Мастер

- Сильно похоже, что мы сейчас в Амане или что этот дом я у кого-то украл? - Келебримбор чуть касается гостевого бока, слишком уж притиснувшегося к столу – все бы ничего, но тень ложится аккурат на середину чертежа и дрожит, мешая ровно вести грифельный след. Дел скопилось неимоверно. В мастерской затеяли ремонт, в архивах – генеральную уборку, да и вопрошающий зачастил не с редкими бумажками в один-два уточнения, а целым списком. Что, мол, куда и как: мастер только смеялся, потряхивая головой, и из предусмотрительно убранных под рабочую косынку прядей только самые короткие пушились у виска. - Дома хорошо жить, - бормочет он и рассекает чертой, как клинком, плоскость прорисовываемого механизма на две части. – И исцеляться хорошо. Если осень – только поля золотятся, если зима – чуть дождиком припорошит, если тяжело стало или кошмар опять приснился – тощий, в Амане у них силы нет, - так спустился в сад, лег посреди лилий и видь сны дальше. Все там хорошо, - ставит мастер жирную точку в сердцевине шестеренки и вскидывает голову, - только творить не хочется. А я еще успеть хочу… Да хоть гвозди ковать, только так, чтобы от души. Чуть подтупленный грифель кончиком целится в гостя, Келебримбор, спохватившись, откладывает карандаш и с явным довольством хрустит шеей, откидывается на спинку стула, легкомысленно качается, мягко пружиня босой стопой. - Тол-Эрессеа – это вечный компромисс. Здесь селятся те, кто не хотят забывать или мечтают вспомнить. Те, кто только вернулись – и те, кто вернулись так давно, что хотят попробовать заново. Здесь много вернувшихся живыми, - поясняет нолдо беспечно, а гость все равно вздрагивает, сообразив, наверное, что надо пройти для иного исхода, - в них много от Средиземья. Они торопятся, потому что привыкли думать, что время не бесконечно. Меняются, и остров вслед за ними. - А дом, - еще сильнее качается Келебримбор, мальчишеским каким-то жестом будто облегчая себе слова и мысли, - сохранил все, как было. Все века, только представь, Белерианд под водой, в Средиземье остались только королевства людей, на Тол-Эрессеа уже давно город подобрался к отрогам – а дома даже книги в том же порядке стоят, как отец их ставил. И я никак не могу даже Румила с трактатом о плавкости серебра поменять местами, потому что думаю, что началось все с того, что Феанаро однажды решил все изменить. - Глупо, да, - хмыкает он мгновеньем позже, особенно сильно оттолкнувшись, хрупкое равновесие на ножках стула шатается, нолдо резко выпрямляется, чтобы не упасть. – Я тоже так думаю, но все равно сбежал на Тол-Эрессеа. Этот дом не я строил – отжившие горе тэлери постепенно возвращаются в Гавань, приходят такие, как я, сначала просто протирают пыль и следят за садами, а потом – сам понимаешь, построить мастерскую, а к ней водопровод, а там сосед махнет – почему бы и фонтан на центральной площади не поставить, будет где поболтать в жаркий денек, а потом столетие проходит, а ты видишь, что в городе не просто Гондолин и Химринг – здесь и Альквалондэ, и Серые Гавани, и Тирион. И вы здесь живете вроде как под крылом Амана, а вроде как и… - А вроде как и кажется, - после долгой заминки заканчивает Келебримбор, крутанув в пальцах карандаш, словно резец перед началом работы, - что через моря видно берег Линдона. Придурь, я знаю. Но у меня теперь бесконечно много времени. И сколько бы я здесь ни провел, - жмет он плечами, - это будет всего лишь песчинка в океане.