Lover, where do you live?

      Возвращаясь на материк в третий раз, под давлением недельных размышлений, Майкл думает только о том, что не рассчитал свои силы. Уезжать, не поговорив и не помирившись, и ждать следующей встречи, стараясь сбросить с себя колючую тревогу, — оказалось слишком тяжелой для него задачей. Он привязался к этому парню, за столь короткий срок и так сильно, что уже успел даже пожалеть о своём решении остаться на этой работе. Майкл взрослый человек, но влюбчивый, как подросток. Он до беспамятства влюбляется в живописные места и в самых замечательных людей. Влюблялся до войны…       Пока Барри швартует лодку и рассказывает о том, что вскоре начнёт портиться погода, предупреждая Майкла быть внимательнее и осторожнее, Фассбендер поднимается на причал и, только рассеянно кивая в ответ старику, осматривается. — Джеймс не встречает, — замечает Майкл якобы к слову, и оглядывается на Хоупа, помогая ему подняться на причал. — Он с утра с матерью на рынке в городе, вечером вернётся, — отвечает Барри, а затем кряхтит на ноющую поясницу, приглаживает аккуратную седую бороду и принимается закреплять надёжнее швартовы, снова продолжая свои напутствия: — Небо сегодня красное всё утро, нас застанет шторм через несколько дней. Будьте осторожнее. Майкл переводит дыхание, качает головой устало, но расплывается в улыбке в ответ на эту заботу. О нём давно никто не заботился. — Буду, мистер Хоуп. Обещаю. Не волнуйтесь.       Джеймс правда возвращается ближе к вечеру вместе с Элизабет, и Майкл только мельком видит его в дверном проёме, когда сидит за обеденным столом и беседует с отцом семейства в очередной раз. Они встречаются взглядами лишь на короткое мгновение, но Джеймс, вместо молчаливого игнорирования, которое Фассбендер, признаться, ожидал, — поджимает губы в слабой улыбке и кивает коротко в знак приветствия. Майкл приходит в себя, теряя его из виду, и поднимается спешно из-за стола вместе с Джеймсом-старшим, чтобы помочь Элизабет разобрать покупки. Спать семья устраивается рано, но Майклу спать не хочется совершенно. Потому что с Джеймсом за этот период он так и не поговорил, и он действительно расстроен и не знает, как исправить ситуацию. Потому что он обидел его, но и взять с собой тоже не может. Но этот парень, наверное, всё-таки дал ему шанс, так что Майкл решает его использовать. Джеймс снова спит на веранде, и Майкл подходит к приоткрытой входной двери, скрытой за полупрозрачными белыми занавесками, напитанными бледным светом. Вечерний ветер насыщен океаном, солёный и свежий, достигает крыльца, просачивается в дом, вытягивает наружу белую ткань. Фассбендер отодвигает её, подхваченную потоком, и дышит глубже, ощущая, что ему самому становится легче собраться с мыслями перед разговором. Но у него вдруг сжимается сердце. На улице очень тихо работает радио, но голос диктора фонит, а затем совсем затихает. Майкл не успевает разобрать, о чем говорилось, но затем, кажется, слышит всхлип. Джеймс сидит в гамаке, в нескольких метрах от приоткрытой двери, опустив ноги на деревянный пол крыльца, и Майкл хочет его крепко обнять. Он осторожно открывает дверь, и старые петли на это отзываются протяжным тонким скрипом. Джеймс слышит это и быстро оборачивается, предположив, вероятно, что это сквозняк, так что спешит закрыть двери, чтобы звук никого не разбудил. Но, увидев силуэт Майкла в тени дома, замирает, нервно выдохнув сбившийся в лёгких воздух. Трёт лицо ладонью. Фассбендер решает не допытываться, что произошло. — Джеймс, — ласково зовёт он, и очень хочет его утешить. Выходит на свет. — Давай поговорим? — Мы уже поговорили, — отвечает Джеймс совсем без обиды, вполголоса, чтобы никого не разбудить, и возвращается в гамак. Он знает, что не мог промолчать. — Извините меня, я не должен был так себя вести. Майкл на это как-то тяжело и беспомощно вздыхает. Ему не нужна эта ответственность. Он устал от себя и своей больной головы, он просто хочет покоя и счастья. Но не с Джеймсом, потому что не может нагрузить подобной ответственностью и его. — Ты можешь делать всё, что хочешь, — негромко говорит Фассбендер, упуская извинения. — Но, просто поверь мне, я забочусь о тебе. Я знаю, что ты этого не хочешь, но я не могу не… заботиться о тебе. И с высоты своего возраста, — он смягчающе улыбается. — Я думаю, что ты можешь устроить себе будущее получше, чем этот дурацкий маяк. Он выдыхает и берёт передышку. Не то, что хочется сказать, на самом деле, но тоже неплохая альтернатива. Джеймс сидит к нему спиной, смотрит на темный горизонт, где уже едва видны очертания острова, заслоненные светом луны и прожектора. Макэвою не нужна опека, тем более, он не собирается втягивать в это Майкла, но в глубине души его, несомненно, греет заявление о заботе. А ещё он совершенно не хочет продолжать ссориться, разве что обозначить свою позицию. — А вот мне, с высоты моего возраста, кажется, что Вы могли бы и дать мне шанс, — отвечает Джеймс и садится поперек гамака, откинувшись на спину. — В противном случае, мне хватает одного отца, господин Фассбендер, и мозгов на то, чтобы устроить своё будущее так, как мне будет нравиться, тоже. Мне двадцать, а не два. Майкл неловко, стыдливо смеётся на это, наблюдая, как натягиваются веревки в петлях. Этому парню палец в рот не клади. Майклу правда почти стыдно за своё поведение. — Я просто хочу предостеречь тебя, — мягко продолжает он, подходя ближе неспешно, и теперь смотрит на чужую улыбку с профиля. Ему хочется её поцеловать. Будто голова туманится. Но он всё равно говорит: — Ты не глупый мальчик, Джеймс. Почему ты думаешь, что там тебе будет лучше? Я не отец и не могу тебе ничего запрещать. Я могу только подсказать и посоветовать, и ты… должен понять. Он стоит к нему близко, опирается рукой о стену, почти наклоняясь к нему, но ближе не опускается. Нельзя. Так нельзя, он ребёнок, всего лишь ребёнок, нельзя так поступать. Майкл надеется, что это сработает, что, если он уедет один, то так будет проще им обоим, что он сможет его забыть и сделать вид, что этого не происходит. И Джеймса это тоже касается. Им нужна помощь. Или только Майклу, потому что он болен. — Я понял Вас, — ставит вдруг точку Джеймс и поднимает глаза, понимающе улыбаясь ему и задерживая на нём изучающий взгляд. Он знает, что единственный их вариант — сохранить хорошие отношения, и надеется, что в глазах Майкла хотя бы не выглядит ребёнком. Потому что жить вместе с Фассбендером на острове и поддерживать жизнь маяка — похоже на детскую мечту, и, может, именно в этом проблема Джеймса. — Я не собираюсь отнимать у Вас работу. И именно потому, что я «не глупый мальчик», — Джеймсу этот титул немного режет слух, но он продолжает: — Я не буду больше надоедать Вам этим, можете прекратить меня отговаривать. Майкл грустно смотрит на него, а затем осторожно садится рядом. Он так устал. Он правда хочет находиться рядом с Джеймсом, он хочет быть в его компании, хочет быть с ним, но, Господи, просто не может. Он не может его испортить. Это жестоко. Но, возможно, это может помочь. Потому что ему больно слушать эти интонации в голосе Джеймса и видеть его влажные ресницы. — Я не считаю тебя ребёнком, — с болью признаётся Майкл, и будь что будет. — Ты взрослый человек. Но я не могу… тебе позволить. Я бы хотел, правда. Но это опасно для тебя. Он снова вздыхает, ему хочется уже разобраться и он устал ссориться. Поэтому он бережно целует Джеймса в висок и добавляет: — Я тебе не нужен и не подхожу. И хочу тебя защитить. Джеймс буквально застывает на мгновение, ему стоит больших усилий не вздрогнуть, и Майкл это чувствует, но это ощущается так тепло, до тревожной, слабой тошноты. Макэвой думает о том, что повесил этот гамак потому, что знал, что Майкл придёт к нему. Потому что Майклу не все равно, и Джеймсу неимоверно радостно от этого факта, пусть он и не до конца понимает, что происходит и что Майкл имеет ввиду, но всё это такое значимое для него. И он тоже не уверен, что должен добиваться объяснений… пока. Потому что ему кажется, что он может что-то сейчас нарушить. Он привык всё сам решать, и с Майклом тоже, так почему он не может поддерживать контакт с тем, кто ему нравится и кто заботится о нём? Это ведь такая редкость. Джеймс молчит, а затем немного запрокидывает голову и садится удобнее, позволяя себе прижаться щекой к плечу Фассбендера, потому что ему очень хочется, а хуже уже навряд ли будет, а Майкл тяжело выдыхает, чувствуя очень близко тепло чужого тела. Он соскучился по этому. По другому человеку рядом. — Нужен, — перечит Джеймс почти шёпотом, но это всё равно звучит твёрдой точкой. Майклу нечего ответить и он, кажется, задерживает дыхание, а от этого немного детского жеста ему даже неловко. Он с подозрением смотрит на Джеймса, частично думая, что тот, наверное, не так понял, но потом отпускает это. Объяснять было бы ещё более нелепо, и, честно сказать, унизительно. Они сидят молча какое-то время, а потом Фассбендер тяжело и грустно вздыхает, и всё-таки соглашается, потому что иначе просто умрёт от одиночества. — Ладно. Хорошо. Я поговорю с твоим отцом.       Джеймс понимает, что, если бы не Майкл, радости от такого события поубавилось бы точно в половину. И он не уверен, что это значит. Но его отец соглашается, и Джеймс всю следующую неделю, после отъезда Майкла, заканчивает все дела на материке и собирается. Более того, его родители, будто бы, даже разделяют его радость. Отец говорит, что это пойдёт на пользу и, разве что, просит не слишком надоедать господину Фассбендеру, а ещё не забывать о манерах.       Ступая на причал острова, Джеймс оглядывается на старика Хоупа, который мешкает в лодке, а затем поднимает взгляд к башне маяка, ощущая себя просто потрясающе и одновременно борясь с приятной тревогой, сжимающей всё внутри. Пик крыши маяка украшен флюгером, который пронзает солнце в зените и утопает в его лучах. Джеймс щурится, морщит нос и прикрывает глаза ладонью, потому что яркий свет болезненно отражается в них. Над головой радостно кричат птицы. Он высматривает Майкла, надеется увидеть его на мостике, а затем решает не ждать, пока Фассбендер спустится, и срывается на бег, чтобы опередить его. Ловит как раз у подножия лестницы, тянущейся от главных дверей башни, едва не сбивая с ног, и без объяснений крепко обнимает, пока не видит Барри. И ему наплевать на манеры и напутствия отца. Он успел соскучиться. Майкл смеётся с облегчением, не успевая поприветствовать его, потому что переживал перед приездом Джеймса. И он, на самом деле, очень рад, что Джеймс теперь здесь. А ещё надеется, что тот не разочаруется и не попросится домой уже через несколько недель, потому что иначе Майкл будет чувствовать себя ещё более одиноким, чем когда-либо до этого. Майкл забирает его внутрь дома, рассказывает, где и что находится, и как он здесь всё устроил. Помогает разобрать вещи, а затем отводит на маяк. У Джеймса куча вопросов, он совсем как малыш, но о многом он сам рассказывает, да с таким рвением, что Майкл замирает, только пораженно наблюдая. Джеймс изо всех сил старается не доставлять неудобств, быстро учится всему, что рассказывает ему смотритель. Он хорошо подготовлен к маяку и уже на следующий день он самостоятельно заполняет журнал отчетов. И эта будто бы мелочь вызывает у него самого восторг. Видно, что ему всё очень нравится, и Майкл очень рад этому. Здесь будет весело. Джеймс так старается каждый день, что Фассбендер иногда удивляется, — он совсем не похож на своих ровесников, он прекрасный юноша, который уверен в своей цели и в своих желаниях, и он не бросает, едва достигает чего-то. В глазах Майкла это большое достижение, прямо сказать.       Он тащит Джеймса на берег вечером, когда близится время к ужину. Они готовят вместе, что очень забавно, а затем выносят еду на причал, залитый оранжевым светом. Это такое потрясающее место, и Майкл хочет показать Джеймсу абсолютно все здесь, заинтересовать его и никуда больше не пускать. Джеймс хороший, старательный, очень приятный парень, и они с тех пор не делали ничего, что намекало бы на признание Майкла, и это хорошо, но это и смущает, и заставляет недоумевать. Он сам не очень понимает, что происходит, и ему как-то неловко от того странного признания, а ещё немного… жалко себя. Нет, у него совсем нет внезапных откровенных и мерзких, коими считает их сам Майкл, порывов, совсем нет, но что-то внутри него каждый день тянет. Дома на противоположном берегу крохотные, едва различимые, а Джеймс снимает свою рубашку и вяжет её рукава у себя на поясе, оставаясь в белой майке, и снова подворачивает брюки до колен. Улыбается, что-то рассказывая и щурясь от лучей заката, проглядывающих через жёлтые облака. Свет ложится мягким бликом на его тёмные волосы, а Майкл смотрит на россыпь веснушек на носу, скулах, шее и плечах, и, кажется, завидует самому солнцу. — Можно просьбу? — Джеймс вдруг переводит на него взгляд, протягивая ему яблоко, когда с ужином покончено. — Раз уж работа смотрителя предполагает проживание на материке с семьёй, можно обращаться к Вам на «ты»? — Конечно. Надо было давно тебе это сказать, — отвечает Майкл задумчиво. Забирает фрукт и, сжав зубами, держит во рту, пока собирает посуду. Джеймс наблюдает за этим с усмешкой, помогает ему убраться, но Майкла этот их диалог, на самом деле, очень волнует. Можно ли считать их семьёй? Считаются ли они семьёй? Можно ли Майклу так думать о них? Он складывает всё и сжимает пальцами яблоко, откусывая от него, а затем добавляет мягко, но немного болезненно, поднимая на парня глаза: — Тогда что мы за семья? Джеймс, закончив, потягивается, а затем садится удобнее, оборачиваясь к нему. Он очень благодарен за разрешение. Это ощущается новым этапом их отношений, и хотя Джеймс всё ещё не уверен, что он сам чувствует, он точно знает, что восхищен этим человеком, а его присутствие заставляет Макэвоя ощущать себя необычно, но очень хорошо, и ему это нравится. Парень улыбается немного растерянно, не до конца осознавая вопрос, и, на самом деле, хотел бы уточнить, но у него, кажется, ещё будет на это время. — Я попытаюсь быть хорошей семьёй для тебя. Майкл улыбается очень мягко и устало. Этот парень переворачивает всё с ног на голову в его жизни. И не то, чтобы он против. Просто надеется, что это всё хорошо закончится. — Я тоже, — обещает он и пытается сам себя взбодрить, ероша Джеймсу его светло-коричневые волосы, которые в свете солнца сейчас кажутся почти рыжеватыми.       Следующие несколько дней небо наливается ярко-красным цветом, всё сильнее с каждым новым утром. Джеймс предупреждает Майкла о шторме, просит зажечь свет и не оставаться в маяке на ночь, но гроза запирает Фассбендера в башне, а его самого застаёт на подъёме к ней. Майкл правда хотел бы сейчас вернуться в дом, но, глядя на происходящее за стенами маяка, становится просто страшно. И, вообще-то, перспектива остаться была не такой плохой — тут надёжно, хоть и немного холодно. Но Майкл понимает, почему Джеймс так сильно хотел, чтобы он был дома. Там они вдвоём и там гораздо уютнее, и это точно — их дом. Было в этом что-то особенное.       Макэвой успевает добраться до лестницы, ведущей ко входной двери на маяк, но оглядывается и сворачивает в сторону причала, заметив вдруг, как сильный поток ветра срывает с лодок брезент. К ветру в секунду присоединяется ливень, накрывая остров плотной слепой завесой, окуная в себя скользкие прибрежные камни и пирс. Шторм поднимает океанские волны едва не до середины стен маяка, и Джеймс пытается справиться как можно быстрее, но уже едва видит дальше метра вокруг себя. Дождь бьёт в лицо, а сильный ветер вырывает из рук крепкую ткань и веревки. Макэвой противится изо всех своих сил и напоминает себе проверять впредь эти лодки каждый день, если его сейчас, конечно, вместе с ними не смоет с причала. Майкл замечает происходящее, когда подходит к окну, и сразу же вполголоса бранит мальчишку, едва различая его у подножья башни. Джеймс, как самый настоящий идиот, полез в самую гущу событий… Самым главным и самым сложным во время спуска было не подскользнуться, но Майкл все равно пытался быть быстрым, потому что этот глупый ребёнок сам себя убьёт. Дойдя до середины причала, Фассбендер понимает, что насквозь мокрый, и он злится, но пока молчит. Смысла кричать сейчас на Джеймса нет, Майкл ему помогает, очень стараясь устоять на скользком каменном пирсе, — натягивает брезент на лодки, кивает на верёвки с молчаливой просьбой перевязать их, и держит, несмотря на мощные порывы ветра. Джеймс старается все сделать быстро, понимает, что Майкл недоволен, но с другой стороны, он не знает, что ему надо было предпринять. А когда он заканчивает, Майкл хватает его за воротник и за руку, и тянет на маяк, как в ближайшее безопасное место, матерясь на ходу. Джеймс только рефлекторно вжимает голову в плечи в ответ. Нет, конечно он понимает, что Майкл навряд ли поднимет на него руку, но ему сейчас и наплевать, — он весь мокрый и едва дышит, а адреналин не унимается, циркулирует по кровотоку. Едва не подскользнувшись и не впечатавшись лбом во входную дверь, Джеймс чувствует пальцы у себя на загривке, а в следующий момент Майкл грубо заталкивает его внутрь маяка. И Майкл очень сильно зол, и всё ещё напуган. — Какого тебя туда понесло?! Джеймс в ответ вздрагивает и прижимает кулак к губам, удерживая нервный смешок, а затем очень осторожно пробует обернуться к мужчине. Он хочет что-то сказать, оправдаться, ведь лодки было бы жаль, но очередной раскат грома и плеск воды о камни его бы заглушил. Майкл же готовится злиться, отчитывать и, может быть, даже прибить этого жертвенного идиота, потому что он разве не знает, что может произойти во время шторма? Разве он не понимает, что, при всём желании, случись ужасное, и он бы не выжил? Майкл думает, зачем только его забрал с материка… Это место не предназначено для него, он слишком наивный и ответственный, он не понимает опасности, да черт с ними, с этими лодками. И Джеймс смотрит на него виновато, но, кажется, совсем не беспокоится. Его чуть не убил шторм, но ему почти все равно, он смотрит на Майкла, злого и напуганного, своими честными голубыми глазами, и больше всего сейчас хочет его утешить, так что поджимает губы в улыбке, не спросив разрешения, и подаётся вперёд. Накрывает ладонями его напряжённые предплечья, а затем скользит руками ему на пояс, притягивая его к себе и обнимая. Он не думает о том, что будет, если Майкл оттолкнёт его, Джеймс надеется, что не оттолкнёт, поэтому прижимается губами к его плечу сквозь ткань рубашки, мокрой шее, и целует ласково кожу, всю в прохладных каплях, высвобождая одну руку и запуская пальцы ему в волосы на затылке, всячески пытаясь прижать его ближе. Приподнимается на носках, целует под челюстью и начинает дрожать от напряжения, потому что это выходит за все допустимые границы, и он может поплатиться за это, но не слишком думает. Майкл… злится. Это очень близко и так странно. Джеймс обнимает его, крепко так, и… целует. В плечо, в шею, и Майкл злится именно на то, что это не его инициатива, а этот парень играет с огнём, только на этот раз с ним. Злится на то, что Джеймс может себе такое позволить. Он чувствует осторожные пальцы в волосах, и злость превращается в зависть. Потому что Джеймс сделал это первым. Возможно, Майкл сам не понимает свои эмоции, но он поворачивает к нему голову, стараясь не думать лишний раз, кладёт ладонь ему на шею сзади, слегка сжимая, и всё-таки целует его в губы, потому что какая уже разница? Джеймс на это почти задыхается, но отвечает очень осторожно, будто бы чуть что не так, — Майкл отстранится, оттолкнёт и скажет возвращаться на материк. Джеймс льнёт к нему, не знает, что делать, но очень хочет, обнимает и тянет на себя, уводя вглубь башни. Майкл не даёт ему думать, и Макэвою так нравится целоваться с ним. Он натягивает края его рубашки, подводит его к незастеленной кровати в комнате смотрителя и прижимает ладони к его щекам, будто молча просит не отстраняться. Возбуждение ударяет в голову, сильно, становится почти агрессивным и каким-то нервным, и Джеймс не справляется, — скользит холодными пальцами под мокрую рубашку Майкла, вытаскивает её края из брюк, касается линий ребер.       Они оба понятия не имеют, спровоцировал ли это шторм, и что будет, когда он утихнет, и Джеймс очень боится, но Майкл заглушает это в нём. Заглушают и раскаты грома, нагоняющие вспышки молний, которые озаряют темное, душное помещение. Майкл чувствует себя больным и на удивление счастливым одновременно. Это полное безумие, учитывая последствия, но ему наплевать. Он даже видит в этом волнующий интерес, а перспектива умереть за Джеймса не так плоха. Фассбендер целует настойчиво, грубо, ему плевать на то, что Джеймсу может не понравиться, а затем по инерции падает на кровать и зло дёргает Макэвоя за бедра к себе на колени, запускает пальцы ему в волосы, сжимая у корней почти до боли. Затем агрессивно как-то снимает с них обоих мокрые рубашки, кусает Джеймса за шею, удерживая за талию одной рукой, а другой тянется ниже, к паху, потому что не хочет думать о том, во что всё это может вылиться. Джеймс тихо мычит ему в рот, и кажется, на самом деле, что ему это снится, — как кошмар какой-то, как что-то, заставляющее его снова чувствовать себя больным, потерянным и ненормальным. Как тогда, на войне, как с его первой любовью, так это ощущается сейчас — неправильно, болезненно, словно лихорадка, но, Господи, он готов всё за неё отдать. В том числе и спокойную жизнь, и хорошие отношения с семьёй Джеймса. Грубо это всё, очень, и он, наверное, монстр, что делает это, что соблазняет этого юношу, но ему так плевать, пока Джеймс у него на коленях. Пока хаотично касается его и старается перехватить за руки. А затем вдруг… отстраняется. — О, Господи, прости меня… — задыхаясь, просит Джеймс и смотрит так растерянно, но так влюблённо, что у него почти слезятся глаза от эмоций. — Прости меня, я… не знаю, что это и что делать, Майкл… Майкл не знает, за что конкретно он извиняется, уже автоматически злится и берет его лицо в ладони. — Не смей, — коротко говорит он, потому что любые слова кажутся сейчас неуместными и неестественными. Майкл смотрит на него, пялится, влюблённо, и встречает его взгляд, — такой же. Он хочет добавить «я сам», но не может выдавить слова, только прижимает ладонь к его паху, трёт, массирует, и хватает губами его дыхание, а затем опускается к шее и прижимается языком, губами к пульсирующей вене. Его надо убить. Убить его к чертям. Потому что Джеймс ему всё-таки сдаётся. Доверяет, влюбляется в него и сдаётся, надеясь, что они позже обсудят это.       У Джеймса кружится голова. Уже очень долгое время. Он накрывает большим пальцем верхнюю губу Майкла с жёсткой щетиной, но не даёт ему прерывать уставшие поцелуи. Майкл смеётся, тепло, мягко и очень осторожно, потому что не знает, куда себя деть и что с собой делать. Потому что Джеймс такой прекрасный и так хорошо ощущается в его объятиях. Чувство неправильности затихает, и Фассбендер думает, почему ему ещё не всё равно? Им обоим. Особенно, если Джеймс сам позволил ему, если не противился, если не ненавидит его за такую инициативу и хочет быть рядом, кто такой Майкл, чтобы запрещать им? Он гладит его мягкие волосы, запрокидывает голову, закрывающимися глазами глядя на бушующий за окном шторм. Ветер бьется о стены маяка, тяжелые капли разбиваются о крышу, и Майкл хочет просто уснуть под это. Всё так… хорошо.