Мастер

Тол-Эрессеа – маленький остров. На какой холм ни поднимешься в поисках тишины, с какого уступа ни спустишься, увидишь море, а то и окажешься совсем рядом. Гладь воды в мелких крапинках волн поблескивала, словно рыбья чешуя, закатной акварелью, и ветер, казалось, пах ей же – золотым, палевым и бежевым. Келебримбор специально привел гостя к берегу – дать надышаться сиянием. Да и самому успокоиться, минута за минутой вглядываясь в горизонт, не помешало бы. - Скажи, неужели ты и правда подумал, что я не попробовал бы? – совсем тихо спросил нолдо о том, что кололось где-то в горле и прогорклым привкусом мешало думать. - Даже если это были только слухи. Песок забивался между пальцев ног и в складки одежды, но еще хранил приятное тепло и хрустко сыпался каждый раз, когда кто-то из двоих на берегу менял позу. - Я знал в лицо всех мореходов Линдона и Белфаласа. Дороги в ту эпоху были безопасны, на хорошем коне путь до Серых Гаваней занимал от силы неделю – этим и пользовался, хотя бы раз в год, иногда чаще. Десять лет, двадцать, полвека – никто его не видел, на протяжении всего побережья от Синих гор до Умбара – ни одной встречи. Когда до Средиземья добрались корабли Нуменора, я спрашивал и у людей, но на берегах их чудного острова жили только легенды о безумном певце, а не он сам. Когда они пришли, солнце отделяла от горизонта целая ладонь. Теперь оставались считанные минуты до момента, когда его каемка коснется воды, уже залитой алым, слишком чистым, вылущенным от однообразных сравнений цветом. - Я пытался искать и в стороне от воды, но это было бесполезной тратой времени – Макалаурэ никогда не покинул бы берег. Он любил море. Больше, чем все мы, вместе взятые – я так вообще пугался стихии, после плавания из Амана за Первую Эпоху ни разу не нашел сил вернуться к обители Ульмо. А Кано всегда мечтал оказаться возле еще раз, хоть ненадолго… Знаешь, - Келебримбор вдруг вскинулся, оторвал подбородок от прижатого к груди колена и, хоть смотрел он на горизонт, строго перед собой, было понятно, что реакцию собеседника нолдо уловил бы и кожей. – Он всегда повторял, что там, в Чертогах, только и разговоров, что о море и о закате. Там говорят о том, как чертовски здорово наблюдать за огромным огненным шаром, как он тает в волнах. И еле видимый свет, словно от свечи, горит где-то в глубине… Закат стекал с неба в воды. Слова стекали куда-то в воздух, мягкие, обволакивающие, такие спокойные внешне – и почти звенящие о напряжения внутри. - Нельзя обманываться надеждой слишком долго. Я сразу должен был понять, что Кано не остался бы вот так, в одиночестве, уж после всего – не остался бы, но все верил зачем-то, и даже расставаться с этой надеждой пришлось медленно, постепенно, отвыкать от мыслей, что, может, я просто плохо искал. Может, то и не вера была, а банальный страх узнать, что я просто ошибался? Не думаю, что сейчас это важно. Когда я умирал, - Келебримбор нахмурился, с каким-то недоуменным выражением – и правда, как странно звучит, – то снова вспомнил об этом, это же был шанс узнать, наконец, правильно ли я сделал, что оставил прошлое в прошлом и отдал свои мысли Эрегиону. Но в Чертогах не было ни разговоров о море, ни встречи. Ни с Кано, ни с отцом, хотя я так ждал этого – пусть и боялся быть непонятым. Там вообще ничего нет, я же знаю, я же на себе чувствовал, и все же… Нолдо вздохнул, расцепил сплетенные в замок пальцы и, убрав руки под голову, мягко завалился назад. Солнце уже почти зашло, а за горизонтом скрылось позже, в стороне от его взгляда – но Келебримбор все равно догадался об этом по изменившейся палитре неба. - Я все думаю, если они не попали к Тьме, то, может быть, в самых дальних залах, за туманами, через которые простым душам не пройти – может, там Кано рассказывает им о море, о закате и о том, как солнце прячется под водную гладь и как еле видный свет горит под ней, словно оставленная на подоконнике для путников свеча? /Прим.: очень слабый кроссовер с фильмом "Достучаться до небес"./