Мастер

Посадка вышла неудачная – за вечер Келебримбор научился лучше. Но раньше, чем обеспокоенные помощники добежали, мастер вскочил на ноги, отряхнул колени от налипших травинок и лихо стащил на лоб защитные очки. На кой он вообще их напялил – загадка, большая часть пыли на испытательном полигоне за ангаром уже накрепко срослась с неотстирываемыми пятнами машинной смазки на комбинезоне, а остальная, свернувшись мурчащими смерчами под рывками воздуха, подобру-поздорову убралась за пределы площадки. Но так полагалось по протоколу безопасности, и когда они только утвердили план тестирования, суровая гномка, ответственная за всю бюрократическую лабуду – очки, комбезы, страховка, похороны за счет городской магистратуры, – посмотрела на компанию мастеров таким взглядом, что переубеждать ее, почему крылья не являются «оборудованием неопределенного уровня опасности, впервые проходящим испытания третьего уровня допуска», Келебримбор не стал. – Вы видели, видели? – восторженно завопил мастер и закрутился на месте, разглядывая тень распахнутых крыльев. – Тридцать фунтов дополнительного веса! Нарви, поднимай до сорока! – Да ты с вышки кверху гузном полетишь с такой нагрузкой! – рявкнул на друга гном и что есть сил замахал шуршащей записями тетрадкой, тыкая в страничку с таблицей уже пройденных тестов. – Расчеты дают максимальный показатель в двадцать восемь! У тебя площадь опоры фиксированная, массу поднимаем или по фунту, как запланировали, или через мой труп! Келебримбор захохотал и, увернувшись от попыток сунуть злополучную тетрадку ему под нос, до хруста расправил плечи. Солнце висело над горизонтом, где ему полагалось определиться, посветить ли еще немного – лето на дворе, все же, – или торопливо нырнуть за городские крыши и вымазать небо закатной акварелью. Развернувшиеся полотнища крыльев – огромных, ярда по четыре каждое, – каждым перышком ловили нежно-золотое свечение и превращали его в серебристую рябь на трепещущей от ветра поверхности. Одно перо – чистый мифрил, другое – патина на антикварном серебряном сервизе, третье – вообще ближе к сизому, голубиному и грозовому оттенку. Впрочем, даже будь они самого беспородного, дворняжьего, да хоть серо-буро-малинового цвета – Келебримбор восхищался бы подарком судьбы не меньше. Он и утром-то, едва скатившись с кровати и обнаружив сие дополнение к собственной персоне, едва покосился на зеркало – а потом, наспех проделав в комбезе дырки подходящего размера, умчался будить сотоварищей по цеху. – Вообще, друг мой, – хмыкнул он и, трепетно пригладив сгиб подвернутого под руку крыла, сложил их за спиной, – вообще, твои расчеты изначально можно швырять в топку, потому что крыльев у эльфов ни по каким законам механики быть не должно. Тридцать восемь фунтов. – Тридцать один, и ни фунтом больше! – подпрыгивая, как мячик (очень злой, очень раскрасневшийся и очень бородатый мячик) рявкнул Нарви, едва поспевая за широким шагом напарника. – Ни полфунта! Ни четверть! – Тридцать семь, – улыбнулся Келебримбор и перешагнул тень вышки – всю в прорехах от лестничных перекладин. – Тридцать два! – Тридцать пять. – Тридцать два с половиной, и клянусь, я скорее сожру свою бороду, чем позволю тебе даже унцию сверх взять! – Ну, тридцать три так тридцать три, – согласился Келебримбор и одобрительно кивнул Йэллэ – парнишка сосредоточенно шмыгнул и упаковал в рюкзак лишние две гири. Нарви запыхтел, как чайник, сплюнул ругательство более сочное, чем пенка кофе, и, резким росчерком продлив таблицу эксперимента, подписал под семнадцатой попыткой злосчастные тридцать три фунта. – Может это, на перерыв? – несмело предположил еще один нолдо в компании и неловко потупился. – С утра торчим, как-никак. – Гузном тебя растак! – фыркнул Нарви и, неосознанно зажевав клок бороды, попытался подставить выведенный из предыдущих шестнадцати попыток коэффициент в формулу. – Перетерпишь. – Вообще, идея неплоха, – одобрительно улыбнулся Келебримбор и защелкнул последнюю пряжку рюкзака. Груз висел на животе, словно он вот-вот собирался разродиться, только не малышней, конечно же, а новым открытием. – Организуйтесь в смены, скажем, по четыре часа, за глаза хватит. – А ты? – А что я, – мастер пошевелил крыльями – маховые жесткие перья прочертили по земле округлые загогулины и, чуть больше потускнев от пыли, успокоились. – А вдруг они пропадут? Вдруг это на день или два? А у нас даже предварительная расчетная модель не готова… – И в лаборатории снимки запороли, переделывать надо, – Йэллэ кое-как развернул на рельсах неповоротливую камеру с свет-пластинками и кристаллом, сияющая макушка которого высилась над перегородкой затвора. – И раздери меня балроги, но я пойму, с какого вдрызга эти пернатые коврики держат тебя лучше, чем наша модель планера, или я не сын земли! – Нарви постучал карандашом по расчетам, обвел в круг промежуточный результат – по крайней мере, они хотя бы сообразили, где должен стоять коэффициент, – и заозирался в панике. – Эй, ты, пернатый, ты… Тьфу, душа в пятки! – Душа в пятках, а секундомер все равно готовь! – проорал Келебримбор с площадки взлетной вышки, сдвинул очки с желтоватыми стеклами на нос и сделал последний шаг к краю. – Попытка семнадцать, груз тридцать три фунта, отсчет пошел. Три…два…один… Взлет! И вся компания – Нарви, Йэллэ, оставшиеся, вопреки разрешению топать на перерыв, подмастерья, – запрокинули голову, до слез вглядываясь в ослепительно-серебристый силуэт, сорвавшийся в воздух.