И правда: не успевает Виви открыть рта, чтобы продолжить свою историю, как раздается стук в дверь.
— Мисс, это Бесси. Мистер Эдвард Бишоп распорядился, чтобы я принесла вам ужин. Могу я войти?
— Как любезно и предусмотрительно с его стороны, — комментирует поведение Нэда мисс Грэй. — Ненавижу ужинать в обществе тетушки Агаты: с ней не поешь спокойно, она непременно задаст сотню вопросов, а ещё раскритикует повара, — поясняет Виви свои слова недоумевающей Кэнди. — Входи, Бесси, — распоряжается мисс Грэй.
Вместе с Бесси в комнату входит ещё одна девушка-горничная. У обеих в руках большущие подносы с несколькими блюдами.
— Молодой мистер Бишоп велел подать вам самые вкусные блюда, — закончив расставлять блюда, сообщает Бесси. — И ещё велел передать, что придержит для вас несколько кусочков кулинарного шедевра миссис Дэвис.
— А почему он сам не пришел? — интересуется мисс Грэй, довольно глядя на появившиеся на столе блюда. — Как всегда занят аукционом блюд? — уточняет Виви.
— Да, мисс, — подтверждает Бесси. — Он очень хотел прийти к вам, но миссис Бишоп не отпустила. Велела соблюдать приличия. Мистер Эдвард просил вас поскорее возвращаться. Сказал, что… — осекается девушка.
— Не бойся, Бесси, говори, — подбадривает горничную Виви. — Это ведь слова Нэда. Обещаю, что ничего не скажу тетушке Агате, — заверяет мисс Грэй девушку. Бесси бросает беглый взгляд на мисс Уайт. Кэнди кивком подтверждает слова Виви.
— Иначе он сойдет с ума в компании своей заботливой матушки, — решается озвучить слова Нэда горничная. При этих словах вторая горничная прыскает со смеху.
— Передай мистеру Бишопу нашу благодарность за заботу. И что мы вскоре к нему присоединимся, пускай немного потерпит, — с улыбкой просит передать Виви. — Иди. Вы с Китти свободны.
— Да, мисс, — кланяются горничные и оставляют подруг наедине.
— Что же, давай приступим к столь любезно доставленному нам вкусному ужину, — предлагает подруге Виви. — Приятного аппетита.
— Что ты имела ввиду, когда говорила, что Нэд занят аукционом блюд? — интересуется мисс Уайт у подруги, разглядывая принесенные горничными блюда.
— Ты непременно должна попробовать стряпню миссис Браун, особенно рыбу: она просто божественно её готовит. А ещё вот эти колбаски из мясной лавки мистера Скотта, — заметив растерянность подруги, начинает советовать Виви. — А насчет аукциона я сейчас объясню. Наши благотворительные балы традиционно проходят по одному сценарию. Первая часть — постановки. Музыкальные, танцевальные, театральные или любые другие. Обычно, я выступаю во время этой части бала. Затем следует ужин с аукционом блюд. На нем продают особые блюда, заказанные попечителями в самых лучших лавках и ресторанах Бостона. Это могут быть как снискавшие любовь обыденные или праздничные блюда, так и новые, ранее не изготовляемые. Помимо блюд, на аукционе продают вина из самых лучших винных лавок, а также личных запасов лорда Клейтона или других бостонских богачей. Если новое блюдо или спиртное понравится бостонскому высшему обществу, их запускают в широкое производство и доступ.
— Ух ты! Как всё продумано, — поражается Кэнди.
— Да, вот так бостонское высшее общество вносит новые краски в жизнь Бостона — новые блюда, фасоны одежды, парфюмы, танцы, постановки, — саркастически комментирует Виви. — Но, как по мне, лучше бы они сосредоточились на благотворительной и просветительской деятельности: больше пользы. — Кэнди не может не согласиться. — Так, на чем я остановилась? Ах да, на ужине и аукционе блюд. После аукциона блюд начинаются танцы с аукционом вещей, изготовленных гостями. Ценой за лот могут быть как деньги, так и фанты — это зависит от владельца лота. После этого следует аукцион танцев. Потом для всех, кроме меня и музыкантов, следуют собственно сами танцы. Вот и всё, — заканчивает описывать сценарий бала мисс Грэй.
— А почему для тебя и музыкантов… — начинает свой вопрос мисс Уайт
— Для музыкантов, — не дав договорить подруге, начинает отвечать Грэй, — потому что каждый из гостей норовит заказать и услышать танец, угодный именно ему. А всем не угодишь, ты же понимаешь, — Кэнди кивает. — Для меня танцы головная боль по той же причине. Когда бостонское общество, да и музыканты, желают ненадолго отдохнуть от танцев, они просят меня что-нибудь сыграть. Естественно, каждый хочет услышать именно свой заказ. Естественно, всем не угодишь.
— А что за кулинарный шедевр от миссис Дэвис? — продолжает расспрашивать подругу мисс Уайт.
— Миссис Анджела Дэвис — владелица самой большой и известной в Бостоне кондитерской лавки, — с удовольствием поясняет Виви. — Её печенья, пирожные, торты и конфеты обожает весь город. Мы тоже иногда их покупаем. Помнишь, пару недель назад Нэд угощал нас эклерами? А печенье, которое недавно было у нас к чаю? — Кэнди кивает. — Они тоже из лавки миссис Дэвис. Но с кулинарными шедеврами мистера Алана Митчелла, владельца кондитерской лавки в Чикаго, им не сравниться. Обязательно надо будет как-то взять тебя туда, — с энтузиазмом заявляет мисс Грэй, — если мы вдруг вдвоём заглянем в Чикаго. Или ты сама загляни туда, когда будешь ехать на Рождество в Дом Пони, — вспомнив о планах подруги, советует Виви. — Накупишь всевозможных вкусностей детям — они точно будут рады таким замечательным подаркам. — Мисс Уайт делает мысленную заметку обязательно последовать совету подруги. — Всё, хватит разговоров и расспросов. По крайней мере, пока не поужинаем. Иначе я постоянно буду отвлекаться на эти божественные запахи.
— Что же, тогда приятного аппетита, Виви, — со смехом произносит Кэнди и следом за подругой приступает к ужину.
Тихую трапезу девушек нарушают лишь один раз: Бесси приносит купленные Нэдом кусочки торта миссис Дэвис и чай.
— Вот теперь можем продолжить разговор, — смакуя каждый ломтик тортика и потягивая чай, весело заявляет мисс Грэй. — Будь любезна, напомни, на чем я остановилась?
— На том, что за тебя заступился Бастиан, — незамедлительно напоминает подруге Уайт.
— Точно. Итак, Бастиан избил моих обидчиков. На крики их нянек прибежали родители. К счастью, среди взрослых нашелся тот, кто поверил не нянькам, а нашим с Бастианом словам о том, что это не мы первые начали драку — его отец. Он последними словами обругал нянек и родителей моих обидчиков, потребовал, чтобы они извинились. Моим родителям, деду с бабкой и тетке тоже досталось. Стивен Бэйли накричал на них, сказал, что если им хорошие отношения со светом дороже жизни и здоровья собственного ребенка, то он не желает иметь с ними ничего общего.
— Уж кто бы говорил, — негодующе фыркает Кэнди. — Человек, которому деньги были дороже любимой женщины и ребенка.
— Да, Стивен Бэйли всегда любил читать другим мораль, хотя сам редко ей следовал, — соглашается со словами подруги Виви. — При этом, — насмешливо хмыкает Грэй, — он слыл самым высокоморальным членом высшего общества Чикаго. Знал бы кто-то, что Бастиан — его внебрачный сын, а не ребенок, взятый им из приюта… О, какое бы это было прекрасное разоблачение его двуличной натуры. Но, увы, — вздыхает Вивианна, — вряд ли этому суждено случиться.
— Мои родители, — продолжает свою историю Грэй, — тут же извинились передо мной и встали на нашу с Бастианом защиту. Родители этих деток, естественно, на их сторону… Всё это закончилось тем, что они прихватили своих драгоценных чад и со словами, что больше ноги их не будет в домах Грэев и Бэйли, покинули особняк, громко хлопнув дверью.
Дед, бабка и тетка ничего не сказали. Но их мысли без труда читались по их лицам. Они мысленно проклинали тот день и час, когда я и Стивен Бэйли с сыном появились на свет, и, в частности, тот конкретный момент, когда появились в их доме, чтобы превратить их в изгоев в глазах чикагского общества.
Как только мистер Бэйли с сыном покинули дом Грэев, дед с бабкой недолго думая обругали меня и моих родителей последними словами и выставили за дверь.
Где нас уже ждал отец Бастиана. Он сразу понял, что на уме у Грэев, поэтому дождался нас, чтобы извиниться за то, что из-за него нас выгнали, и пригласить погостить у него. Родители долго отказывались, но мистер Бэйли их всё же уговорил. Так мы остались в Чикаго ещё на две недели.
Боже, — поражается самой себе Грэй, — как же я была ему благодарна, этому благородному джентльмену, защитившему и вызволившему меня из дома деда и бабки. Если бы я только знала я, что он ничем не рисковал, и что его, как мне казалось, бескорыстная помощь, на самом деле весьма корыстная, цель у которой только одна — найти рычаг влияния на Бастиана — я бы бежала оттуда, сломя голову. Ненавижу быть пешкой в чьей-то игре, — ни к кому особо не обращаясь, комментирует Виви. — Но я была всего лишь маленькой и глупенькой девочкой, которой очень хотелось отблагодарить своего спасителя, поэтому я с удовольствием осталась в доме Бэйли.
Первые несколько дней в Бэйлхаусе прошли для нас весьма спокойно. А потом пожаловали гости. Те, самые, гордо заявлявшие, что больше ноги их не будет в доме Бэйли, родители моих обидчиков вместе с ними самими. Поняв, что Стивен Бэйли покровительствует нашей семье, они пришли просить прощения. Как бы они ни кичились, но всё же Стивен Бэйли был самым богатым и влиятельным человеком в Чикаго, и ссориться с ним — было себе дороже. Мистер Бэйли великодушно их простил, но вежливо попросил не настаивать на том, чтобы их чада и мы с Бастианом играли вместе. Боялся, что мои обидчики снова могут взяться за старое, и мои родители решат забрать меня раньше, чем мы с Бастианом успеем крепко подружиться.
Затем пришли и мои родственники. Нет, не все вместе, как ты могла подумать, а только тётка Эдна вместе с моей кузиной Сюзанной. Она извинилась перед моими родителями за бабку и деда, попросила их и мистера Бэйли дать им второй шанс на примирение. Мол, мы всё же семья, да и девочки уже успели подружиться.
Успели подружиться, — скептически фыркает Грэй. — Ага, конечно. Скорее тётка не могла стерпеть, что перед дочерью какого-то ничтожного доктора открыты двери домов всех самых богатых семей Чикаго, а для её дочери эти двери закрыты. Да если за две недели мы с Сюзанной и играли вместе, то это было раз или два. Смешно, да? — обращается девушка к изумленной Кэнди. — Особенно, если учитывать, что жили мы с ней под одной крышей.
О, тётка строго блюла, чтобы её драгоценное дитя лишний раз со мной не пересекалось. Да и не только со мной: уж не знаю почему, но дети чикагских богачей тоже не были у неё в особом почете. Кроме того, у Сюзанны с детства было слабое здоровье, она быстро утомлялась. Поэтому задуманное удавалось тётке без особых усилий и подозрений. Впрочем, ничего не подозревающие родители и мистер Бэйли согласились. Так началось моё тесное знакомство с Сюзанной.
Сюзи, как ни странно, оказалась вполне милой девочкой. Она охотно играла со мной и Бастианом, делилась игрушками, участвовала в наших проказах, вместе с нами получала наказания. Но вся её прелесть рухнула в один миг.
Это было за несколько дней перед нашим отъездом. Каждому из членов моей семьи мистер Бэйли вручил подарок на память: отцу — модель корабля в бутылке, о которой тот давно мечтал, маме — дорогущую и очень теплую кашемировую шаль с меховым воротником, а мне — сшитые специально для меня в лучшем ателье Чикаго платьица. Когда на меня надели одно из платьиц, все присутствовавшие, даже тётушка Эдна, говорили, что я — самая красивая девочка на свете и выгляжу, как куколка. Вот тут-то Сюзанна и не выдержала. С самого детства мама, папа, да и вообще все вокруг говорили ей, что только она одна — самая красивая, самая умная и вообще самая-самая на всём белом свете. А тут самой красивой назвали кого-то другого! Одним словом, пока все любовались мной, она незаметно ускользнула из комнаты, где-то нашла чернильницу и вылила её содержимое в коробку, где лежали мои платья. Доказать, что это была Сюзанна, не удалось: она умудрилась вылить чернила так аккуратно, что даже не запачкала рук. В итоге досталось горничной, которая стояла ближе всех к коробке. И по какому-то злополучному совпадению в тот день несколькими часами ранее чистила письменные принадлежности в кабинете мистера Бэйли.
Лишь позже Бастиан случайно узнал, что чернила вылила Сюзанна: подслушал её разговор с одной из девочек на каком-то детском празднике. И там же ей отомстил: раздобыл чернильницу и при всех облил мою кузину с головы до пят. Ох и досталось ему тогда от отца, — с усмешкой вспоминает мисс Грэй. — Но он был доволен, что отомстил за меня. Эй, чему ты улыбаешься? — заметив блуждающую по лицу подруги легкую улыбку, требовательно вопрошает Виви.
— Да так, ничему, — улыбка Кэнди исчезает так же внезапно, как и появилась. — Это уже в прошлом. — Неозвученное имя Терри камнем повисает в воздухе между подругами.
— Жаль, что мне не довелось видеть Терри таким, — всё же решается нарушить табу Грэй.
— Так ты и с Терри знакома? — изумляется Уайт. — Прости, глупый вопрос, — одергивает она себя. — Конечно же ты знакома с Терри.
— Я познакомилась с Терри в Нью-Йорке, когда приехала в больницу к Сюзанне. Некоторое время я даже была его другом, — печально усмехается Виви. — Ровно до того рокового дежурства, на котором я узнала, что ты — та самая девушка, у которой моя кузина отобрала возлюбленного. Когда узнала, что на самом деле произошло в ту злосчастную ночь в больнице, — в голосе Грэй ясно слышны боль, вина и гнев. — С тех пор я прекратила общение с Терри и перестала быть ему другом. Я никогда не смогу простить ему его трусость.
— Выходит… Выходит, изначально ты действительно не знала, что я — та самая девушка? — ошарашена Кэнди. — Выходит, я попусту обвинила тебя? Зря думала, что ты помогаешь мне не потому, что тебя попросил мистер Альберт, а потому, что виновата передо мной? О, Виви, прости меня, пожалуйста, — Уайт робко тянет свою руку к руке подруги. Грэй без колебаний протягивает свою руку и тепло сжимает руку Кэнди, успокаивая подругу. — А мистер Альберт? Он знал, что…
— Что я — сестра Сюзанны? — предвосхищает вопрос подруги Виви. — Нет, он не знал этого. Как и я не знала, что приёмная дочь семейства Эрдли, Кэндис — это та самая возлюбленная Кэндис Терруса Грандчестера. И твои обвинения не были уж совсем беспочвенными, поэтому не стоит передо мной извиняться. Или же давай я приму твои извинения, ты — мои и будем считать, что мы — квиты, — предлагает Грэй. — Идёт?
— Идёт, — с улыбкой соглашается Кэнди.
— Вот и славно, — с облегчением выдыхает Вивианна.
— И Виви… Насчёт Терри… — робко начинает Уайт.
— Даже не начинай, — предостерегающе сверкает глазами Грэй. — Знаешь, почему я к тебе так привязалась? — спрашивает она у подруги. Кэнди отрицательно качает головой. — Мы с тобой в чём-то похожи. И ты, и я, мы обе готовы пожертвовать чем угодно, если надо будет — даже собственной жизнью, чтобы те, кого мы любим, были счастливы. И мы обе это сделали: я отказалась от Бастиана, ты — от Терри. Мы отпустили их. Ради меня Бастиан тоже был готов пожертвовать чем угодно, даже своей мечтой — самым дорогим, что у него было. А Терри… Терри струсил. Ты можешь быть со мной не согласна, но в моих глазах его поступок выглядит именно так. Он не нашел в себе силы отречься от тебя, чтобы защитить! Он позволил сделать выбор за себя, позволил тебе взять всю тяжесть решения на твои хрупкие плечи! Выбор! — всё больше и больше распаляясь, хмыкает Виви. — Да он даже не нашел в себе силы рассказать тебе о том, что произошло! Главное, ради своей мечты он нашел в себе силы от всего отказаться, не побоялся боли и осуждения! А как дело дошло до возлюбленной, так тут он в себе силы не нашел! А главное, что отказавшись от тебя, он всё равно не защитил тебя от боли! И Сюзанну счастливой он тоже не сделал! Рано или поздно, если кузина не дура (а она далеко не дура), то она поймёт, что Терри с ней не из любви, а из жалости. И что это единственное чувство, которое он к ней испытывает. Ну, может быть, ещё вкупе с раздражением.
Или же кузина узнает, что Терри с ней не потому, что он сделал выбор в её пользу, а потому, что ты отказалась от него в её пользу. И то, и другое станет для неё ударом.
— Жалость вкупе с раздражением? — поражена словами подруги Уайт. — Как он может испытывать к ней такое? Она ведь спасла ему жизнь! Он должен быть ей благодарен!
— По моим скромным наблюдениям, люди склонны запоминать не сделанное им добро, а причиненное зло, — спокойно, словно констатируя, замечает Вивианна. — Терри, конечно, может и будет помнить и благодарить её за то, что она спасла ему жизнь. А может и не будет. Но вот что Терри точно будет помнить, так это то, что по милости её эгоистичной выходки (а ещё собственных трусости и эгоизма), он потерял тебя.
— Виви! — негодует Кэнди.
— Что Виви? Ты всегда знала, что я — циник, — пожав плечами, парирует Грэй.
— Так что было дальше в вашей с Сюзанной истории? — возвращает Кэнди подругу к её рассказу.
— Дальше? — усмехается Виви. — А дальше была лучшая в Иллинойсе академия для девочек и мальчиков, Лэйк Форест, моё обучение в которой оплатил мистер Бэйли.
— Из-за Бастиана? — прозорливо догадывается Уайт.
— Из-за Бастиана, — кивает Грэй. — Он отказывался учиться без меня, так что мистеру Бэйли не оставалось ничего другого, кроме как оплатить ещё и мое обучение. Вместе с нами туда отправили и Сюзанну. Уж не знаю, почему её отец решил отправить дочь в Иллинойс, а не нашел для неё подходящий пансион для девочек в Нью-Йорке. Это так и осталось для меня загадкой. Впрочем, это не так уж и важно.
В Лэйк Форесте Сюзанне пришлось несладко. Маленький, беззащитный чужак среди детей иллинойских богачей, которые были знакомы друг с дружкой с самого детства и не уступали ей не только в красоте и богатстве, а ещё и в коварстве. Кроме них, были ещё чересчур строгие, а иногда и откровенно жестокие учителя. Ей часто доставалось от них. И защитить её было некому: горячо любимая и опекающая мать была очень далеко. Конечно, были и те, с кем она дружила, кто ей симпатизировал и иногда вступался за неё. Но тех, от кого ей доставалось, было намного больше. Однажды я попробовала защитить Сюзанну: всё-таки сестра, да и то происшествие с платьем я уже давно простила и забыла. Но когда вместо благодарности, она наградила меня презрительным взглядом, да ещё и оскорбила, я поклялась, что больше ни разу не помогу ей.
— А ты? Как насчет тебя? — вспоминая время своего обучения в Колледже Святого Павла, спрашивает у подруги Кэнди. — Тебе сильно доставалось?
— Не скажу, что сильно, но да, доставалось. Однако, — ухмыляется Виви, — в отличие от кузины, у меня был защитник, Бастиан. Поэтому вскоре меня перестали задирать: мало кто хотел с ним связываться. Кроме того, среди учеников были не только высокомерные и чванливые дети. Были и добрые и отзывчивые девочки и мальчики, для которых кто ты и откуда не имело никакого значения. Которые мечтали не о жизни богачей, а о карьере певцов, балерин, художников, ученых, конструкторов, путешественников и других. С ними-то я и подружилась. Наверное, именно из-за нашей небольшой группки (и моей подсказки) моя кузина и решила стать актрисой.
Помнишь, я говорила, что в академии были девочки и красивее, и богаче, и умнее Сюзанны? — Кэнди кивает. — Так вот, именно на этих девочек обращали внимание ученики Лэйк Фореста. Для Сюзанны, привыкшей купаться в обожании, это был большой удар. Она испробовала разные способы привлечь к себе внимание и вызвать восхищение, уж всех и не вспомнить. Но все они не возымели действия. Кузина почти сдалась, однако вскоре сама судьба подкинула ей новый, ранее не испробованный, способ воплотить её желания.
В нашей группке была девочка, Элена Холл. Её отец был одним из крупных угольных промышленников, мать — известной испанской танцовщицей. О таком же будущем, как у матери, грезила и Элена. И, надо сказать, для этого у неё были все задатки: прекрасные слух и чувство ритма, гибкость, энергичность, грация.
В честь чего же мы тогда организовывали праздник… — вспоминая, хмурится Виви. — Не помню уже. Впрочем, это и не так важно. Одним словом, в тот месяц в академии было запланировано празднество. Мы с друзьями отвечали за развлекательную часть. Одним из подготовленных нами номеров стало фламенко Элены. Не могу тебе передать, насколько восхитительно она танцевала. Почти все не могли оторвать от неё глаз. Кто-то смотрела на неё с немым восторгом, другие (среди них и Сюзанна) — с ядовитой завистью, но Элена никого не оставила равнодушным.
— И Сюзанна сделала вывод, что, чтобы привлечь к себе внимание и добиться обожания, она должна попробовать себя на сцене, — догадывается Кэнди.
— В точку, — подтверждает Грэй. — Сначала Сюзи попробовала уговорить подруг организовать собственную театральную труппу, но её идея не снискала успеха. Поэтому вскоре кузина пришла проситься к нам. Мы отнеслись к её приходу с удивлением и настороженностью, но после долгих раздумий всё же приняли её.
Наверное, именно тогда я ненадолго и подружилась с кузиной. После того, как (не без нашей помощи) кузина с новой стороны открыла для себя мир театрального, литературного, изобразительного, танцевального и музыкального искусства, Сюзанна преобразилась. Теперь её интересовали не только мода и домоводство. Она стала более любознательной и начитанной. И это превратило её в весьма приятного собеседника: эрудированного, занимательного и остроумного. С ней можно было болтать часами и без устали.
Нас с кузиной объединял интерес к музыке и литературе. Ко второму больше, чем к первому. Хотя Сюзанне очень хотелось петь и танцевать, но ни в первом, ни во втором она не блистала. У неё был слух, но голосок был слабый, не с самым широким диапазоном. И чувства ритма, так необходимого для танцев, у кузины тоже не было. Именно тогда, глядя на её отчаяние, я посоветовала ей попробовать себя не в качестве певицы и танцовщицы, а в качестве актрисы. И не прогадала. Ангельская внешность, великолепная память, артистичность — у Сюзанны были все задатки, чтобы стать хорошей актрисой. Так я и определила будущее кузины. Будущее, которое привело её к Терри, — замолкнув, виновато смотрит на подругу Виви. — Прости.
— За что? — искренне удивлена Кэнди. — В этом нет твоей вины. Сюзанна сама выбрала сцену. Ты всего лишь подсказала, где она может достичь успеха. Как сделала бы любая старшая, любящая сестра. А даже если бы ты ей не подсказала, думаю, если Сюзанна не дура (а, по твоим словам, она не дура), то она бы и сама додумалась, в чем она талантлива.
К тому же, это не ты подтолкнула Сюзанну к Терри. Она сама в него влюбилась.
Не ты … — голос Уайт дрогнул от боли воспоминаний. — Не ты сделала последней точкой в рассказе о любви больницу в Нью-Йорке. —
Это были мы с Терри, Виви. Я не хотела, чтобы он терзался. А он… Он не стал бороться. Да и хотел ли?
— Может быть, то, что Сюзанна выбрала сцену и не моя вина, — горько соглашается Грэй. — Но всё, что было потом — Стрэтфордская труппа и ночь в нью-йоркской больнице — уж точно моя. Это мой отец поддержал Сюзанну и её мать, когда они лишились поддержки семейства Марлоу. Это я не достучалась до Сюзанны в те роковые для тебя и Терри дни! — в глазах и голосе всегда сдержанной Вивианны появляется намек на слезы, но девушка справляется с собой. — Может быть… Может быть, если бы я была более убедительной… Если бы я нажала не на Сюзанну, а на тетку…
Если бы… — в бессильной ярости ударят кулачком по столу Грэй.
— Время вспять не повернуть, ты же знаешь, — сочувствующе сжимает руку подруги Кэнди. — Хватит терзаться.
— Время вспять не повернуть, да, — кивает Виви. — Но можно искупить свою вину, — грустно улыбается девушка. — Дослушаешь конец истории? Или вернемся к гостям?
— Дослушаю. Я пока не готова возвратиться к гостям. —
Не готова снова увидеть Терри. Не готова столкнуться лицом к лицу с Сюзанной.
Грэй понимающе кивает.
— Сюзанна блистала на академических театральных подмостках, — продолжает повествование Виви. — По окончанию академии она не желала слышать ни о чем другом, кроме Бродвея. А надо сказать, что к тому моменту, как кузина окончила академию, много чего изменилось.
— Только Сюзанна? А ты? Ты разве не закончила обучение в Лэйк Форесте? — недоумевает Уайт.
— Нет, — качает головой Виви. — Я ушла из академии после смерти матери. Отец, Натали и наш дом были важнее моего обучения. Кроме того, после моего разрыва с Бастианом, Стивен Бэйли отказался оплачивать моё обучение. Поэтому с четырнадцати и до шестнадцати лет я училась в Бостонской латинской академии, обучение в которой оплатил мой отец, — объясняет Грэй. — В ней же сейчас учится и Нэтти. После академии были курсы медсестер. Затем я поняла, что для меня мало быть всего лишь медсестрой, и я поступила в медицинскую школу Бостонского университета.
— Вот же негодяй! — возмущена поступком мистера Бэйли Кэнди.
— Да, в тот год мистер Бэйли очень низко упал в моих глазах, — хмыкает Виви. — Итак, вернемся к изменениям в жизни Сюзи. Незадолго до окончания ею академии умирает её отец.
А надо сказать, семейство Марлоу и так не особо любило моих тетку и кузину. Когда оно узнало, что моя кузина хочет быть актрисой и никем другим, то решило и вовсе от них отказаться. Оно поставило условие: если тетка и кузина хотят и дальше пользоваться финансовой поддержкой семьи Марлоу, то сестра должна выбросить из головы блажь, то есть желание быть актрисой, и все свои старания направить на поиски хорошего мужа. Если же нет, то они обе могут забыть, что принадлежат к семье Марлоу.
Тетка, по правде, тоже не была в восторге от желания сестры быть актрисой. В блажи кузины она винила меня, — Кэнди закатывает глаза. — Она всеми мыслимыми и немыслимыми способами уговаривала дочь отказаться от её желания. Но сестра была непреклонна. А ещё она, как актриса, прекрасно знала, что и как разыграть. Слёзы, упреки, обещания, игра на материнских чувствах — и вот уже тётка Эдна на всё согласна, лишь бы её доченька была счастлива.
Вот так тётка и кузина оказываются без гроша в кармане на улицах Нью-Йорка. Тётка принимает самое очевидное решение — обратиться к родственникам.
Однако, к тому времени наши дед и бабка тоже покинули этот мир. Да и я сильно сомневаюсь, что они согласились бы финансово поддерживать внучку, собравшуюся стать актрисой. Они не были в восторге от сына-врача. Даже не знаю, как они отреагировали бы на желание Сюзанны. Да, дочь они, наверное, честно говоря, не уверена, не бросили бы. Но высылали бы ей такой мизер, что тетка с сестрой долго бы не протянули.
Да, наших деда и бабки больше не было в живых. Поэтому тетка обратилась к их единственному наследнику — моему отцу. Как оказалось, угрозы угрозами, а оставлять нажитое богатство чужаку мой дед не хотел. Как и своей дочери: тётка, конечно, в их глазах была более достойной, чем отец, наследницей. Но всё же она была женщиной. А это значит, что все деньги и компания перешли бы в распоряжение её мужа и его родственников. Этого мой дед допустить не мог. Поэтому завещал всё моему отцу. И отец принял наследство.
— Что? — не верит своим ушам Уайт. — Твой отец принял наследство? Так ты у нас выходит богатая леди? — Грэй кивает. — Тогда почему ты и твоя семья…
— Живем в скромном домике и работаем в Бостонской больнице? — заканчивает реплику подруги Виви. Кэнди кивает. — Потому что из доставшихся нам денег лично наша семья, Грэи, не потратила ни цента.
Отец вообще сначала не хотел принимать наследство. Но его уговорила моя мама. Сказала, что неизвестно, что ждет их с отцом и нас с сестрой в будущем. Что я столь амбициозна, что вряд ли смогу довольствоваться лишь ролью жены. И столь горда, что никогда не захочу работать на кого-то другого, а только на себя. И что Нэтти тоже может пойти по моим стопам. И по этим причинам отец должен принять наследство. И папа согласился. Самостоятельно управлять компанией отец не хотел, да и не мог. Поэтому нашел честного и компетентного человека, которому и доверил управлением семейным делом. Этот человек и поныне занимает должность заместителя управляющего компанией. Мы с отцом лишь время от времени наведываемся в Чикаго, чтобы всё проверить и поставить необходимые подписи. Вот так.
— Ты столь равнодушно говоришь о таком богатстве, — замечает Уайт. — У других ранее небогатых девушек уже бы жадно горели глаза в предвкушении доступных возможностей. А ты столь… — девушка берет паузу, подбирая необходимую характеристику. — Столь холодна, — наконец находит нужное слово Кэнди.
— Не в деньгах счастье, Кэнди. Ты знаешь это даже лучше меня, — парирует Грэй. — Ты была счастлива не когда была компаньонкой или приёмной дочерью богатого семейства. А когда тебя любили, понимали и позволяли жить той жизнью, которая приносит тебе счастье. Когда ты без страха и печальных слез могла смотреть в завтрашний день. И было это, когда ты росла в Доме Пони и работала медсестрой в Чикаго. Потому что счастье оно не в деньгах, нет, — печально улыбается Виви. Кэнди согласно кивает. — Поэтому я и говорю о деньгах столь равнодушно.
А вот когда я говорила о деньгах с эмоциями, преимущественно с яростным гневом, так это когда узнала, что отец принял наследство. О-о-о, как я была возмущена, — с веселой ухмылкой вспоминает Грэй. — Меня, наверное, весь Бостон слышал. И только после того, как отец объяснил мне, почему он это сделал, я успокоилась.
А второй раз, когда я была возмущена так, что меня слышал весь город, так это когда я узнала, что отец согласился содержать тетку и кузину. Кстати, именно тогда я и узнала, что отец принял наследство.
Мне было шестнадцать. Мы с отцом решили, что я уже достаточно взрослая, чтобы заниматься его корреспонденцией. Раньше этим всем — корреспонденцией и домашними учетными книгами — занималась мама. После её смерти мы с отцом разделили эти обязанности: я занималась домашними учетными книгами, а отец — корреспонденцией. Когда я окончила академию, отец решил, что пора мне поручить и его переписку.
Именно в ней я нашла письмо от тетки с просьбой, нет, скорее с требованием, каждый месяц высылать ей и Сюзанне денежное пособие. Свои требования она аргументировала тем, что это я сбила её доченьку с пути истинного, забила ей голову сказками о Бродвее, а значит — это я виновата в том, что они лишились поддержки семьи её мужа. И значит, именно отец должен теперь содержать тетку и её дочь.
Затем она напомнила ему, что она была единственной, кто много лет назад пришел просить прощения в дом Стивена Бэйли. Что именно они с Сюзанной так радушно приняли его самого и его семью.
После она и вовсе начала играть на его братских чувствах. Мол, он всегда был самым любимым ребенком отца и матери, потому что был мальчиком. Что если бы она заключила неравный брак, то родители никогда бы о ней не вспомнили. Даже если бы её муж достиг небывалых высот. Ведь одно дело зять, а другое — сын. И вообще, все её беды от того, что она родилась девочкой.
«Боже, какая в ней пропадает актриса», думала я, читая её письмо. — Уайт согласно хмыкает. — Ничуть не хуже Сюзанны. Недаром же говорят, что яблоко от яблоньки недалеко падает.
Второе письмо, которое я нашла, было от управляющего компанией Грэев, но тогда я ещё об этом не знала. В нем он писал, что получил отцовские распоряжение, открыл счет в банке на имя тётки и перевел указанную в письме сумму.
С этими письмами я пошла к отцу. Спросила его, какого черта он решил содержать тетку и сестру, двух взрослых, вполне работоспособных женщин.
Ответ отца был весьма лаконичен: потому что она моя единственная сестра.
Я напомнила ему, о том, «какой» сестрой она была ему с тех самых пор, как он женился на маме. Что она, как и остальное семейство, и знать его не желала. Что когда мама тяжело заболела в первый раз мы не то, что денег, даже доброго слова от них не дождались. Что за его спиной, они надеялись, что мама умрет, и отец женится на «более достойной женщине». А когда мама умерла, тетка даже не приехала его поддержать. И после этого он называет её сестрой?
«Да», ответил отец. И даже после этого она остаётся его единственной сестрой. Какой есть, другой нет. Что он не может поступить с ней так, как с ним поступили его родители. Что он выше этих обид.
— У твоего отца очень доброе сердце, — только и произносит Кэнди. — И он прав: семья есть семья. Другой нет. Будь я на месте твоего отца, то поступила бы точно также.
— Ты слишком великодушна, подруга. Я, увы, — ухмыляется Виви, — не такая. Иногда я могу простить. Но иногда — это выше моих сил. Случай с тёткой именно такой.
Я сказала, что не собираюсь работать ради того, чтобы тётка и сестра могли жить, ни в чем себе не отказывая, как они привыкли. И отцу не позволю. Если им что-то нужно, пускай идут и сами заработают на это денег.
«О деньгах не беспокойся», успокоил меня отец. «Все заработанные нами деньги по-прежнему будут при нас. А пособие для сестры я выделяю из наследства, оставленного твоими дедом и бабкой». Так я узнала о наследстве. Мы с отцом ещё долго говорили в тот день. Я была недовольна его решением, но смирилась с ним.
И всё же, — раздраженно произносит Грэй, — в тот день мне следовало быть более настойчивой. Хотя, это вряд ли бы что-то изменило. Руководитель Стрэтфордской труппы всё равно, рано или поздно, заметил бы Сюзанну. Всё-таки моя сестрица очень артистична, — немного подумав, добавляет девушка.
— Я понимаю, почему ты зла на тетку. Но за что ты тогда так не любила Сюзанну? — вопрошает Кэнди. — Вы ведь, кажется, дружили.
— О, я была бы не против и дальше дружить с Сюзанной, — отвечает Виви. — Но, увы, с того самого момента, как я покинула Лэйк Форест, моя дорогая кузина стала смотреть на меня свысока. Как до её дебюта на сцене богатые иллинойские девушки и юноши снисходили до неё, так она начала снисходить до меня. Как я понимаю, своей главной школьной соперницей (хотя мне никогда не нужно было восхищение моей персоной) она считала меня.
Поэтому когда я ушла из академии, Сюзанна никак не могла сдержать злорадства. Её письма просто лучились им. «Ах, сестрица, ты ведь наверняка так скучаешь по академии! Если бы только могла видеть, каким прекрасным было вчерашнее представление! Как я блистала на сцене!». Лицемерка, — презрительно фыркает Грэй. — Бесчувственная эгоистка.
— А может быть у неё просто… — вставляет Уайт.
— Что просто? — перебивает подругу Грэй. — Отсутствует чувство такта? Несомненно. Или же отсутствует способность чувствовать и понимать чувства других? Первое точно присутствует, а второе… Хм, дай подумать, — берет паузу девушка. — Нет, второе тоже присутствует, просто ей наплевать на чувства других. Ей важна только она.
— Может быть, — осторожно соглашается Кэнди. — Утверждать не буду. Я не настолько хорошо знаю Сюзанну. А ты, кстати, писала ей? — интересуется Кэнди.
— Время от времени писала, но весьма сухим тоном, — отвечает Виви.
— Так что было дальше? — возвращает Уайт подругу к её истории.
— А дальше было хуже, — раздраженно продолжает Грэй. — После того, как Сюзанна попала на Бродвейскую сцену, она и вовсе загордилась. Единственным плюсом от этого стало только то, что уменьшилась сумма денежного пособия для неё и тётки: гонорары у сестры были очень хорошими.
Знаешь, — тон Вивианны меняется на задумчивый, — меня ведь всегда удивляло, почему Сюзанна продолжает мне писать. И лишь когда я приехала к ней в больницу, я поняла почему. Она купалась в любви публики, но единственным близким ей человеком, искренне и беззаветно её любящим, была её мать. Сюзанна была очень одинока. А я…
Я, пожалуй, была вторым человеком, которому она могла поплакаться в жилетку. Ведь когда-то я, как старшая сестра, защищала её. Да и если человек приходит ко мне за помощью, и по его глазам я вижу, что он действительно в беде и мольба его искренна, я помогу. Как бы я не относилась к этому человеку, я ему помогу. Но если я буду понимать, что в итоге моя помощь пропадает втуне, то я перестану помогать человеку. Ведь если человек сам не желает быть спасенным, то его не спасти.
О, не думай, — заметив, что Кэнди отвернулась, спешит извиниться перед ней Грэй, — я не прошу тебя жалеть Сюзанну. Просто поделилась своими мыслями. Забудь.
— Нет, я понимаю, — спешит успокоить подругу Кэнди. — Правда, понимаю. Эдвард был неправ, когда говорил, что если кто-то потеряет твоё уважение, то больше не обретет его. Твои слова о Сюзанне яркое тому доказательство. Хоть ты и холодна с ней, но ты всё ещё волнуешься за неё. Ты не можешь простить ей не только то, что она причинила боль Терри и мне, но и за то, что она причиняет боль самой себе. Что она не желает быть спасенной. Каждый день в больнице мы видим, как люди, висящие на волоске от смерти, борются за жизнь. А у неё всего лишь нет одной ноги, а она уже сделала из этого трагедию. Но если она всё же найдет в себе силы быть спасенной, ты простишь её. И если ей действительно будет нужна твоя помощь, ты окажешь её. Поэтому ты и примчалась в Нью-Йорк, когда с Сюзанной случилась беда. — В воздухе повисает тишина. — Вивианна? — неуверенно зовет Кэнди подругу, уставившуюся в Уайт немигающим взглядом. — Ну скажи уже что-нибудь! — молит Уайт, когда тишина начинает звенеть в её ушах.
— Мне стоит меньше говорить тебе, — моргнув, наконец тихо выдаёт Виви. — Ты начинаешь понимать меня не хуже Бастиана, — прищурив глаза, лукаво улыбается девушка.
— Больше так не делай! — хлопает подругу по плечу Кэнди. — Ты меня испугала!
— Прости-прости, — миролюбиво выставляет ладони вперед Грэй. — Больше не буду.
— Давай уже выкладывай, что произошло в ту ночь в нью-йоркской больнице, — нетерпеливо подгоняет подругу Кэнди.
— Сначала в Нью-Йорк хотел приехать отец, — покорно начинает рассказывать Виви. — Но слег с бронхитом, поэтому вместо него поехала я. Тётка, конечно, была очень недовольна, что приехала я. Но ничего не сказала. Я сразу предложила заказать для Сюзанны ножной протез, благо, состояние семьи Грэй и связи отца позволяли. Тётка сначала возражала, но когда услышала другие варианты (инвалидное кресло или костыли), быстро согласилась. Я договорилась с врачами больницы, что буду ухаживать за Сюзанной, пока её не выпишут.
Тогда-то я наконец и увидела истинную сущность сестры. И познакомилась с Терри, конечно.
— И что же ещё ты узнала о Сюзанне, кроме того, что она очень одинока? — неожиданно для себя самой, с искренним интересом допытывается Уайт.
— Я была поражена, приятно поражена, — добавляет Грэй, — её поступком в отношении Терри. Пока я добиралась из Бостона в Нью-Йорк, я всё думала: неужели всё это время я ошибалась насчет сестры? Неужели она способна думать не только о себе, но и о ком-то другом? Неужели она способна на сильные и искренние светлые чувства по отношению к другому человеку? Настолько сильные, что она, не задумываясь, подвергнет себя опасности, лишь бы тот, кто ей дорог, остался жив и здоров? Я думала, что да.
И я не ошибалась. Но только частично.
Сюзанна действительно испытывала к Терри чувства. Но это была никакая не любовь, а одержимость, — выносит свой мрачный приговор Вивианна.
— Одержимость? — потрясена словами подруги Кэнди. — Виви, я правильно тебя расслышала: ты сказала «одержимость»? — решает уточнить девушка.
— Именно, одержимость, — подтверждает Грэй. — Ты всё верно расслышала, Кэнди. Может быть, кто-то другой и не согласится со мной, и скажет, что я просто ничего не понимаю в любви, потому что никогда не любила сама. Но я любила. И люблю, — отворачивается, чтобы скрыть от подруги выступившие слезы, Виви.
— Это была Сюзанна, да? — догадывается Кэнди.
— Да, это была она, — кивает Грэй. — Это был вечер накануне той злосчастной ночи. Может быть, я бы и промолчала тогда, но во мне уже давно жило возмущение поведением Сюзанны. А ещё я очень хотела помочь вам троим.
Тебе, — нежно улыбается подруге Виви, — которой, как я уже знала, безраздельно принадлежало сердце Терри. И хотя тогда я ещё тебя не знала, но уже даже тогда я не хотела, чтобы из-за этого злосчастного рока ты, которая никоим образом не была замешана в произошедшем, страдала.
Терри, который под гнетом морального долга, а ещё манипуляций моей тётки и сестры, собирался отказаться от тебя. И этим навсегда сломать сразу три жизни: свою, твою и Сюзанны.
И, конечно же, Сюзанне. Какой-никакой, она была моей сестрой, и я не хотела, чтобы она страдала. А она страдала бы. Если бы не от его абсолютного безразличия, то от собственных эмоций: осознания того, насколько она жалкая, и ненависти к себе, Терри или кому другому. —
Ко мне, понимает неозвученные слова подруги Кэнди. — Этого уж я не могу предположить. Ведь от любви до ненависти один шаг. И шаг этот намного короче, чем один шаг от безразличия до любви.
Итак, выходов у меня было всего два: уговорить либо Терри, либо Сюзанну. Говорить с Терри было бесполезно: он предпочитал нести свой крест в одиночестве и молча, — с печалью произносит Виви. — Оставалась только Сюзанна.
В тот вечер я уговаривала её отпустить Терри. Сначала я пыталась сделать это мягко и намеками.
Нью-йоркская больница
Около трех лет назад
— Сюзанна, а как люди влюбляются друг в друга? И главное — почему?
Неожиданно этот вопрос застает кузину врасплох.
— Любовь… — немного подумав, выдает сестра. — Она, как молния, разит внезапно и без объяснений. Наверное, люди и сами не могут объяснить, почему они влюбились. Просто увидели друг друга и влюбились. И всё.
— Так значит, так ты влюбилась в Терруса?
— Вивианна, это что — допрос? — в голосе Сюзанны сквозит раздражение. — С чего ты вдруг решила поговорить на эту тему?
— Просто любопытно, — пожимает плечами Виви. — Так что, расскажешь?
— Да, именно так, — подтверждает Сюзанна. — Я увидела его и поняла, что он — мой принц из сказок, мой Ромео, — нежно произносит Марлоу.
— Так ты влюбилась во внешность? В образ, который сама себе придумала в детстве? — резюмирует Грэй, снова заставая сестру врасплох. — А как же то, что влюбляются не во внешность, а в душу? Знаешь ли ты, какова душа Терруса? — спрашивает она у кузины. — Сколько в ней света и сколько тьмы? Что, если тот образ, который ты сама себе придумала, разительно отличается от истинной сущности Терруса? Будешь ли ты любить его тогда? Ведь любовь — это видеть любимого без прикрас и любить его таким, — заканчивает Виви.
— О, опять эти религиозные фразы, — закатывает глаза Марлоу.
— Хорошо, давай без них. Что такое, с твоей точки зрения, любовь?
— Считать любимого человека самым лучшим в мире, всегда быть вместе, заботиться и делать друг друга счастливыми, — на этот раз Сюзанна справляется с ответом быстрее.
— Хорошо. А что тогда, по-твоему, счастье? — атакует кузину новым вопросом Виви.
— Счастье… — задумывается Марлоу. — Счастье — это, наверное, когда тебе больше ничего не нужно. Когда у тебя на душе легко и светло.
— То есть, чтобы сделать любимого счастливым, надо понимать, что у него на душе, верно? — уточняет Грэй.
— Да, — соглашается Сюзанна.
— А что, если, чтобы сделать любимого счастливым, его нужно не завоевать любой ценой, а отпустить? Что, если высшая форма любви — это не всегда пожертвовать своей жизнью, а пожертвовать своими чувствами? Отпустить любимого и, живя отдельно от него, радоваться, что он счастлив с другим человеком? — осторожно, ступая на скользкую тропу, спрашивает Виви.
До Сюзанны наконец-то доходит, к чему клонит кузина.
— Сразу видно, что ты никогда и никого не любила, Вивианна! — яростно кричит Марлоу. — Потому что ты ничего не понимаешь в любви! Да ты попросту не умеешь любить кого-то другого, кроме себя! Поэтому и тебя никто так и не полюбил!
Малая музыкальная комната дома Бишопов
Сейчас
— Кэнди, поверь, — извиняющимся тоном, обращается к Уайт Вивианна, — если бы я знала, что моя тирада станет причиной ночных событий, я бы ни за что не сорвалась на кузину. Я бы любой ценой справилась со своими эмоциями. Но в тот момент всё навалилось в одночасье: злость на кузину, тоска по Бастиану, которого я недавно видела, воспоминания о нашем с ним расставании… И я сорвалась. Я кричала так, что на мой крик сбежался персонал больницы, который и вывел меня из палаты.
Нью-йоркская больница
Около трех лет назад
— Не смей, слышишь, — их тихого голос Вивианны превращается в громкий рокот, — не смей упрекать меня в том, что я не умею любить! В отличие от тебя, глупая эгоистичная девчонка, я действительно умею любить! Да так сильно, что тебе и не снилось! И знай, любовь моя была хоть и коротка, зато сильна и взаимна! — Грэй овладевает безрассудное желание как можно больнее ужалить Сюзанну. — Мне не нужно было соперничать с другой. В сердце любимого я всегда была единственной. И когда настал миг, я сумела отпустить его!
Хорошо, — хотя разумом Грэй понимает, что пора остановиться, сердце не желает слушать разум. — Хорошо, может быть, я ничего и не понимаю в любви. Но и ты, кузина, тоже ничего в ней не понимаешь! Ты ничего не знаешь об истинной любви. Любви, способной изменить весь мир и всю жизнь. Любви, способной выцепить твою жизнь из лап отчаяния и смерти.
Потому что любовь, к твоему сведению, это, в первую очередь, забота о счастье другого человека. Ты же заботишься только о своём счастье! Причем желаешь его не выстрадать, как все, а получить на блюдечке с голубой каёмочкой! Потому что до сих пор живешь не в реальности, а в радужном сне, где всё и всегда происходит так, как ты этого хочешь, и где царят чудеса! Даже травма тебя не образумила, хотя должна была бы! А ведь ты уже не ребенок, сестрица, пора бы проснуться и увидеть мир таким, какой он есть! Стать взрослой и научиться жить в реальном мире!
А твои, так сказать, чувства к Террусу — это никакая не любовь, а самая настоящая одержимость! — Сюзанна бледнеет в испуге. Она открывает рот и хочет что-то сказать, но Виви её перебивает: — Молчать! Сейчас я говорю!
Ты, кузина, словно маленький ребенок, хочешь чужую и недоступную тебе игрушку, потому что слепо уверена, что именно и только ты достойна этой дивной игрушки. Что только эта игрушка принесет тебе счастье.
Но кто тебе сказал, что именно ты — самая лучшая, самая достойная хозяйка для этой игрушки? Твоя мама? О, — насмешливо заявляет Грэй, — тётка сделала тебе медвежью услугу, всю жизнь говоря тебе, что ты самая-самая, и растя тебя в мире иллюзий. Вместо полагающегося каждой приличной девушке смирения, сострадания и самоотверженности, она привила тебе высокомерие, жестокость и эгоизм. Знай, в мире есть ещё много девочек, намного достойнее тебя. Почему именно тебе должна принадлежать эта игрушка? Или Терри?
Только потому, что ты его любишь? Так и другие тоже скажут, что они любят его. Потому что ради него ты пожертвовала своей жизнью? Да, несомненно, это достойно восхищения и благодарности. Но не всегда этих чувств достаточно для рождения любви.
А ты не думала, что нужно спросить, с кем хочет быть сам Терри? С кем он на самом деле счастлив?
Ах да, конечно же, я забыла, — ехидно подмечает Виви. — Зачем же об этом спрашивать у безмозглой игрушки? Она ведь бездушна и всё равно не ответит, верно?
А что, кузина, если игрушка не принесет тебе счастья? Что если она принесет тебе только боль, а? Потому что, Сюзанна, именно самые любимые нами люди приносят нам больше всего боли. Потому что любви без боли не бывает. Потому что всё познается в сравнении. Потому что не бывает только черного, или только белого. Потому что весь наш мир и вся наша жизнь — это равновесие сил.
Ах да, — и снова слова Грэй сочатся ехидством, — я ведь забыла. Игрушка ведь бездушна, и не может причинить боли, верно?
Только Террус, кузина, — голос Виви становится жестким, — не бездушная игрушка, а живой человек. У него есть воля, мысли и чувства, разительно отличающиеся от твоих. Но ты не видишь этого, кузина. Ослепленная своими страстями, ты отказываешься это увидеть и принять.
Ты воспринимаешь его даже не как игрушку, а как нечто абстрактное, как образ… Нет, даже не так, — поправляет себя Грэй. — Ты воспринимаешь его, как вещь, единственное предназначение которой — восхищаться, развлекать и заботиться о тебе, делать тебя счастливой. Которая будет рядом с тобой, даже если весь мир (несомненно, несправедливо) ополчится против тебя. Одним словом, игрушку, для которой мыслями, чувствами, волей, да всем миром должна стать только ты.
Вот только игрушка, Сюзанна, не способна на чувства, — отрезает Виви. — Она бездушна. Поэтому мы и ищем себе в возлюбленных живых людей.
Только, повторю ещё раз, Террус, кузина — не игрушка. Да даже если бы и был игрушкой, то я бы ни за что тебе его не отдала. Потому что ты, якобы искренне любя и желая счастья (правда, непонятно кому), хочешь сломать живого человека, превратить его в безмозглую и безвольную марионетку, чьей хозяйкой будешь ты. А любовь, Сюзанна, предусматривает, что люди остаются друг с другом по доброй воле. И что они равны в своём союзе.
Боже, если ты человека хочешь сломать, что же ты тогда сделала бы с игрушкой? — содрогается от ужаса Грэй. — Мне даже страшно подумать.
Повторюсь, ты и именно ты из нас двоих, Сюзанна, не способна на любовь. Не только к другому человеку или игрушке, но и даже к самой себе. — На этот раз от слов Виви ужасается Марлоу. — Из-за своей любви к Терри ты лишилась ноги. Теперь дорога в театр для тебя закрыта. Да, ты можешь пойти на другую работу. Но ведь ты не захочешь. Только театр был твоей страстью. Значит, у тебя только один выбор — замужество. Но кому нужны одноногие бесприданницы? — ударяет Грэй по самому больному месту. — Да и разве ты выйдешь замуж за кого-то другого, кроме Терруса? А что, если он никогда тебя так и не полюбит? Проживешь всю жизнь в одиночестве в четырех стенах, любя и ожидая, когда у Терри наконец откроются на тебя глаза, как дура упуская возможно находящееся рядом собственное счастье? — Сюзанна открывает рот, но так ничего и не произносит. — Вижу по твоим глазам, что я угадала. Что же, тогда ты и вправду жалкая дура, не способная любить даже саму себя.
Ах да, я забыла добавить: Терри ведь не собирается бросать театр, чтобы за тобой ухаживать? Нет? Просто замечательно. Значит, вокруг него будут постоянно виться молодые и симпатичные коллеги, и богатые почитательницы его таланта, — а вот и второй точный удар. — Глядишь, кто-то окажется половчей тебя, да так охмурит Терри, что сразу под венец.
Или, может быть (и на что я искренне надеюсь), — третий удар, — его возлюбленная окажется ловкачкой, и найдет способ отвоевать свою любовь.
Потому что тебе, сестрица, давно пора преподать урок! Потому что ты не любишь, а мучаешь и Терри, и саму себя!
— Это всё только твои слова и представления о любви! И они ложные! — подает дрожащий голос Сюзанна.
— Ух, ты! — искренне изумлена Виви. — Ты даже огрызаешься на мою тираду? Хотя, чему я удивляюсь. Ты всегда умела огрызаться, когда дело доходило до обвинений и упреков. Только когда тебя оскорбляли, ты почему-то набирала воды в рот. А в этот раз, гляди, и на оскорбления огрызаешься.
Что же, ладно, — поднимает вверх, словно признавая поражение, руки Грэй. –Раз мои слова и представления о любви ложны, тогда позволь напомнить тебе, что говорит о любви Библия. Или же и то, что сказано в ней ты тоже считаешь ложным? — в мнимом возмущении смотрит на сестру Виви.
— Нет, — осторожно подает голос Марлоу.
— Что же, тогда слушай. Любовь терпелива, добра, — начинает цитировать Первое послание апостола Павла к Коринфянам Грэй, — она не завидует и не хвалится, она не гордится, не может быть грубой, она не ищет выгоды себе, она не вспыльчива и не помнит зла. Любовь не радуется неправде, но радуется истине. Она все извиняет, всему верит, на все надеется, все переносит.
Есть и ещё кое-что, может я цитирую и не дословно, но всё же скажу: любовь — это не делать ближнему зла. Любить и ближнего, и врага своего нужно, как самого себя. Только облекшись в истинную любовь можно приблизиться к совершенству, — заканчивает свою нравоучительную проповедь Виви. — Подумай над этими словами, Сюзанна. Хорошенько подумай. Глядишь, до чего-то таки додумаешься. А я пока пойду прогуляюсь. До того ты мне омерзительна, что видеть тебя не могу, — громко хлопает дверью палаты Грэй и отправляется остыть под снегопадом.
Малая музыкальная комната дома Бишопов
Сейчас
— Ого, Вивианна, — искренне поражена подругой Уайт. — Я и не подозревала, что ты способна на такие… тирады. Обычно ты весьма немногословна.
— Ты хотела сказать на «столь откровенно жестокие»? — уточняет паузу в словах подруги Грэй. Кэнди, немного подумав, осторожно кивает. — Да, я на них способна. Редко, но способна. Знаешь, — отстраненно замечает Вивианна, — а я ведь не жалею ни об одном сказанном мною кузине слове. Да, я жалею о том, как я это сказала, и о последствиях своей тирады. Но о том, что я сказала, я не жалею. И, наверное, никогда не буду жалеть.
— Если учитывать, что ты сказала Сюзанне до её попытки прыжка, то мне даже страшно представить, что ты сказала ей потом, — с дрожью произносит Уайт.
— О, я уже не была столь эмоциональна и многословна, поверь, — спешит успокоить подругу Грэй. — Я всего лишь сказала ей, что она — конченая эгоистка. И что я более не желаю ни общаться, ни видеться с ней.
Нью-йоркская больница
Около трех лет назад
— До чего же ты, сестрица, жалкая и конченая эгоистка, — голос Вивианны тих и холоден, как арктический лед, хотя девушке очень хочется кричать на кузину. А ещё — хорошенько отхлестать её по щекам.
— Но я ведь сделала так, как ты хотела! Почему ты снова кричишь и упрекаешь меня? — набрасывается на кузину с упреками Сюзанна.
— Разве? — прищурив глаза, вопрошает Грэй. — Мне кажется, я просила тебя отпустить Терри. А не окончательно разлучить его с его возлюбленной.
— Но ведь я так и сделала! — в отчаянии кричит Марлоу. — Я хотела уйти из жизни, чтобы не стоять между Терри и его возлюбленной! Я хотела отпустить его!
— Вот-вот, именно об этом я и говорю. О выбранном тобою способе, — уточняет Вивианна. — Разве я просила тебя умереть? Нет, не просила.
Сестра, я просила тебя, найти в твоих окутанных темными страстями сердце и душе хоть каплю чистой и светлой любви, которая подсказала бы тебе, что ты поступаешь неправильно. Что твои чувства — это всё, что угодно, но только не любовь. И что если ты действительно любишь Терри, то поймешь, что превыше всего не твоё, а его счастье. И что для счастья тебе совсем не нужно, чтобы Терри был рядом. Что тебе будет достаточно просто (пускай и не взаимно) любить его и знать, что где-то там (неважно — рядом или далеко) он любит, любим и счастлив. Потому что это и есть любовь.
Только так ты бы спасла его. И заодно себя, — горько заканчивает Грэй, сдерживая слезы. Для сестры у неё нет слёз. Это слёзы боли за Терри и его возлюбленную. — Но теперь уже поздно. Из светлой жертва превратилась во тьму. Три жизни сломаны. Залечат ли они когда-нибудь свои раны? — никому не особо не обращаясь, спрашивает у себя самой Вивианна. — Неужели ты, глупая, эгоистичная девчонка, — вновь обращается Грэй к Марлоу, — думала, что после твоего «прыжка во спасение», Терри и его любимая смогут спокойно быть вместе? — Сюзанна кивает. — А ты не думала, что не смогут? Судя по твоему озадаченному лицу, то нет, не думала. А следовало бы. Запомни, раз и навсегда, кузина: совершая какой-либо поступок, всегда, в первую очередь, думай о его последствиях. Обо всех его последствиях. И только убедившись, что он никому не навредит, совершай его.
Хорошо, пускай ты не могла (да и не хотела) знать, как на твой поступок отреагирует любимая Терри. Хотя я уверена, что она — благородная девушка. И вина (хотя и беспочвенная) за твою смерть отравляла бы ей жизнь до самого её конца. — И хотя Вивианна ещё не знает Кэнди, она абсолютно права. — Но Терруса-то ты знала.
И могла бы довольно точно предположить, как он отреагирует на твою смерть. Неужели ты могла подумать, что этот благородный мальчишка нашел бы в себе силы простить себя и отпустить прошлое? — упрекает Вивианна кузину. — Что он смог бы спокойно и счастливо жить дальше с любимой? Если ты думала, что да, то ты совершенно его не знаешь. Что лишний раз доказывает, что не знаю, в кого ты влюблена, но точно не в Терруса Грэма Грандчестера, — качает головой Грэй. — И что ты, по-прежнему, в первую очередь, думаешь только о себе.
— Вивианна, я говорила ему, что он может уйти, если хочет, — предпринимает последнюю попытку оправдаться перед кузиной Сюзанна. — Что он не должен страдать из-за моих эгоистических желаний. Но он не ушел, Виви! Он сказал, что он сделал свой выбор. И это я. Я, Виви! Значит, я дорога ему. Значит, он лю…
— Любит тебя? — заканчивает мысль кузины Виви. — А он сам говорил тебе об этом? Или это только твои домыслы?
— Нет, но…
— Тогда не выдавай раньше времени желаемое за действительное, — отрезает Грэй. — Это так, дружеский совет. А ещё лучше — посмотри на мир трезвым взглядом.
Да, ты молодец, что наконец нашла в себе силы отпустить Терруса. Вот только сделала ты это поздно. Это нужно было сделать прежде, чем Терри под давлением своей вины из-за твоего неудавшегося самоубийства решил остаться с тобой. О нет, милая, даже не так, — на лице Виви расцветает ядовитая улыбка. — Я хорошо знаю Терруса. И я более, чем уверена, что он остался с тобой не столько из-за вины, сколько из-за любви к своей девушке. Он остался с тобой, чтобы ты снова не решилась повторить свою выходку, из-за которой его девочка мучилась бы всю жизнь.
— Нет, нет, нет, — качает головой и закрывает уши Сюзанна, не желая слушать и принимать возможную правдивость слов кузины. — Ты врешь! Это всё враньё! Терри со мной, потому что я — дорога ему! Потому что он любит меня!
— Я не вру, кузина, — хладнокровно замечает Грэй. — Единственный, кто здесь врёт, причем самой себе — так это ты. Что же, ври дальше. Вот только, рано или поздно, ты поймёшь, что я была права. И тебе придется научиться жить с этим. А теперь — прощай. Я больше не желаю ни общаться, ни видеться с тобой. Никогда.
— Что?! Виви, постой! Виви, вернись! Виви!
Но Вивианна уже не слышит отчаянных криков и просьб кузины вернуться. Они остались за широкой и крепкой дверью больничной палаты, которая навсегда их разделила.
Вивианна ищет Терри. Если кому она сейчас и нужна, так это ему.
Девушка находит Грандчестера в одном из больничных коридоров.
Одинокий. Потерянный. Она ещё с их первой встречи поняла, что именно эти характеристики подходят ему лучше всего.
Сейчас к ним добавилась и третья — сломанный.
Терри, ранее погруженный в свои мысли, наконец замечает Виви, встречается с ней глазами… И каким-то шестым чутьем осознает, что если кто сейчас и может понять и утешить его, то это Вивианна Грэй. Что на многие километры вокруг для него нет ближе человека, чем она.
Обычно бойкая на язык Виви впервые в жизни не знает, что сказать. Потому что слова тут не помогут. Не поможет даже время. Потому что боль от потери любимого (неважно, по какой причине) — это вечная боль. Со временем, конечно, она станет не такой острой, притупится. Но она всё равно останется с тобой. До конца твоих дней.
Вивианна не знает, что сказать. Поэтому просто подходит к Терри и обнимает его, наплевав на все правила приличия.
Когда позже рукав её платья становится мокрым от его горячих, жгучих слёз, Вивианна понимает, что всё сделала правильно.
Малая музыкальная комната дома Бишопов
Сейчас
— В ту ночь были заложены первые кирпичики нашей с Терри дружбы, — заканчивает повествование о событиях нью-йоркской ночи трехлетней давности Виви. — До этого он вообще со мной не разговаривал. Только сдержанно кивал во время приветствий и прощаний. Позже, после событий той ночи, мы время от времени писали друг другу. Но после того, как я узнала, что на самом деле произошло в ту ночь, то первой прекратила переписку и общение. Вот так.
— А как вы с ним познакомились? — любопытствует Кэнди.
— Да там же, в больнице. Тётка в очередной раз рассказывала ему, что это он виноват в том, что её дочь стала калекой. Что у него совсем нет совести, раз он так редко посещает её. Терри ничего не говорил в ответ, лишь в глазах становилось всё больше муки.
Одинокий, потерянный, раздираемый чувствами… А после той злосчастной ночи — ещё и сломанный. — Таким Терри тогда видела и сама Кэнди. — Я смотрела на него, а видела себя и Бастиана. И именно в тот момент во мне впервые взыграло желание помочь.
Когда тётка закончила свои нотации, я бросилась за Террусом и предложила ему свою дружбу.
Нью-йоркская больница
Около трех лет назад
— Террус, постой!
Терри удивленно оборачивается. Той, кто звала его, оказывается девушка в костюме медсестры.
— Мы знакомы? — пристально всматриваясь черты лица девушки, спрашивает Терри.
— Нет, но давай будем, — улыбается девушка. — Меня зовут Вивианна. Вивиана Оливия Грэй. Я — сестра Сюзанны. Точнее, её кузина, дочь её дяди по материнской линии.
— Кузина? — искренне удивлен Терри. — Сюзанна никогда мне не говорила, что у неё есть кузина.
— Ничего удивительного: я тоже не часто о ней рассказываю, — пожимает плечами Виви. — Терри, я вот что хотела сказать…
— Да? И что же? — сразу же ощетинивается Терри. Внешне это незаметно. Но Вивианна судит не по внешности, а по голосу, из которого пропали крупицы тепла, которые были там секунды назад. Да и его реакцией она не удивлена: у него есть все права не ждать от её семьи ничего хорошего.
Но Терри девушка всё же изумляет.
— Не слушай мою тётку: в произошедшем нет твоей вины. Ты вовсе не обязан проводить всё своё свободное время рядом с Сюзанной. Навещай и заботься о ней, но делай это, не потому что должен, а по зову души. Потому что только твои искренние порывы помогут ей излечиться, — выпаливает в лицо удивленному Терри Вивианна. — Я не прошу тебя быть рядом с ней всегда, но прошу быть ей хорошим другом. Не сломанной любовью, а искренней дружбой выплатить долг жизни. Знай, она не так одинока, как кажется: у неё есть семья, которая сумеет позаботиться о ней.
И знай, что если тебе вдруг понадобится друг, если будет так тяжко на душе, что захочется выть, то я рядом. В этой семье я всегда буду на твоей стороне.
Малая музыкальная комната дома Бишопов
Сейчас
— Ну вот и всё, конец истории, — улыбается Виви. — Теперь ты знаешь абсолютно всё.
— Спасибо, Виви, — благодарно сжимает руку подруги Кэнди.
— За что? — искренне удивлена Грэй.
— За правду. И за то, что всё это время ты оставалась на моей стороне, — просто отвечает Уайт. — За то, что после твоей истории я смогла по-другому посмотреть на Сюзанну. Не с ненавистью, как раньше, а с жалость.
— В этой семье я всегда буду на твоей стороне, — обещает подруге Виви. — И тебе тоже спасибо, Кэнди. За то, что выслушала и поняла. И за то, что поверила и простила. За то, что была и остаешься моим другом.
— Я всегда буду твоим другом, — как ранее Грэй, обещает Уайт.
— Ну что, ты готова возвращаться? — ободряюще сжимает руку подруги Виви. — Готова встретиться с призраками прошлого?
— Возвращаться? Куда? Мы же… — недоумевая, начинает озираться по сторонам Кэнди.
— Эй, мы не на вечерних посиделках у библиотечного камина в Грэйхаусе, — напоминая, мягко смеётся Грэй, — а на благотворительном балу в доме Бишопов. И мы уже неприлично долго не возвращаемся к гостям. Точнее, к Нэду. Зная Бишопа-младшего, а ещё тетушку Агату, я не удивлюсь, если терпение их обоих уже на пределе, и скоро они сами вломятся в комнату и силком потащат нас обратно к гостям.
— Боже, я и забыла, что мы в гостях, — вздыхает Уайт.
— Ничего, это моя вина. Моя и моей длинной и тягучей истории, — улыбается Виви. — Ну так что, возвращаемся?
На бал.
К Терри.
— Да, — собравшись с силами, наконец выдыхает Кэнди. — Да. Идем.
Но не сдвигается с места.
Внутренняя борьба подруги не укрывается от глаз Вивианны.
— Чего ты боишься, Кэнди? — взяв девушку за плечи, спрашивает Грэй. — Какой боли? Боли от встречи? Боли от того, что Терри счастлив с другой? Или, что, наоборот, несчастлив, и жертва твоя была напрасна?
— Боли от встречи я боюсь, — наконец признает Уайт. — Но с ней я справлюсь. Но есть и другая боль. Та боль, из-за которой ты не пишешь Бастиану. Его боль. Я боюсь, что, когда Терри увидит меня, больно будет не только мне, но и ему.
— Ах, вот оно что, — тихо выдает Виви. — Тогда позволь сказать ещё немного. — Кэнди кивает. — Когда вы с Терри расстались, то больше всего на свете он боялся, что сильнее всего из-за произошедшего будешь страдать именно ты. Что так и не справишься с разбитым сердцем. Что не простишь его. Нет, не ради него самого, но ради себя.
Своей боли он не боялся. Знал, что заслужил её.
— К чему это ты? — не понимает Уайт.
— К тому, — терпеливо объясняет Грэй, — что своим несчастьем ты причинишь ему большую боль, чем просто своим присутствием. Поэтому лучше бы тебе вернуться на бал и хорошенько на нем повеселиться. Кэнди, — Вивианна берет лицо подруги в ладони и внимательно смотрит ей в глаза, — твоя жизнь не закончилась три года назад в нью-йоркской больнице. И Нэд Бишоп тому лучшее доказательство. Ты просто обязана жить дальше и веселиться. Я не стану тебе советовать, как вести себя с Терри — это решать только тебе самой. Но если ты так волнуешься за чувства Терри, то лучше тебе в этот вечер говорить с ним и даже пару раз улыбнуться. Тогда он будет за тебя спокоен.
— А если бы на наших с Терри местах были бы вы с Бастианом, ты бы поступила точно также? — освободив лицо, решает спросить у подруги Уайт.
— Да, — не задумываясь, отвечает Грэй. — Да. Чтобы показать ему, что бесценные минуты наших с ним любви и счастья, пускай и в прошлом, но не мертвы. Что они всегда будет живы в моих сердце и душе. Что ими я буду жить. И что умрут они только вместе с моей смертью. Что всё, что связано с ним было, есть и будет самым лучшим в моей жизни.
— Раз так, тогда идем, — протягивает Кэнди руку Вивианне.
— Ну идем, — смеется Грэй, беря Кэнди за руку и ведя её к двери комнаты.
— Виви? — внезапно вспоминает и останавливается Уайт.
— Ну что ещё? — устало вздыхает Виви.
— Я могу тебя попросить…
— Быть немой, как рыба, насчет вашего с Терри прошлого при тетушке Агате и других гостях? — догадывается Грэй. Кэнди кивает. — За кого ты меня принимаешь, Кэнди, — возмущена Вивианна. — Я же не сплетница, любящая перемывать всем кости. Конечно же, я буду молчать. Не хватало только, чтобы весь Бостон узнал о тебе и Терри, а ещё и моих тётке и сестре в придачу.
— Спасибо, Виви, — искренне благодарит подругу Уайт.
— Пустяки, — отмахивается Вивианна. — Идем. Я даже подумать боюсь, сколько фантов меня уже ждет, — содрогается Грэй.
Но не успевает девушки покинуть комнату, как в неё, предварительно постучав, заходит обеспокоенный Нэд.
— Вивианна, Кэндис, у вас всё в порядке? Вас долго не было. Я начал волноваться…
— В переводе с языка приличий это: вы ещё долго собираетесь прятаться от глаз тетушки Агаты? Он уже свела меня с ума, ну спасите же меня кто-нибудь! Отвлеките её! — шутливо комментирует Виви.
— Именно, Вивианна, именно. А виноваты в этом вы с Кэнди! — включается в шутливую перепалку заметно повеселевший Бишоп. — Она, наверное, уже раз сто спросила у меня, где вы, и велела привести вас.
— Подыграй мне, — незаметно шепчет Кэнди Виви на ухо. Грэй кивает. — Боюсь, Нэд, это моя вина. Я так расстроилась, что не услышала игру Виви на скрипке, что начала упрашивать её сыграть специально для меня. Виви согласилась. А потом…
— Потом мы начали выбирать, что же я сыграю для Кэнди, — подхватывает рассказ подруги Виви. — Но так и не смогли остановиться на чем-то одном. Кэнди захотела услышать и одно, и другое, и третье. Я начала протестовать…
— А я начала упрашивать…
— И так незаметно пролетела туча времени…
— И на чем же вы остановились? — желает узнать результат Бишоп.
— На том, что я позову тебя, и мы вдвоём сыграем для Кэнди «Июнь. Баркаролу» Чайковского, — торжественно объявляет Бишопу и Кэнди Виви.
— А откуда Кэнди узнала, что я играю на рояле? — с подозрением вопрошает у Вивианны Нэд.
— Виновата, проговорилась, — не выдержав его взгляда, склоняет в мнимой вине голову Грэй. — Я в сердцах пожелала, чтобы Кэнди так тебя доставала с выбором пьесы для исполнения. Она услышала, пришлось объяснять. Так что, Нэд, сыграем для Кэнди «Баркаролу»? — задорно интересуется у юноши Виви.
— Ну пожалуйста, — делая щенячьи глаза, детским голоском просит Уайт.
— Ладно, уговорили, — подумав несколько мгновений, соглашается Бишоп.
— Ура! — визжат от восторга Кэнди и Виви.
— Что же, тогда идемте, — торопит девушек Нэд.
— Куда? — недоумевает Кэнди. — Мы же и так в музыкальной комнате.
— Мы в малой музыкальной комнате, глупышка, — поясняет подруге Грэй. — А рояль находится в большой музыкальной комнате. Туда нас и приглашают.
Пока девушки следуют за Бишопом в большую музыкальную комнату, Вивианна незаметно шепчет на ухо Кэнди:
— Я знаю, что тебе сейчас абсолютно не до музыки, но всё же постарайся насладиться ею. Разреши музыке заманить тебя в свой плен. И унести далеко-далеко от твоих горестей, этого бала и Терри.
И Кэнди покорно исполняет волю подруги. Как только рояль и скрипка оживают, а рождаемые ими нежные и бархатистые звуки сливаются в единое и гармоничное целое, Уайт позволяет своей душе ускользнуть от всех тревог, терзающих её душу и сердце.
— Браво, браво! — громко аплодирует кланяющимся друзьям Кэнди, как только затихают последние звуки музыки, и комната вновь укутывается в безмолвие. — Вы великолепно играете! А теперь давайте вернемся на бал! Едой и музыкой я уже насладилась! Теперь же я ну очень хочу насладиться танцами!
