Набирающий темп

      1912 год. Российская империя. Томская губерния. Новониколаевская волость. Левобережье Приобья. Близь сёл Криводановка и Перово.       Криводановка и Перово работали в прохладный день в полях, как бывало изо дня в день. Кося траву, они то сгибались пополам, то выгибали спины. Серпы в их руках работали ладно, но устали девушки уже изрядно, с восхода солнца работать – тяжкий труд. Рядом проходила утоптанная, оживлённая дорога – тракт тянулся с юга от деревень Чемских до перекрёстка с Московско-Сибирским трактом. Кто как его звал, зависело от направления. На запад, значит, Московский. На восток, значит, Сибирский. Потому все привыкли звать просто – Московский. Оживлённая дорога была едва ли не круглые сутки, а кто останавливается на ночлег, рискуя шкуру потерять, тот сворачивает в поля укрыться от местных недоброжелателей. Но нынче было прохладно, да и светло вовсю. Тракт был полон повозок – кто на юг, кто на север вёз товары, кто перевозил люд из поселения в поселение. Жизнь кипела. Мужички, да бабы перекликали друг друга, кто матёрым словом, кто добрым. Слышался где-то вблизи и женский смех. Высоко в небе парили коршуны, заискивая, чем подкрепиться, а ниже резали воздушные массы своими острыми крыльями стрижи. Деревьев в округе мало – всё полями занято.       - Слыхала ль ты, как там дела у Толмачёвской? Ладится ли у мальчишки?       - Ладится, сестра, ладится.       - Слыхала я, сестра появилась у него, тоже Толмачёвская. Якобы при станции Обь возникла девочка-деревня.       - Слыхала-слыхала, сестра. Хочешь, проведаем мальчика? Кой там его зовут?       - Толей кличут по-людски.       - Толька, - По-матерински протянула Перово. – Пошли вместе, прогуляемся после работы.       Пока болтали, нагнувшись к земле, не глядя вперёд, да по сторонам, не слыхали, как на дороге гарцевала лошадь. На рыжем скакуне, что встал на краю дороги близь сёл, восседал молодой человек в русской косоворотке. Сине-алой лентой повязан был ворот, вырез, да украшали такие же ленты ему предплечья. Поверх накинут тёмно-синий жилет. Классические плотные брюки, упрятанные в высокие сапоги.       - Ладится у вас, дорогие? – Раздался над полем крепкий, но мягкий голос.       Девушки выпрямились да и оглянулись на него. Переглянувшись, поспешили навстречу всаднику.       - Ишь, навестил не годом поздней. Куда дорога ведёт, Вань?       - В Ново-Николаевск, - кратко ответил тот несколько угасшим голосом.       - Братца нашего проведать соизволил? Добра дорога будет, без запиночки, - Бросилась в пожелания Перово.       Они оказались у коня и начали поглаживать зверину, а тот довольно глазки журить, да подставлять морду. Всадник сидел, бережа осанку, да оглядывался.       - Ты когда ж его навещал, а, Вань? Давно было то, в 1893-ем! А сейчас год кой? 1912-ый уже!       - Я Вашему братцу добрую службу сослужил в своё время, церковь Никольскую отстроил, а он мне чем отплатил, а? – Неожиданно вспылил тот. – Пора ему напомнить о многом, да наставить на верный путь.       - Зол ты, - Заключила Криводановка и отошла прочь. – Езжай, разговаривай с ним. У нас всё ладно, не переживай.       Криводановка не успела отойти в сторону, как конь дёрнулся под движением уздечки, и отправился в путь, подняв пыль. Перово охнула вслед и ушла в поле. Криводановка стояла и глядела вслед городу.       - Видно, оскорблён Вань. Эх, - Да вернулась в поле.       Двумя часами поздней. Село Кривощёково.       Немного выпив с утра, Кривощёково двигался в сторону реки ополоснуться. Народ нынче с утра прибрал к рукам спиртное, и теперь того шатало. Он не различал стук копыт, ибо коих здесь было много в связи с оживлённостью села. Вот, оказавшись на окраине своих земель, на склоне «горы», тот присел от слабости в ногах, прежде чем продолжить путь. Он вовсе не ожидал, что накануне его мужики напьются, ведь в таком состоянии кто работать будет? За спиной шумело село, и только по мере сближения Кривощёково разобрал глухое цоканье копыт и шелест травы. Тут же вскочив с места и развернувшись, он едва не свалился с обрыва, выкрикнув изумлённое:       - Колы… Вань!       Удержав равновесие, привёл себя в порядок и взглянул снизу вверх в лицо всаднику. Тот глазами поприветствовал и спустился с коня.       - Чем могу услужить тебе, город?       - Расскажи мне, Кривощёково, что стало с церковью, дарёной от имени моего Большому Кривощёково?       - Так он разобрал её перед переездом на правый берег Оби и передал во владения Бугры. Нынче она стала лучше, процент грамотного населения вырос при ней, хотя сначала все сопротивлялись. Там же первая школа организована, вся наша слобода посещает её.       - Да, до меня дошли сведения, что число прихожан выросло до более семи тысяч человек. Потому и интересуюсь, действительно ли она сохранилась, иль кто слухи сочиняет.       Кривощёково присмотрелся к гостю, да учуял неладное. Недобро настроен на диалог собеседник, лицом сердит, не может скрыть недовольства своего.       - Перевезёшь на берег правый?       - Кой желаешь, буду рад тебе угодить, город. Следуй за мной.       Город взобрался на лошадь и последовал за Кривощёково. Тот вёл в сторону, туда, где более пологий берег, где спуститься можно. Они пробирались по протоптанным тропинкам к ниже лежащим вытянутым озёрам, за которыми стояла пристань.       Город Новониколаевск.       Конь цокал, вышагивая по мостовой, гордо качал головой и ржал. Улицы молодого Новониколаевска уже наряжались каменными усадьбами с нарядной кирпичной кладкой, а где деревянные – там всё украшалось резьбой, накладными деталями. В начале Николаевского проспекта, следующим за храмом Невского уже украшало улицу свежее бело-серебристое здание в два этажа. Училище. Около него гость застал Николая.       - Новониколаевск!       Тот обернулся и сначала не мог поверить своим глазам. Надо же, кто его посетил – город с севера! Сократили расстояние. Всадник спустился с коня и, оказавшись в шаге от Николая, толкнул того с явным недобрым умыслом. Николай пошатнулся, шагнул назад, но устоял на ногах, выставив перед собой руки. Возмущённо уставившись, он столкнулся с разъярённым взглядом синих глаз.       - Что такое?       - В своё время я отстроил тебе Никольскую церковь, о которой ты даже не просил. И это то, чем ты отплатил мне?!       - Я не понимаю, о чём ты, Колывань.       - Семь тысяч, Новониколаевск. Семь тысяч это целая четверть от моего населения – столько ты отнял у меня людей за двадцать лет своего существования! А то и больше!       Новониколаевск осенило. Теперь всё укладывается в общую картину. Колывань здесь потому, что очень зол на него. Строительство Транссибирской магистрали привело Колывань в упадок, в то время как Кривощёково разрослось до безуездного города. Понятное дело, что старший город обозлён и винит теперь в упадке его, Николая.       - Колывань, я приношу извинения, но по-другому не получилось бы. Так сложилось, что купцам здесь выгоднее.       - Помни, откуда Жернаковы, Николай! Они прибыли к тебе от меня.       - Знаю, благодарю за Жернаковых, толковые купцы. За Никольскую церковь тоже благодарен тебе, только чудом удалось её сберечь, передав в Бугры. Ты поддерживал нашу Кривощёковскую слободу, все остались благодарны к тебе, старший город.       - Все, кроме тебя, что соизволил пойти мне поперёк горла! Будь проклята Транссибирская магистраль, что отняла прибыль с трактов!       - Ты же помнишь, Колывань, что решение принимал не я! Я и вовсе оказался разрезан пополам железной дорогой, как и мои левобережные остатки. Инженеры не повелись не то, что на твои уговоры, да даже на уговоры Томска пройти через него. О чём речь?       Вскинув голову к небу, Колывань тяжко вздохнул, а как опустил, с безразличным взглядом холодно произнёс слова, которые внутри напугали, насторожили Николая:       - Да наступит тот день, когда железная дорога тебя и погубит.       После этого Колывань взобрался на коня и отправился к устью Каменки, не бросив взгляда на Новониколаевск. Николай почувствовал, как сердце тревожно забилось. Почему-то у него сложилось впечатление, что слова обернулись проклятием против него. Он ещё не знал, что в будущем эти слова практически полностью сбудутся. А пока… Его из транса вывел грохот в ушах. Уши расслышали, как вдалеке забренчали брёвна, потрескалось дерево, как загрохотала земля.       - Ох! Опять, - Он повернулся к северу и недовольно уставился в ту сторону. - Сколько хлопот с этими оврагами и логами.       Каждый раз, когда на высоких речных берегах земля сходила к руслу одной из рек, а дома целыми дворами скатывались вслед за опорой, в ушах Новониколаевска раздавался шум. Он сразу понимал – нанесён ущерб его хозяйству. Вот и в очередной раз пойма Ельцовки Малой потянула за собой пару дворов за Транссибирской магистралью. Реки не прекращали поглощать дома, особенно если те понастроены самовольно. А таковых в Новониколаевске…       - Не хочешь прогуляться, Никола? – Раздался позади тёплый, нежный голос.       Николай обернулся и встретился с взглядом серебристых глаз. Каменка. Она сократила с ним расстояние, взяла за руку и повела, не дожидаясь ответа города. Он уже и не требовался. Николай с радостью последовал за рекой к её устью.       Спустя несколько часов. Село Берское.       Конь въехал в село шустро и бодро, воодушевлённо. Видно, последнее передалось ему от всадника. Иван сиял глазами, радостно улыбался при виде знакомых мест. Речкуновский бор, берега могучей Оби и очаровательной Берди. Всё это ему уже давно знакомо и родно, ведь здесь брат его. Берское шёл по главной улице, когда напротив него из-за угла выехал Колывань на своём скакуне. Остановившись и оторопев, село сделал шаг назад и дождался, когда брат спустится.       - Ваня.       - Боря.       Они сошлись в крепких братских объятиях, что долго ещё не могли расцепить. Соскучились больно. Позже, уже ведя по улицам коня, Колывань шёл по плечо Берского. Улыбаясь друг другу и кивая, они вели тёплую, братскую беседу:       - Давно ты не заезжал ко мне, Ваня. Как жизнь на Чаусе?       - Многое изменилось со строительством Транссибирской магистрали, брат. Я в упадке.       - В упадке? Как же? А Московский тракт?       - Увы, прошло то время, когда основной транзит шёл по земле – железная дорога сгубила торговый потенциал трактов. Торговля идёт на станциях теперь.       - Я слышал, ты добивался прокладывания дороги через свои земли.       - Так-то оно и было, только ничего не вышло, проложили южнее.       - Да, знаю. Новониколаевск как раз возник у станции. Он обогнал в торговле не только меня и тебя, но и более крупные города. Однако это не значит, что мы должны давать слабину. Какие бы технологии не были у Николая, а мой хлеб лучше будет.       - Не сомневаюсь, - Звонко рассмеялся Колывань. – Твои хлеба, да мои масла – это то ещё золото Приобья!       - Да, твоё масло даже за границу продают. Моим же хлебом кормятся Чемские деревни, Ельцовская и другие соседние. В целом очень рад и благодарен я за твои гостинцы, как-нибудь и я до тебя доберусь, Ваня.       - Заглядывай, буду рад. Жаль только, что столь рано скончался Умрева.       - Да, недолго он продержался, а ведь старший в Приобье был, первым острогом. Даже до слободы не дотянул, всего около века продержался, а как наши остроги прекратили существование, так весь его люд разбрёлся. Как, кстати, твой Чаус* поживает?       - Стоит на том же месте, но, вроде, его не сильно топит. Пока особо не жалуется.       - Рад слышать. Когда-то реки были очень полноводными, топили изрядно даже мелкие, как Чаус-река.       - Да, было дело. Нынче уже не век могучих рек наступил, те стихли.       Они остановились у причала берского и там сели на берегу, глядя на зелёное покрывало Чемского бора на другом берегу. Обь шумела зелёно-синими волнами, что били в ноги. На возвышении прозвучали колокола Сретенской церкви. На душе у Берского и Колывани всё как-то отлегло от звона колокола. Стало спокойно.       - Как мы возникли в Приобье, так и держимся друг за друга, между собой молчаливо соперничая, - Зашептал Борис. – Разница между нами ощутимая. Если ты город, богатый, купеческий, то я всего лишь село на Чуйском тракте в устье Берди. Однако… Обь кормит, Барнаул кормит нас всех, приобских. Мы возникли как остроги, хотя ни разу не исполнили свою функцию, в итоге наши остроги оказались разобраны за ненадобностью.       - Верно. К тому же мне в своё время пришлось переехать на возвышенность из-за Чауса, что разливалась вместе с Обью. С холма открывается прекрасный вид на изгиб Чаус. К тому же это ты назвал меня Колыванью после того, как потерял губернский статус.       - Была такая история. Хех, только брату Томску это ой как не понравилось, что вынудил Елизавету Вторую вернуть всё на место. И стал вновь я Бердским, лишённый статуса города. Да и тебе больше идёт имя Колывань, и городом стал богатым.       - Богат, да только в упадок прихожу. Новониколаевск стянул купцов и люд к себе, моё население сокращается. А ты наоборот, брат, как слышал, становишься крепче.       - Да, к удивлению. Может, потому, что связь установлена с Николаем, может по какой иной причине. У меня-то тоже нет железнодорожной станции, как и у тебя. Однако чувствую себя лучше прежнего.       - Дай Бог тебе здоровья и сил, братец.       - Дай Бог тебе не чахнуть, брат. Ты должен держаться.       - Посмотрим, что приготовила мне Судьба.       Колывань тяжко вздохнул и опустил взор в кромку Оби. Он видел своё отражение: печальная улыбка, притухший взгляд, светло-русые пряди волос. Он – Колывань, купеческий, богатый город на Московском тракте. Когда-то Томск, их старший брат, дал им возникнуть как острогам в Приобье. Чаусский стал вторым после Умревинского, а после возник и Бердский. Только вот старший их брат – Умревинский – уже давно оставил своих братьев жить дальше, оставив о себе лишь память о своём некогда существовании в устье реки Умрева. Теперь их двое, и их разделяет огромное расстояние и Обь.