Да хранит тебя Люцифер

Наверное, каждый в своей жизни хоть раз испытывал страх перед ночными кошмарами. Чертовски реалистично страшное, пугающее сновидение, заставляющая человека просыпаться посередине ночи от сильного испуга может преследовать тебя всего лишь в течении несколько ночей, а может сниться каждую ночь. Я давно привыкла к кошмарам. Они стали для меня обычным делом. Я даже научилась разграничивать реальность и сон, четко различать эти два мира, но был один сон, с которым я так и не смогла свыкнуться. Он снился ровно один раз в месяц, не чаще, при чем в абсолютно рандомный день. И сколько бы раз я не старалась, но кошмар все равно одерживал верх, путая сознания и заставляя верить, что происходящее-реальность. Я стояла в лесу. Смеркалось. Был именно тот промежуток времени, когда солнце уже зашло, но тьма еще не наступила окончательно. Втянув воздух, я как обычно двинулась вперед. В наушниках играла какая-та ненавящая милая мелодия. Я шла домой. На дачный участок, где сейчас мои родители ожидали моего возвращения, после очередной небольшой прогулки. В этом мире я не курила, не пила, у меня была своя семья, которая искренне меня любила и заботилась обо мне. В этом мире я была не одна. Я вышла на просторную поляну, через которую проходила каждый день лета. Спокойно пересеча ее, я продолжила свой путь дальше, когда наушники зацепились за ветку и остались на ней висеть. Тяжело вздохнув, я подошла, чтобы забрать их, но там уже ничего не было. Наушники, будто сквозь землю провалились, исчезли, оставив странные багровые пятна. Не сложно догадаться, что это кровь. К счастью, крови я никогда не боялась, учитывая сколько я ее видела в детстве мне совершенно было параллельно на это. Наверное, в какой-то мере меня можно назвать психопатом. С тем, чем я жила: многие даже в самых страшных кошмарах представить не могли, а для меня это была лишь реальность. Если честно, то я сама порой искренне удивляюсь, как я смогла продолжить жить дальше без чьей-либо помощи. Наверное, для семилетнего ребенка все, что происходило дома было в принципе в порядке вещей, и я просто чисто из-за того, что не видела ничего кроме этого не осознавала ужас происходящего, а потом я просто побоялась с кем-то поделиться, а затем приняла это как данность. Поменять то все равно уже было ничего нельзя. Вдруг в лесу прозвучал оглушительный выстрел, будто из-за пушки, земля вздрогнула, да так, что я не удержавшись, упала, больно приложившись головой. Когда я открыла глаза, то оказалась на поляне, которую только что прошла. По середине горел огонь, а вокруг никого не было. Было тихо, мертвенно тихо, я сидела рядом с деревом абсолютно нагая. Пожалуй, к этому я и могла уже привыкать, но только когда никого рядом нет или есть только один парень, который сам бледный, как мел, а я кожей чувствовала, что сотни глаз наблюдают за мной. Сделав глубокий, я постаралась справиться с собой и встала, чтобы подойти к костру. На улице стало резко холодно, а потом и вовсе пошел снег. Костер начал потухать и как бы я не пыталась добраться до заветного огонька — все было бесполезно. Пламя затухло, а я осталась стоять одна посередине поляны, наблюдая за тем, как меня саму же заносит снегом. В итоге я оказалась будто бы в коконе, который не давал мне настоящей выйти наружу. А рядом с ним стояла другая я… Которой было наплевать на то, что она абсолютная голая, только странная желтая, как будто болезнь, маска прикрывала ее лицо. Она не боялась холода и, бросив презрительный взгляд на кокон-тюрьму, проследовала дальше, оставляя фактически саму себя на поляне в заточении, где уже сгущались какие-то странные люди в масках. Я попыталась закричать, но голос пропал. Одна моя часть пропала в лесу, затерялась между деревьев и даже огненно-рыжие волосы у нее стали какими-то бледными, впрочем, как и у оставшейся на поляне. Теперь в коконе сидел маленький ребенок с веснушками по всему лицу, который уткнувшись в колени, горько плакал, всхлипывал. Я же как-то плавно стала третьим лицом. Я постаралась добраться до него, но вышедшие из леса люди оттолкнули меня и я, упав на снег, почему-то испачкалась в какой-то жиже. Это было бензин. Я попыталась откатиться в снег, но было бесполезно: зажигалка достигла лужи быстрей, чем я успела спастись. Огонь разошелся вокруг меня плотным огнем, а потом накрыл меня. Я закричала, но не от боли, а от страха. Я не умерла, я была жива, но я была обезоружена. Я не смогла бы освободить ребенка из кокона, не навредив ему, что делать было категорически нельзя. Я кричала, чтобы ребенок потерпел еще немного, и я обязательно его спасу, но это — абсолютная ложь. Я не могла спасти его, для начала потому что не могла помочь себе. Открыла я глаза у себя в кровати в холодном поту, со слезами на щеках. Одеяло и мягкая игрушка, с которой я заснула вечером валялись на полу. Еще достаточно внушительный промежуток времени я не могла прийти в себя, но, наконец, справившись: подняла все вещи обратно на кровать и, открыв окно, взглянула вниз. На часах было ровно семнадцать минут третьего, когда я решилась перебороть себя, перебороть хотя бы один свой страх.