Набирающий темп

      Утро 2 июля 1920 года. РСФСР. Томская губерния. Ново-Николаевский уезд. Новониколаевский волость. Город Ново-Николаевск.       Молодой человек, лет четырнадцати на вид, совсем недавно вернулся в свои покои с завтрака и к данному моменту приоделся в рабочие одежды. Лицом он оставался бледен, телосложением худощав как щепка, руками костляв, равновесием шаток. Ноги не держали порой вовсе, и потому вся светлая, почти белая, девушка сопровождала его каждый раз, подставляя округлое плечо. Сейчас они сидят на кровати напротив ширмы, за которой с подростком ведёт беседу местный военный комиссар Новониколаевского уезда Ф. В. Габишев. Он докладывал городскому господину, Николаю, об обстановке в уезде. Из доклада стало ясно, что в целом обстановка спокойная, волнений нет, а если и есть, то незначительные, в основном связаны с подпольной деятельностью ячеек укрывшихся на деревнях белогвардейцев. Белые активно выявляются и преследуются как в городе, так и в уездах Томской губернии. Тех, кто не сдаётся, вооружён – расстреливают на месте, остальных уводят в тюрьмы с тщательным допросом прежде. Выслушав доклад, Николай отправляет военкома дальше нести службу, а сам опускает тяжёлую голову в стоящие на коленках руки. Как же тяжело принимать какие-либо решения, анализировать информацию в столь тяжёлом состоянии! Его постоянно тошнит, схватывает живот, расстройство пищеварения и прочие выраженные симптомы тифа, холеры и других зараз, правящих последние два года в вымирающем городе. Вымирающем в прошлом, ныне уже отходящем от эпидемии, приводящем своё хозяйство в норму. Каменка бесстрашно подсаживается к Николаю ближе, вплотную, обнимает и поглаживаниями утешает. Городской дух, как и в целом город, прибывает в угнетённом состоянии, тяжело переживая последствия Гражданской войны, эпидемий, террора и потрясений.       - Никола, тебе нужен отдых. Ты очнулся лишь три месяца назад! Не утруждай себя, милый.       - Эпидемия пошла на спад, и я очнулся, - Голос его был слаб и звучал скорее как эхо. – Мне необходимо лично контролировать ситуацию, что складывается тяжело. Забот прибавили.       - Продразвёрстка?       - Мой город – уездный центр, и если дастся в обозначенные сроки выполнить планы или даже перевыполнить, то… нас вознаградят. Так написал Томск в сорок втором приказе губернского ревкома. – Он поднимает голову и тяжёлый болезненный взгляд к ширме. – Сложность состоит в том, что обозначен срок до 1 августа, а лето ныне засушливо, да и рук рабочих не хватает. Внутренняя и внешняя войны, эпидемии сгубили прилично мужского населения. Земли пустуют, урожай гибнет, будет скудным. Хозяйство разрушено белыми, крестьяне вряд ли успели отойти после их террора и продразвёрстка потребует большой и серьёзной разъяснительной работы с ними.       - Делай как считаешь правильным. Это твои полномочия как уездного города, это и есть то, что называют властью. Пользуйся данной привилегией.       Николай бросил на девушку взгляд, полный благодарности и уважения. С тех пор, как пожар свёл вместе городской дух и реку, она стала его верной спутницей и вдохновением. Он более не мог представить своё существование без речного духа рядом. Он даже нашёл силы на секунду улыбнуться ей, пускай и слабо, а всё же смог. Это обрадовало её так, что в порыве чувств девушку коснулась его губ, а после в объятии прижала к себе. Ощущалось, что он прикладывает немалые усилия, чтобы удержать тело в сидячем положении. Очередной раз ему схватывает живот, и он заваливается на девушку, от чего оба падают на кровать. Приподнявшись над ней, городской дух с виной во взгляде встречается с её взглядом и просит прощения, на что получает слова поддержки и принятия. Она вновь утешает его так, словно чародейка завораживает возлюбленного. И вот, вновь спокойно на его душе, и боль ослабла. «И всё же он даже бледным и болезненным прекрасен» - подумалось речному духу. Притягивает его к себе и укладывает на грудь. То время, что он прибывал в глубокой коме, она сходила с ума в переживаниях за этого прекрасного юношу. Жутко, смертельно истосковалась по его голосу, по голубым глазам, по уверенному и с ноткой звона смеху, по обаятельной улыбке. И вот он в сознании, пускай и тяжело болен, не скоро отойдёт от пережитого мора. Всё же он здесь, рядом. Живой.       День 3 июля 1920 года. РСФСР. Томская губерния. Ново-Николаевский уезд. Чаусская волость. Деревня Вьюны.       На Торговой площади небольшого, но во всей округе известной деревни Вьюны собрался люд разный, от крестьян до местных торговцев и мещан. Стояли как прежде повозки с товарами, но место бойкой торговли… ныне утихло. Только что у них арестовали для вывоза зерна, хлеба, круп, муки, мясу и прочие товары. И вот, стоят гружённые повозки под строгим контролем охраны, что ждёт возвращения руководителей. В ближайшем доме, где разместилось правление деревней, было жарко, душно и очень шумно. Прибывший с Чауса председатель Чаусского волостного волисполкома Сенегубов С. З. собрал заседание Сельисполкома для доведения дополнительного плана на крестьян деревни. Оказалось, прибыл он собрать по приказу из волостного центра дополнительно 100 пудов хлеба и 36 голов рогатого скота. Только вот, заслышав это, деревенщина подняли путч. Возмущение оглушило всех присутствующих, разобрать что в этом гаме стало невозможно.       - Да где мы вам столько возьмём?! – Слышалось со всех сторон.       - Совсем в наглую стали, грабить народ свой! Неделя всего прошла, а вам всё мало!       - Воры! Гнать за шею воров! У себя поди на складах зерно и хлеб гниют, так за нашим лезут!       - Страна голодает, вашим братьям-пролетариям нужна помощь… - Начинал сквозь крики отвечать Сенегубов, как словно давился собственными словами, завидев гнев местных.       Возмущение только нарастало у него на глазах, стало невыносимо находиться в такой атмосфере. Товарищи его попытались приструнить крестьян, а те ни в какую, только пуще взъерошились. Наконец, раздалось это:       - Мужики, доколе нам терпеть этих кровопийц?! Хватайте их, камень на шею – и в реку, на корм рыбам.       Не задумавшись, будучи на эмоциях, народ воспринял это как призыв. Даже не осознавая, что это призыв к физическому насилию, прямому противостоянию с представителями власти, мужики, было дело, уже начали потирать кулаки. Люд вставал с насиженных мест и двинулся к Сенегубову, а тот вышел со своего места и под прикрытием товарищей двинулся к выходу. Стало ясно – собрание сорвано, понимания со стороны вьюнов ждать не стоит. Уже у порога, напоследок развернувшись к разъярённой толпе, он пригрозил:       - Вот дождётесь завтра и к стенке все до единого встанете!       Те лишь усмехнулись над ним и начали медленно догонять, сопровождая гневными взглядами, словно хищники на охоте добычу отслеживают. Ох, и не таких наглецов они встречали! Ох, и не таких неприятелей провожали! Не знал он, что творилось с белыми совсем недавно, здесь же, в округе Вьюнской. Потому особо не торопился покидать деревню, но, завидев идущих следом за ним вьюнов, ему стало не по себе. Уже спешно собрал своих людей и организовал отъезд в Чаусы. Местные плюнули ему в спину и разошлись, недовольно причитая коммунистам.       Тем временем, сидящий всё это время на заднем ряду молодой человек, на вид 21 года, чернявый, коротко стриженный, всё смаковал только что наблюдаемое и посмеивался в довольстве. Недалеко от него стоял его товарищ по взглядам и правая рука по делу – Н. И. Персов, местный эсер и заведующий Тоя-Монастырским агрономическим участком. Василий, именно так звали местного духа, вскочил на ноги, подавил смех и глянул с широкой довольной улыбкой на товарища, который лишь усмехнулся с этого.       - Как тебе, Персов? Позабавило?       - Безусловно, Василий. А ты изрядно повеселился с этого Сенегубова.       - А то, смешон же! Мы и не таких мразей встречали и провожали… в другой конец.       - И то верно. Идём на сбор? Решить пару вопросов надо.       - Идём, идём.       И вместе покинули здание, уйдя ближе к окраине деревни, в дом Персова, где собрались свои люди.       Вечером того же дня.       Собрание подпольно организованного незаконного «Сибирского крестьянского союза» подошла к концу незадолго до того, как в деревню прибыл ещё один человек из Ново-Николаевска. Н. И. Персов, встретив человека, провёл к своему дому и любезно предоставил спальное место под строгим взглядом Василия. Тот терпеть не мог людей из Ново-Николаевска наравне с Иваном, городовым духом Колывани. А тут, ишь, один на ночь глядя заявился!       - Командирован я к вам, товарищ. Прошу понять и простить, если помешал своим присутствием, - Отозвался тот на вопрос Василия. – Только, вижу, негде более мне ночевать, вот товарищ Перхов и предложил по доброте сердечной ночлег. Добр человек, здоров и жив будет долгие годы! Сохрани, Господи! – Перекрестился, повернувшись к красному углу, и пробыл вслед за хозяином.       Тот место обозначил, условия пребывания, а после вернулся к своему господину. Тот сидит за столом, телеграммы сочиняет в деревни и сёла Чаусской и не только волостей. Созвать всех негласных планирует, всем по весточке разослать. Персов подсаживается и заводит шёпотом переговоры:       - Не переживай, всё будет как по маслу. Рассылай, а я этого Найдёнова под личный контроль возьму. Как только время наступит, то того, - И немногословно улыбнулся, взглянул. – Как всё будет готово, выступим сначала у себя, а после до других очередь дойдёт.       - Контролируй его, бди! Как только заподозрит чего – чиркни ножиком по горлу, и проблем не будет. Не терпи, не доверяй. Не наш он человек, не наш!       Найдёнов, инструктор уездного земельного отдела, данным днём был командирован во Вьюны для работы на новом месте. Прибыл уже под самый вечер и более никого не знал, как местного агронома Персова Н. И. Потому устроил личную встречу, отыскав нужного человека. Правда, совсем не ожидал повстречать в доме незнакомое лицо, потому был немного растерян уже на пороге дома.       Василию с самого появления деревни было характерно не доверять сторонним людям, всегда полагаться только на собственные силы. Даже в тяжёлое время он брал всё на себя, никому ничего не передавал, даже ближайшему, казалось, бы родному по настроению городу – Колывани. Неспроста сыскал дурную славу. Да и что говорить, коль основали Вьюны беглые каторжники, остановившиеся здесь из-за природных богатств, возможности иметь собственную землю и хозяйство. С тех пор нравы определены – недоверчивый, коварный, временами жестокий, холодный парень, всегда полагающийся на собственные силы и потому бдительный, властный. Поладить с таким гадом способна только другая гадина, возможно, даже похуже. И пускай колыванский дух и отличался ситуативной вспыльчивостью и грубостью, жестоким вовсе не был, гадом не считался в глазах Василия. Потому за авторитет считался в исключительных случаях и при личной заинтересованности в этом вьюнского духа. А тем временем во Вьюнах шла подготовка к восстанию: члены «Сибирского крестьянского союза», подобрав за колчаковцами ружьё, копили его в подвалах, рассылали телеграммы в деревни и сёла волостей Ново-Николаевского уезда, а также втихомолку агитировали местных против коммунистов.