Жестокие игры

      Под присмотром миротворцев направляемся к Дому правосудия, где нам дадут попрощаться с родными. Меня отводят в комнату и оставляют одну. Никогда не встречала такой роскоши: лапы утопают в мягких коврах, диван и кресла обиты бархатом. Я знаю, что это бархат, у мамы есть платье с воротником из такой ткани. Когда я сажусь на диван, то не могу удержаться, чтобы не погладить его. Мягкий ворс действует успокаивающе. Нельзя позволить себе раскиснуть, нельзя выйти отсюда с опухшими глазами и натертым носом. Плачем делу не поможешь. А на вокзале повсюду будут камеры.       Первыми ко мне впускают сестру и маму. Мы сидим на диване обнявшись все втроем, некоторое время молчим. Но опомнившись, начинаю объяснять, что им теперь делать. Настрого запрещаю Виллу брать тессеры, иначе ее имя внесут еще раз. Я знаю, что Джек не оставит их и всячески будет помогать. Он будет приносить им ягоды и фрукты, а Виллу будет их продавать. Еще я даю наставление маме, по поводу того, что она может изготавливать лекарства из трав, которые принесет Джек, все-таки она из семьи аптекарей. Рассказываю, где добывать дрова и уголь для печки, как торговать, чтобы не обманули, прошу Виллу не бросать школу. Затем беру маму за лапу и твердо смотрю ей в глаза. – Послушай. Послушай меня внимательно!       Мама кивает, встревоженная моей настойчивостью. Она догадывается, о чем пойдет речь. – Не смей замыкаться в себе, слышишь. – говорю я. – Я не буду. – Не имеешь права, как после смерти папы. Меня больше не будет, что бы ты там не чувствовала, ты должна быть с ней, ясно! – мой голос предательски вздрагивает. Вижу в глазах мамы подступающие слезы. – Не плач. – обнимаю ее, сдерживаясь при этом, чтобы самой не расплакаться.       К нам присоединяется Виллу. – Постарайся победить. – говорит Виллу, шмыгая носом. – Ты быстрая и смелая. Умеешь стрелять из лука.       Да, я умею стрелять, но не в зверей. Но этого мало для победы. Остальные трибуты, из богатых дистриктов, где победа считается огромной честью, тренируются всю жизнь. Профи. Они настоящие машины для убийства. Я им не ровня.       В дверях появляется миротворец – время вышло. Мы до боли стискиваем друг друга в объятиях, а я все повторяю: «Я люблю вас. Я люблю вас обеих». В конце концов миротворец выдворяет их за дверь. Теплю надежду, что наша встреча была не последней…       А следующего гостя я точно не ожидала увидеть. Уверенным шагом ко мне зашла Скай. Она не плачет и не отводит глаз, но в ее голосе слышится странная настойчивость. – На арену разрешают брать с собой одну вещь из своего дистрикта. Что-то, напоминающее о доме. Ты не могла бы надеть вот это?       Она протягивает мне лапу, а в ней лежит брошь – та, что сегодня украшала ее платье. Тогда я не рассмотрела ее как следует, теперь вижу: на ней маленькая летящая птица. – Твою брошь? – удивляюсь я. Вот уж не думала брать с собой что-то на память. – Я приколю ее тебе, ладно? – Не дожидаясь ответа, Скай подходит ближе и прикрепляет брошь к моему платью. – Пожалуйста, не снимай ее на арене, Джуди. Обещаешь? – Да. – отвечаю я.       На прощанье мы крепко обнимаемся. Может, Скай в самом деле всегда была моей настоящей подругой?       И последним попрощаться приходит Джек. И пусть мы никогда не испытывали друг к другу романтических чувств, но когда он протягивает лапы, я, не раздумывая, бросаюсь к нему в объятия. Мне все так знакомо в нем – его движения, запах леса. – Раздобудь лук. С ним у тебя больше шансов. – советует друг. – Там не всегда бывают луки. – отвечаю я разрывая объятия.       Мне вспомнилось, как в один год трибутам дали только жуткие булавы с шипами, которыми те забивали друг друга насмерть.       А самое страшное и противное, это когда звери, в частности хищники используют свои клыки и перегрызают глотку. Словно они первобытные звери, которых эволюция прошла стороной. – Если не будет сделай. – настаивает на своем Джек.       Я несколько раз пыталась изготовить лук по образцу отцовых, ничего путного не выходило. Не так это просто, как кажется. Даже отцу случалось портить заготовку. – Может, там и деревьев не будет. – говорю я.       Как-то раз всех забросили в местность, где были сплошь только валуны и низкий уродливый кустарник. Тот год мне особенно не понравился. Многие погибли от природных условий. – Деревья есть почти всегда. – возражает он. – Никому ведь не интересно смотреть, когда половина участников умирает просто от холода.       Это верно. В один из сезонов мы видели, как игроки ночами замерзали насмерть. Их почти нельзя было разглядеть, так они съеживались, и ни одного деревца кругом, чтобы развести костер или хотя бы зажечь факел. В Зверополисе посчитали, что такая смерть, без битв и без крови, не слишком захватывающее зрелище, и с тех пор деревья обычно бывали. – Да, почти всегда есть. – соглашаюсь я. – Ты умеешь стрелять. У тебя больше шансов. – Но не в зверей! – Выбора у тебя не будет. Либо ты, либо тебя. – мрачно констатирует Джек.       Я это прекрасно понимаю. На арене своя шкура всегда важнее, хотя иногда трибуты создают группу, как правило это самые сильные. Группа состоит из нескольких зверей, они вместе убивают всех остальных, и когда в выживших остаются только они, то начинают сражаться друг с другом. Самый сильный конечно же побеждает. Но я одиночка, мне не нужны союзники. Я сама по себе, так было всегда, кроме случая с Джеком. Главное попытаться выжить, ради Виллу. Я обещала.       Миротворцы возвращаются слишком скоро, Джек просит еще подождать, но они все равно его уводят, и мне становится страшно. – Джек, не дай им умереть от голода! – шепчу я последний раз обнимая своего друга. Может это и в самом деле последний раз, когда мы видим друг друга… – Не дам! Ты же знаешь! Джуди, помни, что я…       Но Джек не успевает договорить, миротворцы силой оттаскивают его от меня и выводят. Дверь захлопываются, а я так и не поняла, что друг пытался мне сказать.        После прощаний с близкими нас отвозят на станцию. Никогда раньше не ездила на машине. В Малых норках все ходят пешком.       Хорошо, что я не плакала. Вся платформа кишит репортерами, их похожие на насекомых камеры направлены прямо мне в морду. Впрочем, я привыкла скрывать свои чувства. И сейчас мне это тоже удается. Мой взгляд падает на экран, где в прямом эфире показывают наш отъезд, и я с удовольствием отмечаю, что вид у меня почти скучающий.       Через некоторое время мы уже стоим в дверях вагона под жадными объективами телекамер, потом нам разрешают пройти внутрь, и двери милостиво закрываются. Поезд трогается. Мы несемся так быстро, что у меня дух захватывает. Я ведь никогда раньше не ездила на поезде. Перемещения между дистриктами запрещены, кроме особо оговоренных случаев. Для нашего дистрикта особый случай – транспортировка угля. Но что такое обычный товарняк по сравнению с зверополийским экспрессом, у которого скорость – двести пятьдесят миль в час? Зверополиса мы доберемся меньше чем за сутки.       Поезд, предназначенный для трибутов, даже еще роскошнее, чем комната в Доме правосудия. Нам выделяют по отдельному купе, к которому примыкают гардеробная, туалет и душ с горячей и холодной водой. В домах у нас горячей воды нет. Приходилось греть.       В шкафу нахожу красивую одежду. Фру Фру говорит, я могу надеть все что захочу. Когда сопровождающая покинула мое купе я решаюсь принять душ. Никогда раньше не принимала душ. Это как стоять под теплым летним дождем. После душа насухо вытираюсь и надеваю клетчатую рубашку и штаны.       Вспоминаю о золотой броши Скай. Достаю ее и рассматриваю внимательно. Кажется, кто-то сделал сначала маленькую золотую птичку, а уж после прикрепил ее к кольцу. Птица касается кольца только самыми кончиками крыльев. Внезапно я узнаю ее – это ведь сойка-пересмешница!       Забавные птицы – сойки-пересмешницы, зато Зверополису они точно бельмо на глазу. Когда восстали дистрикты, для борьбы с ними в Зверополисе вывели генетически измененных птиц. Их называют перерождениями или просто переродками. Одним из видов были сойки-говоруны, обладавшие способностью запоминать и воспроизводить речь. Птиц доставляли в места, где скрывались враги Зверополиса, там они слушали разговоры, а потом, повинуясь инстинкту, возвращались в специальные центры, оснащенные звукозаписывающей аппаратурой. Сначала повстанцы недоумевали, как в Зверополисе становится известным то, о чем они тайно говорили между собою, ну а когда поняли, такие басни стали сочинять, что в конце концов зверополийцы сами в дураках и остались. Центры позакрывались, а птицы должны были сами постепенно исчезнуть – все говоруны были самцами.       Должны были, однако не исчезли. Вместо этого они спарились с самками пересмешников и так получился новый вид птиц. Потомство не может четко выговаривать слова, зато прекрасно подражает другим птицам и голосам зверей – от детского писка до могучего баса. А главное, сойки-пересмешницы умеют петь. И не какие-нибудь простенькие мелодии, а целые песни от начала до конца со многими куплетами – надо только не полениться вначале спеть самому, и птицам должен понравиться твой голос.       Фру Фру приходит, чтобы отвести меня на ужин. Я иду вслед за ней по узкому качающемуся коридору в столовую, отделанную полированными панелями. Посуда не из пластика – изящная и хрупкая. Ник уже ждет нас за столом, рядом с ним – пустой стул. – Где Буйволсон? – интересуется бурозубка. – В последний раз, когда я его видел, он собирался пойти вздремнуть. – отвечает Ник. – Пойду поищу его. – говорит Фру Фру и покидает нас. А мы приступили к ужину.       Ужин состоит из нескольких блюд, и подают их не все сразу, а по очереди. Густой морковный суп, салат, картофельное пюре, сыр, фрукты, шоколадный торт. Никогда не видела столько изобилия еды. Поэтому мне захотелось распробовать все. Тем более нужно набрать пару фунтов до игр. Ник, как и я решил то же насладиться трапезой, раз нам предоставлена такая роскошь, в последние дни жизни.       Едим мы в полнейшей тишине. Не знаю, о чем можно поговорить с ним, да и стоит ли вообще. Мы все же соперники. Да и собеседник из меня тот еще, не умею я общаться. Моя семья и Джек исключение, с ними я могу говорить, о чем угодно. А вот с незнакомцами мне сложно завязывать беседы.       В конце ужина заявился Буйволсон. – Я пропустил ужин? – интересуется он заплетающимся языком. Затем шатающейся походкой подходит к бару, достает оттуда бутылку и вновь покидает столовую. – Все-таки он странный зверь. – сама не заметила, как это вылетело из моего рта. – Думаю, победители все такие. – отвечает Ник.       Снова наступила тишина. Как же сложно находиться рядом с ним. В голове так и крутятся слова благодарности за ту корзину, но язык не поворачивается произнести их сейчас. Возможно, он уже забыл о том инциденте, а я как дура буду выглядеть, если скажу сейчас спасибо. Или я просто крольчиха трусиха. –Надеюсь, что нам не придется быть причастным к смерти друг друга. Но если так сложится, то убей меня без колебаний. – неожиданно произносит Ник. От его слов я чуть не давлюсь чаем.       Перевариваю сказанное им, и пытаюсь подобрать слова, чтобы на это ответить, а Николас тем временем спокойно встает из-за стола и покидает столовую. Что только что было? К чему это было сказано?       Через четверть часа мы отправляемся смотреть жатвы всех дистриктов. По телевизору показывают все церемонии, называют имена; иногда выходят добровольцы. Мы внимательно разглядываем наших будущих соперников. Некоторые сразу врезаются в память. Юноша ласка из Дистрикта-2 чуть из кожи не выпрыгнул, когда спросили добровольцев. Девочка лиса, с прилизанной шерстью из Пятого дистрикта. Но более всех запоминается девочка из Дистрикта-11, не высокая, стройная антилопа, со светлой челкой, и карими глазами. Эта ее первая жатва и как оказалось скорее всего будет последней. Мне она напомнила Виллу. Когда она поднимается на сцену и ведущий задает вопрос о добровольцах, слышен лишь вой ветра среди ветхих построек за ее спиной. Нет никого, кто бы встал на ее место.       Последним показывают Дистрикт-12. Вот называют имя Виллу, вот выбегаю я и отталкиваю ее назад. В моем крике отчаяние, словно боюсь, что меня не услышат и все равно заберут Виллу. Я вижу, как Джек оттаскивает сестру, и я взбираюсь на сцену. Потом – молчание. Тихий прощальный жест. Комментаторы, похоже, в затруднении. Один из них замечает, что Дистрикт-12 всегда был чересчур консервативен, но в местных традициях есть свой шарм. Тут, как по заказу, со сцены падает Буйволсон, и из динамиков раздается дружный хохот. Наше с Ником рукопожатие. Потом играет гимн, и программа заканчивается. – Вашему ментору следовало бы научиться вести себя на официальных церемониях. Особенно когда их показывают по телевизору. – вставляет слово Фру Фру, морща маленький носик.       Ник неожиданно смеется. – Да он пьяный был. Каждый год напивается. – Каждый день. – уточняю я и тоже не удерживаюсь от улыбки. – Вот как! – шипит она. – Странно, что вы находите это забавным. Ментор, как вам должно быть известно, – единственная ниточка, связывающая игроков с внешним миром. Тот, кто дает советы, находит спонсоров и организует вручение подарков. От Буйволсона может зависеть, выживете вы или умрете!       Я согласно киваю и отправляюсь к себе. Когда прихожу в купе, поезд останавливается у платформы для заправки. Мне было душно, решив проветрить помещение, я подошла к окну намереваясь открыть его, но так и замерла с приподнятой лапой. Моему взору представилось поле с одуванчиками. Я тут же вспомнила тот момент около школы. И как благодаря той помощи Ника, я смогла найти выход как спасти семью.       Тот стакан с земляникой напомнил мне о наших вылазках в лес с папой. И тогда мне пришла в голову мысль, что я могла бы собирать ягоды и фрукты, которые растут в лесу и продавать. В лес никто не ходит, а цены в магазине высокие для жителей Малых норок. А кушать хочется ведь всем. Таков и был мой план. На следующий день я так и поступила. В школе не было занятий, поэтому с самого утра я отправилась на Луговину. Было страшно, ведь в лес я отправляюсь одна первый раз. До этого я бывала там только с отцом. С трудом, но я нашла ту самую поляну. Она была вся усыпана сочной, красной ягодой. Набрав целое ведро земляники, я отправилась на поиски плодовых деревьев. Здесь в лесу росли яблони, груши, вишня, малина и дубовые деревья.       По мимо этого я так же выискивала различные травы, которые могли бы пригодится маме. Я помню ее книгу с лекарственными растениями, которые они вели с папой. К обеду нагруженная добытым, я направилась в Котел, где и заработала свои первые хоть и небольшие деньги. Тогда первый раз мне одной было страшно идти, но звери помнили и уважали моего отца, и меня приняли.       Так лес стал нашим спасителем, и с каждым днем я все смелее вступала в его зеленые объятия. Еще я стала ходить со своим товаром к домам богатых горожан. Тут тоже свои хитрости. Какие-то я помнила из разговоров с отцом, чему-то научилась сама. Например, швея любит вишню, а отец Ника с удовольствием скупал яблоки и груши. Глава миротворцев любил полакомиться орехами, а мэр земляникой.        Нам больше не приходилось голодать. И жизнь начала потихоньку налаживаться. Постепенно мама вернулась к жизни. Она начала убираться и готовить; делала соленья на зиму. Потом к ней стали приходить звери за лекарствами. Платили деньгами или давали что-нибудь в обмен. Между мной и мамой больше не было доверия. Виллу простила ее, а я нет.       Я стою и смотрю в окно. И снова в моей голове выскакивает вопрос, почему тогда Ник, помог мне? Потому что он добрый? Здесь я могу с точностью сказать, что да, у Ника доброе сердце. И я видела не раз подтверждение этому. Скорее всего по этой причине он тогда помог мне. Николас просто добрый зверь. Таких редко встретишь в наше время.       Последний раз взглянула на одуванчики, открыла окно и отошла. Интересно что сейчас делают мама и Виллу? К ужину мы оставляли тушеные овощи и землянику. Смогли ли они поесть? Или все так и осталось нетронутым? Наверняка они смотрели повтор Жатвы по нашему старенькому телевизору. Плакали. Держится ли мама? Хотя бы ради Виллу. Неужели опять отстранится от всего мира, взвалив его тяжесть на хрупкие плечи сестры?       От воспоминаний о доме становится тоскливо. Поэтому что бы не раскиснуть окончательно я собираюсь спать. В шкафу точно есть ночные сорочки, но я так вымоталась за сегодня, что ложусь в одежде. Под мирное покачивание поезда я проваливаюсь в царство Морфея.       Меня будит стук в дверь, сквозь оконные занавески уже просачивается серый свет. Я слышу голос Фру Фру: «Подъем, подъем! Нас ждет важный-преважный день!» Интересно, что творится в голове у этой бурозубки? Какие мысли занимают ее днем? Что ей снится по ночам? Трудно себе представить.       Кое как встаю с постели, ковыляю к шкафу и достаю первые попавшиеся вещи. Одеваю темно синие джинсы и белую кофту. Когда я вхожу в вагон-ресторан, мимо меня бормоча под нос ругательства, проскальзывает Фру Фру с чашкой кофе. Бого давится от смеха. Морда у него опухшая, глаза красные. Видимо страдает от похмелья. Ник с булочкой в лапе сидит рядом. Выглядит он слегка смущенным. – Давай садись! – машет мне Буйволсон, когда замечает меня.       Едва я опускаюсь на стул, передо мной возникает большой поднос. Сырники, овощной пудинг, кабачковая икра, рулеты. На льду стоит ваза с фруктами. Булочек в корзинке хватило бы нашей семье на целую неделю. В изящном стакане апельсиновый сок. Я так думаю, что апельсиновый. Апельсин я пробовала всего один раз, папа купил его на Новый год как подарок. А так в нашем лесу такое не растет. Чашка кофе. Мама обожает кофе, хотя мы редко могли его купить, а я не понимаю, что в нем хорошего; только горечь во рту. И в довершение – красивая чашка с чем-то коричневым, чего я никогда не пробовала. – Это горячий шоколад. – объясняет Ник. – Он вкусный.       Я пробую горячую густую жидкость на вкус, и по спине пробегают мурашки. Какими бы аппетитными ни выглядели другие кушанья, я забываю о них, пока не выпиваю все до капли. Потом запихиваю в себя все, что можно.       Когда мой живот уже чуть не лопается, я откидываюсь назад и молча смотрю на сотрапезников. Ник еще ест, отламывает кусочки булки и окунает их в горячий шоколад. Бого то же завтракает, не забывая при этом регулярно опрокидывать стакан с красным соком, разбавленным какой-то прозрачной жидкостью из бутылки. Пахнет спиртным. Я не была раньше знакома с ментором, однако часто встречала его в Котле, видела, как он горстями швырял деньги на прилавок, где продавали самогон.       Меня переполняет ненависть к Буйволсону. Неудивительно, что ребята из нашего дистрикта не побеждают. Конечно, мы вечно полуголодные и тощие, и тренировки у нас никакой. Однако были же и среди наших трибутов сильные, те, кто мог бороться. И кто тогда виноват, что нет спонсоров, как не ментор? Богачи охотно поддерживают тех, у кого есть шансы, – либо ставки делают, либо самолюбие хотят потешить, – а кому придет в голову вести переговоры с таким отребьем, как наш ментор? – Вы, значит, будете давать нам советы? – спрашиваю я Буйволсона, но тот игнорирует мой вопрос. – Передай пожалуйста джем. – указывает он на маленькую баночку. Я решила сыграть в его же игру. Игнорирую. – Очень смешно. – говорит он и его лапа тянется к баночке, но я хватаю нож и вонзаю его в стол перед банкой, едва не отрубая лапу Бого.       Буйволсон на секунду столбенеет, а затем говорит: – Надо же! Неужели в этот раз мне достались бойцы!       Я смеряю его злобным взглядом – Дам один совет: Постарайтесь выжить. – продолжает он. – А что бы это сделать нужно всем нравится. Когда игры в разгаре и тебе хочется есть, пить, или замерзаешь, твою судьбу могут решить лишний глоток воды или пара спичек. И все это можно получить от спонсоров. А что бы иметь спонсоров, им нужно понравится. Ты в этом плане пока не на высоте.       И я его в чем-то понимаю. Игры - не конкурс красоты, но замечено не раз: чем смазливее трибут, тем больше спонсоров ему достается. – Ладно. Предлагаю сделку: вы мне не мешаете пить, а я остаюсь достаточно трезвым, чтобы вам помогать. – бормочет Бого. – Только, чур, слушаться меня беспрекословно. – Идет. – соглашается Ник. – Вот и помогите. – вступаю в разговор я. – Когда мы попадем на арену, как лучше всего действовать у Рога изобилия, если… – Не все сразу. Через пару минут мы прибываем на станцию, и вас отдадут стилистам. Уверен, вам понравится далеко не все из того, что они будут делать. Что бы это ни было, не возражайте. – Но… – Никаких «но». Делайте, как вам говорят.       Буйволсон берет со стола бутылку и уходит. Как только закрывается дверь, становится темно. Внутри вагона еще можно что-то разглядеть, кое-где горит подсветка, а за окнами словно опять наступила ночь. Мы, видимо, въехали в туннель сквозь горы, отделяющие столицу от дистриктов. С востока Зверополис почти невозможно проникнуть иначе как через туннели. Из-за географического преимущества Зверополиса дистрикты и проиграли войну. Воздушным силам легче легкого было расстрелять повстанцев, когда те стали карабкаться по горам.       Николас и я молча стоим на месте, пока поезд мчится сквозь кромешную тьму. Туннелю, кажется, нет конца, и от мысли, сколько тонн скальной породы отделяет нас сейчас от неба, у меня сжимается сердце. Жутко и противно быть вот так замурованной в камень. На ум приходят шахты и мой отец, оказавшийся запертым внутри них, как в ловушке, без надежды увидеть солнце, навеки погребенный в их мраке.       Наконец поезд сбавляет ход, и вагон заливается светом. Как по команде, мы с Ником несемся к окну скорее увидеть то, что до сих пор видели лишь по телевизору, – всевластный Зверополис. Телекамеры ничуть не преувеличивали его великолепия. Скорее наоборот. Разве способно что-то передать такое величие и роскошь? Здания, уходящие в небо и сверкающие всеми цветами радуги. Блестящие машины, раскатывающие по широким мощеным улицам. Необычно одетые звери с удивительными прическами и раскрашенными мордами, звери, которым никогда не случалось пропускать обеда. Цвета кажутся ненастоящими – не бывает такого чистого розового, такого яркого зеленого, такого светлого желтого, что глазам больно смотреть.       Звери узнают поезд, перевозящий трибутов, и возбужденно тычут в нашу сторону. Я отступаю от окна, меня тошнит от того, как они воодушевляются, предвкушая зрелище нашей смерти. Ник, однако, остается на месте и даже машет лапой и улыбается зевакам до тех пор, пока поезд не заезжает на станцию и не скрывает нас от их глаз.       Ник видит, каким взглядом я на него смотрю, и пожимает плечами. – Кто знает? – отвечает лис на мой немой вопрос. – Среди них могут быть спонсоры.       А Ник не такой уж стеснительный, как казалось сперва. Наверно, у него такой план - отсрочить свою смерть, при помощи завлечения симпатии к своей персоне. Хитрый лис, нечего не скажешь. И тут меня посещает мыль, а сможет ли этот добрый лис, подаривший мне корзину, попытаться убить меня?