На всё готов, чтобы только быть рядом. Цепями скован, но не боюсь взгляда. Обычный мир для меня словно рай, Давай, давай, давай И всё прекрасно, всё в розовом цвете, Но до тех пор, пока я так наметил, И кто прекраснее всех отвечай… Daniela — Ego (Willy William Russian cover)
Истошные вопли Асты были слышны далеко за пределами гарема. Она никак не могла поверить, что это случилось именно с ней. Не могла поверить, что одного из её детей больше нет. — Как это вышло? Как?! — с трудом стоя на ногах, Аста вцепилась в край стола. Из глаз и носа обильно текло, но королева не обращала на это внимания. — Рабы, которые недоглядели, будут непременно наказаны, Госпожа, — холодно пообещал Ормарр-кафа. — Если желаете, то вы можете присутствовать при их допросе и казни. — Они не сознаются! — вскричала женщина, скинув со стола посуду. — Никто из них не скажет, чей приказ выполняли. Ормарр, неужели вы не понимаете, что смерть моего мальчика не была случайностью?! — Вы слишком накручиваете себе, Госпожа, — на лице альфы не дрогнул ни один мускул. — Кто в здравом уме станет причинять вред вашим детям? — Кто? Кто?! — Аста подлетела к нему, схватила за грудки, зашипела в лицо, не переставая лить слёзы. — Ты прекрасно знаешь, кто это может быть. Мой мальчик не мог так глупо умереть… Шмыгнув носом, женщина отпустила мужчину, отступила назад. Только тогда слуги смогли к ней подобраться, чтобы налить воды и помочь сесть в кресло. Принц Ильгар окончил свою земную жизнь, утонув в пруду в северо-западной части сада. Рабы уверяли, что глаз с ребёнка не спускали и постоянно были рядом, но их слова опровергала смерть маленького беты. Хаки тоже недоумевали, как мальчик мог утонуть. Вроде бы не такой уж он и маленький был. Да, плавать так и не научился, потому что его мать была уверена, что ему это не пригодится в жизни. В центре пруда, который глубиной был в добрых шесть метров, плавал деревянных кораблик. Это позволяло предположить, что Ильгар просто неосторожно играл. Во всяком случае, всем придётся нести ответ перед императором, когда тот вернётся из военного похода. — Примите мои соболезнования, Госпожа, — поклонившись, Ормарр вышел из покоев убитой горем матери. Под тихие шепотки покинул женскую половину гарема, перешел в омежью и сразу поднялся на второй этаж. Бросил короткий взгляд на дверь покоев Севиляна, но вошел к другому омеге. — Хейст? Из спальни, укачивая ребёнка на руках, выбежал Фёлсом. — Кафа, не кричите так, — пожурил его раб, — принца напугаете. — А тебя, смотрю, уже и в сиделки записали, — хмыкнул Ормарр, проходя мимо. Бегло взглянул на багроволосый свёрток. — Почему ребёнка не отдашь кормилицам? — Так ведь… — Фёлсом боязливо обернулся, заговорил шепотом, — вам господин не скажет, но одна из кормилиц пыталась малыша задушить. Подушкой. Господин сам застал её за этим еще утром. Увы, но кормилица теперь ничего не скажет. — Совсем все от рук отбились, — оскалившись, прорычал кафа дворцовой стражи. Прошел в спальню, где застал солсетурина за примеркой украшений. — Знаешь, а тебе идёт быть омегой. Намного больше, чем альфой. — Кафа, — Хейст встал с пуфика, отложив золотые серьги с прямоугольными рубинами. Поклонился, всем своим видом изображая смирение. — Чем обязан вашему визиту? — Старший сын королевы, принц Ильгар отправился к Алкхалиду, — прожигая его недоверчивым взглядом, Ормарр всё никак не мог смириться с мыслью, что ядовитому Змею вырвали его клыки. — Утонул в пруду. — Печальные вести, — бесцветным тоном ответил омега, не поднимая на альфу глаз. — Надеюсь, что у королевы найдутся силы справиться с этой утратой. — Полагаю, что это означает, что ты здесь не причем? — Кафа, не оскорбляйте меня. Гаремные интриги ниже моего достоинства. — Будто оно у тебя есть, достоинство это, — фыркнув, Ормарр провёл рукой по волосам. — Будет лучше, если Лъёлс будет находиться рядом с тобой. Я поговорю с Севиляном, чтобы он отдал приказ, и кормилицы сами приходили кормить принца. — Это совсем не обязательно, но если вы настаиваете… Раздраженно дёрнув плечом, Ормарр поспешил уйти. Ему было тошно и душно находиться рядом с таким покорным Змеем. А ведь Вернер говорил, что Хейст сильно изменился после последнего пребывания в темнице. Но Ормарр не думал, что Беренгар способен опуститься до того, чтобы превратить своего любовника в покорного и несколько пугливого омегу. Убедившись, что Ормарр ушел, Хейст запер двери спальни. Сел обратно за письменный стол. — Переигрываешь, — недовольно фыркнул Рагнар, возникнув за правым плечом сына. — Ормарр не тот, ради кого стоит стараться, — откинувшись на спину кресла, Хейст позволил себе победно улыбнуться. Всё складывалось лучше некуда. Всё же стоит поблагодарить Беренгара, ведь каким-то образом он сумел оттолкнуть Сьера от себя, из-за чего мальчишка охотно согласился помочь отцу в его коварном плане. План был предельно прост. Нужно было найти двух омег, желательно светловолосых, тунгской или кальтской внешности, взять их в течку, а затем ждать. Сьер достаточно быстро смог найти двух мальчишек-рабов, которые ни слова не понимали на сариисинском. Главное, что они были девственниками, потому что не хотелось потом сомневаться, что приплод от кого-то другого. Обоих омег держали в подвале Хоулфа, за которыми присматривал Сарда. Хорошо, что Вожак не задавал лишних вопросов. Впрочем, он никогда не был болтливым. Именно он отвечал за уход и содержание омег. Время от времени Хейст вёл переписку с Сардой, чтобы узнавать о состоянии мальчишек. И как только узнал об их беременности, то без особого труда смог убедить Гамаля написать письмо Беренгару. Да еще и Сафира пришлось подкупить. Последний даже спрашивать ни о чем не стал. Наверняка решил, что бывший Великий Визирь просто хочет выжить в гареме, вот и врёт о своей беременности. Для убедительности Хейсту даже пришлось потолстеть, хотя в тот период времени ему совсем не хотелось есть. Больше всего он переживал, что родятся омеги, а они были совершенно бесполезны в его плане. Письмо от Беренгара с дозволением переселиться в Хоулф на время беременности, хоть немного позволило Хейсту вздохнуть с облегчением. Удивительно, но похоже, что Гамаль действительно поверил в его интересное положение. Омеги разродились с разницей в несколько дней. У одного родился омега, а у другого — бета. Выбор Хейста был очевиден, так что от остальных он приказал избавиться. Только для большей правдоподобности, что родил именно он, солсетурин приказал найти какого-нибудь неприметного, но толкового лекаря. Такой нашелся в соседней деревне, и за вознаграждение в виде тридцати хазине согласился разрезать Хейсту живот и наложить швы. Разумеется, что лекарь не вышел из Хоулфа живым. Омега лично проследил, чтобы наивного мужчину не просто убили, но еще и расчленили. Спустя пару недель после «родов», в Гурур вернулся всё такой же тихий Тархиб, только уже с ребёнком на руках. Маленький Лъёлс, — такое имя для беты они выбрали вместе с Рагнаром, — обладал светлым оттенком кожи, багровыми волосами и карими глазами. И это с учетом того, что у его настоящего отца-омеги были молочно-белые волосы и ярко-голубые глаза. Что поделать, но солсетурская кровь всегда была самой сильной. — И всё же, ты ходишь по очень тонкому льду, — заметил отец, потрепав Хейста по волосам. — Если когда-нибудь всплывёт правда о всех твоих интригах, то… — Этого не случится, — уверенно заявил омега. Сегодняшние происшествия тоже были его рук дела. Хейст намеренно встал пораньше и пошел в комнату, где обитала кормилица, которая присматривала за Лъёлсом. Приказал ей подать ему подушку, а затем ударил несколько раз по голове тяжелым подсвечником. Кормилица так и умерла, держа в руках подушку. А Хейст, схватив ребёнка в охапку, слишком правдоподобно изобразил испуг и метнулся первым делом к Гамалю, бессердечно разбудив его. Если масмавиец что-то и заподозрил, то решил оставить свои домыслы при себе. Что до Ильгара, старшего сына Асты, то избавиться от него тоже не составило труда. Мальчик не умел плавать, а игрушки любил. Самым сложным было сделать так, чтобы рабы и хаки, присматривавшие за принцем, отвлеклись на время. Но и это удалось провернуть. Достаточно было лишь попросить Сессиза, чтобы он выпустил нескольких псов из псарни, и желательно, чтобы волкодавы появились неподалёку от места прогулки Ильгара. Разумеется, что рабы и хаки бросились отгонять псов, совсем позабыв о своём подопечном. Пруд, в котором утонул Ильгар, был скрыт за густыми кустами и высокими деревьями, так что невозможно было рассмотреть, кто находится возле него. Дальше дело было за одним из наложников, которому обещали богатую и сытую жизнь вдали от императорского гарема. Тот должен был провести Ильгара к пруду, где плавал деревянный кораблик. Мальчик должен был заинтересоваться и сам полезть в воду, но что-то спугнуло наложника, он просто подхватил принца под мышки и забросил в пруд, а после поспешил скрыться. Не умеющий плавать ребёнок достаточно быстро утонул. Несомненно, по нему устроят траур в гареме, как того и требуют правила. А наложника, причастного к его смерти, обнаружат немного после, повешенным в одном из помещений прачечной. — Знаешь, а иногда меня пугает то, каким чудовищем ты стал, — честно признался Рагнар. — Только чудовища и выживают, отец, — довольно оскалившись, Хейст встал из-за стола. Он предвкушал тот день, когда отомстит Беренгару.***
Больше трети армии Эггрунда было отравлено. Что не могло не радовать воинов Сариисинской Империи. Беренгар был уверен в своей победе. И теперь искренне не понимал, почему так долго оттягивал этот военный поход. Давно ведь мог пойти на Эггрунд и захватить его, вот только с армией и золотом в казне было не всё так стабильно. — Когда мы захватим Эггрунд, то королевства станут провинциями, а сама страна превратится в королевство, — мечтательно сказал Гар, внимательно разглядывая карту местности. Он делал всё, чтобы отвлечься от мыслей о безвременной кончине сына, принца Ильгара. С одной стороны он злился на нерадивых хаков и рабов, которые недоглядели за мальчиком, а с другой — на Асту, которая делала всё, чтобы мальчик рос тепличным цветком, не способным даже плавать. Приказ Беренгара был предельно прост и ясен: рабов и хаков, по чьей вине погиб принц Ильгар — казнить, а принца Аскера поручить заботам учителей, которые достойно его воспитают и многому научат, при этом королева Аста больше не имеет права вмешиваться в подобные дела. Впрочем, не с одной лишь Астой были проблемы. Сага тоже успела отличиться. И не один раз. Девушка подняла самый настоящий визг, когда Сьер объявил ей о воле Беренгара и переселил эггрундку с ребёнком в общий шатёр, где содержались воинские подстилки. Мало того, что Сага угрожала всех сделать кастратами, так еще и сыпала проклятиями. А ночью просто подожгла шатёр. Благо, его успели потушить и никто почти не пострадал. Омеги и женщины отделались лишь лёгким испугом, а Сага была наказана. Наверное, на памяти Сьера это был единственный случай, когда Беренгар высек кого-то из своих наложниц. Причем лично. И это радовало Хранителя покоев. Сага ему не нравилась. Мало того, что девушка была слишком высокого о себе мнения, уверенная, что ей все должны. Так еще и часто нарушала покой воинов. Увы, но своего ребёнка она так и не научилась успокаивать. Так что не удивительно, что кому-то из воинов это надоело и он попытался придушить Грида. Сьер видел это, но не счел нужным вмешаться. Просто стоял и наблюдал, пока воин душил мальчика. Увы, но Сага успела вернуться, и спасла сына. И при этом подняла шум. Взяв орущего, напуганного Грида на руки, она заспешила в императорский шатёр, чтобы пожаловаться Беренгару. Тем же вечером Сагу с ребёнком переселили на самую окраину лагеря, а того воина, который пытался задушить Грида — казнили.***
Столкновение армий Сариисинской Империи и Эггрунда случилось в конце второго месяца лета. Император Беренгар вёл треть своих войск, пока остальных вели его агасы. Воины Сариисинской Империи были безжалостны. Убивали всех, как воинов Эггрунда, так и мирных жителей. Гар и не думал оставлять в живых местных правителей, тем более, когда собирался на места королей посадить своих наместников. Сьерстакт был рядом во время боя. Прикрывал спину Беренгара, защищал его, но делал это чисто для отвода глаз. На самом же деле он боролся с собой, чтобы самому не всадить кинжал в спину императора. Наличие шлемов и кольчуг спасало от стрел, пусть и давало лишний вес, который создавал дополнительную нагрузку. — Эггрунд будет наш! — не скрывая своего ликования, рычал Гар, продвигаясь вперёд. С лошади он слез еще в первые же минуты боя, потому что иначе бы его силой сняли с седла. В воздухе витал запах смерти, крови, пота и испражнений. Жаркое солнце нещадно пекло, заставляя воинов уставать быстрее. Утерев пот со лба рукавом кафтана, надетого под хауберк, Сьер прорвался вперёд, занося меч сбоку. Его целью был старший принц одного из королевств Эггрунд, Эннад. Одна из стрел ударила в шлем, но не пробила его. И всё же гул заставил альфу занервничать. Не хотелось ему умирать в этом бою. Принц обернулся в тот самый момент, когда Сьер ударил его по колену, а затем вонзил меч в лицо. Эггрундовец только и успел коротко вскрикнуть, когда в одно мгновение лишился жизни.***
Прогнувшись в спине, Хейст уткнулся лицом в подушку, подмахивая бёдрами. В эту жаркую ночь воздух в покоях Гамаля был раскалён до предела. Сам же масмавиец крепко сжимал бёдра любовника, рвано двигаясь. Покрытые испариной тела не смущали никого из них. Ароматы обоих омег усилились, так что кружили голову друг другу. Проведя языком по взмокшей спине Хейста, ощущая солоноватый привкус, Гамаль стал наращивать темп. Он уже успел трижды довести любовника до разрядки и сам кончил дважды, но хотелось еще раз. Последний раз, когда уже не остаётся сил продолжать двигаться, а тело ноет, переживая волны яркого оргазма. Рука масмавийца скользнула вниз. Погладила плоский живот, коснувшись черной татуировки и рассекающей её шрама. Направилась вниз, ладонью накрыла пах солсетурина, заставляя сладко застонать. Тело Хейста подрагивало. Ему было хорошо. Впрочем, как и Гамалю, с которым они уединялись вот уже восьмую ночь подряд, из-за чего Ветур открыто возмущенно пыхтел, ревнуя своего господина. Интересное чувство — ревность. Его так яро отрицают, те, кто его испытывают. Презирают и ненавидят те, на кого направлена эта ревность и её же так страстно жаждут те, кто лишен её. Хейст был тем, кто ревновал. Ревновал своё положение, власть, которая ускользнула из его рук и досталась другим. До сих пор у Беренгара не появился новый Великий Визирь, и обязанности последнего были распределены между Сьером и прочими билге. — Сожмись снова, — жарко шепнул Гамаль, прикусив плечо Хейста. Ему нравилось снова и снова погружаться во влажный зад солсетурина. Намного удобнее двигаться внутри кого-то, когда выделяется смазка. Да и омеги, как отметил про себя Гамаль, более чувственны в постели. Подчиняясь, Хейст покорно сжал член Севиляна внутри себя. По телу пробежали разряды тока. Мышцы были напряжены, но от этого удовольствие от толчков и ласки становились только острее. Первым кончил Гамаль, но даже изливаясь, не перестал двигаться. Крепко сжимал одной рукой бедро Хейста, пока второй продолжал ласкать его изувеченный пах. Солсетурин под ним задрожал, глухо застонал, сильно прогнувшись в спине. Гамаль громко ахнул, когда мышцы ануса и канала «омежьего лона» сжали его член до предела, так что сложно было пошевелиться. — Никаких писем не было? — остывая, спросил Хейст. Первым отстранился от масмавийца, сел на край постели. Не обращал внимания на вытекающую из зада сперму. — Нет, не было, — развалившись на тахте, раскинув руки, Гамаль посмотрел в потолок. — Давно не было. Последнее было после смерти принца Ильгара. Арам мне уже все нервы вынес расспросами и тревогами. Неужели твоему сыну сложно написать хотя бы слово? — Раз до сих пор не написал, значит, сложно и некогда, — проведя рукой по лицу, а после — по волосам, солсетурин устало посмотрел перед собой. Странное дело: только в спальне Гамаля не появляется Рагнар. Будто бы боится этого места. Или просто не хочет наблюдать за постельными утехами отпрыска, прекрасно зная, что именно этим Хейст здесь и занимается. — Почему именно Лъёлс? — внезапно спросил Цветок Масмави. — Почему именно это имя? Оно ведь солсетурское? Наверняка, что-то значит? — Так звали моего младшего брата. Огонёк, — накинув на плечи шелковый халат тёмно-изумрудного оттенка, Хейст вышел на балкон. Только здесь можно было закурить опиум. Лауданума и вина теперь недостаточно, чтобы успокоить свои мысли и нервы. Ночью его терзают кошмары, в которых к нему является Касым. Нет, не Дирид в обличии покойного мужа, а именно сам Касым Нарий. Снится пыточная в Хейле, стул и пытка водой. А потом образ Касыма мутнеет, расплывается и на его месте появляется Беренгар. Именно в этот момент сон обрывается и Хейст просыпается. Руки дрожат, и тогда успокоиться помогает смешанный с вином лауданум, а через время приходится закурить опиум. Если этого не сделать, то потом весь день будет казаться, что за ним следят, что все знают о его страхах, о его планах и деяниях. Горький-сладкий дым обволакивает, позволяет расслабиться. Выдыхая его через ноздри, Хейст не обращает внимания на подошедшего Гамаля, успевшего натянуть ночную рубаху из тонкого льна молочного оттенка. — Знаешь, никогда бы не подумал, что буду делить постель с любовником моего мужа, так еще и с омегой, — честно признался масмавиец. — Нет, у нас в Масмави омеги в гареме находили множество способов, чтобы «не заскучать», но Сохрэб-Менех всегда вбивал мне в голову, что омега должен отдавать своё тело только альфе или бете, но и то при условии, что тот его муж. — И что делали в гареме с омегами, которые спали с другими омегами? — Хейсту было всё равно, но слова сами сорвались с губ. — И женщинами, — добавил брюнет. — Омег полностью оскопляли. На глазах у всего гарема отрезали гениталии. Женщинам, которые спали друг с другом или с омегами, тоже проводили обрезание. Им удаляли клитор и половые губы. А затем всем втирали в слизистую зада и влагалища смесь из красного перца, порошка горчицы и куркумы. — И что было потом? — вновь затянувшись, солсетурин не спешит выдыхать дым. Смотрит перед собой в ночню тьму. Сейчас можно расслабиться. Побыть отстранённым, а потом придётся собраться с силами, чтобы и дальше претворять в жизнь свой коварный план. — По-разному. Тех, кто еще был интересен господину — оставляли, но держали отдельно от всех и под стражей, а других — продавали в бордели или возвращали в семьи, если те были знатного происхождения. На моей памяти такого не было. Сохрэб-Менех держал порядок в гареме железной хваткой, не оставляя никому шанса на ошибку. Но он любил рассказывать о том, что ожидает всех за ту или иную оплошность. — Одних слов недостаточно, — всё же выдохнув, Хейст повернулся, облокотился поясницей о перила. Запрокинул голову назад, глядя на черное небо, усеянное мириадами мерцающих звёзд. — Нужно наглядно показывать, что ожидает всех за ошибки. — Когда Беренгар вернётся, жизнь станет спокойнее и к тебе вернётся его расположение. Нагло отняв у солсетурина трубку, Гамаль затянулся и тут же закашлялся. Глаза стремительно наполнились слезами. — Как ты можешь вдыхать эту гадость? Отвратительно! — С чего такая уверенность? — пропустив последнюю фразу мимо ушей, Хейст пристально посмотрел на любовника. — С того, что так бывает всегда. Он возвращается с войны, выпустив пар, а затем не отпускает тебя от себя. И если честно, я никогда бы не хотел быть на твоём месте, Хейст. Я люблю стабильность, а не пугающую неизвестность.***
Боль затмевала разум. Хотелось выть, но приходилось сдерживать себя, чтобы не ударить в грязь лицом. Сьер и сам не понимал, как до сих пор держался на ногах, а не упал, лишившись сознания от болевого шока. Момент, когда топор врага опустился на левое плечо, разрубая плоть и кость, до сих пор стоял перед глазами. Сначала было удивлением. Запоздалая вспышка боли случилась уже после того, как Сьер вонзил кинжал промеж глаз тому ублюдку с топором. Ноги предательски подкосились, но альфа заставил себя идти. Опираясь о меч, он ковылял назад, в сторону лагеря. Возникший перед ним эггрундовец ударил кулаком снизу, заставляя запрокинуть голову. Шлем слетел, просвистела стрела, которая могла бы угодить в глаз, но вместо этого лишь вспорола лоб. Именно в этот самый момент подоспел Беренгар. На нём была кровь. Его или эггрундцев — неизвестно, но её было много. Всадив меч в бедро эггрундца, император взглянул на Сьера, явно собираясь отчитать его за растерянность, но так и не сделал этого. Вздрогнул, глядя на глубокий порез на лбу, из которого обильно текла кровь, заливая лицо. А затем перевёл взгляд на пробитое плечо. — В лагерь, немедленно! — приказал Гар, подставляя своё плечо, дабы Сьерстакт мог облокотиться. Но тот лишь отрицательно помотал головой, пошел на своих двоих. И вот, теперь он был здесь, в шатре лекаря, который бегал под угрозы и клятвы Беренгара оторвать бесполезному альфе руки, если он не сделает хоть что-нибудь с ранами его Бекчи. Стиснув зубы, Сьер с трудом подавил рвущийся наружу вопль, когда раны в плече и на лбу усердно стали заливать спиртом, пытаясь их прочистить. — Жить будете, Бекчи, — неуверенно сообщил лекарь, стараясь не смотреть в глаза Сьеру. — Что с плечом? — говорить получалось с трудом. — Кости сломаны, но они срастутся, а рана со временем затянется, — пообещал лекарь, и тут же перевёл взгляд на мрачного императора, тише добавил. — Разумеется, если в рану не попала инфекция, которая может привести к печальным последствиям. — Вот и делай всё возможное, чтобы этих печальных последствий не было! — оскалился Беренгар, ударив кулаком по деревянному столу, на котором подпрыгнули склянки и баночки. — Головой отвечаешь за здоровье моего Хранителя покоев! Лекарь только пробормотал обещание стараться, и вернулся к ранам. Сьеру обильно влили в глотку спирт и маковый отвар, дабы он не потерял сознание от болевого шока и чтобы хоть немного облегчить его страдания, потому что операция предстояла болезненная. Лекарю предстояло не только соединить края плоти, но и зафиксировать сломанную кость в правильном положении, чтобы она смогла срастись. — Шрамы будут, — заметил мужчина, присматриваясь к ранам. — Очень страшные шрамы. — Вряд ли страшнее, чем у Змея, — усмехнулся Сьер, невольно вспомнив Хейста. Шрамы отца и прочие его увечья были самым страшным из того, что тогда довелось видеть Сьеру. Даже война не так страшна, как тело того омеги. Стиснув зубы, Хранитель покоев изо всех сил старался не показывать, как ему больно, когда лекарь принялся выравнивать сломанные кости и собирать осколки.***
К концу первого месяца осени Эггрунд был полностью захвачен. Не скрывая своего ликования, первым делом Беренгар озаботился о том, чтобы объявить каждое королевство провинцией и посадить туда по одному наместнику. В основном, как и прежде, то были весьма доверенные люди, которые чем-то отличились в качестве советников и секретарей у других наместников. После необходимо было озаботиться тем, чтобы заняться восстановлением разрушенных во время войны городов и некоторых деревень. Игры в благотворительность и милосердие не нравились Беренгару, но помня опыт предыдущих лет, так гораздо проще завоевать любовь завоёванного народа. Но были вещи, которые тревожили императора. Из Гурура уже давно не приходило ни одного письма ни от билге, ни от Гамаля, ни даже от Асты. И это несколько удручало, но с другой стороны, не отвлекало. Что напишут билге? Что в казне осталось не так много золота и серебра, как им хотелось бы? А что напишут Гамаль или Аста? Пожалуются на интриги в гареме, на какое-нибудь происшествие с детьми. Хотя, Беренгар был бы только рад узнать хоть что-то о Хейсте и их общем сыне. Хотелось надеяться, что омега перестал быть забитой и покорной тенью самого себя, и стал хоть немного проявлять тягу к жизни. Но… Червячок сомнения скорее заставлял думать об обратном. Перестал Гара тревожить только Сьер. Несмотря на серьёзность повреждения, кость и плоть хорошо срослись, так что останется только жуткий широкий шрам и саднящая боль в плече от резких движений. Но в целом всё хорошо. Сьер как и прежде мог пользоваться рукой, хоть и были опасения, что из-за серьёзности повреждения она перестанет быть функциональной. Другой проблемой была эггрундская знать, которая слишком гордо задирала носы и расправляла плечи. Даже когда их вели на казнь, они шли с чувством собственного достоинства, поэтому Гар решил это исправить. Не имели значения ни пол, ни возраст, а всех лордов и леди, что смели не присягнуть своему новому Хозяину, сначала допрашивали в пыточной, а потом клали под собак, коней и быков, которые были натасканы на это. И только тогда вчерашняя знать шла на смерть с опущенными головами, поникшими плечами и стыдливо отведёнными в сторону глазами, чтобы никто не знал об их позоре. Беренгар и Сьер присутствовали на каждой казни, при каждом допросе, на каждой пытке. Хранителю покоев даже несколько раз позволили самому побыть палачом, что тот и сделал с большой радостью. Сьёр всё еще продолжал держать дистанцию с Гаром. Оставался холоден к нему и недоверчиво косился всякий раз, когда они оставались одни. Из принципа больше не принимал ни напитков, ни еды из рук императора, опасаясь, что его вновь накачают наркотиком и затащат в постель. И это не нравилось Беренгару. Даже во время пира, устроенного в одном из самых больших залов захваченного замка, Сьер с сомнением косился на свой серебряный кубок. — Пей смело, там ничего нет, — заметив его поведение, сказал император. — Это из общей бочки. Или думаешь, что я рискну всем подмешать наркотик в вино? — Одним богам ведомо, на что вы способны, Повелитель, — нарочито холодно ответил Сьерстакт. Он старался не зацикливаться на произошедшем, не выказывать явной враждебности, но выходило плохо. — Подобного больше не повторится, так что лучше смени свой гнев на милость, — вздохнув, Гар сделал глоток из собственного кубка, золотого, инкрустированного рубинами и изумрудами. — Все мы совершаем ошибки, Сьер. Но за некоторые нужно уметь давать второй шанс. — Вам бы в рахипы податься с такими мыслями, Повелитель, — нервно усмехнувшись, Бекчи разломил горячую и ароматную лепешку со специями, положил на неё кусок козьего сыра и принялся жевать. Не обратил внимания на сверлящего его взглядом Шакира, который сидел слева от императора. Сьеру хотелось поскорее вернуться домой, и он из кожи вон лез, чтобы это случилось как можно скорее. Лично следил за тем, чтобы приказы Беренгара исполнялись точно и быстро. Хотелось увидеть Арама, взглянуть на Лъёлса и… Забавно, но Сьеру впервые не хватало Хейста. Тот бы подсказал, что делать, как постараться не думать о том, что император пытался его изнасиловать. Одно дело, когда это делают совершенно чужие, незнакомые тебе люди, и другое, когда подобное промышляют те, кто был тебе дорог, кому ты доверял и кого считал чуть ли не членом своей семьи. Но было еще кое-что, что тревожило Сьера. — Сагу с её щенком ты тоже повезёшь в Сариисин? — всё же решил спросить молодой альфа, как бы между делом, когда закончил с докладом о восстановлении одного из захваченных городов. — Она — моя наложница, так что поедет с нами, — внимательно посмотрев на него, Беренгар невольно усмехнулся. — Не переживай, она вряд ли сумеет затмить твоего отца. Если только тот еще больше не превратился в забитое ничтожество. — И ты хочешь поселить их в гареме? — сложив руки за спиной, Сьер сжал кулаки. Отчего-то его задело, что император назвал Хейста «ничтожеством». — Сагу-то понятно, она твоя наложница, но её ребёнок… Разве он может быть в гареме, если не твой? — Грид — омега, и никакого вреда не будет, если он останется с матерью. Он не будет считаться принцем, но как мой подопечный будет являться весьма выгодной кандидатурой для брака. Я решил, что оставлю выбор за Сагой. Поселиться в моём гареме или в поместье, которое я ей выделю — её выбор. Сьер на это лишь фыркнул. Оба варианта на самом деле не так плохи. В гареме Сага долго не проживёт. Либо Аста, либо кто-то еще попытается указать эггрундке на её место. А в своём поместье Сага будет далеко, чтобы мозолить глаза и действовать на нервы Сьеру.***
— Он мало, чем похож на Лъёлса, — не переставая пристально разглядывать ребёнка почти года отроду, выдал Рагнар. — У твоего брата были золотисто-рыжие волосы, а не… — Так уж важен цвет волос? — пожал плечами Хейст, вдевая в уши длинные серьги в виде лилий в розовом золоте, инкрустированные морганитами. — Или обижаешься, что я не дал ребёнку твоё имя? Так ведь ты сам предложил дать ему это имя. Или уже забыл? Отец нахмурился, фыркнул. Удивительно, но после рождения ребёнка, Хейсту больше не снился его младший брат. Даже в тех снах, где он был дома, Лъёлс больше не появлялся, а на все вопросы Рагнар лишь загадочно улыбался. — Для царя своего готовишься? — с отвращением поморщился альфа, придирчиво разглядывая сына. — Как шлюха, ждущая своего самого щедрого клиента. — Благодарю за ценное замечание, отец, — усмехнувшись, омега повернулся к двери и кликнул слуг. Фёлсом первым влетел, подгоняя остальных. Они должны были помочь облачиться в одежды, привести в порядок волосы, а заодно приодеть Лъёлса, который не любил носить одежду. Дай ему волю и он бы целыми днями был лишь в одних пелёнках, да свободных рубахах на голое тело. Беренгар вернулся во дворец еще утром, но пожелал сначала отдохнуть, а потом только изъявил желание встретиться со своим гаремом. Сегодня же должен был состояться пир по случаю победы и возвращения Повелителя. Хейст пока не решил, как ему себя вести при Гаре. Стоит ли продолжать строить из себя испуганного и сломленного, или можно немного расслабиться? По ситуации посмотрит. Сейчас, самое главное начать претворять в жизнь еще одну стадию своего плана. Все должны поверить, что Хейст любит Беренгара. В конце концов, зерно этого слуха уже было пущено. Омега нарочно часто спрашивал Гамаля о том, не было ли вестей от императора. Даже при Фёлсоме, держа на руках Лъёлса, шептал, что ребёнок похож на своего отца-альфу. Пусть думают, что он сошел с ума. Пусть считают его сломленным дураком, влюбившимся в тирана и мучителя, который смешал его с грязью. Зато никто потом никогда не посмеет обвинить его хоть в чем-то, если с Беренгаром что-то случится. По крайней мере, так должно было быть в идеале.***
Чувствуя себя отдохнувшим и посвежевшим после крепкого сна и хаммама, Беренгар вошел в общий зал гарема, где никого из обычных наложников и наложниц не было. Лишь члены его семьи, которые с радостью приветствовали его. — Мы рады, что вы вернулись к нам в целости и сохранности, Повелитель, — искренне улыбнулся Гамаль, который стоял первым в шеренге. Несмотря на свой возраст в сорок два года, он всё еще был красив и статен. И тёмно-синее парчовое одеяние, состоящее из шальвар, короткой туники и короткого кафтана, украшенное богатой золотой вышивкой, лишь подчеркивало это. Иссиня-черные волосы, до сих пор лишенные седины, были собраны в высокую прическу. Украшения были подобраны так, чтобы они могли сочетаться с кианитовым ожерельем. — По-другому и быть не могло, — расцеловав руки Севиляна, Гар коснулся губами его щеки. Перевёл взгляд на Арама, который тоже был здесь. — Как же ты вырос. Еще немного, и ты скоро затмишь красотой своего отца-омегу. — Сомневаюсь, что в мире существует человек, который бы хоть немного был схож красотой с нашим Севиляном, — искренне ответил юноша. Как и его отец-омега он был одет в шальвары, тунику и кафтан, но не тёмно-синего, а небесно-голубого оттенка. — Мы скучали по вам, Повелитель. — Надеюсь, что по своему мужу ты тоже скучал. Я в нём не ошибся. Сьерстакт достойный человек. Достойный, чтобы быть мужем моему сыну-принцу и быть моим Бекчи. Сказано это было не просто так. Гару было интересно увидеть реакцию Хейста. Если тот не потерял себя окончательно, то должен хоть как-то отреагировать на эти слова. Но солсетурин лишь украдкой посмотрел на императора, чем вызвал недовольство последнего. Быстрое и небрежное приветствие Асты и её детей, принца Аскера и принцессы Мехри, и вот, Беренгар наконец-то стоит перед своим бывшим Великим Визирем, перед своим мечом. Хейст стал выглядеть лучше с момента их последней встречи. Видно, что он хорошо питается и отдыхает. Так что длинная в пол туника насыщенного винного оттенка с вышивкой в виде змей, прячущихся в лилиях из блекло-розовых нитей, разрезами по бокам до самой талии и черными штанами, обтягивающими ноги, подчеркивали ставшие мягкими бёдра. Широкий кушак, повязанный на талии, визуально делал её тоньше. Багровые волосы с лёгкой проседью были расчесаны, схвачены по бокам и скреплены сзади заколкой в форме головы гадюки из розового золота, инкрустированной рубинами, морганитами и черными турмалинами шерл. — Хоть одеться соизволил нормально, — едко заметил Гар, с минуту буравя взглядом фаворита, который стоял, покорно склонив голову. — Повелитель, — Хейст всё же выпрямился, поджал губы. В следующее мгновение от стен общего зала гарема эхом отразился звонкий звук пощечины. Хаки напряглись, рабы замерли в изумлении, а члены императорской семьи изумлённо уставились на солсетурина. Даже маленький Лъёлс встрепенулся, извернулся на руках Фёлсома, огромными глазами наблюдая за происходящим. — Как только наглости хватило столько молчать? — зашипел Хейст, схватив удивлённого императора за грудки. — Неужели так сложно было, хоть строчку написать?! — Ужик? — пораженно прошептал Гар. С удивлением и удовольствием видел, как на лице омеги стремительно сменяют друг друга радость, обида, печаль и тревога. — Значит, ждал… Неужели беременность и роды тебя так сильно изменили? Ах да, все омеги берутся за ум, когда наконец-то исполняют своё единственное предназначение. Гамаль и Арам нахмурились, а Аста поджала губы. Она не понимала, почему муж снова уделяет куда больше внимания этому уродливому шлюху, чем ей, законной жене, достаточно молодой, чтобы родить еще детей. — Ждал… я ждал тебя, — уткнувшись лицом в грудь императора, прошептал Хейст. И это заставило Беренгара улыбнуться, обнять солсетурина и поцеловать его в макушку, никого не стесняясь. Омега в его руках вздрогнул, вжал голову в плечи. По его мнению, Хейст действительно радовался тому, что император вернулся живым. Ведь если бы он умер, то трон достался бы их с Гамалем сыну Шэхперу, а тот вряд ли бы стал терпеть во дворце остальных подстилок отца-альфы. Когда хочешь жить, то ко всему приспособишься. Даже будешь радоваться возвращению своего альфы, когда от его жизни зависит твоя собственная. — А это… Лъёлс? — отстранившись от Хейста, Гар обратил внимание на маленького бету на руках потупившего взгляд Фёлсома. Лъёлс склонил голову на бок, разглядывая в свою очередь императора. Пухлощекий мальчик, одетый в бежевую рубаху, тёмно-фиолетовые штаны и кафтанчик, расшитые золотой нитью, обладал светлым оттенком кожи, большими карими глазами и багровыми волосами. — Сыночек, маленький, — расплывшись в улыбке, Беренгар взял ребёнка на руки, прижал к себе. — Тяжеленький… Вырастет и будет сильнее и выносливее любого альфы. Хейст украдкой закатил глаза, но больше ничем не выдал своего отношения к этому воркованию. Гамаль и Арам удивлённо поглядывали на Беренгара, а Аста едва ли не пыхтела от злости, краснея. — Такой же красивый, как ты, — вновь повернувшись к Хейсту, император искренне улыбнулся. — Красивый?! — ахнула Аста, противно взвизгнув. Нервно рассмеялась. — Муж мой, при всём уважении к вам, я искренне не понимаю, как вы, любитель красивого, судя по вашему гарему, можете считать КРАСИВЫМ кого-то вроде него? — Аста! — рявкнул на неё Гар, передав вздрогнувшего Лъёлса Хейсту. — Следи за языком, если не хочешь его лишиться. Хейст, жду тебя на пиру. Поцеловав солсетурина и маленького бету в лоб, альфа покинул гарем. — Надо подготовиться к пиру, — усмехнувшись, Гамаль поспешил вернуться в свои покои. — Арам, поможешь мне организовать праздник в гареме? — А? Да, конечно, отец, — сжав кулаки, принц заспешил за родителем. Ему очень не понравилось то, что он видел. Нет, все шептались, что император испытывает чувства к своему бывшему Великому Визирю, но Арам не мог представить, что они настолько велики. Его сильно обижало то, что отец-альфа смел любить кого-то больше, чем его отца-омегу. — Ты… Ты! — не зная куда себя деть от злости, Аста сделала шаг в сторону Хейста. — Если госпожа гневается, то не лучше ли выместить свои эмоции на нашего ветреного Повелителя? — изобразив смирение, проговорил солсетурин. — Ты… Да как ты смеешь мне указывать, урод! — вне себя от гнева, королева замахнулась и отвесила мужчине пощечину. — Мама? — вздрогнула принцесса Мехри, вцепившись в материнскую юбку. — Госпожа, молю вас, успокойтесь, — встал между женщиной и Тархибом Фёлсом, низко поклонившись. — Вы пугаете принцессу и принцев. — Принца и принцессу, — поправила Аста, расправив плечи. Бросила испепеляющий взгляд на насупившегося Лъёлса. — А этот выродок — никто и ничто. Такой же бесправный раб, как и его уродливый отец. Только после этого королева соизволила удалиться, шурша юбкой. Мехри и Аскер поспевали за ней, стараясь помалкивать, чтобы лишний раз не гневить мать. — Господин? — Фёл встревожено посмотрел на Хейста и был готов поклясться, что увидел в глазах хозяина зловещие смешинки, отчего по спине евнуха пробежали мурашки. — Нужно подготовиться к пиру, — только и сказал солсетурин, передавая рабу Лъёлса.***
Повара в Гуруре трудились, не покладая рук, стараясь наготовить как можно больше всего вкусного не только для пира в тронном зале, но и для гарема. Этой ночью никто не будет спать! Наложники и наложницы по обыкновению нарядились в лучшие свои наряды, пели, танцевали, смеялись и вкушали различные яства, судача. Несмотря на праздник, Аста была мрачна. Постукивая пальцами по резному подлокотнику кресла, она старалась не думать о произошедшем ранее в общем зале гарема. И всё же, искренне не понимала, почему император мало того, что слишком много внимания уделял уродливому и старому солсетурину, так еще и был с ним так добр и нежен, будто бы действительно любил? Неужели всё это из-за рождения ребёнка? Да даже если и так, то Лъёлс всего лишь бета, которым по природе своей велено быть слабыми, ведомыми и не интересоваться ничем, кроме книг, веры и естественных наук! Чем этот маленький ублюдок лучше и ценнее, чем её, Асты, Аскер? Тряхнув головой, позволяя алым волосам рассыпаться по плечам, женщина сделала над собой усилие и улыбнулась нескольким наложницам, которые с восхищением похвалили её наряд. Парчовое платье с алыми розами, с узкими рукавами, овальным скромным вырезом и пышной многослойной юбкой со шлейфом, так отличалось от тех скромных нарядов, которые всегда предпочитала королева. Аста специально нарядилась, чтобы присутствовать на пиру в тронном зале. Хотела, чтобы все видели её, ту, которая бы стала императрицей, если бы не наличие младшего мужа у императора. Увы, рядом с собой Беренгар пожелал видеть только Гамаля и Хейста, а жене велел проследить за порядком в гареме. Он просто решил ей отомстить за те слова, что были сказаны сгоряча, но которые имели силу правды! И это злило Асту, заставляло еще сильнее ненавидеть Севиляна и Тархиба. «Если бы они умерли вместе со своими ублюдками, то муж больше бы обращал внимания на меня и наших детей», — про себя думала королева. Уже было потянулась за чашей с виноградным шербетом, как в гарем заявился Рахим-орталама, ведя за собой молодую женщину с ребёном четырёх лет. — Госпожа, — главный евнух гарема поклонился Асте, но даже не вздрогнул от вида её перекошенного гневом лица. — Повелитель пожелал разместить эту женщину с ребёнком в гареме. — Орталама, моего мужа случайно на войне не контузило? — нервно рассмеявшись, королева сжала подлокотники, разглядывая новоприбывшую соперницу. — Как он вообще додумался привезти в дом эту суку с чужим приплодом?! — Прошу вас, госпожа, успокойтесь. Сага-Метреси должна быть поселена в покоях фаворитки. Девушка в положении, и… — Метреси?! — вскочив с кресла, Аста едва не задохнулась от возмущения. А эггрундка, словно всё понимая, лишь усмехнулась и демонстративно положила руку на едва заметный живот. — Госпожа, прошу вас, не совершайте глупостей, — холодно посоветовал Рахим, которому по большому счету было всё равно на гнев королевы. На самом же деле ему было плевать на чувства всех обитателей гарема. Главное, это угождать Бекчи и Повелителю, да получать хорошее жалование за свою работу и попорченные нервы. — Метреси с сыном устали с дороги. Они бы с радостью посетили хаммам, поели и легли отдыхать. — Сам отведёшь и всё покажешь этой суке, — процедила сквозь зубы Аста, бессильно опустившись в кресло. — И пусть теперь спит особенно чутко, потому что отныне ей не видать житья. Рахим лишь кивнул, жестом велел Саге с ребёнком следовать за ним. Брюнетка громко хмыкнула, с гордо поднятой головой проследовала за главным евнухом. Проклиная Эггрунд и мужа, Аста теперь ломала голову над тем, как бы избавиться от нежелательной соперницы с приплодом.***
Пир в тронном зале был пышным и шумным. Столы ломились от всевозможных яств и выпивки. Сам же император восседал во главе огромного стола из красного дерева. Гамаль сидел справа, облаченный в роскошные синие парчовые одежды, расшитые золотыми лозами и виноградными листьями, состоящие из туники, шальвар и кафтана с пышным низом, который напоминал юбку. Голову покрывала полупрозрачная вуаль, а вот лицо масмавиец даже и не думал прятать, иначе неудобно было есть и пить. Слева от Беренгара сидели плечом к плечу Хейст и Сьерстакт. На первом были тёмно-лиловые туника, шальвары и короткий кафтан с короткими широкими рукавами, украшенные серебряной вышивкой с изображением плодов граната. В отличие от Гамаля, Хейст решил обойтись без вуали. Его лицо и так видели все кому не лень до падения и становления Тархибом, так что не было необходимости его прятать теперь. Что до Сьера, то он был одет в строгие черно-красные одеяния, которые подчеркивали его телосложение. С войны он вернулся еще больше раздавшимся в плечах, с еще больше нарощенной мускулатурой и с жестокостью во взгляде. Первым делом Хейст обратил внимание на напряженную фигуру сына и плотно сжатую челюсть, потом на горящий злобой и ненавистью взгляд, и только в последнюю очередь заметил шрам над правым глазом на лбу. Последнее было совсем незначительным, а всё остальное давало понять, что на войне что-то произошло. И связано это, судя по всему, с Беренгаром. — Я рад, что ты вернулся, — наклонившись к Сьеру, Хейст коснулся его плеча и быстро шепнул на ухо. — Зайдёшь ко мне утром. — Я тоже рад, что тебя до сих пор не отравили, — буркнул альфа, отодвинувшись. Солсетурин вопросительно посмотрел на него. За время пира успел заметить, что Сьер с опаской поглядывает на вино в своей чаше, и начинает пить лишь после того, как тот, кому налили из того же кувшина, что и ему, выпьет. Это было странным и давало повод задуматься. Взгляд Хейста переместился к Беренгару, который, оказывается, всё это время смотрел на него с улыбкой. — Радует, что ты больше так не вздрагиваешь от меня, — сказал альфа, накрыв руку омеги своей и крепко сжав. — Хейст, я не хочу, чтобы ты меня боялся. Это лишнее. — Я не боюсь, вас, Повелитель, — тихо возразил солсетурин. И правдоподобно вздрогнул, отшатнувшись, когда Гар протянул руку к его лицу. — Боишься, — с сожалением заметил император, но не перестал сжимать руку Хейста. Гамаль наблюдал за ними, допивая третью чашу с крепким вином. Его явно забавляло происходящее между Беренгаром и Хейстом. Но Гамаль был не единственным, кому были интересны отношения Повелителя и бывшего Великого Визиря. Добрая треть сидящих за столом альф и бет украдкой или откровенно косились в их сторону, перешептываясь. Некоторые до сих пор не верили, что гарем и все прочие наказания способны хоть немного исправить Императорского Змея. Пир затянулся практически до самого утра, но Беренгар изъявил желание уйти раньше. Пожелав пирующим хорошо провести время, а Сьеру и Гамалю — доброй ночи, император велел Хейсту сопроводить его до покоев. Золотые парчовые одежды, украшенные на спине ощерившейся пастью льва, подчеркивали статную и мощную фигуру воина-правителя, который гордо и величественно нёс себя даже после пира. Хейст следовал за ним, не смея заговорить первым. Один неверный шаг, неверный жест или слово, и его игра закончится. Едва они вошли в императорские покои, как Гар прижал Хейста к себе, впился в его губы требовательным поцелуем. Старательно изображая напряжение и скованность, омега стал отвечать на поцелуй. Альфа должен верить, что его всё еще боятся. Должен верить, что омега перед ним — сломлен, лишь тень от того Змея, каким он когда-то был. Должен верить… Должен! Неожиданно разорвав поцелуй, Беренгар пристально посмотрел в глаза Хейсту. Погладил по щеке, проходясь большим пальцем по шраму на левой щеке. — Мне жаль, что до этого дошло, — неожиданно сказал альфа. — Но омега никогда не должен быть равным альфе, иначе он совершает глупости, за которые следуют наказания. — Гар? — изобразив удивление, хотя внутри всё на самом деле закипало от злости, Хейст прильнул к нему. — Я больше не хочу делать тебе больно, — заключив любовника в объятия, император поцеловал его в макушку. — И не хочу, чтобы ты боялся меня. Мы ведь теперь семья, Хейст. Я не хочу, чтобы наш сын рос и видел, как его родители ненавидят друг друга. «А война кому-то пошла на пользу», — про себя усмехнулся Хейст, но внешне ничем не выдал этого. — Знаешь, там, в Эггрунде, мне не хватало тебя, — взяв омегу за руку, Гар повёл его в спальню. — А Сьер, при всей своей схожести с тобой, всё же не способен тебя заменить полностью. «И чем же он тебе не угодил?» — хотелось спросить, но пришлось держать язык за зубами. — Хейст, — остановившись возле тахты, Гар стал покрывать поцелуями лицо Хейста, раздевая его. — Моя Осень, мой Ужик, мой сломанный меч, который я никогда не выброшу. — Меч можно переплавить и отлить заново, — не противясь, прошептал солсетурин. — Не тогда, когда в нём больше нет надобности, — прикусив ухо омеги, выдохнул Беренгар. Толкнул его к постели, заставляя лечь на спину. Быстро избавился от собственной одежды и навис сверху. Увлеченный изучением тела Хейста, Гар не заметил, как кровожадно сверкнули кроваво-карие глаза.