствами и полицейской рацией. Он так и не смог им рассказать про ночное происшествие, когда он всё оставшееся утро оттирал следы чужой крови на его ногах. Он просто надеется, очень сильно надеется, что кровь была животной. На миг закрыв глаза, он вспоминает как вновь потом пережил утреннюю тихую истерику без слез, умудрившись каким-то образом не разбудить отца, дежурившего первую половину ночи у него. Правда, за завтраком мужчина скептически обвел его внимательным взглядом, прося в следующий раз разбудить его, если он вдруг, как сегодня, не проснется вместе с ним. Это разбивает ему сердце. Он обещал себе, когда еще был совсем маленький, не врать своему отцу без особой необходимости. Но вот он снова здесь. Совсем недавно сидел напротив отца, поклявшись прийти к нему после очередного кошмара, а завтра после обеда сходить к школьному психологу. Как он мог сказать отцу, что проснулся в чужой крови? Что где-то там в лесу – а Стайлз в этом не сомневается – погибло живое существо, может не от его руки, нет, но с прямым его участием. И он совсем ничего не помнит. Только мрачные черно-белые картинки, карканье ворон и заливистый женский смех. А дальше – пустота. Как он мог? Вот он и не сказал. – Ты очень мрачный, – подмечает возникшая перед подростком Кора. – Плохо спал? – Не из-за чего радоваться, – еле слышно отвечает парень, изумившись открытой честностью в лице волчицы. Девушка на самом деле интересуется его самочувствием, прикрывая свои действия отстраненным тоном и небольшим расстоянием между ними. Хейлы все такие скрытные? – Нет. Мы просто уважаем личное пространство. Оборотни с самого детства, понимаешь? Кажется, он задал вопрос вслух. По правде говоря, Стайлз не уверен, как должен относится к свалившейся на их стаю юной волчице. С одной стороны, она родственница их альфы и родная младшая сестренка Дерека, по которой тот часто скучал, а вот с другой… с другой стороны, она чужая. Совсем незнакомая для него девушка, с клыками и когтями, а также отменным сарказмом и ядовитыми шуточками. Волчица может постоять за себя и своих близких, ни капли не страшась влезть в настоящий бой между матерыми волками или более опытными и сильными противниками. Рядом с ней он ощущает себя потерянным. Не имеющим понятие, куда двигаться дальше и нужно ли вообще налаживать с ней контакт. – Честно говоря, я хотела поблагодарить тебя, – тихо произносит Кора, отвернувшись от него в другую сторону. Судя по всему, как и все Хейлы, волчица терпеть не может проявление собственных эмоций, как и все они, боясь стать уязвимой. – Ты спас меня. И Дерека. Я знаю немного, но ты хорошо помогаешь стае. И, вообще-то, Дерек в восторге от тебя, хоть и никогда в жизни это не покажет. После Пейдж… его первой любви, которая погибла еще в школе, он не сильно спешит выражать свои настоящие чувства. Оно и понятно. – Кора, я… – Нет, нет, ты послушай. Ты очень подавлен, – громкие слова режут похлеще кнута, опустившегося на голую спину, но волчица продолжает, словно не замечает вздрагивание парня. – Я не знала тебя раньше, но все беспокоятся, и я поняла, что ты чем-то пожертвовал ради нас с ним. Я просто… я просто хотела сказать… Спасибо. Правда. Ты очень многое сделал для нас. Стайлз впервые за все утро поднимает от пола глаза, чуть нахмурившись на заявление девушки. Волчица мило улыбается, однако, в темных глазах веселятся маленькие черти. – И Питер, конечно, от тебя в восторге. Нельзя это не учитывать, – заговорщицки подмигнув замечает Кора, заставив его покраснеть. Да, и Питер от него в восторге. Перед погрузкой прямо возле порога его останавливает Питер, схватив за поврежденную руку с перебинтованной ладонью. Стайлз не успевает раскрыть и рта, как оборотень начинает вытягивать его боль, принося с собой утерянное спокойствие. – Стайлз, знал бы ты, как я хочу оставить тебя сегодня здесь, в кругу из рябины и с кучей оружия и аконита, но, – альфа притягивает его ближе прижимаясь своим виском к его, – ты нам нужен сегодня. В таких встречах стая выступает вместе, потому что это единственный возможный вариант. Так мы сильнее всего. И с нами, поверь мне, я очень на это надеюсь, ты в безопасности. Ты нам нужен. Слова бьются в его голове, подобно мотыльку возле лампочки фонаря в летнюю ночь. Где-то в глубине души этих слов ему не хватало раньше, и внутри царила незавершенность. Сейчас же всё встает обратно, на нужное место, сращивая микротрещины и сколы. Ты нам нужен. Питер быстро отстраняется, кивая головой на рюкзак, который ему необходимо взять с собой, и спешит к стоящему во дворе внедорожнику. Стайлз ловит себя на улыбке, вдруг окрасившей его губы, и торопится спрятать это в себе. Это только для него и Питера, а у них еще будет время потом. Они решают ехать на одном новеньком внедорожнике, где половина стаи сядет сзади в кузов. Вперед к Питеру поместятся еще Лидия с Эллисон, потому что, ясное дело, девушки-люди лучше поедут с комфортом и в тепле, и Дерек, потому как оттуда легче контролировать ситуацию. Остальные с превеликим удовольствием лезут назад, шутливо толкаясь и подгоняя друг друга. Атмосфера вокруг них искрится задорным весельем и неутомимой энергией. Всё меняется, когда они подъезжают к заброшенному складу, находящемуся почти за чертой города. Снаружи пустынное открытое пространство, где невозможно спрятаться для хорошей атаки, только если в лесу, окаймляющему забор склада по кругу. Однако, сами деревья находятся довольно-таки далеко и могут помочь в таком случае лишь снайперы, каких в маленьком американском городке, как Бейкон Хиллз, не встретишь. Наверное. Ни в чем нельзя быть уверенным в их-то городке. Они, высадившись прямо возле огромных дверей склада, на секунду замирают в оцепенении. Ветер тихо качает торчащие металлические нашивки и балки, отчего те пронзительно скрипят, всё больше напоминая сцену фильмов ужаса. Страшно. Это не сходка двух что-то не поделивших между собой юнцов, не драка вражеских команд по лакроссу и их фанатов, не уж тем более профессиональные бои на арене. Это реальность. Жестокая реальность, где убивают людей независимо от их пола и возраста, где никто не пожалеет тебя в последнюю минуту, не согласится на компромисс. Здесь нет места честному бою, и каждый из них понимал это и раньше, но сейчас это становится их действительностью. Кивнув самому себе, Стайлз концентрирует внимание на складе и делает первый шаг за стаей. Только вот нечто, словно хватает его за талию, оттягивая назад. Неестественное тепло обволакивает его тело, заставляя вновь застыть на месте. В голове мечутся неразборчивые картинки, с невероятной скоростью сменяя друг друга. Не ходить. Остаться здесь. Там есть плохо. Здесь – хорошо. Бояться красных глаз. Персиковая помада. Персиковая помада. Персиковая… Хриплый голос в темноте. Бежать… Как безвозмездная забота Скотта, пушистое и янтарное ощущение дружеского сопереживания окутывает его с ног до головы. В то же время ему чудится сахарно-миндальная нежность, скользящая по его коже, словно невидимая защита от врагов. На душе парит небывалое убеждение в своей неприкосновенности, и Стайлз бы еще долго нежился бы в нем, если бы… Стая. Отец. Скотт. Питер. Подросток вздрагивает, скидывая с себя дурман, и возобновляет шаги. С каждым метром ощущение защиты сходит на нет, а гудение в груди, настойчивое, тревожное, нарастает в геометрической прогрессии. Стайлз никак не может взять в толк, проявляющиеся так радикально, изменения в себе, пока вдруг не спотыкается о высунувшийся корень дерева в месте, где на ближайшие сто метров бетона не видно ни одного зеленого ростка. Что-то не впускает его внутрь. Корень проник через небольшую трещину, гордо покачиваясь в безветренной пустоши. Его, черт возьми, пытаются не впустить внутрь, когда шум в голове вместе с гудением в груди переходит на новый уровень непрекращающейся боли в висках. Стайлз медленно выдыхает, вновь и вновь пытаясь взять в себя в руки. – Не обязательно было меня ждать, умник, – ворчит возникшая сзади Эрика, поправляя одежду. – Но ты милашка, малыш, не могу с этим спорить. Не так ли, детка? Волчица безумно улыбается, стараясь скрыть неприемлемый сейчас страх в своих глазах, и хватает его за руку. – Давай, давай. Мы не должны их так задерживать. Они быстро подтягиваются к остальным, а затем уже вместе входят внутрь. Сахарно-миндальная оболочка взрывается, выпуская наружу открытую уязвимость человеческой кожи и незажившие раны в душе. Прикосновение, что на несколько мгновений показалось родным, звонким голосом Вселенной и его пульсирующим пением, распадается на осколки, зря только потревожив его свежие раны. Он вновь один. Его вновь бросают. Ступор. Стайлз стоит в огромном пустом помещении без понимания своего положения. Оборотни расположились птичьим клином, спрятав внутри «слабых и беззащитных» неволчьих особей. Впереди него стоят уверенные в себе Питер и Дерек, сбоку – немного растерянный Скотт. Он пытается сосредоточится на диалоге двух стай, но всё что он слышит – это фраза, застрявшая в его голове. – Здравствуй, Питер. Давно не виделись, – мягко улыбается оборотень с пустыми серыми глазами. Девкалион, как знает его Стайлз еще с последнего собрания стаи, стоит во главе еще четверых альф, двух близнецов, знакомой женщины Кали и сурового на вид мужчины с прямым острым взглядом. – Ох, я точно знаю, наверное, … прямо с того времени, как я ослеп, лишившись стаи! Оборотни продолжают говорить, повышая свой тон, и вот уже слышится первые признаки рычания неконтролирующих себя подростков. … с того времени, как я ослеп… Рычание набирает оборот, в то время как в его голове нарастает этот странный звук с улицы, сплетаясь с неприятным гудением в груди. … с того времени, как я ослеп… Девкалион смеется ироничным, злым смехом, когда Питер успокаивающим тоном продолжает что-то объяснять, а этот гул в висках вдруг совпадает со словами в голове. … с того времени, как я ослеп… Стайлз резко вскидывает голову, всматриваясь в слепого мужчину, от злости сжимающего кулаки. От злости на себя. Подросток неожиданно замечает боль, почти вросшуюся сорняком в черты лица чужого оборотня. Старая гниль, уже покрытая плесенью безысходности и отчаяния, кроится в предательстве и потере всего, что было так дорого горящему, молодому сердцу. Стайлз вдруг видит тотальную, бессердечную чужую ненависть к себе за свою доверчивость, за веру в будущее и доброжелательность людей. Черные вены оплетают всё еще здоровое тело, изнашивая все ресурсы в попытке наказать себя, заставить перестать откликаться эту тряпку, об которую все вытирают ноги и которую оборотень обязан называть своим сердцем. … с того времени, как я ослеп… – … мне. Ты тоже в этом уверен, Питер, поверь, – устало хрипит глава альф, крепко вцепившись в небольшую трость. – Этот мир потерян, и мы оба можем изменить это. Я принес тебе подарок… – Ты пригрозил мне. Не надо тут показывать свою привязанность к младшему братишке любимой женщины, – Питер выглядит напряженным, явно готовый атаковать своего собеседника и вырвать тому горло. – Ты здесь, потому что моя стая особенная и сильная. Тебе нет дело до чистоты крови оборотня. На долгую минуту повисает тишина. И Стайлз вдруг делает шаг вперед. Он шагает тихо, но сразу перетягивает внимание всех собравшихся на себя, только парень этого не замечает. Подросток следит за движением слепых серых глаз, и душа его завывает, стуча своими кулачками по нему. Ему горько от несправедливости. Сколько можно быть эгоистичным? Как долго можно продавать себя? Зачем предавать невинное доверие? Он не понимает людей. Стайлз лучше всех знает цену человеческой жизни. Она бесценна. Она бесценна, неповторима и коротка. Никто не может вершить суд над ней, никто не в праве вмешиваться в ход Вселенной, никто не должен ставить кого-то выше другого. Даже самого себя. Он видел, как плачут дети в корпусе онкобольных. Маленькие дети с крохотными пальчиками рук и огромными любопытными глазами. Он и сам там рыдал, захлебываясь подступающей истерикой и разросшейся внутри пустотой. Он видел, как смеялась девчушка, дочка директора больницы, когда он поставил ее на ноги. Просто так, без причины и не по знакомству, а потому что мог. Он тогда и сам хохотал, танцуя с девушкой нелепый джаз под хлопки аплодисментов ее родителей и медсестер. И сейчас он тоже может помочь. Просто так, без причины и не по знакомству. Встав плечом к плечу с Питером, Стайлз достает лист бумаги, привычными движениями рук складывая его в новенького белоснежного журавлика, признанного забрать боль, вину и ненависть. Пепельно-серые, под стать цвету пустых глаз. Прижившиеся паразиты кривятся и отстраняются подальше от его рук. Законченный журавлик срывается вверх, разрывая цепь мести и самоуничтожения, и цвета всех оборотней вдруг приобретают ясность. Малиновый безнравственного мечтателя-реалиста Девкалиона с запасными планами ко всем запасным планам. Мокрый асфальт сурового мужчины, потерявшего свой фундамент, свою опору вместе с погибшей семьей и разбежавшимися друзьями. Индиговый и соломенный рано повзрослевшей малышки Кали с неостывшим огнем внутри. Грязно-болотные, когда-то бывшие знакомым цветом хаки, близнецов, одиноких, неуверенных и забитых, но ни разу не остановившихся на середине пути. Они насыщаются, переливаются и светятся, когда сотни таких же белоснежных журавликов вдруг оказываются над их головами. Сотня и два идеальных. Новых и полноценных. И цвет красного песка, раскаленного и обжигающего ноги, единым и общим для всей стаи фоном пробивается к нефриту Вселенной, цепляясь мягкими отростками к щедрыми лей-линиям земли. Его желание, крохотной пташкой, простой и невинной, разрывает оковы, поймавшие всех их в ловушку. Затаенная злоба и горькая ненависть, продолжительные обиды, бесконечные страхи за свою жизнь - все они исчезают, распыляясь пеплом под ними. А Стайлз видит. Стайлз видит. Не так четко и осмысленно, но видит. Он смотрит, не отрываясь, как слабенькие пальчики нефрита Вселенной тянутся к ним и бережно окутывают каждого из них. Он наблюдает, напитываясь общей растерянностью и природной-материнской заботой, и без всякой осторожности сам цепляется за окружающие его нити. Он видит, правда, видит, как поют линии жизни, очищая своих детей от грязи их пороков, как лей-линии земли прокладывают новый путь сюда, прямо в центр склада, и как всех их зовет Неметон. Священное дерево что-то рассказывает каждому волчонку, обещая принять их возле себя, наказуя быть честным со своим сердцем. А Стайлз видит. Дальнейшие события крутятся вокруг него в ворохе восклицаний, негодований и нудных лекций о безопасности. Он слышит голос отца, дежурившего с несколькими помощниками по периметру склада, пока профессиональные охотники прячутся на верхушках деревьев в лесу. К нему в сознание пробивается возглас Эрики: «Где он взял этот гребанный лист бумаги?» и возмущение Скотта. Всё остальное сливается в единый фон с изменяющейся тональностью и угасающей громкостью. Ступор. Сам же он погружен в неизвестную сахарно-миндальную защиту, пробившую стену склада вместе с его бумажной стаей идеальных журавлей. Они прилетели из дома к нему, последовав его внутреннему зову, как настоящие защитники своей семьи. Всё так муторно и непонятно. И только голос, родной и любимый, отгоняет все его терзания: «Ты совсем не бережешь себя, маленький хищник».