Я не хочу, но обижу. Знаю, что хожу по краю. Я тебя ненавижу, Но тебя обожаю..!
— Что это? — Лёша был недоволен. — Если не ошибаюсь, то твой брат, — просто ответил Федя, пытаясь удержать Антона на ногах, но тот отчаянно стремился свалиться на пол или прямо на него. Уже три недели подряд Смолов работал личным водителем Миранчука, которому приспичило каждую пятницу нажираться, а потом просить Федю забрать его. Работала эта схема очень просто: они приезжали к клубу вместе, а потом один уходил веселиться, пока другой занимался своими делами, например, встречался с друзьями, покупал себе новую рубашку, ужинал в соседнем ресторане или делал что-то ещё. Около половины одиннадцатого Феде приходилось бросать всё, ибо к этому времени Антон успевал напиться и найти несколько проблем на свою задницу. Вроде бы всех всё устраивало, если не брать в расчёт Лёшу. — Короче, я его привёз, теперь это уже твоя проблема, — снимая со своего плеча руку Миранчука, произнёс Смолов. — Спасибо, Федя! — радостно проорал Антон, притягивая его к себе и чмокая в щёку, после чего завалился на кровать, что-то невнятно бубня про тяжёлые будни. Ему нравилось петь и танцевать, нравилось кататься на Фединой машине, нравился сам Федя, если уж на то пошло. Только в полной мере Миранчук пока этого осознать не мог, потому что бесчисленное количество выпитого вообще не давало думать, не говоря уже о том, чтобы что-то понимать. Смолов мог более конкретно сказать, что Антон был ему небезразличен, но в дружеском плане. Он был забавным, весёлым, несколько легкомысленным и любил эту жизнь, пытаясь извлечь из неё максимум. А вот его брат, кажется, Федю недолюбливал, смотрел с каким-то подозрением, словно тот насильно спаивал второго Миранчука. В выходные кухня никогда не пустовала. Зачастую там было негде сесть и приходилось есть в своей комнате. А ещё в эти дни готовились макароны на неделю вперёд, и в холодильнике появлялись новые продукты. — Всем доброго утра! — махнул рукой в сторону стола Смолов, появившийся на кухне впервые с момента своего приезда в общежитие. — А кто это? — полушёпотом поинтересовался Саша у Дениса, который ждал, пока тот закончит пить чай. — Если не ошибаюсь, сосед Миранчуков. — Который то ли бандит, то ли проститутка, то ли в порнухе снимается, то ли наркоту толкает? — решил уточнить Далер. — Чего?! — удивился Федя. — Ну, Антон говорил, что у тебя много денег, поэтому ты или бандит, или проститутка, или... Смех Смолова не дал ему закончить. Нет, его, конечно, по-всякому называли, но такими эпитетами ещё никогда. Миранчук был, определённо, оригинален и в людях разбирался. — Я что-то не так сказал? — ничего не понимая, спросил Кузяев, растерянно переводя взгляд. Ему так и не ответили. — Кстати, Далер, а твой сосед вообще ещё жив? Я так давно не слышал никаких историй про свадьбу, — поинтересовался Денис. — Так они же ещё неделю назад должны были расписаться, — вспомнил Саша. — Его невеста попросила перенести свадьбу на декабрь, потому что у неё сгорела дача. Сейчас Андрей в небольшой депрессии, ибо ему сообщили всё в самый последний момент. — Нахрена вообще жениться? — буркнул Федя, открывая холодильник, где должна была стоять бутылка с водой, за которой его и послали. — Миранчуковская полка какая? — Первая снизу, — подсказал Денис. — Нет, жениться, возможно, совсем неплохо, но зачем так рано? Да и эта его Диана не внушает доверия. Конечно, я её ни разу не видел, не могу сказать, красивая она или нет, но, если она уже начинает переносить свадьбу, потому что что-то там сгорело, то вряд ли у них вообще получится пожениться. — Думаешь, это она пытается ему намекнуть, что им надо расстаться? — продолжил Саша. Черышев пожал плечами. — Нет, у неё мозгов бы не хватило на такое, — влез Федя, ища глазами бутылку. — Я в своей жизни видел дохрена тёлок, с большинством спал, и вот, что я могу сказать: если у тебя нет денег или крутой тачки, то нахрен ты никому не сдался. — А как же чувства? Разве то, что внутри не важнее? — Как тебя зовут? Саша? Ну так послушай, Саша, ты знаешь, какое сейчас время? Время лёгких денег, свободы, возможностей и перспектив. Но, если у тебя нет бумажек в кармане, то от этой жизни ждать ничего не стоит. Ты загнёшься на каком-нибудь жалком заводе, как твои предки, бухая с мужиками водку и сетуя на просранную молодость. Всем плевать на твою душу и чувства, лучше вообще жить без них, если хочешь чего-то добиться. Люди сейчас воспринимают только то, что видят. Они видят, как ты одеваешься, на чём ездишь, сколько у тебя баб, и делают пометку, что с тобой можно иметь дело, ты можешь быть полезен. — Так ты у нас «золотой мальчик»? — усмехнулся Денис. — Ну, понятно. А чего это «сливки» общества спят на раскладушке в ущербном общежитии вот уже несколько месяцев? — Не твоё дело, может, мне захотелось. — Я так и подумал. Саш, ты закончил с чаем? Нам просто надо сходить в магазин, а то дешёвые макароны закончились, жрать нечего. Ах, да, надо не забыть купить водки, а то как раз на жизнь пожаловаться захотелось. — Твою мать, Смолов, где вода, я сдохну сейчас! — прохрипел Миранчук, опираясь на дверной косяк. — Блядских пятнадцать минут прошло. — Помогать нищебродам — это так благородно! — восхищённо произнёс Черышев. — Никогда бы не подумал, что элита станет носить воду простому студенту. Что ж, Сашка, будем надеяться, до нас он тоже снизойдёт.***
Сегодня ночью Игорю приснился Артём. Снова. Четвёртый день подряд. Акинфеев знал, что это ненормально, но ничего поделать не мог. После их ссоры Дзюбы стало только больше, однако, если в жизни он его вообще не трогал, то в мыслях не давал ни секунды спокойствия. Как звенящий над ухом комар, он постоянно напоминал о своём существовании, превращаясь в пунктик, в паранойю Игоря. Акинфеев сидел на кровати, закрыв лицо руками, понимая, что, наверное, медленно сходит с ума. Он больше не мог спокойно выносить это. Артём везде слышался ему, виделся, ощущался. Игорь тяжело вздохнул, самыми последними словами оценив эту ситуацию, и поднялся, думая, что, заварив крепкий кофе, который он ненавидит, у него получится растворить в нём Артёма и всё, что с ним связано. Но в глаза тут же бросились несколько фоторамок, стоящих на столе, и все они принадлежали соседу. У него голубые глаза, такие глубокие, чистые и добрые, что от них невозможно оторваться. Акинфеев провёл пальцами по губам, снова чувствуя на них поцелуй. Нет, это уже клиника. Какие к чёрту поцелуи, глаза и прочая чушь? О чём он вообще думает? — Да провались ты! — крикнул Игорь в пустоту, со злостью швыряя одну фотографию на пол. Стекло со звоном разбилось на десятки осколков, как мысли Акинфеева распадались с каждой минутой на всё большее количество частей, в каждой из которых сидел Артём. Он до сих пор смотрел на него, и во взгляде была только доброта с абсолютно детской искренностью, на которую не способен никто, кроме Дзюбы, в этом Игорь даже не сомневался. — Ненавижу, — прошептал он, злостью пытаясь испепелить фотографию, которую хотел бы положить под подушкой, чтобы смотреть на неё перед сном. Артём испортил ему жизнь, спутал все мысли, сбил с ритма, толкнул в какую-то ужасную пропасть, откуда Игорю не суждено выбраться никогда. Однако за помощью Акинфеев обратился только на следующий день, когда увидел Дзюбу в пятый раз. Из всех он выбрал Дениса, потому что был уверен в нём. Черышев должен помочь, он точно справится с этим, даст нужный совет и во всём разберётся. Ему можно довериться. — Так всё настолько плохо? — парень сидел за столом, вычёркивая объявления о работе, напечатанные в газете, которую он нашёл на столе у Игнашевича. Казалось, будто бы Денис слушал Игоря вполуха, будучи погружённым в свои дела и проблемы. — Не знаю, мне надо в этом как-то разобраться, но я ничего не понимаю. — Ты уверен, что ненавидишь Артёма? — Конечно, а как же иначе? Я его видеть не могу, — Черышев усмехнулся. — Игорь, понимаешь, мне кажется, что ты испытываешь к нему далеко не ненависть. Скорее всего, ты боишься признаться в этом самому себе, вот в чём проблема. — В чём это я должен себе признаваться? Денис, я пришёл за нормальным советом, будь добр объяснять по-человечески, — Акинфеев нахмурил брови. Его собеседник чувствовал себя каким-то психологом, пытающимся сохранить чей-нибудь брак. Только психологам неплохо платили, а Черышеву приходилось слушать приятелей абсолютно безвозмездно. Может, зря он на фотографа пошёл, и его призвание именно в психологии? — Короче, я скажу тебе прямо, — вздохнул Денис. — Если тебе потребуется более научное объяснение, сходишь к Далеру, он как раз там какую-то книгу по этой части читает. Не знаю, как обстоят сейчас дела с Артёмом, он сказал, что мы не друзья, поэтому мы перестали общаться. У вас с ним такой тип отношений, который принято называть «любовь-ненависть». Оба испытывают друг к другу чувство, но не могут признаться, потому что ненавидят. Проявляется по-разному, зависит от людей. Игорь нелепо моргал глазами, не понимая, что Денис пытается до него донести. Какая ещё любовь? Какие чувства и отношения? — С чего ты всё это взял? — Ну, Артём мне прямо сказал, что влюбился в тебя, — просто ответил Черышев. — А по тебе и так видно. Знаешь, люди по ночам просто так не снятся и мысли не забивают. — Можно подумать, ты что-то в этом понимаешь! — Понимаю. Не думай, Игорь, что я эти предположения из ничего беру, я ведь действительно хочу помочь. Только не надо мне сейчас сыпать стереотипами, что любви между парнями не бывает, это неправильно и вообще... Мы не выбираем, кого любить и как. Конечно, это твоё личное дело, но иногда, как мне кажется, можно просто упустить своё счастье, а второй попытки уже не будет. Жизнь очень жестокая вещь, я, к сожалению, знаю это. — Ты, выходит, тоже кого-то любишь? — Да, но не думаю, что у меня хватит смелости признаться. А ты совершенно другой, ты сможешь, если захочешь, конечно. Просто прими свои чувства и реши, куда тебе двигаться дальше. Может, стоит всё-таки попробовать. По окончании фразы в комнату вошёл Саша. Он весь день бегал по городу и скупал различные газеты с предложениями работы, срывал объявления и звонил в несколько контор. Ему очень хотелось помочь Денису. Головин верил, что у того получится собрать деньги на операцию и спасти отца, ну, или хотя бы продлить ему жизнь на какое-то время. — Вот ещё! — гордо сказал он, кладя на стол стопку газет и объявлений. — Я сейчас чай попью и поеду на Шаболовку. — Спасибо, Саш, только не надо из кожи вон лезть, хорошо? Ты, по-моему, сильно устал, — обеспокоенно произнёс Черышев. — Ерунда! Москва, конечно, огромная, но это только лучше, потому что больше шансов найти тебе работу. Кстати, там объявление одно есть, что требуется фотограф на свадьбу, я слышал, на свадьбах всегда много платят. А как у тебя дела? — Пока ничего. Грузчики нужны, а какой из меня грузчик? — Грузчиков сейчас, как грязи, чего это их постоянно ищут? — Головин задумался, смотря на стену, где висела карта Москвы. — Ладно, я на кухне, а потом поеду. Денис проводил его взглядом, и Игорь не мог не отметить, сколько было в нём благодарности и... нежности? Артём, кажется, смотрел на него также, и, если верить словам Дениса, в этом и состоит одно из проявлений симпатии. — Слушай, — обратился к нему Акинфеев. — А ты случайно не в Сашу... — но по глазам Черышева всё было понятно. — Боже, да это, оказывается, глобальное явление, а не только я идиот. — Все мы в чём-то идиоты. — Осталось только подождать, пока какой-нибудь Илья не влюбится в Рому, или Антон не станет спать с этим Федей, или как его там, — усмехнулся Игорь. Что ж, зная, что не только у него такие проблемы, действительно было легче. Что делать дальше, он по-прежнему не знал.***
Рома аккуратно водил пальцами по струнам гитары, что-то задумчиво играя. Стол как всегда был занят Ильёй и его будущей книгой. В данный момент Кутепов работал над второй главой, которую завтра утром надо было доставить в издательство. Его не слишком волновал тот факт, что Зобнину необходимо переписать лекцию, пропущенную пару дней назад по каким-то неведомым причинам. Стол можно найти и в другом месте, а у Ильи вдохновение появляется только здесь. — Ты мне мешаешь, — бросил он через плечо, когда Рома ненадолго остановился, думая, какой аккорд следовал дальше. — Иди куда-нибудь. — Вообще-то я тоже здесь живу, если ты не заметил. Могу делать всё, что хочу, собственно, как и ты. — Тогда я хочу послать тебя куда подальше. — А я хочу ответить тебе взаимностью. Вот и поговорили. Илья надел беруши, Рома снова забренчал что-то спокойное и медленное. — И снова седая ночь, и только ей доверяю я. Знаешь, седая ночь, ты все мои та-а-айны, — когда Зобнину становилось скучно, он начинал петь. Правда, пел он ещё и тогда, когда ему было весело или грустно, а также во всех остальных случаях. Пел он всегда громко, с душой, так, чтобы соседи услышали и начали стучать по батареям. Во всяком случае, в Иркутске именно так и было. Однако в общежитии или слышимость хуже, или всем было плевать. Всем, кроме Ильи. — Пой тише, — попросил он, понимая, что даже беруши тут бессильны. — Снова вижу я тебя в который вечер! Снова вижу блеск твоих счастливых глаз! Но с тобой не вместе, но с тобой не вме-е-есте, снова будем мы и завтра, и сейчас! — вместо этого крикнул Рома. — Заткнись! — И снова седая ночь, и только ей доверяю я! — Хватит! — Знаешь, седая ночь, ты все мои та-а-айны!!! Илья гневно швырнул беруши на стол и крепко сжал ручку, словно хотел сломать её пополам. Кутепов решил, что надо бить противника его же оружием, и сейчас вспоминал какие-нибудь песни, которые как раз можно орать. Он не любил музыку, играющую из каждого утюга, поэтому не слушал радио, не смотрел музыкальные передачи по телевизору и игнорировал концерты. В принципе, Илья вообще не очень любил музыку. — Но даже и ты помочь не можешь, и темнота твоя мне одному совсем, совсем ни к чему-у-у! — продолжил Рома, и его сосед стал вспоминать усерднее. — Ну, ночь, так ночь, — Кутепов откашлялся и запел. — Белая ночь опустилась, как облако! Ветер гадает на юной листве! Слышу знакомую речь, вижу облик твой, ну почему это только во сне! Они перекрикивали друг друга, но у Ромы ещё была гитара, а у Ильи только ручка, которой он стучал по столу в такт песне. Один настаивал на седой ночи, другой на белой, и всё было хорошо, пока в дверь отчаянно не застучали. — Что происходит?! — на пороге стояли удивлённые Лёша и Антон, которым даже из другого конца коридора слышался этот концерт. — Ну почему это только во сне! — вместо ответа гаркнул Илья, возвращаясь к столу. — У вас вечер воспоминаний старья или что? — пытался докричаться один из Миранчуков, но бесполезно. Они продолжали стоять в проходе, вообще не догоняя, что происходит. А потом по коридору прошёл Дзюба, тоже услышавший нестройные вопли, и решил поддержать их, крикнув в сторону комнаты: — Белые розы, белые розы — беззащитны шипы! Что с ними сделали снег и морозы, лёд витрин голубых! — Твою мать, что за оры на ночь глядя?! — из комнаты напротив вылетел Набабкин с выпученными глазами. Он представлял, что будет, если кто-то с нижних этажей решит пожаловаться Игнашевичу, а тот придёт с вопросами к нему, как к главному в этом бедламе. — Хорош! Но кто его слушал? Миранчуки ржали над ситуацией, а три певца драли глотки, пытаясь что-то этим донести. У Ромы с Ильёй ещё имелся мотив, а вот у Артёма это был просто порыв души и желание петь, потому что вокруг тоже поют. Кирилл кричал, пытаясь их успокоить, но не выходило ничего. В конце концов, он махнул рукой и, подперев стену, решил попробовать насладиться происходящим. Получалось плохо. Вскоре появились и другие слушатели. Сначала с кухни медленно выплыл Далер с чашкой чая, затем со стороны лестницы объявился Федя, на ходу расстёгивающий куртку, потом пришли Денис с Сашей, жившие в двух комнатах от места действия. Последним в центре событий оказался Андрей, которому надо было как-то развеять свою тоску из-за отложенной свадьбы. Игорь так и не пришёл, что было странно. Его истерик и недовольства явно не хватало. В итоге Илья и Рома сорвали голоса, а Артём захотел спать, поэтому покинул их. Такой концерт определённо разбавил скучные студенческие будни и однообразную общажную жизнь. — Какого чёрта ты вообще стал это делать? — глотая воду, спросил Зобнин. — Чтоб ты заткнулся. Мне показалось, что перекричать тебя вполне реально. — Пожалуй, самое тупое, что я от тебя слышал. — Самое тупое, что я сам от себя слышал, — усмехнулся Кутепов, и его сосед впервые увидел у него на лице какие-то новые эмоции, кроме абсолютного безразличия.***
— Оказывается, в этом болоте бывает иногда весело, — отметил Федя, появившись на кухне второй раз за три месяца. Смолов решил, что его часть полки, разделённая вместе с Миранчуками, не должна пустовать, поэтому хранил там бутылки с водой и хлеб. Правда, хлеб уже был нагло надкусан, видимо, впопыхах, и Федя прекрасно знал, чьих зубов это дело. Братья наивно полагали, что никто не знает об их преступной деятельности, но Акинфеев давно ждал момента, когда сможет поймать их с поличным. — Ну, с вашим обществом никогда не сравнится, — язвительно донеслось со стороны стола, где Черышев разглядывал подстаканник. Между ним и Смоловым ещё с прошлых выходных пробежала какая-то полоса, и теперь каждый считал своим долгом задевать другого. Денис отстаивал принципы обычных людей, Федя пытался поставить себя выше всего мира. — Да, у нас значительно лучше. Но для вашего уровня этого вполне хватит. Знаешь, все должны получать то, что заслуживают. — Полностью согласен. Кто-то должен получить хорошее образование, а кто-то сидеть за финансовые махинации. Каждому по потребностям, — улыбнулся Черышев. — Я слышал такую мудрую поговорку: «Не знаешь, как исправить тишину, — молчи». От каждого по способностям, как говорится, — отзеркалил Смолов. — О, так мы и книжки умные, наверное, читаем! Не знал, что «золотые мальчики» умеют не только считать деньги своих папочек. — Не знал, что дети работяг умеют в иронию. — С открытием, золотце. Нет, ладно, а если серьёзно, что ты тут забыл? Федя застыл с бутылкой в руках, загадочно смотря на Дениса. Тот был весь во внимании, но стоило Смолову открыть рот, как на кухню вбежал Саша. — Денис, ты не видел стольник?! — Нет, вроде. Что-то случилось? — Похоже, у меня деньги украли! Я вчера положил часть стипендии на полку в шкафу, под вещи. Сегодня половины нет! — Саш, если бы нас обокрали, то взяли бы всё. Может, ты одолжил кому-то и забыл? — Не помню, вроде бы, нет. Но даже, если и одолжил, то слишком много, — Головин сел на табуретку с абсолютно поникшим видом. — Хотя, подожди, — вдруг оживился он. — Возможно, они завалились за полку, там как раз расстояние небольшое есть, и... Точно! Ушёл он также внезапно, как и появился. Денис вздохнул с облегчением. Не хватало ещё, чтобы их грабили. — Ладно, вернёмся к нашему разговору, — но у Феди был такой напряжённый вид, что разговор дальше не пошёл. Смолов переживал, что их действительно могли ограбить, потому что старый вахтёр вообще не представляет какой-либо угрозы, остановить воров он не в состоянии. А у Феди в сумке доллары, много долларов. Вдруг это кто-то из своих? А если близнецы? По-моему, очень даже, учитывая их притязания на чужую еду. — Нашёл! — если бы только Саша знал, сколько нервных клеток Смолова успел сберечь, ведь тот уже продумал все варианты выбивания денег из Миранчуков. — Надо будет потом попросить кого-нибудь эту полку плотнее приделать, а то я как-то не умею.