Мастер

Гость явился неожиданно и, как всегда, неизбежно. Минуту назад на холме были только ветер и нолдо, теперь вот – поднявшийся со стороны моря вопрошающий. Келебримбор выслушал его как будто рассеянно, не отвлекаясь от дела – на разложенном на колене пергаменте штрихи угля приобрели объем, из наброска превратились в литой узор сплетенных цветов, мелкие золотистые головки которых щекотали лодыжки. Он провел последнюю линию, сложил лист пополам – все еще размышляя, насколько можно открыться в ответ - ногтем наметил новую складку, усмехнулся. - Артанис многим запала в сердце – может, это в Первом Доме наследственное? Дед, говорят, тоже… - Келебримбор хотел отшутиться, отделаться ядовитым сарказмом, выставив щит между вопросом и душой. Не вышло. Голос сломался до шепота, потом сошел на нет – нолдо вздохнул, продолжая колдовать над пергаментом и не глядя на гостя, начал заново, уже совсем другим тоном, тихим, вдумчивым, словно каждое слово – лезвие. - Как выражал? Больше молчал. Точнее, хотел молчать, но скорее казался таковым. А выражал – как умел, в металле. Складка вдоль, развернуть, дважды соединить края по диагонали. Руки делали все сами, в обход запутавшейся в воспоминаниях мысли – делали то, что просто и привычно. - Все самое красивое я создавал с мыслью о ней. Но вот что странно: такие вещи никогда мне не нравились. Они выходили ненастоящими, зыбкими, копиями копий, жалкой попыткой отобразить то, что теснилось внутри – и меркли на фоне других, воплощавших иные мечты. Единственное, пожалуй, что мне действительно удалось хорошо – кольцо… Ее кольцо. Я пытался выковать их одинаково сильными, и даже наделил Вилья большим могуществом, ибо воздух – везде вокруг нас, но внутри-то кровь и вода. Три ковались для всех, но Нэнья – еще и для нее, чтобы защитить. Я не сумел бы быть всегда рядом – ни ее любовь, ни моя гордость не позволили бы растягивать дни встреч в годы, - но кольцо-то могло остаться с ней навечно! Снова сложить пополам, отвернуть крылья, расправить края. Келебримбор провел по каждой складке, задумчиво потрогал клюв птицы пальцем, вымарав пергамент угольной пылью с кожи – острый. Это хорошо, далеко полетит. - Галадриэль… Нет, не могу, это самое подходящее ей имя, но так ее называл другой. Я, пожалуй, благодарен Келеборну – он смог то, что не вышло ни у меня, ни у кольца. Сберечь от невзгод, помочь вернуться домой, сохранить ее счастье. Иногда казалось, что мы с ним – единственные, кто не замечают, как явно порой поет металл, иногда, наоборот, он понимал все лучше других, даже лучше меня, - нолдо поднялся, отряхнул с колен прилипшие травинки, бережно взвесил бумажную фигурку в ладони. Прислушался к ветру, безошибочно выбрал нужное направление – лицом к морю, там, где за полосой пролива в брешь Пелори сияют огни Тириона, - и отпустил птицу. Вдвоем за гладкой полосой ее скольжения наблюдать было не так тягостно. - Жаль, я так и не увидел взрослые мэллорны. Когда мы встретились в последний раз, едва проклюнулись ростки. Говорят, один только золотой лист их был красивее всех безделушек, порожденных мастерством нолдор… - птица скользила, чудом не задевая макушки цветов, подхваченная ветром, скрылась с глаз, спустившись, видимо, к изножью холма. Келебримбор тряхнул головой – пряди рассыпались по плечами, - и улыбнулся. – Артанис одним своим присутствием вдохновляла красоту, во мне тоже. Идем быстрее, теперь я точно знаю, какой узор травить на новой чаше, надо перенести на бумагу, пока не забыл детали.