Волчонок

Великий пост, и при дворе никаких развлечений. Поэтому Том со спокойной душой постоянно торчит в доме дяди, зная, что в его отсутствие не происходит ничего интересного. Его пассия уехала в деревню, в родовое поместье – говорят, после Пасхи она выходит замуж. Не за Тома, разумеется. - Найдешь себе другую, - говорю я без всякого сочувствия. Он только пожимает плечами. На лице скучающее выражение. У Тома это вполне может означать, что в поисках нет необходимости – братец редко когда не волочится за двумя, а то и тремя красотками одновременно. Эдвард совсем другой. Никто не слышал о его любовных приключениях. Он никогда не говорил о своей первой жене Кэтрин с тех пор, как открылось ее позорное преступление, кроме, разве что, пары раз – сообщить, что она умерла, и что он может снова жениться. Сейчас он уехал к себе в Элвтем, к своей новой жене Анне, которая уже ждет ребенка. При мысли о беременной жене брата всякий раз приходит на ум Анна-королева. Наверное, у нее больше никогда не будет детей. Король сказал, что их брак проклят. - Болтают, что дело якобы в колдовстве, - авторитетно заявляет Том. - Ты в это веришь? Том опять пожимает плечами: - Не больше, чем он сам. Но надо же ему как-то объяснить. Найти повод. - А это доказуемо? - Предоставь это Кромвелю – и узнаешь, - игнорируя сарказм в моем голосе, говорит Том. Я вспыхиваю. Что за чушь несет этот болтун? - Вряд ли он разбирается в колдовстве. - Он во всем разбирается, когда это нужно королю, - хмыкает Том, не поймешь, то ли одобрительно, то ли наоборот. Не во всем, мысленно возражаю я, но предпочитаю держать это при себе. Мы сидим в эркере и глазеем в окно, хотя пейзаж донельзя унылый. Как, впрочем, и мое настроение. Последние события моей жизни, судя по всему, так же отрицательно сказались и на моем здоровье. Я сильно похудела, осунулась, часто испытываю головокружения, и порой среди бела дня меня так и тянет прилечь. Похоже, болезнь моей юности вернулась. Я помню, что доктор запрещал мне поститься, ссылаясь на то, что эта болезнь требует хорошего питания, каковым, собственно, и лечится. Мясо, крепкий бульон, красное вино. Кто тут станет об этом заботиться? Я не у себя дома. - Джейн, ты что – умирать собралась? – время от времени интересуется кузина Элизабет при виде меня. Ей скучно, и она с удовольствием занимается тем, что прихорашивает мою скромную особу. Подарила крошечный флакон драгоценного розового масла, извлекла на свет свои краски для лица. - Вот эти румяна, - деловито командует она. – И немного сурьмы. После чего из зеркала на меня смотрит незнакомая молодая женщина, о красоте которой все еще трудно судить. Возможно, это потому, что я не привыкла пользоваться этими средствами, и на моем бесцветном лице они выглядят странно и неестественно. Я помню, придворные дамы обожали хорошенько накраситься, особенно те, что переболели в детстве оспой либо имели веснушки. Сама королева всегда старалась смягчить великолепного качества французскими белилами оливковый цвет своего лица. Яркий кармин на ее губах оттенял ее хищную красоту. Но для моей чувствительной кожи все эти краски на свинце – истинный яд, и, дабы избежать зудящих красных пятен, сыпи и шелушения, я вынуждена была отказаться от средств искусственной красоты, и остаться первозданно блеклой, словно выросла в темном погребе. - Ты знаешь эту женщину? – спрашиваю я кузину, показывая пальцем в зеркало. Она смеется: - Тебя и родная мать не узнает. - Это Джейн? – вопрошает вошедший в комнату сэр Николас. Я молча встаю и иду умываться. После ужина мы корпим над шитьем – Элизабет достала из сундуков свои старые платья, и некоторые из них мы перешиваем на меня. - Не пропадать же добру, - философски рассуждает кузина. Из-за последней беременности она располнела, прежние наряды не сходятся в груди и талии. – Господи, какая же ты худоба, Джейн! Что ты, что моя Нэн. Она едва ли преувеличивает - ростом и комплекцией я почти такая же, как ее пятнадцатилетняя дочь. В ее словах я отчетливо слышу удивление: и что тут нашел король? Об этом лучше спросить у самого короля, леди кузина, мысленно парирую я. Кто может знать сердце короля? Возможно, оно загадка и для него самого… Король наезжает с визитом неожиданно, вместе со своей небольшой свитой. Я опрометью, словно вспугнутая кошка, бросаюсь наверх, в свою комнату, дабы принарядиться. Успеваю услышать, как Элизабет придушенным голосом цыкает на прислугу, веля вытащить из кладовой все самые лакомые припасы. Я пытаюсь справиться с бешеным сердцебиением, пока Хелен затягивает меня в мое лучшее платье из голубого дамаста. Смотрюсь в зеркало. Лицо бескровное, кожа почти прозрачная, и глаза кажутся темными, словно грозовые тучи. Миниатюрный молитвенник на цепочке, пристегнутый к поясу, болтается у колен. В дверь проскальзывает вездесущий Том. - Я думал, ты лежишь в обмороке. - Ты почти прав. - Он сгорает от нетерпения! – с пафосом восклицает Том, вскидывая руки и изламываясь всем телом – так актеры в пьесах изображают любовные переживания героев. – Помучай его, Джейн! Задержись еще на час! Хелен прыскает, а довольный собой Том хохочет. Однако задержка невозможна, если мы не хотим неприятностей, и мы с братом спускаемся вниз. Среди спутников короля я узнаю Генри Норриса, Уильяма Брертона и Фрэнсиса Уэстона, молодого обаятельного повесу, который в последнее время водился с Джорджем Болейном и часто бывал вместе с ним в покоях королевы. Томас Кромвель и его помощник Рейф Сэдлер стоят поодаль. Знать тут – выскочки там. А кто я, интересно было бы выяснить? Определенно, мне к последним. Я и мистер Кромвель приветствуем друг друга взглядами, словно скрещиваем мечи - резко, почти страстно, почти отчаянно, и тут же глаза в сторону – как заговорщики. Хотя это так и есть. Король стоит ко мне спиной. - Ваша Милость, - сэр Николас выразительно поводит глазами в мою сторону, и король оборачивается так стремительно, что я едва успеваю нырнуть в глубоком реверансе, расплачиваясь за это головокружением и дурнотой. В глазах темнеет, колени подгибаются, и я плюхаюсь на пол, едва успев упереться в него рукой. Сквозь гул в ушах я различаю звуки – кто-то вскрикивает, охает, причитает… Чьи-то сильные руки поднимают и держат меня, сквозь рой мельтешащих перед глазами черных мушек смутно маячит золотой блеск массивного оплечья, украшенного рубинами. Значит, меня держит король. - Джейн, что с тобой, милая? - его голос тревожен. - Лучше бы Джейн прилечь, - говорит мистер Кромвель. – Леди Кэрью, вы что же, не кормите ее, что ли? - Бог с вами, господин секретарь! – испуганно вскрикивает кузина. Я чувствую щекой холодок металла, крупный рубин жестко упирается в висок – король крепко прижимает меня к своей груди, не давая упасть. - Ваше Величество, леди Джейн необходимо прилечь, - мягко, но настойчиво повторяет мистер Кромвель. - Нет, нет, - я быстро прихожу в себя, пронзенная жгучим чувством стыда. – Все в порядке. Это… просто небольшая слабость, вот и все. Прошу вас, не обращайте внимания. Стараясь придать своему лепету твердость, я, тем не менее, чувствую себя хуже некуда. Это ж надо было так оконфузиться! С кем-то другим подобного явно бы не случилось… - Господи, как же ты напугала нас, Джейн! – король еще крепче сжимает меня в объятиях. Момент, неловкий для всех, кроме него самого. Как реагировать, когда король наконец-то заполучил в руки пассию, которая до этих времен шарахалась от него, словно пугливое животное, и ни в какую не желает выпускать? Краем глаза я вижу, как Генри Норрис и Уильям Брертон деликатно отводят взоры, заговаривают о чем-то. А я просто не знаю, как быть. Мой опыт близкого общения с мужчинами слишком ничтожен для того, чтобы суметь элегантно и без ущерба для чести собственной и кавалера выпутаться из такой щекотливой ситуации. И тогда я пускаю ее на самотек. Я позволяю себе использовать обморок в качестве оправдания и замираю в руках короля. Неожиданно я обнаруживаю, что мне уютно на его широкой груди. Я медленно вдыхаю смешанный запах мускуса и сандалового дерева, разгоряченной кожи и ветра английской ранней весны. Я ощущаю биение его сердца. Когда-то другой мужчина обнимал меня так. Возможно, теперь ему больно это видеть, неожиданно мстительно думаю я. За столом он не смотрит в мою сторону, вполголоса обсуждает что-то с Рейфом Сэдлером. Есть не хочется. Холодная рыба кажется сухой и безвкусной, как бумага. Опустив руку под стол, я катаю в ней хлебный шарик и исподтишка рассматриваю гостей. В отличие от меня, король угощается с большим аппетитом – признак непреходящего жизнелюбия. Глядя на него в этот момент, невозможно поверить, что меньше месяца тому назад он едва мог ходить после травмы на турнире. Он с удовольствием осушает кубок-другой эля, смеется шуткам Тома, галантно ухаживает за хозяйкой. Я слышала, что в юные годы Элизабет была одной из его любовниц. Это, конечно, не принято обсуждать в семье Кэрью, но на придворных сплетников укороту нет. А если всех их послушать, то создается впечатление, что обсуждается не королевский двор, а бордель в Саутворке. Элизабет Кэрью живо реагирует на знаки внимания государя – она медленно опускает очи долу, ее щеки рдеют, на губах та самая порочная усмешка, что отличает женщин, причастных ко двору. Может быть, слухи и не лгут… - Леди Джейн, - через стол говорит Генри Норрис, - Мадж Шелтон шлет вам свой привет. - Правда? – радуюсь я. Это так неожиданно! - Да. Она вас не забыла. - Передайте ей, сэр Генри, что и я ее помню и люблю. Она славная девушка. Он согласно кивает. Это можно понимать и как «да, передам», и как «да, она славная». - Только сэр Генри почему-то не спешит жениться на ней, - громко упрекает король, указывая в сторону Норриса кубком с элем. - Женитьба – это не то, с чем надо спешить, - уклончиво отвечает тот. – Спешка уместна, простите, при ловле блох. Том с готовностью хохочет, дабы упредить упреки и в свой адрес – свое отвращение к брачному ярму он маскирует как можно пристойнее рассудительностью и практичностью – дескать, не могу же я жениться, на ком попало. Просто вы любите королеву, сэр Генри, мысленно говорю я с Норрисом. Вы любите ее не так, как должен любить подданный. И поэтому неизвестно, кому сочувствовать больше – вашей невесте или вам. Сэр Генри делает вид, что усердно отдает должное карпу под соусом, но, увы, дело сделано – разговор сворачивает на женитьбу. Достается и ему, и Тому. Как это безответственно, говорит король – не заботиться о будущем, о наследниках, как это безнравственно и не по-христиански – жить во блуде, и так далее. Мой брат и Норрис согласно кивают – а что им еще остается? Рейф Сэдлер, весь пунцовый от усилий сдержать смех, уткнулся в свою тарелку. Томас Кромвель невозмутим. «Я ко всей этой суете совершенно непричастен», - написано на лице самого желанного холостяка королевства. Самого великого сводника королевства, давшего королю новую жену вопреки законам церкви и мнению всего христианского мира. В свете последних событий я понимаю, как слово «брак» режет ему слух. В беседе о браке никто ни единым словом не заикается обо мне, девице весьма перезрелой, которой давно положено быть женой и матерью. Молчание такое дружное, согласованное, красноречивое, что не оставляет повода для сомнений – все знают, что у короля новая фаворитка. Том уже пересказал мне последние придворные пересуды. Одни говорят - королева потеряла ребенка после того, как увидела меня сидящей у короля на коленях, другие утверждают, что она де узрела у меня на шее золотой медальон с миниатюрным портретом короля – его подарок, осерчала и сорвала с меня украшение, после чего у нее и случился выкидыш. Это еще нужно было придумать!.. Я украдкой усмехаюсь. Известно ли болтунам, что король собрался избавиться от королевы? Догадываются ли они, кого ортодоксальная аристократия прочит на ее место? Господи, помоги, да об этом не догадывается даже сам король! - Эй, Том, не вешай нос! – смеется Фрэнсис Брайан. – Этой весной мы выдадим замуж твою сестру. Гул голосов за столом мгновенно стихает. Часть глаз уставилась на меня, часть – на Фрэнсиса. Момент неловкий, но я едва не прыскаю при виде короля, который застыл с открытым ртом и поднесенным к нему кубком эля. - Дороти, - объясняет Фрэнсис. Ах, вон оно что! Король отмирает и с облегчением промачивает горло. Все мгновенно приходят в оживление, болтовня возобновляется. Принимаются обсуждать кандидата в женихи – Климента Смита, сквайра из Эссекса. Кто таков, сколько земель, каков годовой доход? - Боже, я едва штаны не обмочил, - шепчет мне на ухо Том. - Это было бы кстати, заодно с моим обмороком, - так же тихо отвечаю я ему. – Хоть какие-то развлечения. - Почему ты не сообщила мне, что нездорова, Джейн? – спрашивает король, когда мы остаемся наедине. - Простите, Ваше Величество, но я никогда не посмела бы беспокоить вас по такому незначительному поводу. Я всего лишь ваша смиренная слуга, и вряд ли имею право… Он растроган, взволнован. Он берет мои руки в свои и держит их осторожно, словно крошечных птенцов или котят. - Ты не должна так говорить, Джейн. Твое здоровье важно для меня. Завтра я пошлю к тебе своего врача. - Благодарю, Ваше Величество, - я искренне тронута его заботой обо мне. В доме Кэрью почему-то никто не догадался поинтересоваться моим состоянием. – А как же вы? Я надеюсь, вы в добром здравии? - Не волнуйся обо мне, милая. Как видишь, я в порядке. Он наклоняется ко мне. И тут я отчетливо вижу – нет, король уже не такой крепкий и здоровый молодой человек, как когда-то, и каким он все еще хочет себя считать. Ему за сорок, и молодость позади. Пускай он все еще хорош собой, но болезненный цвет лица, запавшие усталые глаза, лучики морщин возле них – все говорит о том, что этот мужчина уже не тот, что прежде. У него почти не осталось времени на то, чтобы завести сыновей – хотя бы одного сына. Его вторая королева выкинула уже дважды. Нет сомнений в том, что он намерен жениться еще раз, пока позволяет его собственное здоровье. Как мы боялись, что он умрет! А теперь боимся этого еще сильнее. - Чего бы ты хотела, Джейн? – спрашивает король. Я невольно поворачиваю голову в сторону окна. Как хорошо, наверное, быть птицей или вольным ветром… Он понимает меня по-своему. - Тебе скучно здесь? При дворе тебе было лучше? Что мне ответить на это? Да, я предпочла бы остаться при дворе, если бы не одно существенное обстоятельство, затрудняющее мое пребывание там. Королю это известно не хуже, чем мне. Там я жила куда более полноценной жизнью, чем сейчас – будучи на почетной должности, при деле, в обществе молодых дам и джентльменов, и некоторые из этих людей питали ко мне симпатию. Я имела возможность принимать участие в развлечениях, пусть по большей части и пассивное, но это не умаляло их прелести и значения, поскольку музыка и танцы оживляюще действовали на мою меланхоличную натуру. И там я имела возможность почти ежедневно видеть мистера Кромвеля и общаться с ним, чувствовать его незримую поддержку, его внутреннюю силу, которая питала меня, возвышала над собой прежней и над всеми превратностями жизни. В непостижимо короткий срок я расцвела. Любовь моего лорда дала мне новую жизнь. Но любовь короля отняла ее у меня. Это по его прихоти я теперь изгой, заложница амбиций алчных Плантагенетов, которые до сих пор не отказались от намерения вскарабкаться на отвоеванный у них трон. О, я с удовольствием сделаю вид, что готова помочь им в этом, только бы это действительно поспособствовало их падению! Только вот доживу ли я до того дня, когда сделать что-либо для этого будет в моей власти? Я так пугающе слабею с каждым днем, я гибну… Что мне ответить королю? Я лишь низко склоняю голову и молчу. - Не грусти, Джейн. Я буду часто тебя навещать. Кажется, он и не нуждается в моих объяснениях. Ему достаточно собственных измышлений. Интересно знать, что у него в голове? - Достойна ли я такой чести, государь? - бормочу я, не поднимая глаз. - Позволь мне об этом судить, - тихо, но властно говорит он, и склоняется ко мне еще ближе. Его губы касаются моих… О, Боже… Хор голосов – братьев, дяди, Томаса Кромвеля – панической какофонией забился в моей голове: «Будь неприступна!» «Отталкивай его!» «Никаких вольностей!» «Исключительная добродетель и целомудрие!» Резко вырвавшись из его рук, я перевожу дыхание, и чувствую, что по моим горящим щекам текут слезы. - Джейн! – король растерян. – Что с тобой? Разве я обидел тебя? Все напряжение последних недель вдруг выхлестывает из меня неслыханной по смелости тирадой. - До сего момента, милорд, я не сомневалась в порядочности ваших намерений относительно меня. Я верила, что как джентльмен, вы будете печься о моей чести. Поэтому мне горько убедиться в том, что я так наивно заблуждалась. Вам известно, какую репутацию, увы, я завоевала при дворе, хотя мы с вами и не перешли никаких границ дозволенного. Но известно ли вам, что значит для женщины потерять единственное, что она имела – ее доброе имя? Я осталась ни с чем, милорд! И если вы еще имеете хоть каплю сочувствия ко мне – молю вас, не умножайте мое бесчестие. Совершенно не стесняясь, я вытираю мокрое лицо рукавом. Сейчас не до манер. Во мне бушует такой ураган эмоций, что можно с уверенностью сказать – я не в себе. Король смотрит на меня с непонятным выражением. Смотрит и молчит. Потом резко разворачивается и выходит. - Поцеловал? - Д-да… - Хо-хо! – изумленно восклицает Том. Ему удалось уединиться вместе со мной в моей комнатке, выгнав оттуда любопытствующую чету Кэрью, и вытянуть из меня рассказ об эпизоде тет-а-тет с королем. Сейчас мне как никогда требуется братское участие моего Тома, это чувство абсолютной защищенности и поддержки, почти забытое со времен детства. Я беспомощно всхлипываю у него на груди, он нежно гладит мои волосы, и это постепенно приводит меня в себя. - Не плачь, сестренка, - Том похлопывает меня по спине. – Напротив – разве это не повод для гордости? - Н-не знаю… Том, это был мой первый раз… - Да кто б сомневался! – усмехается он. – Что? Все было так плохо? - Не знаю… Я думала, что это будет с тем, кого я буду любить… - Все девушки так думают, - вздыхает Том. – Дженни, ты должна понимать, что в жизни все по-другому. - Я понимаю. Я думала, что буду готова к этому. Но оказалось, что не готова. Том мягко отстраняет меня и пристально смотрит мне в глаза. - Дженни, не надо драматизировать. Ты подумай – много ли женщин могут похвастаться тем, что первый поцелуй им подарил король Англии? Думай об этом так, а не иначе. - Наверное, ты прав, Том… - Хелен! – вопит он так, что я вздрагиваю от неожиданности. – Принеси вина!.. Тебе надо успокоиться и настроиться на лучшее, Джейн. Потом мы пьем вино, и брат, не смолкая, балагурит. - Изволь, я расскажу тебе о своем первом поцелуе. - Да ну? - Правда, я не плакал. - Я удивлена. - Сейчас ты удивишься еще сильнее, - смеется Том. – Это был мужчина. Я шокирована, а брат, видя мою реакцию, весело хохочет. - Фу, Том! Ты пошутил? Ну и глупо. - Нет, правда, - говорит он, отсмеявшись. – Это была комическая пьеса, которую мы ставили на Рождество в колледже. Я же рассказывал. Ты забыла? Мы со Стивеном Паркером изображали любовников. Стив играл даму. Ну, он такой субтильный коротышка, и подошел на эту роль лучше всех. А мне по роли пришлось чмокнуть его в намалеванные губки. - Ты, конечно же, исповедовался в этом грехе? – смеюсь я. - Я, конечно же, и не подумал. Я счастливо улыбаюсь, глядя на него. Мой Том снова со мной. Укладываясь спать, я надеялась, что быстро усну, ведь этот день так сильно утомил меня. Однако я ошиблась. Лежу в темноте и тишине, но сна ни в одном глазу. Ты должна гордиться тем, что первым мужчиной, который поцеловал тебя, стал сам король Англии, крутятся в голове слова брата. Это, несомненно, почетно. И я не должна думать иначе. Я уже давно не юная девица, чтобы тешить себя романтическими грезами. Когда-то мне придется иметь дело с мужчиной весьма близко, и нет сомнений в том, кто именно это будет. Что же до моей репутации… Я резко сажусь в постели. Ох, черт возьми, я должна буду пережить это с мужеством. Репутация Анны Болейн была скверной с самого начала. Как только не злословили в ее адрес, как только не называли! Часть выражений я даже не смогла бы повторить, настолько они грязные. Но разве Анне помешала молва? Я ловлю себя на мысли, что часто думаю о ней. Я не знаю, что действительно чувствую к ней. Это какое-то странное, смешанное чувство. У меня нет оснований любить ее, но… Мне все же жаль ее. Ведь я тоже женщина, и понимаю ее горести. Как поступит с нею король? Вероятно, как и с королевой Екатериной – даст ей собственный двор где-нибудь подальше. А может, как маркиза Пембрук – ее девичий титул – она отправится в свои валлийские владения. Может, она еще выйдет замуж вторично… Почему нет? Как странно, я хочу, чтобы ее жизнь устроилась - где-то подальше от двора, от короля, от меня. Пусть только она имеет рассудительность не сопротивляться разводу, не конфликтовать с королем, ведь это бессмысленно. Он - глава церкви, и ничто не помешает ему аннулировать бесполезный теперь брак. А ее никто не поддержит – она не принцесса из древнего, сильного и уважаемого рода, как арагонская инфанта Каталина де Трастамара. Я вздыхаю и снова укладываюсь, кутаюсь в одеяло. Сна нет. Что же будет со мной, думаю я. Король был шокирован моей отповедью. Но я абсолютно уверена, что поступила правильно. Уверена я также, что эта мизансцена непременно дойдет до Томаса Кромвеля, поскольку тот самое приближенное лицо короля. Мстительное чувство снова шевелится в моем сердце, но его вдруг сменяет такая глубокая, безысходная печаль, что я заливаюсь слезами и не могу остановиться. Утренний туалет не обходится без ароматных примочек, белил и румян, поскольку вид у меня из рук вон ужасный. Настроение тоже. - Здесь люди короля, - округлив глаза, докладывает Хелен. С дико колотящимся сердцем я спускаюсь в гостиную. К счастью, посетителей немного – герцог Саффолк, Генри Норрис и доктор Баттс. - Позвольте, доктор, я скажу леди пару слов, а потом вы посмотрите ее, - говорит лорд Саффолк. Я почтительно приседаю перед герцогом и жду, что он мне скажет. - Леди Джейн, - дружелюбно начинает он. – Король послал меня к вам с личным поручением. Он шлет вам свою любовь и, как подтверждение, этот презент и письмо. Герцог протягивает мне названные предметы. Дивные дела! На письме увесистая государственная печать. Большой кошелек из хорошо выделанной мягкой кожи туго набит монетами. Ни разу в жизни не держала в своих руках столько денег! Я поднимаю глаза на герцога. - Это ваше, - кивает он. Так это же капитуляция со стороны короля, осеняет меня. Я едва удерживаюсь от торжествующей улыбки. Это момент моего триумфа. Мне жаль, что свидетелей этой сцены так мало, но я все равно намерена разыграть свою роль великолепно. Я почтительно прикладываюсь губами к сургучной блямбе государственной печати, украшающей письмо короля, прижимаю к груди тяжелый кошелек с монетами – его подарок мне… и протягиваю то и другое обратно герцогу. Судя по выражению его лица, он не понимает, что происходит. - Милорд Саффолк, - тихо, проникновенно говорю я. - Прошу вас, передайте королю, что мои родители, почтенные дворяне, дали мне подобающее воспитание. Поэтому честь свою я ценю более всех мирских ценностей, и не пожертвую ею даже под страхом смерти. Если Его Величеству угодно наградить меня денежным презентом, то, умоляю, пусть он сделает это тогда, когда Господь пошлет мне законного мужа.