За любую цену

В аэропорту было холодно, и, на удивление, довольно тихо. Всё это было не под стать летнему времени, когда жара вынуждает тратить деньги на долгожданный отдых. И вряд ли есть ещё какая-то причина, кроме позорного бегства, которое решил попытать Тэхён. В ушах — шум самолётов, в голове — ни одной мысли. Он осматривается снова, подмечая мысленно, всего час — и он покинет родную страну, без какого-либо желания вернуться. Были решения проблемы — бесспорно. Но он либо не мог найти, либо не хотел искать, и особенного исключения как такового не было — не та ситуация. Тэхён — умный малый, и за долгое время научился как и выбираться из трудностей самостоятельно, так и принимать в крайней необходимости помощь. Принял — и успел пожалеть. Девиз — надо полагаться только на себя, но всему терпению приходит конец, а Тэхён просто хотел рискнуть и положить свою голову на чужое плечо, ладонь прижать к груди и разделить с кем-нибудь свои переживания. И почему-то всё вышло не так, как в типичных мелодрамах и красивых романах. Тэхён не любил ложь, а правда — ужасна. Он успеет всё осознать. Чуть позже. Решение проблемы, которое до какого-то момента казалось невыполнимым — единственное, что его сейчас волнует.  — Позвони ему, — тихо говорит ему мать, только что подъехавшая на инвалидном кресле. — Скоро вылет, ты не сможешь больше связаться с ним.  — Я отойду ненадолго. Тэхён бы не решился, если бы не надломленный голос матери и факт, что она права. Уходит, не попрощавшись. Чонгук не заслужил подобного отношения к себе, а Тэхёну стоило извиниться. Честно — плохо. Без Чимина, без Чонгука, без всего того, что он обрёл и так легко потерял. В голове проносятся годы дружбы с Паком, то короткое, пролетевшее со скоростью света время, проведённое с Чонгуком вместе. Искренняя улыбка; те тёплые объятья, что он ему дарил; и то его тихое «я люблю тебя». Открытость Чонгука; его большие, наполненные любовью глаза; душа, которой хотелось довериться. Всё? Он потеряет это, вот так просто? Знал Тэхён эти слова — тяжело обрести, а легко потерять. И знаком был с этой ситуацией не понаслышке, когда с мамой случилась трагедия — она потеряла возможность ходить, потеряла свободу и не могла вернуть её обратно до поры до времени. Но он никогда не думал, что параллельная ситуация может так застать его врасплох, честно — не думал. Чимин был для него маленьким миром, Чонгук смог стать для него «всем». Мысли о самых близких людях — маме, Чимине и Чонгуке делали сердцу так приятно, так хорошо, и сам он чувствовал себя удовлетворённым. Вся тревога казалась чем-то второстепенным и меркла на фоне тёплых, ярких, как летнее солнце чувств. Но даже в самый солнечный день ожидается дождь. Пару капель нависших туч хватило, чтобы смыть всё то хорошее и драгоценное, что у него было. И единственное решение — бежать в страну восходящего солнца, или где дождь стал повседневным явлением. Ради собственного благополучия. Тэхён набирает номер альфы, прикладывая к уху сотовый. Цифры, выученные наизусть — скоро они будут стёрты из его списка.  — Тэхён? — слышится хриплый, надорванный, но такой родной голос на том конце провода, что злит Кима только сильнее. Никаких чувств, никакой морали — он просто не сможет уйти. А он должен — иначе пожалеет. — Тэхён…  — Мистер Чон, — хрипит Тэхён. Мурашки по телу, и во рту так резко пересохло. На улице пасмурно, но Тэхёну нечем дышать. — Здравствуйте, — выдыхает альфа. — Как Вы?  — Плохо, Тэхён, — честно отвечает Чон. От чужой правды разрывается сердце. — Вышла неприятная ситуация, и я, и ты, и Чимин…  — Чимин. Как там Чимин?  — Не знаю, — вздыхает Чонгук на том конце провода. — Он убежал из дома после того, как ты ушёл. Мину позвонила и сказала, что он приехал к ней. Он сейчас спит.  — Рад, что он в порядке.  — Я виноват, Тэхён. Прости. Дальше — тишина. Чонгук ждал ответа, а Тэхён какого-то чуда, и слов на чужое прощение попросту не было. Хотелось сказать «всё хорошо, мистер Чон, Вы не виноваты», попытаться успокоить свои рвущиеся наружу эмоции, или пролепетать «виноваты не Вы один». Потому что Тэхён полюбил Чонгука. Но все эти слова, глупое признание стало таким бессмысленным, и Тэхён продолжает молчать. Тяжёлый вздох, прикрытые глаза от усталости и пролитых за ночь слёз, губу саднит. У Чимина была крепкая рука, и как бы он не пытался вложить в него все свои чувства, Ким понимал — этого мало. Он заслужил с ноги сразу, и не только по лицу, и не один раз. Он признавал свою вину, свой проигрыш, да и геолокация где-то на дне вполне его устраивала — привычно. Но саднящее чувство не исчезало даже так, признание ошибки и побег были просто ни к чему. Любовь к творчеству была здесь бессмысленна, и он выбрал самый простой, лишённый разнообразия способ. Он знает, что вернётся — иначе никак, но сейчас, именно сейчас ему хотелось бежать. И он не мог лишить себя возможности сказать это перед полётом:  — Я люблю Вас, Мистер Чон, — горько улыбается альфа. — Эти слова сейчас так глупо звучат, так по-дурацки, эгоистично… Простите меня за это. Простите за всё. И попытайтесь забыть меня, пожалуйста. Ради меня.  — Если только ради тебя. Чувства не поддавались контролю, и предательские непокорные слёзы всё же брызгают из глаз. Отдалённое «я тоже люблю тебя» слышится из динамика, когда он собирается сбросить. Любит. Любят — и Тэхён, и Чонгук. И знают это. А любовь послала их к чёрту. «Во Франции, должно быть, солнечно». И направляется в сторону самолёта, искать свой, солнечный путь.

***

Чонгук отходит от окна, как только Тэхён сбрасывает, бросая последний беглый взгляд на серое небо — точно под стать его настроению, и солнце не желало выглянуть, как грёбаное спасение, да вряд ли это как-то сможет помочь. Вообще, Чонгук был откровенным человеком и на чувства не был скуп, просто воспитывали его серьёзные люди, так и сейчас — слёз не было, как и желания сорвать с цепи собственные эмоции. Потому что понимал — виноват, свалить этот груз не на кого. Он чувствовал вину перед Тэхёном — подставил. Он чувствовал вину перед Чимином — предал. Он чувствовал вину перед самим собой — потому что не смог вовремя остановиться, потому что посмел влюбиться не в того человека. Он не забудет Тэхёна и познанные впервые чувства тоже, но ситуация сейчас — не в его пользу, и он, наверное, просто должен принять это, как должное. — Ты совсем не спала, — говорит тихо Чон своей бывшей жене, садится рядом с ней на диван гостиной и проводит по гладким волосам сына, что спал у женщины на коленях. — У тебя мешки под глазами. — Вот уж спасибо, — та усмехается, гладит спину сына успокаивающими движениями. У неё — синяки под глазами из-за отсутствия должного сна, у Чимина — опухшее лицо от вчерашних слёз. — Всё в порядке. Пусть поспит, — женщина замечает, как поник Чонгук, опустив вниз голову и нервно сжимая пальцы рук. Хотелось выть от безысходного состояния Чонгука и беззащитного Чимина. — Не вини себя, Чонгук. Ты, я уверена, впервые влюбился, и ты не должен винить себя. Чувства не подвластны нам.  — Я должен был что-то с этим сделать, — шепчет он себе под нос. — Я хотел, хотел остановиться, прекратить всякие встречи и общение с ним. Вряд ли это могло быть возможным — он близкий друг Чимина, но временной дистанции было бы достаточно. Ты знаешь меня. К хорошему быстро привыкаешь, для меня — попытка бросить заняла бы такой же промежуток времени. Наверное, хорошо бы за него подумав, я осознал, как же это было всё-таки глупо. Но он такой… Ладно, — альфа махнул рукой, решив ни себе, ни жене лишний раз не докучать — от тупого болезненного чувства того, как он скучает по Киму становилось тошно. Не к месту, не по его душу, а всё равно думалось только об этом, навязываясь, как вредная привычка.  — Я понимаю тебя, милый, — ласково зовёт она его, касаясь ладонью его колена. И никакого, совсем никакого подтекста — просто поддержка, которая и было сейчас излишней, всё равно ему необходима. — И ты знаешь это. Когда я полюбила Минхо — мы в этот же день впервые заговорили о разводе.  — Наконец-то, — слегка усмехается.  — Да, — Мину улыбается — Чонгук немного расслабился, и это её успокоило. — Помню, как нервничала. И через каждое слово прощения просила.  — Я пытался тебя тогда успокоить.  — Это было бессмысленно. Он только кивает, на душе становится немного легче. Ситуация казалась донельзя знакомой, и пусть вряд ли это сможет как-то помочь сейчас или в ближайшем будущем — отпустило, что один человек действительно понимал его, как никто другой. Чонгуку не хотелось плакать, как обливалась в своё время слезами бывшая жена — наверное, это единственный раз, когда та нарушила своё стабильное состояние спокойствия, и то постоянное «прости, но я не чувствую себя виноватой перед тобой». А ей незачем — они не любили друг друга, и даже тогдашнее замужество не должно было ей мешать кого-то любить. Чонгук, правда, искренне и честно был рад за неё, преграда была одна — в лице Чимина, но даже так он не запрещал ей встречаться с ним хоть иногда. Та сама не могла себе позволить — слишком грубо, как минимум, по отношению к самой себе. Она любила — и любила другого, но Чонгука она уважала, а сына уберегала от своей слабости и не могла пойти на измену только потому, что они оба идиоты. Идиоты, поигравшие в любовь заранее прогоревших отношений из-за решённых чужими людьми обстоятельств. Построенная на чистом уважении и привязанности к родному ребёнку любовь — всё было решено заранее. Друзей любят, но не так, как они смогли полюбить после. Но проблема продолжала существовать.  — Бессмысленно, — выдохнул устало Чон. — Но я рад, что ты счастлива.  — И я счастлива. Но счастье должны чувствовать оба, а Чимин… Я не знаю, Чонгук, прости. Ты знаешь, в чём дело. И узнай он это при других, более мягких обстоятельствах — ничего бы не изменилось. А тут всё так неожиданно, глупо, и с этой его навязчивостью дурных мыслей… Такой взрослый, — проводит она нежно по лицу сына. — И всё равно ребёнок.  — Я не хотел больше заводить отношения, времени, знаешь, как-то не было, — он усмехается. — И желания тоже. И, ладно я, этого всего можно было избежать, но ты… Ты не заслужила этого.  — Всё нормально. Я на это только вздыхаю, — слегка улыбается она. — Я понимаю его желание, чтобы родители были счастливы вместе, даже в таком взрослом возрасте. Он сам не понимает, что делает, просто подожди. Подожди, пока он влюбится сам. Оба улыбаются. То ли от осознания такой простой правды, то ли от одной мысли, что их сын наконец найдёт свою пару. Оба замечали это — Чимин сам выдавал себя. Враньё про отношения было, и Пак был слишком очевидным, чтобы не догадаться. Его одиночество — в этом вся причина его чувствительности?  — Тебе надо поспать, — снова говорит Чонгук, вставая со своего места. — Я отнесу его в комнату.  — Спасибо. Чонгук аккуратно поднимает сына с дивана, и, чёрт, это чувство, давящее на сердце — Чимин казался таким лёгким, беззащитным и уязвимым, душа сжимается от чужой невинности и податливости. Отёкшее от слёз лицо, ладони, отчаянные сжимающиеся в кулак. Он отворачивается — просто от бессилия и стыда даже смотреть на собственного ребёнка, которого он предал, с которым так жестоко поступил. И правда — взрослый, но всё равно продолжал быть пятнадцатилетним подростком, которому хочется больше любви. И ведь всё было, просто в своё время — полноценная семья, лучший друг, и состояние позволяло прочие шалости, и учился он хорошо. Но это всё кажется каким-то дешёвым, пустым, и Чонгук думает, правда ли он хорошо знает собственного сына, которого так любил? Аккуратно укладывает Чимина на кровать, но не уходит, сидит рядом, смотрит молящим о чём-то взглядом на альфу и шепчет: «Прости». Пустой звук, слова теряют свою значимость, проблема остаётся нерешённый. Потому Чонгук больше ничего не говорит, просто поворачивается спиной и думает о ему же непонятных вещах. Чимин слышал абсолютно всё. Он какое-то время молчит, не реагирует ни на слова отца, ни на его присутствие так близко, ни на тупую головную боль. Веки болезненно давили на глаза, а мысли на больную голову — он помнит всё, и вчерашняя истерика никак не повлияла на его способность здраво мыслить, но всего этого было слишком много, информация воспринималась трудно из-за неправдивости и отказа принимать вчерашний день. Мысленно он усмехается. С самого начала чёртового дня — всё по накатанной, и он готов был принять ситуации с омегой и профессором, но не ложь. Хотелось всё оправдать пятницей тринадцатого, но вчера была далеко не пятница и далеко не тринадцатое — тридцатое июня. Чимин запомнил этот день. Пак открывает глаза, встречается с обеспокоенным и тоскливым взглядом Чонгука. Чувств это никаких не вызывало. Он предал его.  — Ты не спал, — тихо говорит старший альфа. Но Чимин ничего не говорит в ответ, только поворачивается с бока на спину. Чонгук воспринимает это в знак подтверждения.  — Тебе надо принять лекарства, — говорит Чонгук куда-то в пустоту — на его слова не реагировали, он уверен, Чимин даже не слушал его. Он кивает сам себе — больше не положено. — Я сейчас принесу их тебе. Прими их, пожалуйста. Ты можешь не разговаривать со мной, но не губи своё здоровье, — мысленно коря себя за собственную слабость и одновременно понимая, что вряд ли сейчас получится нормальный разговор, он собирается уже уходить за привезёнными вчера из дома лекарствами, пока чужая рука не останавливает его. Лицо не отражало каких-то видимых эмоций, чего не скажешь о хватке — кожу стянуло, и Чон полностью игнорировал сильную хватку на себе, несмотря на ощутимую боль. Та была короткой — почти сразу же он отпустил отца.  — Ты переживаешь за меня сейчас, — хрипит после вчерашней истерики, голос немного сел и говорить ему давалось с трудом. Ни физическое, ни моральное состояния этого не позволяли, а Чимин не пытался что-то изменить. — Тогда, о чём ты думал в тот момент? Чонгук ничего не говорит, а Чимин не знает, что и думать, способен ли понять его мысли, принять к сведению что-то новое. Чужое выражение лица — вместо тысячи слов, и он только усмехается тихо вслух, бросает короткое «ясно» и поворачивается к окну.  — Тебе же не всё равно на меня, — говорит себе под нос Пак. — Или я просто хочу надеяться на это, пусть так. Просто ответь мне, пап, — сипит. Чонгука дёргает от его слов, оставляя после себя клеймо обиды, но вместе с тем Чимин был абсолютно спокоен, а голос и выражение лица лишены каких-либо эмоций. — Что ты хотел? Ты и Тэхён. Ты правда думал, что вы сможете быть вместе? — и снова поворачивается в сторону Чонгука. — Молчишь…  — Я любил его, Чимин, — резко говорит Чон. Не к месту, но честно — в какой-то момент стало просто всё равно, и скрывать это сейчас было бессмысленно. — Не нужно об этом сейчас. Это было глупо с моей стороны, я не знаю, какими мыслями тешил себя, как и то, что мешало мне остановиться, но я не могу решать за тебя. Я заслужил твою ненависть, ты можешь жить здесь, если в этом есть особая нужда. Но давай поговорим серьёзно. То время не вернуть, и я, и ты можем жалеть об этом сколько угодно, но, ты знаешь сам, оправдания не нужны. Я не прошу прощения за это. Я подвёл тебя, я подвёл его, но мои слова сейчас — это максимум, на что я способен в данный момент. Мне стыдно перед тобой, но Тэхён тут не причём. Пак смотрит, всматривается в глаза напротив и наконец находит — тупая усталость, становящаяся очевидной не только по угасающему огню в глазах, но и простых словах, через силу сказанные ему. Бледное осунувшееся от недостатка сна лицо, рана от вчерашнего удара только ухудшали видимость его состояния. А Чимин не испытывал ничего, как и простой от ответа удовлетворённости, так и не получив его. Оба не были в состоянии сказать что-то точно, будучи уже ни в чём не уверенными, но чувство облегчения от наконец познанной правды было — на данный момент этого было достаточно.  — Прости, что ударил тебя. Ты же знаешь…  — Знаю. Всё хорошо, — и улыбается.  — Тэхён улетел сегодня.  — Не стало легче от этого?  — Нет.  — Мне тоже. Чимин кивает — самому себе, что-то мысленно в голове подтверждая. С осознанием всей ситуации приходит чувство вины, не как от опрометчивой агрессии, как от игнорирования с его же стороны, и он даже не помнит, когда в последний раз разговаривал со своим родителем и лучшим другом лично, по душам. Полностью уйдя в свои мысли, он только сейчас понимает, какой незначительной и бредовой тяжестью он нагружал свою голову. Он ничего не знает, как и того, возможно, поговорив обо всём до этого, не закончилось бы всё таким же ударом в лицо. Вопрос был открыт, а время на поиски ответа давно закончилось, да и смысл искать его сейчас тоже не имело места. Чимин не попытался даже задуматься. Есть ли смысл ставить вопрос ребром, чтобы всё исправить? Чимин не знает. Чонгук — нет.  — Я хочу, чтобы мама жила с нами, — говорит Пак. — Минхо уехал, ей будет одиноко.  — Спроси об этом её саму, я не могу за неё решать. Дальше — по классике. Июль на пару с братом-Августом проходят быстро. Лето, до конца проведённое с книгами не радовало ни погодой, ни каким-либо разнообразием. Наверное, это единственный случай, когда начало года не казалось таким уж и критичным — так Пак мог себя занять более полезным делом. И единственная возможная за последнее время радость — это поступление на любимый исторический факультет. Тэхён ушёл, и оставаться дальше на актёрском смысла не имело — понял, что актёр из него такое себе, да и отсутствие должных знаний, как и элементарного желания только подталкивали его на скорый уход. Но ни удачно сданные экзамены, ни присутствие родной матери рядом, которая согласилась на временный переезд, ни уход бывшего друга не делали душе радостно, счастье за долгое его отсутствие так и не было познанным. Всё так, как он хотел. Но это не приносило ему счастья. Идя по переполненному студентами коридору, Чимина останавливает оклик где-то сзади. Знакомый голос — не мог не узнать своего любимого преподавателя.  — Профессор Мин? Здравствуйте.  — Здравствуй, Чимин. Мужчина приветливо улыбнулся ему, а Пак мысленно отметил про себя — ни черта за лето не изменился, улыбка стала только яснее. И Чимин понимает его — любовь к своему любимому делу. Аккуратно уложенные гелем чёрные волосы, серый костюм, читаемый ум на лице — идеальный преподаватель интересного предмета, и его радовал факт, что он будет под его руководством.  — А я всё ждал, ждал, пока Вы будете учиться у меня. Дождался, — и улыбнулся снова. — Я надеюсь, что это было Ваше обдуманное решение, и Вы не пожалеете об этом.  — Я давно хотел перейти на Ваш факультет, так что не пожалею точно, — и дарит улыбку в ответ.  — Видел результаты Ваших экзаменов. Могу смело назвать Вас одним из лучших у меня студентов, Пак Чимин. Вы перешли на заочное?  — Да, на работу хочу устроиться, да и дома проводить больше времени, ну, знаете, семья, всё такое.  — Понимаю, — и кивает. — Насчёт работы я и хотел с Вами поговорить, Чимин. Моё дело предложить, Ваше — отказать. Но я доверяю Вам, потому могу положиться на Вас с согласием. Мой сын в этом учебном году заканчивает школу, и он решил сдавать историю, как экзамен. Знаете, с его «ярым» интересом к ней… В общем, нужен репетитор. Я предлагал ему взять предмет попроще, но он продолжает настаивать на своём, хотя за всё время ни разу не наблюдал его страсть к истории. Я бы и сам рад помочь, но год обещает быть нагруженным, у меня не будет на это времени.  — Таки… В чём сложность?  — Он омега, немного своенравный. Он и сам не желает ни под кого-то подстраиваться, и к нему люди неравнодушны. Но я Вам доверяю, да и Ваши знания помогут сдать ему экзамен удачно. Ну и, плюс ко всему, разве не комфортнее работать у людей, которых знаешь в лицо?  — Вы правы. Думаю, можно заняться и репетиторством… Так хоть буду знать, с чем я буду иметь дело.  — Прекрасно! У меня есть Ваши телефонные данные, я отправлю позже адрес. Можете прийти сегодня вечером и ознакомиться с программой. Да и наладить с Юнги отношения тоже не было бы лишним.  — Юнги? Так его зовут?  — Да, но Вы успеете познакомиться с ним сами. Пара скоро начнётся… Полагаю, Вы сейчас направляетесь домой. До встречи.  — Да, до скорого. Чимин уходит из учебного заведения, даже чему-то радуясь — работа сама нашла его, и она очень даже его устраивала. Как минимум — свою работу он знал, как и предмет, который он будет вдалбливать в голову сына профессора, да и знакомый член их семьи тоже заставлял чувствовать себя в чужом доме спокойно. И пусть до назначенного времени ждать было прилично, он не чувствовал себя как-то неловко или то, что могло бы его испугать. Попробовать себя в подобном тоже стоило, может, судьба у него такая — быть учителем? Как же. С его-то логикой его же действий только и идти на педагога. Возвращаясь домой, он видит отца, в очередной раз уткнувшимся в ноутбук, полностью погружённый в работу. Но на приход сына он реагирует сразу, потому отрывается от монитора и улыбается.  — Ты рано.  — Да я только по поводу документов заходил, — отвечает Пак. — Работу хотел найти. Ну… Нашёл. Мин-сонсенним подошёл ко мне сегодня, предложил быть репетитором его сына.  — Уверен, что это не будет мешать учёбе?  — Репетитор по истории — точно не будет, — и усмехается. — А мама…  — Её вызвали на работу. Из-за срочности иностранные инвесторы приехали раньше, а она там нужна, как никто другой. Ей дадут выходной за внерабочее время, проведём его вместе.  — Круто. В голосе — ни энтузиазма, ни радости, как и какой-либо другой радостной эмоции. Так не должно быть, это — нормально? И дело даже не в совместном проведённом с семьёй времени, наоборот — голову стоило остудить, избавиться от лишнего груза-работы на плечах, и кто, как не семья, поможет друг другу расслабиться? На самом деле — больше не с кем, однокурсников он знал косвенно, некоторых не помнил вообще, а приглашение в клуб воспринял, как простое «ну он вроде учится с нами». А Чимин и согласился, чего нет, признаёт — ради бесплатной выпивки, что была в данный момент средством успокоения. Да и ради дорогого алкоголя можно было и запомнить на одну ночь имена студентов, потому шанс он упускать не стал. Всегда добивался своего. Сейчас это перестало приносить ему должной удовлетворённости. И даже присутствие матери рядом радовало не так, как это представлялось в его голове. Что, очередной самообман для собственной потехи? Смешно. Повторно изучив школьный материал, что, в общем-то, заняло совсем немного времени, — потому что когда Чимин говорит, что любит историю, то это означает, что он действительно её любит и готов говорить о ней двадцать четыре на семь, если бы это не раздражало окружающих, — он вышел из дома сразу же, как только получил сообщение от преподавателя. Район был знакомый — частные дома были недалеко от университета, дом профессора удачливо находился именно там, потому без лишней помощи он отправился на автомобиле прямиком туда. Помимо лишних мыслей о собственном накручивании несуществующей проблемы голову занимал образ омеги, с которым он вот-вот познакомится. Считая это невероятно важным — ведь это сын его любимого преподавателя! — он думал, какой он внешне, как к нему подступиться. «Он немного своенравный?» — как это понимать? Это что-то вроде предупреждения или факта, с которым надо просто смириться? Зная чету Мин, он мог быть уверенным — бояться нечего. Разве что, хрупкого возраста омеги, который, пусть альфа и спокойно в своё время пережил, всё равно мог застать врасплох. Любопытство подгоняло его, нога жмёт на газ — совсем скоро он окажется на месте. Дом семьи Мин внешне не шибко отличался от его собственного, единственное — цветовой гаммой, поэтому первое впечатление сразу рождало внутри странное чувство спокойствия. Снова проверяя правильность адреса, он уверенно звонит в дверь, держа в руке сумку с кучей бланков, им же исписанных тетрадей и парой книг.  — Чимин, это ты? Ох, я так давно не видела тебя! — альфу встретила жена профессора, приветливо улыбаясь и пропуская того в дом. Чимин в свою очередь мог похвастаться тем, что с преподавателем у него были хорошие отношения, они часто разговаривали после учёбы насчёт истории и планах на будущее, а раз даже и имел честь пообщаться с его женой. Встретились совершенно случайно. — Но теперь я буду куда чаще видеть тебя.  — Если Вы рады моему присутствию, аджумма, то я тоже рад. — из-за спины выглядывает преподаватель, и Чимин уважительно склоняет голову. — Здравствуйте, сонсенним.  — Уже виделись, Чимин, — мужчина улыбается ему, ведя за собой и беря с кофейного столика лист. — Это программа, по которой нужно готовиться, — и даёт лист Паку. — Я посмотрел, как проводится экзамен и какие там темы. Ну, думаю, Вам это всё знакомо. Образование Кореи, Древний Чосон, ничего нового не прибавилось.  — Я вижу, — и усмехается. — Успел соскучиться по этому.  — Вы не голодны? Не составите нам компанию за ужином?  — Я бы с радостью, но я хочу скорее взяться за дело.  — Ценю Ваше рвение к знаниям, — гордо заявляет профессор Мин. — Юнги, пройди, пожалуйста. Чимин пришёл. Судя по словам, омега уже был осведомлён о новоиспечённом репетиторе — было бы странно, увидь он незнакомого человека у себя дома со словами: «Хей, я твой новый репетитор по истории, в каком веке образовались Три Королевства?». Помнил он слова — о нраве чужом, потому ничего не говорит и покорно ждёт. Омега не заставил себя ждать — приближающиеся шаги со второго этажа послышались сразу после зова отца. Он выходит из лестничного проёма, говорит что-то тихое «слишком рано», а после встречается с незнакомым альфой взглядом. Сразу же отворачивается, недовольно шикая. Чимин думал немного иначе. Взгляд — точно отца, пронизывающий, строгий, рассудительный. Один внешний элемент, казалось, такой непримечательный никак не читался с остальным образом младшего Мина — худой, низкого роста, с маленьким округлым лицом. Немного усталый внешний вид и простые элементы одежды, на лице — полное отсутствие какого-либо желания сейчас что-либо делать. Он просто стоит и молча осматривает альфу косо, без всякого интереса чего-то ожидая. Волосы, забавно растрёпанные после укладки — это заставило его улыбнуться.  — Ты похож на одуванчик. А в ответ — полный чувства обречения вздох и закатанные глаза.  — О нет, пап, я отказываюсь с этим работать. Родители только смеются, а Чимин смеётся себе где-то в мыслях. Они точно сработаются.