«Мы не хотим причинять Паучку боль, но он вынуждает.» б.
«Можно связать его на стуле в комнате и пытать, пока он не решится сделать это. Аккуратно, чтобы не доставить ему много боли.» ж.
Уэйд ждёт. Непозволительно долго выжидает того, что сейчас перевернёт всё с ног на голову. И ведь тогда всё станет логично и понятно. Даже несмотря на то, что он будет долго проклинать себя за тупость. Наверняка половина города сейчас почувствовала, как от обжигающего прикосновения Питер вздрогнул и эта дрожь прошлась по всем нервным клеткам тела. Сладко и очень медленно, вынуждая с перебоями втягивать воздух в лёгкие, также невыносимо медленно. Пять секунд на то, чтобы обдумать, что же будет, если маску он всё же не снимет, и в эти же пять секунд нужно было побороть дрожь во всех уголках предательски чувствительного не в меру тела. — Тебе… придется долго расплачиваться за это, — таким же шепотом, только дрожащей, быстрой фразой, не разворачивая головы в сторону Уилсона. Уже не понятно, больше страшно или волнительно от гребаного тона Уэйда, но сдаваться так просто Питер не собирался, дыша через раз, слушая своё бешеное сердце. — Значит так, Паучок. Мы без ума от тебя и сделаем всё максимально аккуратно. Но мы боимся, что тебе всё равно будет больно от того, что мы сделаем, если ты не снимешь блядскую маску. Уэйд злится. Злится так, что можно услышать не только по его голосу, а по тому, как он сильнее сжимает хрупкое запястье. — Твои пять секунд истекли. Либо ты делаешь это, либо тебе лучше поскорее отключиться, чтобы не было так больно. Он сжимает зубы, на шее начинает пульсировать вена, которую мог заметить Паучок. Ведь он не натягивал обратно маску. Отстраняясь от его уха, он смотрит ему на лицо. Губы скривились в тонкую гневную линию, а вена продолжала пульсировать.«Он испытывает наше терпение. Он просто не понимает, что наше терпение не вечно и лопается.» б.
«Если мы будем делать аккуратные надрезы поверх костюма, как он будет чувствовать это телом?» ж.
В ушах звон становится едва ли выносим. Укол страха проходится в позвоночник, подавая, наконец, одеревеневшим мышцам сигнал к действию. Боль в сжатом запястье только добавляет желания подчиниться на этот раз, сделать как просят. Уэйд не шутит, он наверняка сделает очень больно, и уже вот-вот сейчас. Паркер чуть наклоняет голову вперед и свободными дрожащими пальцами подцепляет маску, которую снять может только он сам. Одно движение и он даёт Уилсону всё, что он хотел знать. Тело в костюме Человека-Паука и растрепанная голова Питера Паркера с нахмуренными бровями и искусанными губами. Взгляд тёмных глаз направлен куда угодно в сторону, но не на Уэйда Уилсона, который болью и угрозами добился своего. Всё тело по-прежнему бьет дрожь, не поддающаяся контролю. Уилсон, кажется, хочет запищать как маленькая девочка, которая увидела Санту Клауса спускающегося по дымоходу вниз, но молчит. Он смотрит на его лицо долго. Мучительно долго для обоих. И совсем не обращает внимания на то, что в горле стоит ком. Почему люди способны на такое количество чувств и эмоций? И он не разочарован, он шокирован и рад? Да. Наверное да. Это было правдой. Его вид заставляет сердце бешено метаться в грудной клетке, от чего его хочется просто вырвать. Такой красивый и невинный, столько времени не подпускающий к себе, одновременно старающийся наладить контакт. — А у тебя удачно получается прятать такую шикарную задницу. Никто же не ожидал чего-то более умного от того, кто столько времени упускал очевидное? Можно было увидеть, что наёмник сидит весь красный, а губы иссохли от волнения. Он опускает его запястье, со всей возможной бережностью и любовью. А затем другой рукой проводит по его нелепо лежащим волосам. Такие мягкие и красивые. Ему идёт эта небрежность. Голоса сходят с ума, перебивая друг друга новыми мыслями. Но всё чего он сейчас хочет, это изучать его лицо. Он словно впервые увидел того. И теперь, он мог дать Паучку новое имя, их Питти-бой. Малыш с шикарной задницей. Пальцы скользят с волос ниже, касаясь лица. Он проводит вдоль брови и аккуратно, едва касаясь, очерчивает линию носа. Неужели, Паркер всегда был таким красивым? Сейчас он мечтает удержать его и не вызвать у него желание сбежать, хотя о чём ещё тот может думать? С горла невольно вырывается нервный смешок, когда первая мысль, которую озвучивает Уэйд, оказывается примерно той, на которую он и рассчитывал все эти неприлично долгие минуты бесконечного нервного напряжения. Одно хорошо, тревожный звон почти стих, позволив Питеру свободнее дышать. В измученное запястье сразу же с неприятным покалыванием поступает кровь и хочется его поскорее растереть, что он и делает, в очередной раз покрываясь мурашками от прикосновения чужих пальцев, что к волосам, а затем и к лицу. Паркер все же решается повернуть голову и посмотреть на Уилсона. Сложно сказать что-то по лицу, наполовину закрытому маской, но тот явно пока что не планировал ничего делать. Или же не мог решить, что именно сделать. Снова Питер сглатывает тяжелый ком в глотке, пряча взгляд куда-то в пол. — Ты никому об этом не скажешь, — в полуприказном, но тихом и подрагивающем тоне. Тело никак не отпустит дрожь. Уилсон встречается с Паркером взглядами, чувствуя свою приближающуюся смерть. Он видит как двигаются его губы и слышит этот сладкий британский акцент. И как, блять, он раньше не догадался. КАК. — А что мы за это получим? Губы кривятся в ухмылке, а Уэйд наконец-то касается его припухлых губ, с нажимом водя по ним. Ему абсолютно поебать на то, как всё это выглядит со стороны. В ушах стоит звон, от которого хочется потерять сознание. Он в одно движение резко притягивает к себе парня, устраивая его на своих коленях. Дэдпул проводит кончиком языка по губам Паука, тяжело выдыхая воздух из легких, будто он астматик, пробежавший стометровку, и аккуратно касается губами щеки Питера, медленно возвращаясь к его уху. — Малыш, прости. В наши планы это не входило, но мы с трудом сдерживаемся. Дэдпул скользнул ладонями ниже, по торсу, закрытому костюмом и прикрыл глаза, аккуратно прихватывая губами ухо Паука. За пару минут Уэйд решил для себя, что ему нравилось заводить Паркера, он начинал дышать чаще и слегка подергивался от любых прикосновений. Если бы Паркер не был и так на грани, то от прикосновения горячих пальцев к губам, он бы потерял любое нормальное дыхание. Кажется, подобное ему снилось недавно, как бы он сам касался этих жестких, покрытых язвами пальцев языком и стонал от дозволенности делать подобное. Кажется, в этой комнате не один полный извращенец, а двое. Питер даже не пытается сопротивляться, послушно подчиняясь сильным рукам. Тяжело дышать, думать, говорить. Очень, чересчур всё интимно. Недопоцелуй, шепот над ухом, Питера кроет как малолетку за первым порно. Пара прикосновений, а крышу рвёт от совершенно новых ощущений. — Уилсон… — На судорожном выдохе, цепляясь пальцами за плечи, а дрожащими коленками сжимая чужие бедра, прогибаясь слегка в спине навстречу ненормально горячим ладоням. Каждая секунда как вечность, а вдох как необходимость, чтобы не откинуться на месте.«Нежный малыш. Хочу еще. Хочу, чтобы он стонал»
Рычал внутренний голос желтого в голове, а белый просто рвал и метал, разнося все мысли в пух и прах. Уже было плевать на все, плевать на то, какого они пола, кто они. Уэйд был готов подхватить Паука под ягодицы, прижать к стене и покрыть его кожу укусами, поцелуями, засосами, показать страсть и вожделение. Дэдпул прорычал, слыша томный голос Паука, ранее звонкий, а сейчас охрипший от пересохшего горла. — Прости, Паучок. Слишком хрипло бормочет Дэдпул на ухо Пауку, подсознательно зная, что это сводит партнера с ума. Всё, чего сейчас хочется — прикоснуться к его телу. Очертить пальцами и языком каждый его выступ и ещё формирующееся тело. Ахуенно тонкая и нежная шея, то и дело изгибается, вместе с самим телом. Паркер мог почувствовать упирающийся в его бедро член, который уже очень долгое время беспокоил наёмника. Уэйд осторожно, словно пробуя, провел носом по обнаженной шее, от открытой части и до мочки уха, слишком громко и тяжело выдыхая. Тяжелые ладони опустились на плечи Паука и в полнейшем безмолвии медленно прошлись по его рукам. Пул сомневался, разрешат ему пойти дальше или нет. Перед глазами всё поплыло чёрно-белыми пятнами от очередного шепота над ухом, а пальцы рефлекторно сильнее сжимают горячий спандекс в ответ. Желание теснее прижаться к обжигающему телу потихоньку сводит с ума нерешительный разум, пока своё собственное уже не знает, куда еще больше краснеть и смущаться от ощущения упирающегося в ногу чужого члена и невозможной, неправильной близости в целом. Большие ладони тепло проходятся по рукам, незначительно успокаивая расшатанные нервы, пока сам Уэйд пытается свести с ума прикосновением к едва ли не самой чувствительной части тела. Короткий тихий стон против воли срывается с губ, больше от нервного напряжения, где каждое прикосновение как по оголённым проводам. Питер ерзает по чужим ногам, не контролируя себя. Ёрзает и прижимается теснее, позволяя себе одну подрагивающую ладонь опустить на оголенный затылок Уилсона в попытке продлить такую сладкую и невинную ласку. Не так он себе представлял подобные картины. В реальности всё оказалось куда более выматывающим, выжимающим все эмоции наружу. Сама мысль о том, что Паркер не выбежал из квартиры, убегая со всех ног, уже давно засела в голове, непонимающе стуча в висках. Почему. Но он не хочет сейчас ни о чём думать. Он видит это невинное создание, в костюме, облипающем ахуенное тело. Уэйд может прощупать его через костюм так же, как и без него. И судя по тому, как Паучок не сопротивляется, всё же горит желанием тот снять. Однако сорвавшийся с губ Питера стон, является конечной точкой во всём, что было. Уэйд попробовал применить разные дыхательные практики из йоги, но в голове стучало под ритм пульса лишь одно слово — «секс», и Уилсон не выдержал, срываясь с катушек. Уилсон впивается в губы Паркера со всей страстью, что сейчас между ними. Он жадно проталкивает язык вперёд, сплетая вместе с его. Можно услышать, как чавкает слюна между ними, стекая тонкой струйкой с уголков губ. Руки обхватывают спину, вжимая Паркера в себя, и продолжают скользить по той, просто с сумасшедшей скоростью.». Он хочет порвать на нём этот чёртов спандекс, отделяющий от сахарного и точеного тела. — Сними костюм. Голос Уилсона надрывистый, утробный, с нотками приказного тона. Поцелуй от Уэйда Уилсона не похож ни на что другое. Конечно, Питер целовался раньше пару раз, но всё то было блёклым подобием происходящего сейчас. А сейчас Питер был готов жмуриться и подставляться под жадный поцелуй хоть следующие полжизни, пока Пул не решит сожрать его язык с корнем. Пошло, до одури вкусно, горячо и несдержанно, особенно когда в губы проговаривают почти приказом раздеваться. И чутьё подсказывало, что даже умный костюм Старка в случае чего, не выдержит силы бессмертного Уилсона. Питер слепо кивает, медленно облизывая влажные искусанные губы. Касается на груди костюма и тот сам на спине расходится, теперь позволяя любому его снять. С рук стягивает сам, с ног же не выйдет, пока Уэйд прижимает его к себе настолько тесно. В комнате холодно, но из-за аномально горячего безумца Питеру совсем не страшен этот холод даже без костюма. Говорить сейчас он едва ли сможет, потому молча, медленно касается пальцами чужой маски, подцепляя задранный спандекс, чтобы осторожно снять с Уэйда уже ненужный сейчас элемент. Кажется, без неё он видел его впервые. Непривычно, но совсем не страшно, как оказалось, и потому Питер сам касается мягкими губами чужой кожи в уголке губ, сам льнет и ластится под действием опьяняющего возбуждения. Когда костюм спадает с плеч, а Паркер спускает его по пояс, оголяя всю верхнюю часть тела, Уэйд утробно воет. Однако когда Паркер снимает с него маску, тот стыдливо отводит глаза, ожидая подходящей отталкивающей реакции. Но этого не происходит. И он вопросительно изгибает надбровную дугу, смотря на мальчишку. Он кладёт руки на тонкие, те самые, угловатые, плечи и ведёт по ним шершавыми пальцами. Уилсон изучает его сверху вниз, зацепляясь на шее с аккуратным адамовым яблоком, которое хочется облизнуть. Коснувшись снова губ Паркера, он надавливает на те, просовывая пальцы внутрь, давая мальчишке покрыть их слюной. Другую же руку он опускает вниз, забираясь ей внутрь костюма. Его большой палец дразняще скользит по головке члена Питера, через трусы. Он чувствует влажное пятно от его смазки, и жадно облизывает губы, проталкивая пальцы во рту глубже. Он не хочет ждать больше, но ему нужен ответ. Ответ, достойный всего того, что он делал до этого. — Скажи, если хочешь. Уэйд достаёт пальцы изо рта Паркера, и можно заметить тянущуюся за ними слюну. Их Питти-бой сидит краснее помидора. А Пул не может побороть свой похотливый и изучающий взгляд. Ему так нравится гладкое и белоснежное тело Питера, которое всё такое аккуратное и вкусное. Во всех, блять, смыслах. Он бы с удовольствием проглотил его. Всё, что было до этого момента — просто не имело смысла. Жизни до этого и не было. Мысли о том, что Паркер мог испытывать хотя бы часть того, что питал к нему Уэйд — просто сводили с ума. Но не больше, чем полуобнаженный Паучок, который сидел на его ногах, со вставшим членом и сбившимся дыханием.«Мы хотим его связать. И выпороть.» б.
«А затем облизать каждый миллиметр этого творения. Блять, как бы только не искусать его раньше положенного.» ж.
Очень тяжело дается Питеру такое медленное мучительное знакомство с чужим откровенным собственническим взглядом, с осторожными касаниями, будто он сделан изо льда и растает, если Уэйд надавит чуть сильнее по оголённой коже. Больше закрывать глаза Питеру не хочется. Даже когда между губ проталкиваются чужие жесткие горячие пальцы и ложатся на язык. И Питер с бесстыдной отдачей щедро обволакивает мягким языком эти самые пальцы. Стоит только второй руке в наглую опуститься вниз, как Паркер снова стонет, тихо, протяжно, снова медленно проезжаясь бедрами по чужим ногам. Выпустил изо рта пальцы он откровенно нехотя, судорожно выдыхая раскаленный воздух. — Хочу, — едва слышно пролепетал почти сразу в ответ, поддаваясь порыву вновь поцеловать чужие губы. Сам Питер целует не так, как Уэйд. Куда нежнее, неопытнее, на пробу, ощущая сладкую дрожь, кажется, даже на губах, выдыхая короткое: — Уэйд… — Первый раз по имени. Он отвечает на поцелуй Паучка, добавляя туда уверенности и животной страсти. Но прерывает тот, громко выдыхает. — Хочешь? Лицо Уилсона меняется, и можно было поклясться, что в глазах проскальзывает огонёк. Он поднимается вместе с мальчишкой, усаживая его обратно, глаза у него становятся почти чёрными от происходящего. — Хочу, чтобы ты просил меня. Пул издевается. Но уже не только над Паучком, а над самим собой. Он встаёт на колени, пальцами хватаясь за край костюма и стягивая тот на пол. Припадает лицом к острым коленям, обводя поочередно их языком. Им интересно, опустится ли Паркер до того, что будет умолять. Жалобно выговаривая это своим подрагивающим голосом, скорее всего ещё и отводя взгляд. А Уэйд смотрит, всё ещё хищно, сощурив глаза. Продолжает ухмыляться, языком ведя вверх по левому бедру. Он чувствует, что у Питера не такое горячее тело, что создаёт между ними приятный контраст. — Попроси меня так, чтобы я понял, что ты действительно этого хочешь. Питер может ощутить, как горячие губы обхватывают его головку, медленно проводя по той языком. И трусы, теперь уже мокрые не только от смазки, с забавным детским рисунком. Уилсон на седьмом небе от счастья. Негодование захлестывает с головой, когда до Питера доходит смысл сказанного. Просить? Почему уже сказанного недостаточно? Оказаться без костюма оказалось дискомфортным под чужим жадным взглядом, потому колени Питер свёл непроизвольно, подставляясь под чужой язык. Тяжело дышать. Кожа горит от горячего языка, проходящегося по коже, а внизу живота сладкая дрожь не дает расслабиться, заставляет отводить взгляд и прикрывать ладонью лицо. И зря Паркер закрыл глаза сейчас, ведь ощущения только обостряются без зрения, и Уэйд, как назло, мучительно проводит языком по члену. Снова сдавленный короткий стон и Питер слегка толкается бедрами вверх, потому что невозможно становится терпеть, а говорить нечто подобное — выше его сил. — Я… я не могу, — всё еще не раскрывая глаз, он слепо касается подрагивающими пальцами чужого плеча и невольно сжимает коленками Уэйда, боясь взглянуть вниз. В мыслях Уилсона и близко не было сдаваться. Он мечтал услышать сорвавшуюся с его уст мольбу и был готов пойти на всё для этого. Стоны мальчишки только добавляли огня в ситуацию. Стройный, подтянутый Паук сильно контрастирует с высоким, широким Дэдпулом. Две абсолютные противоположности, которые самым странным способом сейчас прикасаются друг к другу. Уилсон подцепляет трусы пальцами, но не снимает те, а оттягивает вниз, всё это время придерживая. И касается языком головки, чертовски медленно проводя по ней языком. Ощущая стекающую смазку малыша во рту, опускает голову вниз, припадая к затвердевшим яйцам. И облизав их, ведёт мокрую дорожку вдоль члена наверх. Можно услышать как жадно он облизывает тот, с хлюпающими звуками и чуть ли не гортанным урчанием. Всё это время пальцами поглаживая внутреннюю сторону бёдер Паркера, опускается до коленей, слегка надавливая на те, чтобы раздвинуть в стороны. Стоны Питера отдают по всему телу, собирая огромный ком внизу. Наемник расстегивает ширинку, но член не спешит доставать, всё ещё ожидая заветных слов. Он отстраняется от облизывания его члена и выжидающе на него смотрит, тяжело выговаривая. — Давай, малыш. Я же вижу, что ты хочешь. Питер ерзает голыми ягодицами по дивану и тихо стонет на обжигающие касания языка, настолько недостаточные, что хочется выть в голос и материться всеми теми словами, которые он никогда не позволял себе произносить. Осознать, что у него между ног сидит на коленях садистски настроенный Дэдпул, вылизывающий до пошлых звуков яйца — это за гранью возможностей. — Уилсон, ты… чудовище, — шепот пробирает до мурашек даже самого Питера, — пожалуйста, Уилсон… Судорожный вдох и он всё же приоткрывает глаза, чтобы смутиться еще больше от безумного взгляда, направленного на него. — Я прошу тебя, пожалуйста, — босыми ногами касается чужих бедер, снова чуть подается бедрами вверх, тяжело рвано дыша. Кажется, переполненное гормонами тело подростка отказывается слушать последние крупицы разума. И внутри всё переворачивается, от ликующего и сладкого чувства. И он наконец-то точно уверен в том, что это уже не мигающий жёлтый, а абсолютный зелёный. Но он боится, не так явно, как Паркер, но всё ещё. Чувствуя дрожь внутри, боится навредить мальчишке или принести боль, которая просто неизбежна, в любом случае. — Детка, ты оказывается такой развратный. Наша маленькая детка. Он чуть ли не стонет, говоря всё это, затем поднимается с колен и хватает Паркера под задницу, сжимая его аккуратные и подкачанные ягодицы. И нависает над тем, словно в погоне за более слабым, в пищевой цепочке. — Маленький развратный Питти-бой. Уэйд нехотя убирает руки, стаскивая по его длинным ногам трусы, кидая их куда-то в ту же сторону, что и костюм. В его планы не входило раздеваться, на этом свидании, потому он просовывает руку внутрь, доставая свой член из ширинки. А перед ним лежит ахуенно беззащитный, подрагивающий Паучок. Уилсон проводит языком по ладони, оставляя там большое количество слюны и ведёт рукой по своему стволу, смазывая тот. А ведь он чувствовал, что сегодня точно сойдёт с ума повторно. Это и происходит. Даже голоса молчат так, что начинает звенеть. Хотя он не был уверен, не от сильного ли возбуждения это. Уэйд подтягивает Питера ниже, касаясь указательным пальцем его маленькой дырочки, он водит по краям, периодически надавливая. — Ты только представь, мы, внутри нашего Паучка. Сладкого Питера Паркера. Он проникает первым пальцем внутрь, другой рукой подхватывая его за талию. Сильные пальцы впиваются в тонкую и мягкую кожу, властно позволяя понять, что всё хорошо. Уэйд наблюдает за каждым движением Паркера, за всеми его изгибами и тяжёлым дыханием. — Прости, малыш. Тебе нужно ещё немного потерпеть и мы сразу же войдём в тебя. Прозвище, произнесенное заниженным урчащим голосом Уэйда, отдается сладкими спазмами под кожей. Да, он наверняка еще долго не сможет реагировать на него спокойно. Теперь еще и оказаться полностью обнаженным перед одетым Уилсоном — край смущения, стыда и страха. Но он не торопится, не набрасывается, а только несет какую-то до одури смущающую ересь, прикасаясь к Питеру так, будто бы он самый хрупкий сервиз, боясь его сломать. Палец внутри почти не создает дискомфорта, потому Питер только пристыженно прикусывает нижнюю губу и вновь стыдливо прячет глаза, цепляясь одной рукой за чужое предплечье. Перспектива лишиться сегодня анальной девственности потихоньку начинает пугать нетронутое сознание, но тяжелое обжигающее дыхание Уилсона и его крепкий стояк, дают понять, что он уже никуда не денется сейчас. Прогибаться в пояснице под ладонью Уэйда теперь станет вторым самым любимым ощущением Паркера в этой жизни. Ногами Питер упирается в столик позади Уилсона и, кажется, сносит к чертям на пол тарелку. Невыносимо долго он проталкивает внутрь Паркера палец, наконец-то имея возможность добавить туда второй. Больше он тянуть не собирался, потому что в этом не было смысла. Малышу всё равно будет больно, но недолго. Недолго, ведь сладкий, поднимающийся снизу спазм, перекроет всё. Лишь бы только тот не задохнулся, вместе с Уилсоном на пару. Внутри всё трепещет от нетерпения. Он слышит, как позади летит стол и тарелки, понимая как же поебать на всё это. Паркер прогибается под Уилсоном как змея на сковороде, изворачиваясь, пока ещё может. Он касается языком его живота и ведёт мокрую дорожку до соска, жадно хватая тот губами. Пул слегка прикусывает его зубами, сразу же лаская, словно в знак извинения возможной боли. А рука заходит дальше, на спину мальчишки, трогая его напряженные мышцы и поясницу, которая так послушно изгибается. — О, Питти-бой, как же ахуенно ты стонешь. Выскуливая, произносит Уэйд, отрываясь от его сосков и впиваясь в губы Паркера, до конца просовывая пальцы. Он ждал непозволительно долго и больше не может держаться. Отрываясь от желанного тела, он ставит колени на диван, подстраиваясь к Питеру. Уэйд ещё раз смазывает член, хоть и знает, что лучше не будет. Затем обхватывает свой член рукой, и просовывает его с упором внутрь, проезжаясь прямо по простате. Он давится вырывающимся из груди рыком, ощущая, как внутри горячо и узко. Чертовски, блять, узко. Уилсон даже не думал о том, первый это раз у Паркера, или нет, он просто хотел, чтобы этот раз был лучшим в его жизни. Чтобы даже спустя десятки лет он вспоминал это, чувствуя как от возбуждения намокают глаза, а ком в горле не даёт спокойно дышать. Пул продолжает рычать, насаживая Паркера до конца. До самого грязного звука на свете, в этой ситуации, хлюпающих об его задницу яиц, от выделенной смазки. Он припадает к губам Питера, как к последнему глотку воды и заполняет его своими грубыми движениями. И начинает двигаться. Грубо и жестко, до продолжительного хлюпанья внизу и срывающихся во время их поцелуя гортанных стонов. Каких-то абсолютно не человеческих и просто оглушительно громких. Жарко, так жарко вокруг. Кажется, скоро лопатки вплавятся в диван и только крепкая рука Уэйда, поддерживающая под спиной, не дает этому произойти. Так непривычно отдавать себя в физическую и эмоциональную власть целиком, позволяя каждое обжигающее касание к коже. Снова язык по дрожащему телу, легкий укол боли от зубов и Питер обнимает тонкими, но сильными руками Уилсона за плечи, притягивает, просится всем телом сам не знает на что. Питер очень гибкий и очень сдержанно сладко стонет в чужих руках. И потом становится действительно больно. Паркер коротко вскрикивает и рвано резко хватает ртом воздух, напрягаясь всем телом рефлекторно, на несколько долгих секунд делая себе только хуже. Боль охрененно неожиданно разбавляется сладким коротким удовольствием, которое и заставляет Питера слегка расслабиться, вымученно выдохнуть в чужие губы, прежде чем Уилсон заглушит его метания таким нужным сейчас поцелуем. Первый стон в поцелуй выходит каким-то слишком пошлым, протяжным, чересчур довольным, будто и не было той пронизывающей по позвоночнику боли. Но это же Уилсон, он забил на осторожность и теперь Паркеру стало слишком хорошо, чтобы молчать и сдерживаться. Силы в Питере достаточно, чтобы в удовольствии не замечать, как ощутимо он может сжимать пальцами чужие плечи, бока, выгибаясь в спине под грубым жестким Пулом под аккомпанемент пошлых звуков. Если бы Уэйд был обычным человеком, он бы уже сломал ему пару тонких костей, сладко выстанывая в жесткие, покрытые язвами губы. Уилсон почти рычит в приоткрытый и горячий рот Паркера, иногда всасывая в себя его губу, аккуратно опуская ту через прикусанные зубы. — Ты наша лучшая детка, с ахуительнейшей задницей, Питти-бой. Можно услышать смешок, срывающийся с губ Уэйда. Ему нравится вгонять Питера в ещё большую краску, хоть уже и некуда. Он разжимает руки, опускаясь ими к заднице Паучка. Самой, блять, лучшей заднице, которая только может существовать. Пул с такой страстью сжимал их, что те, скорее всего, уже были все розовые. Возможно, со следами от пальцев наёмника. — А ещё, ты настоящий изверг, малыш. Так долго над нами издеваться. Знал бы ты, сколько раз мы стирали руку в мыслях о тебе. Поругавшись для приличия, он нежно провел ладонями вдоль напряженной спины и упершись удобнее пятками в пол, на пробу толкнулся внутрь и наружу, почти вытаскивая член и загоняя его обратно по самые яйца. Припав к шее, он начал покрывать ту вожделенными поцелуями, наслаждаясь тем, как приятно тесно обхватывают мышцы член и уже менее спазмично сжимаются, постепенно растягиваясь и заставляя с немым больным обожанием любоваться парнем. Они уже говорили, что им достался лучший приз за все времена человечества? Нет, но это можно повторять бесконечно. Их детка так жалобно стонет и шепчет, что нет никаких сил. Заставляя его выгнуться, принять полнее, глубже и взяв более быстрый темп, напряженно следит за реакцией, срываясь на стоны вперемешку с матом. Его мальчик узкий, горячий, ненасытный и весь в его руках. Принимает, гнется от удовольствия и приласкать его хочется губами, руками, чтобы оставить синяки и засосы, чтобы потом получить пиздюлей, от капризной принцессы, за расцветку леопардом. И чтобы спандекс блядский давил ему на все метки, напоминая обо всём случившемся. И Уэйд срывается, впиваясь в его плечо, но приходит в себя, на гранью с тем, чтобы уже его прокусить. Он вжимает Паука в диван, всем телом, руками обхватывая его голову и запуская их во взъерошенные волосы. Ещё пара минут и он кончит, не в силах сдерживаться больше. Сложно хоть крупицу чего-то отдавать взамен, когда тонешь в удовольствии и смущении одновременно, ведь Уилсон не затыкается и на пару минут, постоянно вставляя свои пошлые фразы, подводящие к грани не хуже работающего, как поршень, члена внизу. Боль и удовольствие царапают всё изнутри, выбивая стоны из горла раз за разом. — Заткнись, Уилсон… — всё же шепчет Питер, когда бешеный ритм ненадолго сменяется несколькими короткими и сильными толчками. Кажется, теперь Паркер будет готов продать душу за Уэйдов член и эти горячие сильные ладони, о чем тот никогда не узнает, конечно же. Под диким напором Питер едва ли смог протиснуть между их телами ладонь, чтобы сжать меж пальцев свой член, которому мало трения о скользкий от смазки спандекс. За сладкими спазмами он с трудом замечает, что Пул чуть не прокусывает его собственное плечо, а сильное послевкусие боли только добавляет масла в пылающий огонь. Питер обхватывает ногами чужую поясницу и старается не сорваться на позорный скулёж, дроча себе в один темп с движениями Уэйда. Больно, сладко, слишком хорошо, чтобы пытаться сдерживаться. Кончать под Дэдпулом оказалось самым лучшим ощущением на свете, сопровождающимся пошлым поскуливанием и сильной дрожью по всему телу с невозможностью вдохнуть хоть каплю кислорода, потому что Уилсон тяжеленный, а лёгкие и так не функционируют ни черта нормально. Кончал Питер долго, запрокинув голову, заливая спермой свой живот и чёртов красный спандекс, от которого герой так и не избавился. Отрываясь от него лишь на несколько долгих секунд, бессвязно выстанывая комплименты его заднице, чувствует проскальзывающую между ними руку, жалея о том, что не он поможет ему кончить. И толкается на встречу грубо, напоминая о том, кому он сейчас подчиняется. А оба должны быть рады за то, что Уэйд не придушил его или не откусил чего-нибудь по случайности. Уилсон ощущает мягкую руку под собой, чувствует, как мальчишка принимается надрачивать себе. А затем видит его запрокинутую голову и чуть ли не ломающуюся от выгибания спину. Он догоняет его в момент, когда тот скулит, начиная дрожать. А спасительным воздухом служат губы наёмника, припадающие к набухшим Паркеровским. Он обхватывает хрупкую шею их малыша, сжимая ту. Проталкивает член вперёд и замирает, на целую блядскую бесконечность, а затем воет, так утробно, что мурашки бегут по телу. И только сейчас отпускает горло малыша, вытаскивая из него член, который уже спазматически подрагивает, выплескивая на его семя своё. Живот, костюм, а также диван под ними липкие и с капельками крови, что пронзают сердце Уэйда, разрывая его на миллион кусочков. Он из последних сил падает рядом с Паучком, приобнимая его за плечи и укладывая на себя. Губами зацеловывая мокрый лоб, с прилипшими к нему волосами. — Детка, как же мы тебя любим. Грудная клетка беспокойно поднимается и опускается, удивительно, что ещё вообще шевелится. Он поглаживает оголенное тело Паркера, просто не веря в то, что произошло.