Мастер

Келебримбор дослушал вопрос только из вежливости – от книги он оторвался, едва завидев гостя на пороге террасы, а сейчас захлопнул томик, сосредоточенно прищурился, будто пытался понять, разглядеть за материальным – внутреннее: чего от него ждут в ответ? - Феанаро был лучшим дедушкой, - безапелляционно, промедлив едва ли десяток секунд, отозвался нолдо. – То есть, конечно, он был странным и неожиданным в этой роли, и, сколько бы я не слушал историй о чужих родственниках, в общепринятом понимании того, что должен делать нормальный дедушка, Феанор… кхм, несколько выходил за рамки привычного. Уголки губ дрогнули, так и не выдавив усмешки – добродушной, необходимой скорее как данность. Термины «привычное» и «нормальное», наверное, вряд ли ассоциировались у детей поздних эпох с Первым домом. - Мне кажется, он вообще не считал, что для чего-то может быть «слишком рано». Я спокойно мог заходить к нему в мастерскую – только вдумайся, семилетний мальчишка там, где не протолкнуться от нагромождения инструментария, стоек с готовым оружием и банок с кислотой на полках, - и никогда не услышал бы в ответ, что здесь детям не место. Он давал учиться на своих ошибках. Давал пробовать. При этом, я прекрасно знал, что в той же мастерской нельзя бегать или лезть к деду под руку – за такое не сложно и оплеуху огрести, и, в общем-то, правильно. Келебримбор смотрел прямо перед собой – тем самым не видящим ничего, кроме разворачивавшихся в памяти картин, взором. Гость уже привык. И все равно чувствовал себя неловко, будто оказался случайно на чужой исповеди. - Феанаро не увиливал от вопросов. И никогда не разговаривал со мной, как с ребенком – может, после семерых сыновей быстро привыкаешь, что все равно вырастут, и не тратишь время на такие мелочи. Он умел заинтересовывать, объяснять на пальцах даже самые сложные вещи. И при этом не позволял себе слишком отдаляться от темы. Отец говорил, что для него было крайне трудно удержаться от… выпадов или резких высказываний – да хотя бы в адрес своего брата. И все же о семейных разногласиях я узнал от отца. Странно, да? Может, я все-таки не дорос в его представлении тогда, может… А что толку гадать. Не знаю. Я был слишком мал, когда свершился Исход, многого уже не понять. Тишина держалась недолго. Как всегда. Келебримбор встряхнулся, перевел взгляд на гостя, мягко улыбнулся – мол, конечно, еще вопрос ничего не изменит, - склонил голову набок, сплел пальцы в замок. Потер подушечкой соединение большого пальца с ладонью – там раньше был детский шрам… Теперь сошел. Иногда ему было жаль эти метки истории, юности и взросления. - Отец ни за что не увел бы меня от матушки силой. Это был мой выбор – совсем другое дело, что времени на раздумья у меня почти не было, да и никто не знал, как именно все закончится. Ты всегда заставляешь меня задумываться, часто – о больном, - вздох прошелестел, словно перевернутая страница. И снова затуманился пеленой прошлого взгляд. – Но когда я начинаю сомневаться, то всегда вспоминаю, как мы ехали через Альквалондэ. Я неплохо умел держаться в седле, но мой конь, испуганный видом крови, понес. Огромная по меркам мальчишки зверюга, которая мчит, не разбирая дороги, а мимо проносятся смутно знакомые улицы, трупы, мелкие стычки. Отец нагнал меня, не знаю каким чудом смог пересадить к себе в седло, а дальше ему пришлось пробиваться обратно к нашим, без щита – он его бросил, чтобы придерживать меня. К концу пути одна стрела торчала у него в предплечье, а другая застряла в седле, едва не пригвоздив бедро. Эта история не о чем-то великом, эта история про то, как я оказался беспомощным от страха, а он рискнул жизнью, чтобы меня спасти. И каждый раз, когда я сомневаюсь… То думаю, что мой отец никогда не был чудовищем – по крайней мере до тех пор, пока рядом находился я. Хотя бы ради этого мне стоило раз за разом выбирать Исход, а не Валинор.