Мастер

- Да что тут рассказывать, - Келебримбор вздохнул и благоразумно отложил прочь книгу. В воздухе медвяно пахло доспевшими в саду яблоками и сидром, который не варил сейчас только ленивый – тут и груши, и поздние сливы, а у некоторых везунчиков на благословленной Йаванной земле даже вишни. Нолдо добавил бы, что пахло увяданием, но поспешно поправился бы, выбрав любой другой вариант. Это же Аман, только у возрожденных что-то екает внутри, когда свинцовые тучи изредка наползают на Пелори – остальные не видели настоящей осени. Никогда. - Мой рассказ зависит от твоего вопроса. Рассказать про историю любви отца? Про детские шалости и любимые колыбельные? Про вышивку и клумбы лилий? Матушка любит цветы, всегда любила. В Тирионе под моими окнами росли… Не помню, как точно называются, похожи на левкои немного, но пышнее и ярче. Густо-фиолетовые с бордовыми прожилками и нежно-персиковые. Им от меня часто доставалось – не любил выходить через дверь, это же надо пройти коридор, кухню, еще коридор, потом обогнуть дом, чтобы попасть в сад – зачем, если можно просто перелезть через подоконник? И я всегда страшно боялся, что мне за поломанные цветы влетит. Не так, конечно, как от Феанаро, когда я стойку с заготовками уронил, но тоже ощутимо... С террасы был виден изгиб улочки, сизая черепица других домов, из крыш которых как будто росли далекие верхушки мачт – сам порт скрывали строения, - и еще дальше маячило неспокойное море. То бирюзовое, то серое, то похожее на берилл чистейшей огранки. - Потом однажды вернулся домой раньше, чем обычно, хотел тихо в комнату прокрасться, чтобы без лишних вопросов. А матушка эти цветы пересаживала ближе к краям клумбы, чтобы им от меня не так доставалось. А могла совсем их убрать, в саду много места было, под деревьями мало что росло, эти недо-левкои там, наверное, хорошо бы прижились… Но они мне нравились. Не так, как матушке, но нравились. Это все глупо, знаю, наверняка ты ожидал услышать историю покрасивее, поосмысленнее, что-то про великую любовь и напутствия на века… Только мне сколько лет было? Хочу что-нибудь другое вспомнить – а в голове только эти цветы и улыбка матушки, грустная немного, но улыбка. И как она напевала, видимо, прямо так придумывала, успокаивала эти цветы – мол, не сердитесь на Тьелпе, маленькие мальчики часто глупые, но красоты их лишать нельзя, иначе кем они вырастут? Келебримбор умел отстраняться от собственных историй. Проблема была в том, что и гость учился пользоваться малейшими намеками, вычленяя паузы там, где невнимательный слушатель их бы пропустил. В этом рассказе пауз было очень много. - Через несколько недель Феанаро был изгнан в Форменос. Матушка умоляла отца остаться в Тирионе, но у нее не вышло. Я слышал, как она плакала на кухне, помню, как потом с цветами прощалась... Она считала, что Нерданель не имела никакого права бросать семью и возвращаться к Махтану, но сама на севере продержалась не так долго, все чаще уезжала к родителям, к саду. Просила меня с ней съездить хотя бы раз, но я был слишком занят – это же тот самый возраст, когда из мальчишек хлещет энергия, когда любой приступ нежности воспринимается чуть ли не с отвращением, когда хочется повзрослеть и скорее стать, как отец… Дети помнят про матерей в детстве и когда сами заводят семью, а я тогда мечтал о чем угодно, но только не о нудной поездке в Тирион. Как же я потом жалел. Горечь звучала оттенком. Всего лишь полутоном, задумчивой паузой, пока Келебримбор разглядывал отблески солнца в далекой воде. - Но только о том жалел, что не провел каждый доступный день с матушкой. Я уже, кажется, говорил, что никакая любовь не заставила бы меня бросить отца. Тем более – тогда. Даже если бы я знал, чем все закончится. Это что-то… Очень важное, очень центральное, как стержень, хочешь - не хочешь, а по-другому не выйдет. Да, я жутко скучал, тоска порой не проходила месяцами. Но жалел ли… Нет. Дети покидают родительские гнезда. Другое дело, - Келебримбор улыбнулся, махнул рукой в сторону моря – сквозь дымку видны были отрывистые черты гор, - другое дело, что мне повезло вернуться. Пусть и через Мандос.