Патока на бледных губах

      — Я не сильно опоздал? Что мы сегодня делаем?       Хёнвон никогда не приходит вовремя на урок физкультуры. Он начинает переодеваться только после того, как прозвенит звонок на урок, и его медлительность позволяет ему включиться в толпу одноклассников, когда они уже бегут второй или третий разминочный круг.       — Пресс, — ответил Вонхо, шумно выдыхая на бегу.       — Только не это! Прошу, скажи, что хотя бы не на время!       — Не на время, успокойся.       — Хоть на том спасибо.       — Все строятся на разминку, Хёнвон — ещё четыре круга! — звучный мужской голос учителя физкультуры, как по волшебству, заставил всех, кроме беловолосого, перейти на шаг.       — Но я же пропустил только два круга!       — А будешь бежать четыре.       Спорить бесполезно. Даже жалостливо состроенное лицо не поможет.       Наконец, Хёнвон присоединился к кольцу одноклассников, опершись руками о колени и пытаясь выровнять дыхание.       — Хёнвон проводит разминку!       — Вы серьёзно? — лёгкие всё ещё качали кубометры кислорода, и шанс разогнуться светил явно не в ближайшие минуты две.       — Абсолютно серьёзно. Серьёзнее некуда.       — Но я же уже проводил на прошлой не-       — Будешь опаздывать — будешь каждый день проводить! Меня понял?       — Так точно, товарищ учитель физкультуры, — вяло сказал Хёнвон, выдыхая.       — Отставить, — со смешком ответил учитель.       Через несколько минут он прервал отчаянные попытки Вона провести какую-никакую (скорее уж никакую) разминку, скомандовав классу разбиться на пары.       — И почему он меня так ненавидит?       Вонхо сел на край мата, поджимая ноги.       — Даже не знаю... Может потому что ты пропускаешь половину урока, или потому что даже не стараешься сделать те упражнения, которые он просит, или потому что...       — Ой, замолкни. Ты, кажется, должен был меня поддержать.       — Окей, учту на будущее, — Вонхо улыбнулся этой своей дурацкой до ужаса красивой улыбкой. – Да и вообще, нормальный он мужик, зря ты на него гонишь! Пришёл бы хоть раз вовремя, может, и отношение было бы лучше.       — Да как нас задерживают... Я же не успеваю дойти до раздевалки и переодеться.       — А как ты собираешься…       – За-т-к-нись, – прищурившись, сказал Хёнвон, выделяя каждую букву.       Он прижал ступни Вонхо к полу настолько крепко, насколько хватало его сил.       — Сколько нужно?       — Сто.       — Ох Боже, я же умру. Давай по двадцать пять, сейчас ты, потом я. И не особо торопись, — Хёнвон состроил плаксивое выражение лица, и его друг усмехнулся.       Беловолосый парень ненадолго задумался и очнулся тогда, когда понял, что Вонхо качает уже как-то очень долго для двадцати пяти раз. Он захлопал по его коленям.       — Эй, эй, ты уже сколько сделал?       — Семьдесят два, — поднявшись, сказал Хосок с шумным выдохом.       — Сколько?! А ну вставай давай, моя очередь! — он ещё раз хлопнул по его ноге, для большей убедительности.       Хёнвон до смешного далёк от спорта. У него не получается ни одно упражнение: в скакалке путаются длинные ноги, обруч падает вниз в первые же секунды, мяч улетает куда-то не туда, а про силовые упражнения не идёт и речи. Если бы существовало соревнование по неспортивности, Хёнвон бы взял второе место. Почему не первое? Потому что для первого нужно проявить хоть какой-то спортивный интерес.       Несмотря на это, уроки физкультуры ему всё-таки немного нравились, по большому счёту потому, что здесь особо никому нет до тебя дела, и он может спокойно общаться со своим кошмар-каким-спортивным другом. Кошмар-какой-спортивный Вонхо занимался на уроке в полную силу и старался вовлечь в это Хёнвона, и хотя у беловолосого ничего не получалось, в итоге урок проходил достаточно весело для них обоих.       — И-и-и-и-и… Ещё немного… Давай, ты сможешь! Вон, я в тебя верю! Ещё чуть-чуть… И-и-и... Двадцать три!       — Знаешь, ты ничерта не помогаешь, — Хёнвон лёг на мат, часто глотая воздух и не имея возможности перевести дыхание. Для него было большим достижением сделать даже эти двадцать три раза.       — Да ладно, а как же моя прекрасная и бесценная поддержка? Неужели никакого толку?       — Вообще никакого.       — Ох, я обижен, — Вонхо слегка надул нижнюю губу и сложил руки на груди.       — Да ладно тебе!       — Делай давай.       — Ну я больше не могу-у-у-у-у-у, — Хёнвон выглядел так, будто таскал тяжёлые мешки.       — Можешь! Если смог двадцать три, то сможешь и двадцать четыре.       — Только ради того, чтобы ты заткнулся.       — Да без проблем, — сказал Хосок, сложив руки полочкой на худых согнутых коленях Вона и опустив на них подбородок.       Хёнвон тяжело, кое-как поднялся, оказавшись в паре сантиметров от лица Вонхо. Он легко чмокнул в воздухе, чуть не коснувшись губ Вона. Парень тут же откинулся спиной на мат.       — Ты что, блять, творишь?       Вонхо залился смехом, показывая всем окружающим свои ровные белые зубы.       — Мальчики, я, конечно, всё понимаю… — сказала Херим, занимавшаяся рядом со своей подругой и державшая её ноги, — Отношения, все дела, но не могли бы вы их оставить до дома?       — Мы не встречаемся! — сказали оба в один голос.       — Угу, так и вижу, как вы «не встречаетесь».       Вонхо закатил глаза.       — Доделывай давай, и пойдём отдыхать, — он хлопнул Вона по голени.       — Только слишком уединённо не отдыхайте! — крикнула Херим вслед уже уходившим парням. Несколько человек поблизости засмеялись.

***

      — Меня это так заебало, если честно…       Хёнвон поднял голову.       — Ты о чём?       — Ну, допустим, про физ-ру. Заебали шипперить.       Парни шли домой, особо никуда не торопясь и разговаривая. Хёнвон смотрел под ноги, изучая все трещинки асфальта до мелочей, тогда как Вонхо осматривал всё вокруг, будто ходит здесь не несколько лет подряд, а в первый раз. Вот она, разница между двумя парнями во всей красе: один — приземлённый, второй — восхищённый этим миром.       — Что значит «заебали»? — В голосе Хёнвона отчётливо читались саркастичные нотки. — Это же та-а-а-а-ак смешно — шутить про двух парней.       — Да меня больше бесит то, что они не дают нам самим сделать выбор. Я, блять, может, сейчас вообще отношений не хочу, а они уже выбирают имя нашему третьему ребёнку. Они как, не охуели случайно? — Вонхо, откровенно говоря, закипал всё сильнее с каждой фразой.       — Да не, не охуели, — Хёнвон пожал плечами.       — Слушай, ты так говоришь, как будто тебя всё устраивает.       — Не-а, меня это тоже бесит. Просто я уже как-то привык, что ли.       — А, ну то есть ты считаешь, что всё норм?       — Да мне на них просто похуй, понятно? Мне плевать, до фени, по барабану, розово и фиолетово! — странно, но из-за вспылившего Хосока Хёнвон тоже начал злиться. — И тебе я советую отнестись так же. Радуйся, что они пока ограничиваются только словами.       Вонхо ничего не ответил. Оба задумались.       — Значит, просто забьём хуй на них?       — Конечно. Какой смысл обращать внимание на кучку придурков?       Хосок одобрительно хмыкнул.       — Что ж, ладно, мне пора домой. Мама ждёт.       — Хорошо. До скорого, — Хёнвон пошёл по своей дорожке задом наперёд, махая рукой.       — До скорого. Смотри, не упади!       Хёнвон, усмехнувшись, развернулся спиной к Вонхо и неспешно побрёл домой, едва волоча ноги по грязному асфальту.       Хосока ждут дома. Мама, папа, младший брат. Их семья кажется довольно счастливой со стороны. Наверно, его мама снова готовит невероятно вкусный пирог с корицей, а отец опять припозднится и за ужином будет интересоваться, как обстоят дела в школе у его сыновей. А Хёнвона никто не ждёт. Он медленно тащится в свою маленькую и пустую съёмную квартиру, кажущуюся такой холодной в весенние вечера. Он придёт домой и снова будет один, снова заварит крупнолистовой чай, укутается в клетчатый плед и уставится в распахнутое окно, обдающее его холодным дыханием остывающих улиц. С маленького аудиоцентра он запустит заслушанный до дыр диск с грустными песнями и снова будет чувствовать себя одиноко. Так, как чувствует себя на протяжении десяти месяцев.       Всё могло бы быть хорошо. Хёнвон мог бы, как и большинство подростков в его семнадцать лет, жить со своими родителями и вместе с ними играть в «счастливую» семью. Но мать Хёнвона была очень сложной женщиной, слишком часто устраивавшей серьёзные скандалы и ссоры. Парень дважды уходил из дома, а после третьего раза они решили обсудить ситуацию с переездом парня, поскольку он заявил, что жить с ними дальше не намерен, и грозился самостоятельно уехать в другой город. В итоге договорились о том, что отец поможет найти недорогую квартирку где-нибудь неподалёку, что сниматься она будет на родительские деньги до окончания обучения в школе и что парень обязуется навещать родителей как минимум по выходным. Родители переживали первое время, а потом привыкли, всё устаканилось и улеглось, и в семье наступила идиллия (если не считать мелкие перепалки на выходных, но это вполне терпимо).       С одной стороны, конечно, лучше, что Хёнвон теперь живёт отдельно. А с другой, эта тишина вкупе с парализующими его мозг многочисленными размышлениями складывается в густое чувство одиночества, размазанное по стенам и въевшееся в потолок крепче любой краски. Котика завести что ли, думает Вон. Чтобы хоть кто-то его любил и согревал своим теплом.       Вонхо сегодня был какой-то странный. Вроде бы эти его милые действия, случайные касания, фразы с каждым днём всё чётче сигнализируют о том, что чувства взаимны и не утекают впустую. И хотя, вообще-то, Хёнвон немного боится этих проявлений эмоций из-за своего характера, но они греют его сердце. Однако то, о чём он говорит вслух, противоречит тому, что он делает. Вот сегодня, например. Сначала Вонхо его чуть ли не целует, а потом говорит о том, что, может, вообще не хочет отношений, или, допустим, то, как он сильно разозлён из-за одноклассников. Что это значит? Да, Хёнвон согласен с его словами, и ему тоже хотелось бы жить без давления со стороны ровесников, как следует подумать и определиться без их мнения, но, по большому счёту, не всё ли равно, что они там говорят? Разве их слова так уж сильно мешают определиться и подумать? Разве между ними всё настолько неоднозначно?       Хёнвон, например, чувствует, что уже почти определился. Его собственное «я» скачет из стороны в сторону от одного выбора к другому, но ему уже кажется, что для него почти всё решено. Осталось только выждать немного и посмотреть, что будет. Посмотреть, как дело пойдёт дальше.       А котика, кстати, всё-таки стоит завести.       Вечер в доме Хосока тоже едва ли можно было назвать хорошим. Отец снова пришёл домой рассерженным из-за работы, мама устало готовила не слишком пышный ужин, а у брата, похоже, снова началось обострение депрессии. Их семья держится на каких-то последних волосках и готовится развалиться, — Вонхо не хотел бы, но всё идёт к этому. После ужина он как можно быстрее ушёл с кухни. Когда-то давно здесь звучали сочные переливы голосов мамы, папы и смеха двух маленьких мальчишек, но всё теперь изменилось, и молчаливый приём пищи угнетал и заставлял вспоминать хорошие дни. Вонхо никому не рассказывает о своей семье, считает ненужным нагружать этой странной призрачной проблемой кого-то. Пусть хотя бы вне дома у него будет возможность искренне смеяться.       Из приоткрытой форточки прохладными волнами сочились сумерки, щекоча большие пальцы на ногах, торчавшие из-под пледа. Странно, но Вонхо и Хёнвон практически одновременно думали примерно об одном и том же. Вонхо думал о Хёнвоне. Он кажется пугливым, но что если это не боязнь, а неприязнь? Может же быть такое, что Хёнвону Вонхо нравится только как друг, а отношения с ним ему неприятны. Тогда, конечно, понятна его реакция на этот «поцелуйчик»… Ой, да ладно, это же даже поцелуйчиком не назовёшь! Но Хёнвон, видимо, против таких действий?       Тогда понятно, почему ему наплевать на одноклассников. Он настолько сильно против отношений с Вонхо, что считает шипперство абсурдным. Ну конечно, а какой смысл обращать внимание на абсурдные вещи? Совсем никакого.       Но лучше бы ты бесился, думает Вонхо. Лучше бы ты искры из глаз пускал, кричал на всех и вся, бил кулаком в стол, лучше бы ты реагировал. Лучше бы ты не был таким равнодушным ни к ситуации, ни к самому Хосоку. Лучше бы…       Вонхо откинулся спиной на кровать. Голова болела. Он всё продолжал думать — и о том, что же именно его зацепило в беловолосом пареньке, и о том, что делать дальше, и ещё много о чём, до тех пор, пока сон не сморил его окончательно, и он не уснул в обнимку с пушистым клубком спутанных мыслей. Уснул тяжело и беспокойно, просыпаясь несколько раз за ночь и покрываясь мелкими испаринами.