Lover, where do you live?

Джеймс работал во дворе, когда мать попросила его помочь приготовить обед, и предупредила, что сегодня у них будет гость. Эта новость Джеймса очень обрадовала, потому что в последние года, переживая войну, их небольшой город на побережье совсем опустел. Поговорить можно было только с соседями, и только о последних новостях, но Джеймс предпочитал этого избегать. Все сплетни и без того доходили до него за ужином через обеспокоенных родителей, и часто не совпадали с тем, что говорилось по радио. Липкая паника, неопределенность и ежедневная тревога входили в привычку и очень сильно изматывали каждого здесь. Поэтому Джеймс часто проводил свободное время с Барри Хоупом на причале, предпочитая его бесконечные добродушные монологи разговорам соседей, потому что один только Барри не зацикливался на плохом, умел преподнести правду очень осторожно и, даже если неприятную, — так, будто проблемы вовсе нет. Но иногда и Джеймс уставал от компании лодочника и уходил на веранду, настраивая радио или рисуя местные пейзажи. Родителей его времяпрепровождения между работой не слишком заботило. После ухода старшего брата на фронт, Джеймсу пришлось быстро повзрослеть и на родительское внимание особо больше не рассчитывать. Но вскоре на материк начали возвращаться солдаты, и это было хорошим сигналом, — война была на последнем издыхании. Джеймс тогда даже просился в местный госпиталь, но дома, а после смерти Стивенсона и на маяке оказалось слишком много работы. Впрочем, отец не разрешал ему заменить смотрителя полноценно, только несколько раз в неделю помогать Хоупу справляться с обязанностями на острове. Джеймс не мог перечить. Так что визит бывшего солдата воспринимался им лично как целое событие. Он изо всех сил старался угодить гостю, выполнял поручения отца, но вмешиваться в разговор сам пока не решался, только сидел рядом, позволяя себе поднять взгляд на господина Фассбендера лишь когда тот договаривался о работе. Джеймс надеялся, что им выпадет шанс потом поговорить, но за весь день они только обменивались взглядами. На острове Джеймс помогал быстрее обустроиться, относя вещи в новый дом, но по итогу все равно успел лишь попрощаться и пожелать удачно провести испытательный срок. Майкл улыбнулся. Три недели прошли слишком стремительно для Джеймса. Маяк снова исправно сиял, и всем в городе становилось спокойнее. Парень приходил на берег каждый день, наблюдая за тем, как вспыхивает свет, и в один из вечеров, за ужином, попросил отца отпускать его на остров иногда, если господину Фассбендеру всё-таки понадобится помощь. Отец неоднозначно качнул головой, сказал в первую очередь интересоваться у нового смотрителя и закурил трубку. Джеймс чинно ждал следующей встречи. Когда они во второй раз вместе с Майклом сидят за одним столом, младший Макэвой старается не слишком нагло бросать на него взгляды, помня, как отец просил его не напрягать их гостя вопросами и разговорами. Но Джеймс бы корил себя, если бы снова упустил возможность, поэтому, быстро убрав со стола после ужина, он все-таки решается догнать Майкла и застаёт его посреди прогулки, на берегу, там, где обычно сам предпочитает проводить время. Майкл сидит у самой воды, перебирая в пальцах гальку, и в какой-то момент Джеймс даже решает не тревожить его, но Фассбендер вдруг поворачивает голову в его сторону и, заметив Джеймса, улыбается и салютует. Джеймс решается подойти — улыбка, всё-таки, хороший знак. Он садится рядом, щурится от закатного солнца, — оно отражается в воде, подчеркивает гребни маленьких волн. Молчание длится ещё немного, но это спокойно, совсем не давит. У этого места какая-то особенная атмосфера, магия, которая чарует и не отпускает, заставляя возвращаться сюда снова и снова. Океан облизывает берег, просачиваясь между гладкими камнями, окуная их в прохладу и спасая от дневной жары. Хочется сесть поближе к воде. — Я не буду напрягать Вас своей компанией? — спрашивает Джеймс первым и переводит на Майкла выжидающий взгляд. — Нет, — возражает Фассбендер. Говорит тихо, будто бы пытаясь не нарушить ничего. — Совсем нет. Ему тоже нравится такая компания, и нравится непринуждённость ситуации. Обычно люди рядом с ним чувствовали себя неловко, — из-за того, что Майкл был ветераном, а это была неудобная тема. Но тут подобного не было. Тут не было никаких проблем. — Твой отец говорил, что тебе нравится на маяке. — Да, но одного меня он там не оставит все равно. Раньше обещал, что, возможно, смогу попробовать себя смотрителем, когда старше буду. Он свои обещания часто забывает, — Джеймс садится удобнее, упираясь ладонями в нагретые солнцем камни, и снова смотрит на остров, исчезающий в свете. Майкл улыбается устало и тоже осматривает маяк. Да, юному парню там правда делать нечего, это слишком одинокое место. — Знаешь, я правда думаю, что лучше пока наслаждаться жизнью на материке, — осторожно и спокойно делится Майкл. — Там, на острове… не так много развлечений, а уединиться ты всегда успеешь где-нибудь, жизнь длинная и, дай Бог, спокойная. Он немного молчит и думает, что, в своё время, наверное, даже не подумал бы об уединении. Уехать куда-то в одиночестве для него было ужасным, — он любил свою семью, он пользовался вниманием девушек, он всегда был душой компании и имел много друзей. Но наблюдать, как все эти люди в один момент исчезают из жизни не входило в его планы. Остаться в одиночестве на маяке было лучшим выходом, чтобы не смотреть на это снова. — Я просто думаю, что у каждого есть своё место. Мне показалось когда-то, что моё — там. Возможно, Ваше тоже, — отвечает Джеймс, а затем немного стушевывается, переживая, что это звучало не совсем так, как должно было, и наклоняется, поднимая с земли и перебирая в руках гальку. — Или как… Вы чувствуете? Майкл кивает согласно, наблюдая за ним: — Мне нравится там. Там спокойно. Я думаю, что, может, смог бы там остаться, начать всё заново и всё такое. Таким, как я сейчас сложно найти себе место. — Вам не было одиноко эти три недели? — Немного. С непривычки. Но это ничего, можно считать, что я монах, ушедший на просвещение в горы, верно? — Они не спускаются с гор раз в неделю, — улыбается Джеймс, оторвавшись от своего занятия на секунду. — Ты прав. Но они даже не видят моря. Так что, думаю, я тут в выигрыше, — Майкл подмигивает, берет у себя из-под ног идеально круглый камешек и протягивает парню. Джеймс замирает на момент, а затем берет гальку из его руки, очень осторожно, будто стараясь не коснуться его ладони пальцами. Долго вертит её в руках. Майкл не может не улыбаться. Джеймс такой домашний, немного наивный и очень хороший парень. Солнечные лучи отражаются ярким рыжим от его темных волос и длинных ресниц, а Майкл думает о том, как хотел бы, чтобы у него всё хорошо сложилось. Раз уж у самого Фассбендера это не получилось, то почему жизнь должна портиться у других? А Майкл своё отвоевал. Ради того, чтобы такие, как Джеймс на войну не попадали. — Вы с самого первого года на войне? У меня старший брат ушёл на фронт в первых рядах призывников, мне тогда пятнадцать было, — рассказывает Джеймс. Он задумывается на секунду, не зря ли начал эту тему. У него хорошая интуиция, он ощущает почти физически, когда стоит прекращать разговор, поэтому после своего вопроса внимательно наблюдает за реакцией Фассбендера, не постеснявшись даже рассмотреть цвет его глаз, меняющийся под светом с серого на зеленоватый, а затем на бледный синий. Джеймс чувствует чужое настроение, но не может понять, что видит перед собой. — Да, — Майкл кивает, немного хмурясь, и сжимает губы плотно. — Я тоже был в первой призывной волне. Он не слишком хочет вспоминать об этом, не хочет, чтобы эти картинки снова заполняли его разум, не хочет вспоминать боль и запах гари, поэтому качает головой и стряхивает с себя это состояние. Джеймс тут же опускает взгляд. — Мне жаль это слышать, — осторожно продолжает Майкл, отвлекаясь от своей собственной войны в голове. Происходящее дало ему понять, что брат Джеймса с войны так и не вернулся, и думать о том, что Фассбендер может даже видел его где-то мельком, — было как-то грустно. — Надеюсь, тебе никогда не придется там побывать. Надеюсь, никому, — добавляет Майкл, потому что он никогда не умел сдерживаться на таких темах, но, видя, как Джеймс умолкает, опуская взгляд на камешек у себя в ладонях, — всё-таки старается смягчить их разговор: — Маяк тебе подойдёт куда лучше. — Вам тоже, — отвечает парень уже тише и абсолютно искренне добавляет: — Простите меня. Майкл качает головой отрицательно на это. — Тебе не за что извиняться, я в порядке, — он сгоняет с себя остатки оцепенения и растягивает губы в улыбке, глядя перед собой. Он не хочет напутствовать этого парня как старик, но совет дать может. — Знаешь что? Добивайся своего. В этом нет ничего плохого, даже если кто-то не согласен. Просто... делай что захочешь. Миру плевать. Голос немного заглушают крики чаек, а Джеймс смотрит на Майкла ещё какое-то время. Во взгляде озадаченность спутывается с восхищением, и через несколько секунд парень осторожно кивает. Он хотел бы воевать с Майклом бок о бок. И он думает о том, что легко смог бы доверить этому человеку свою жизнь, хотя они впервые разговаривают. Тишина между ними возвращается на несколько мгновений, а затем Джеймс прячет в карман камень, который Майкл дал ему, и берет с земли тот, который сам приметил. Поднимается на ноги, протягивая мужчине руку. — Хотите покормить птиц? — он нащупывает в кармане брюк горсть зерна, оставшегося от недавнего визита в амбар. — Не знаю, как я до сих пор этим не занялся, — дружелюбно соглашается Майкл и принимает помощь. Джеймс явно хочет подружиться, это чудесно, и Майкл совсем не против. Он ему нравится. Напоминает чем-то его самого. Майкл сжимает его ладонь, поднимаясь, и Джеймс осторожно пересыпает часть зерна ему, а сам затем рассыпает немного на землю, близко к воде, чтобы привлечь внимание кружащихся над ними чаек. Птицы, бросив попытки словить рыбу на мелководье, слетаются к ним, отражаясь четкими тенями на камнях. Майкл молча наблюдает за этим, свыкаясь с новым положением вещей. Здесь хорошо. И Майклу здесь тоже будет хорошо. Он очень надеется. Они гуляют вместе весь вечер, Джеймс рассказывает о жизни на материке и о своих ежедневных делах. Рассказывает, что петли на дверях в домике на острове он недавно смазывал, потому что они вдруг начали противно скрипеть, и что на противоположной стороне острова, самой отдалённой, есть ещё один маленький причал. Что во время прилива он почти полностью погружен под воду, и что уже очень давно не используется по назначению. Майкл с удивлением для себя понимает, что, обходя остров, не обнаружил его, и делится этим с Джеймсом, который самодовольно улыбается и обещает рассказать ещё много всего. А за завтраком следующего дня Джеймс уже не сидит тихо в стороне, участвует в разговоре, иногда даже шутит вместе с Майклом. Макэвой старший сначала беспокоится об этом, но вскоре, поняв, что Фассбендер ничего не имеет против, успокаивается и сам тихо радуется тому, что они подружились. Ближе к полудню с острова возвращается мистер Хоуп, отдавая Майклу смену и собираясь отвозить его обратно. Джеймсу становится грустно. Через неделю он погружает в лодку Барри все необходимые вещи для смотрителя, и вкладывает в одну из коробок, рядом с керосином для ламп, небольшой самодельный конверт с письмом. Так, чтобы лодочник ничего не заметил. В письме он выражает надежду, что на маяке не очень одиноко, и приглашает обязательно зайти, когда закончится двухнедельная смена. Украшает письмо маленьким рисунком, изобразив на нём смотрителя, беззаботно облокотившегося на перила мостика, а позади него — вылезающего из морской пучины огромного кита с разинутой пастью. Он знает, что киты здесь не водятся, и сам он никогда их не видел, но это не мешает ему с надеждой смотреть на горизонт. Майклу тоже не мешает. Он замечает конверт в одном из ящиков, и с удивлением поднимает его. На нем ничего не написано, и это подогревает интерес, так что Майкл поспешно его открывает и рассматривает. Стиль написания довольно простой, но и факт того, что кто-то сделал это для него, трогает его до глубины души. Он улыбается сам себе, складывая письмо и пряча его в кошелёк. Маленькая аккуратная подпись рисунка с китом гласит: «Постарайтесь до возвращения не стать ничьим обедом.»