UNDER WATER

Настоящее время Юнги раздражало сейчас всё. От него что-то хотела постоянно Юна, отправляя сообщения каждые 5 минут, пытался заговорить Чимин, играя в лучших друзей, писали какие-то люди из Бездны, выпытывая, как скоро он придёт снова и выступит. Только Джин и Хосок понимали его: они знали, что если Юнги не отвечает, значит нужно оставить его в покое и дать побыть одному. После выступления в Бездне первыми мыслями Юнги было то, что можно было сделать лучше, как стоило выделить определённые строки, какие ошибки он допустил (например, что вообще пошёл туда). Но когда он вернулся к Хосоку в зал, к нему стали подходить какие-то люди и высказывать своё одобрение, не слишком красноречиво, но зато искренне. Здесь народ знал цену создания хорошего текста и музыки, и слушатели были благодарные, хоть и немногословные. Немного тепла принесло Юнги осознание того, что его треки теперь самостоятельны и нашли своих слушателей, а не хранятся на бумаге в ящике и на компе в виде .txt файлов и каких-то набросков звукоряда. Но сейчас он чувствовал апатию и безысходность, а значит демоны снова близко. Он не драматизировал, не нагнетал переживания, а просто вынужден был существовать с ними. Он давно уже довольно прозаично относился к новым волнам мрака, подступающего к горлу, чтобы затопить, и спокойно смотрел на то, как между мыслями «надо бы не забыть поесть» и «сколько сейчас времени» проскакивали «надо признать, что слово "смерть" довольно умиротворенно звучит» и «стоит ли так напрягаться, если в конце концов все окажутся в одном месте». Его вообще радовал тот факт, что рано или поздно всё закончится. Жизнь закончится, а вместе с этим исчезнет всё, что терзает его. Он не философствовал, не развивал эти мысли, они просто сами по себе существовали в его голове. Бороться не было никакого смысла, ведь эти демоны в борьбе становятся только сильнее. Он не разговаривал об этом ни с кем, так как не считал это чем-то слишком важным, чтобы обсуждать. Да и разве не все так думают? А если нет, они всё равно его не поймут. Поэтому он говорил с бумагой. Он писал сначала всегда от руки, потому что так можно было бы видеть все зачеркнутые варианты фраз. Бумага не давала советов. Бумага не говорила «я всё понимаю», «всё будет хорошо» или «просто не зацикливайся на этом». Она принимала любые мысли, любые формулировки, и слушала молча. За что Юнги был ей очень благодарен. И был бы рад, если бы жил среди таких же молчаливых людей. Он не понимал, почему сейчас все от него что-то хотят. Ему предостаточно шума внутри головы, чтобы выносить ещё и окружающий хаос. Ему не интересно, кто забыл вчера зонт в автобусе, не интересно, как опозорилась главная стерва университета, не интересно, как посадили какого-то чиновника, не интересно, что скоро выходит новый сезон сериала или что препода видели в секс-шопе. Весь этот мусор, эти разговоры лишь раздражали, словно назойливые мухи, от которых не отмахнуться. Он говорил, что занят, но его снова и снова отвлекали, и ему уже не хотелось никого ни о чем просить, он просто молчал. Он не хотел высказываться, потому что люди не понимают, люди всегда принимают на свой счёт, вместо того, чтобы воспринимать слова так, как они были сказаны. Однажды Юнги сказал Юне: — Пожалуйста, оставь меня одного. — Я что, надоела тебе? — Нет, я просто не хочу никого видеть и ни с кем разговаривать. — Да конечно, сказал бы прямо, что я достала тебя, — конечно, она не хотела бы это слышать, но она старалась не выдавать свою обиду, что не очень-то получалось. — Это не так. — А как тогда? Я просто хотела провести с тобой время, поговорить, а ты вот так меня отталкиваешь. Я могла бы выслушать тебя, поддержать, но ты будто закрываешься от меня. И так всегда. Почему нельзя всего лишь взять и оставить в покое? Юнги не знал. Он просто терпел раздражение, когда кого-то прорывало поболтать или, что хуже, попытки завести задушевный разговор. Теперь, когда он жил с Чимином, тот тоже попытался заговорить с ним, когда ему была особенно нужна тишина: — Хён, не хочешь выпить кофе, отвлечься от своих дел? Ты уже довольно долго сидишь над компьютером и выглядишь таким сосредоточенным, что кажется, будто тебе нужен отдых. «Вечно он кофе предлагает. У меня что, на лице написано, что я без кофеина не способен существовать? Ведь так и есть», — подумал Мин. — Это и есть мой отдых. — Тогда отчего ты такой мрачный, хён? — Потому что всех вокруг беспокоит то, что я, по их мнению, мрачный. — Ох, Юнги-хён, я, кажется, понял. Ты всегда можешь сказать, если мне не стоит донимать тебя, если не вовремя беспокою. — Угу. Это было уже что-то новое. Конечно, как всегда, он говорил слишком много, но этот парень, кажется, достаточно хорошо чувствует людей. А для Мина это плюс. Иногда так утомляет, когда люди упорно не понимают, что стоит заткнуться. Спасибо, Чимин, что у тебя, оказывается, есть чувство такта и эмпатия. Чего, конечно, вслух Юнги не скажет. Сейчас же Пак сидит и читает свою книгу в светлых просторных брюках и оверсайз* футболке, а на носу эти популярные круглые очки. Всё-таки модник этот парень ещё тот. Его какие-то слишком милые пальчики перелистывают страницы, а выражение лица сменяет на себе разные эмоции, пока глаза поглощают строку за строкой. Он так погружен в историю, расслаблен и просто наслаждается моментом. Неплохо было бы научиться также, но Юнги это никогда не удавалось. Наслаждаться жизнью — это не про него. Он вообще обычно не заботится о собственном комфорте, и может получать удовольствие от слишком малого количества вещей. И слишком много вещей его раздражают. Но вид младшего был такой странно умиротворяющий и медитативный, что это невольно влияло и на Юнги. Аура расслабленности и спокойствия — то, что окружало этого парня. Для большинства людей это редкое свойство, и было бы справедливо признаться, что Мину это в нём нравилось, и он даже заражался этим состоянием сам, пока находился с ним в комнате, отчего хотя бы временно отступала липкая тьма. Следующие дни выдались достаточно безликими, но и не плохими: шла учёба, писалась музыка, он уже более ли менее привык к новому месту обитания. Мин даже с Чимином пару раз вместе завтракал, точнее младший ел, а старший с утра мог влить в себя лишь всё тот же чёрный, как его душа, кофе. Пак рассказывал что-то о семье, о танцах, о школе. Казалось, будто он себя немного стопорил в какие-то моменты, обдумывая, что и как сказать. Его внимательно слушал Мин, вставляя комментарии и даже задав пару вопросов, но сам отвечал односложно. Чимин и не давил, думая, что будет раздражать этим, и оставалось только гадать, что скрывает под молчанием серьёзный и загадочный Мин Юнги. Так они и сживались вместе, притирались друг к другу, решая споры, где будет стоять тумба для обуви, какой у них будет свет, тёплый или холодный (Мин предложил никакой), и в каком порядке они будут убираться. Спустя недели две совместной жизни, поздним вечером, старший сидел, скрестив ноги, в чёрных спортивных штанах с полосками и толстовке с капюшоном. Внезапно, он показался младшему непривычно знакомым. Он водил мышкой, другой рукой зажимал хоткеи на клавиатуре, с недоеденным рамёном на столе, и, потирая глаза, в очередной раз зевнул. Паку подумалось, что он видит другого, настоящего Юнги, который сидит за своим ноутбуком, ходит в домашнем, спит, мило надув губы, пока он утром собирается. И эта сторона мало кому известна, ведь этот парень почти никого к себе подпускает. Даже его девушка (Юна, правильно?) вряд ли видела его таким. Для Чимина показалось это чем-то особенным, будто он имел какие-то привилегии благодаря возможности видеть того Мина, который другим недоступен. И даже в его голове это прозвучало как-то стрёмно, поэтому Пак отмёл эти размышления, словно подброшенные кем-то другим. Чимин не из тех, кто благоговеет перед кем-либо, что за глупости?

***

Шумная вечеринка — последнее место, которое хочет посетить Юнги сегодня, да и почти в любое другое время. Он плёлся по мокрой после небольшого дождя дороге, нагретой за день майским солнцем, асфальт издавал тот самый влажно-пыльный весенний запах, что заставляет, прикрывая от удовольствия глаза, вдыхать его полной грудью. Юнги почувствовал себя немного менее отвратительно благодаря приятной погоде и живописному пейзажу. На горизонте остатки дождевых туч впитывали лучи закатного солнца, переливаясь цветами от лилово-розового до персикового и оранжевого. Силуэты высоток и распустившихся деревьев обозначались дымчатыми тенями, и всё выглядело каким-то пленочно выцветшим, ламповым, без резкого контраста. Он направлялся в обитель пьянства и разврата лишь за тем, чтобы обговорить дела и уйти. Мин планировал записать новый трек более качественно, так как много работал над ним и хотел получить звучание более высокого уровня, чем мог бы сделать своими силами. Хосок сказал, что у него есть на примете парень, который работает в звукозаписывающей студии. После созвона тот сказал, что хотел бы обсудить детали лично и будет рад его видеть на своей вечеринке. Пьяные тусовщики высыпались на крыльцо, и Юнги окончательно убедился, что он нашёл нужный дом. Это была молодая, разгоряченная публика, они что-то кричали и от души смеялись. Он не имел ничего против того, чтобы отрываться, просто такие компании обычно притягивали людей, с которыми хорошо веселиться, но не более. Они в большинстве своём были легкомысленны, запросто заводили друзей и также просто про них забывали, встречались друг с другом и расставались, не давая себе хоть сколько-то заскучать. Они отрывались по полной, прожигая дни и ночи напролёт, и по-настоящему ловили кайф от жизни, это они умели. Громко скандалили, демонстративно обижались, драматично расходились и сходились, мстили за невнимание, вызывая чужую ревность и вообще всячески воплощали в жизнь сериальные клише. А на выходных и вовсе старались уйти от реальности, закидываясь, чем кому больше нравилось, и уходя в отрыв. Юнги видел в этом желание обмануть самих себя, чтобы не сталкиваться со своими мрачными мыслями. Впрочем, если этот способ для них работает — то не важно, насколько он ему самому нравился. Все мы боремся по-своему. *Песня TR/ST – Bulbform* Когда он шагнул внутрь, какая-то девушка сунула ему в руки красный стакан, вероятно с кем-то перепутав, он просто забрал его и сразу отпил, при этом нагибаясь в сторону от чужих рук, проносящих над ним такие же стаканы. Все были одеты кто во что горазд: кигуруми*, карнавальные маски, шубы под леопарда, индейские роучи*, парики, очки, цепи и чёрт знает что ещё. В разных комбинациях встречались неоновые, металлического блеска или кожаные шмотки. Дом был обставлен также экстравагантно, с гипсовыми греческими бюстами, оленьими рогами, комнатными тропическими растениями и неоновой вывеской на стене. Сделано было необычно, со вкусом, в ностальгически-футуристичной атмосфере. Нужно было отыскать того парня среди этих тел, и Юнги пробирался сквозь чужие руки и ноги, как сквозь джунгли, пока, наконец, не проложил себе путь на более ли менее просторную кухню. Хозяина дома он не нашёл, парень, что разливал напитки, сказал, что он пока у себя и скоро спустится, нужно подождать, а пока «ты можешь расслабиться». Юнги прислонился к стене и стал ждать, коротая время за виски, которым заменил ту бурду, что ему всучили на входе. Всё было в лучшем виде, ведь это не те ребята, что не могут держать себя в руках, дебоширят и блюют, когда напьются. Местный народ слишком опытен в вечеринках, чтобы не уметь пить и употреблять (вслух никто не заговаривал о запрещенных веществах, но для Юнги это было очевидно). Музыку сложно было объединить одним жанром: иногда это были ретровейв ремиксы, иногда что-то из дарквейва и синтипопа*. Но постепенно в плейлист попадали электронные стили, которые вообще сложно определить как что-то конкретное, но вытекали они, видимо, из хип-хопа. Сменяющиеся треки заставляли людей всё больше растворяться в потоке звуков, танцы становились энергичнее, а движения откровеннее. Кто-то, находясь ещё в активной стадии опьянения, успешно попадал в ритм, а кто-то, уже потихоньку сдуваясь, за ритмом не поспевал. Несколько человек уже дошли до финиша, отыскав себе подходящие горизонтальные поверхности, чтобы просто растянуться на них и не улететь на вертолёте, который заставлял потолок над ними вращаться. Уже прошло достаточно времени, и Мин решил, что стоит самому отыскать того чувака, если он не хочет зависнуть тут на всю ночь. Игнорируя вешающихся на него случайных девушек, он завернул за угол и поднялся по лестнице. Доносившийся с первого этажа гул наверху звучал как райская тишина, и только голоса в конце коридора обнаруживали чьё-то присутствие. Юнги направился в дальнюю комнату: «Если я его здесь не найду, к чёрту, я сваливаю», — решил он.