Дышать тобой мне бесконечно хочется, И мой огонь, он никогда не кончится. Держи меня, мне без тебя не справиться. Сгорать дотла в твоих руках мне нравится.
Этаж блестел от мишуры, которая частично валялась на полу, с кухни доносился приятный запах выпечки, по коридору туда-сюда ходили студенты, что-то неся из комнаты в комнату, а всё, почему? Потому что был вечер тридцатого декабря, и все боялись не успеть доделать до завтра свои новогодние приготовления. Миранчуки взяли на себя организационную часть праздника, пообещав всем отметить так, как ещё никто никогда не отмечал, и Антон уже второй вечер подряд искал какую-нибудь музыку, которая могла бы всех устроить, учитывая предпочтения, высказанные парнями. Выяснилось, что это не так-то и просто, потому как Артём тащился по «Ласковому маю», сами братья любили что-то посовременнее, Илья вообще музыку терпеть не мог, Рома хотел что-нибудь исполнить на гитаре, Саше было всё равно, что слушать, а Денис на вопрос так и не ответил. Кроме того, до сих пор было непонятно, кто, собственно, будет отмечать в общаге, а кто уедет домой на пару дней. Игорь хотел по традиции отметить в кругу семьи, но семья, видимо, этого не хотела, поскольку мама очень тактично намекнула своему сыну, что Славик и тётя Оля всё ещё у них, и для него просто нет места, да и смысл мотаться всего на два дня. Акинфеев долго ходил расстроенным, но потом поговорил с Андреем, который хотел отметить вместе со своей невестой, но она решила, что он будет лишним в их тесном семейном кругу, и как-то успокоился. Когда не только тебя прокатили с Новым Годом, становится легче это переносить. Денис в течение нескольких дней порывался уехать к отцу в Нижний, но решил вперёд себя послать ему письмо, чтобы узнать, будет ли папа рад его видеть. Черышев получил решительный отказ и остался сидеть в общежитии, думая, правильно ли сделал, что послушал отца. Саша говорил, что правильно, а Денис Саше верил и доверял. В итоге, общество покинули только Федя и Далер. Кузяев сразу сказал, что уедет, поэтому его не трогали ещё за неделю до начавшегося новогоднего хаоса. Смолов предпочёл отмечать в клубе со своими друзьями, ибо кухня в общежитии — не его уровень. Он слишком хорош для празднования с простыми смертными. — Так, остался только алкоголь, — вычёркивая пункты из списка, говорил Лёша. — Все же скинулись? — Кроме вас, — ответил Игорь, отправляя второй противень с печеньем в духовку. Акинфеев вообще всех удивил, когда выяснилось, что он умеет готовить что-то сложнее макарон и супов. Поэтому основную часть новогоднего стола доверили ему. Близнецы занимались алкоголем, Артём обещал сделать оливье и весь день бегал по району в поисках зелёного горошка, Саша старательно лепил пельмени, одновременно пытаясь научить этому Дениса и Рому, Андрей с Ильёй вложились в праздник денежно. — Кстати, а почему наш активист и любимец вахтёра ничего для праздника не сделал? — поинтересовался Антон. — Потому что он украсил вам этаж, а отмечать будет с Мариной, — сказал Саша, потянувшись к кастрюле с фаршем. — Тох, ты локтем в муку влез. — Так они всё-таки мутят? Как-то я упустил этот момент. — Ты полжизни уже упустил, — фыркнул Лёша, что-то дописывая на листок. — Иди лучше в магазин сходи. Следующий день выдался ещё более суматошным. Особенно для Ромы, который решил преподнести подарок Илье. Сначала Зобнин целый день ломал голову над тем, что ему вообще надо, и хотел было уже пойти в магазин за пачкой кофе, как вдруг вспомнил о шторах. Илья каждое утро ворчал про отвратительные занавески в их комнате, но у самого не было времени искать рынок, где можно найти что-то неплохое по дешёвке, поэтому Рома резко свернул со своего намеченного маршрута в сторону ближайшей барахолки. Осознание того, что он не знает, куда надо идти, накрыло парня только через полтора часа пути, когда он уже зашёл в какие-то незнакомые места. Пришлось поспрашивать у прохожих, и, к счастью, рынок был всего в паре кварталов. В Иркутске Рома знал только два рынка, но никогда туда не ходил, потому что родители рассказывали истории про воровство и нелегальную торговлю в тех местах, а в детстве парня это пугало, и всякое желание дойти до рынка пропадало безвозвратно. В Москве барахолки были немногим цивилизованнее. Они были больше, товары лежали прямо на земле, изредка под них клали какие-то подстилки или сооружали что-то вроде стола из раскладушек или ящиков, но, конечно, были и такие люди, которые умудрялись занять прилавки. Рома ходил, оглядываясь по сторонам и пытаясь понять, где может быть что-то похожее на шторы, потому что на данный момент его окружали только тапки, шапки, какие-то значки, радиоприёмники и прочая чушь. — Извините, пожалуйста, а шторы где? — устав искать, Зобнин обратился к дружелюбной на вид женщине, замотанной кучей платков и продающей эти же платки. — Пойдёшь прямо до сала, потом сверни в сторону сумок, и в самом конце будут шторы, — указала она пальцем дорогу. — Слушай, а платок тебе, случаем, не нужен? Хорошие платки, прямо с Павлова-Посада, вон, и расцветки разные, и ткань плотная. — Извините, не интересует, — улыбнулся Рома и пошёл своей дорогой, то есть до прилавков с салом. По пути его тормознул какой-то старичок, жаловавшийся на радикулит и дорогие лекарства. Он очень просил купить кипятильники, потому что скоро приезжает внучка, а ему хотелось купить ей конфеток. Связь между всей этой информацией Рома так и не уловил, но старичок его почему-то разжалобил, и кипятильник Зобнин купил. Нет, ну, а вдруг потом пригодится? — Боже, наконец-то я вас нашёл! — увидев молодую девушку, сидящую на ящике перед разложенными шторами, занавесками и жалюзи и попивающую из термоса что-то явно покрепче чая, побежал к ней Рома. — Здрасте, мне бы шторы. — Выбирай, — она небрежно махнула рукой в сторону кучи тканей. Зобнин думал, что зароется там до конца своих дней и похоронят его в шторах. Ему не нравились цвета, узоры, длина и плотность, а ведь это был подарок, причём, не кому-нибудь, а Илье. С Кутеповым лучше вообще быть осторожным, ведь он так трясётся за гармоничность обстановки, что иногда задумываешься, а не пунктик ли это. Ко всему прочему, начинало темнеть, и Рома боялся не успеть вернуться в общагу до начала празднования. — Ты давай там поаккуратнее, не хватало ещё потом мне назад всё складывать, — гаркнула девушка. — Простите, а не могли бы вы помочь мне, — она поднялась с ящика и уставилась на него с абсолютно безразличным видом. — Понимаете, мне надо подарок человеку сделать, мы живём в одной комнате в общежитии... Зобнин не был бы Зобниным, если бы не рассказал всю свою историю жизни с Ильёй в мельчайших подробностях совершенно постороннему человеку. Парень был таким по натуре, его нисколько не волновало, что и кому он говорит, потому что по-другому объяснять он просто не умел. — Так, стоп, — прервала его пламенную речь на моменте с тем, как Илья пошёл относить четвёртую главу своей книги в издательство, продавщица. — Тебе нужны шторы для твоего соседа, потому что его раздражают ваши занавески? — Да, — Рома энергично закивал головой, посматривая по сторонам и замечая, что потемнело ещё сильнее. — Вот такие сойдут? — девушка пихнула ему под нос какую-то красноватую, с еле заметным узором из завитков штору. Зобнин изобразил из себя эксперта и буквально каждый миллиметр рассмотрел, крутя ткань и так, и эдак, смотря, как она выглядит на свету, какая у неё плотность, и думая, будет ли она смотреться на их окне. — Подойдёт. Беру две, — девушка вытащила ещё одну штору, сложила их и передала парню. Вместе со своей покупкой Рома побежал в общагу, пару раз поскользнувшись и чуть не уронив подарок в снег.***
Саша возвращался с почты, где должен был получить новогоднюю открытку и письмо из дома. Сам он отправил похожую карточку в ответ, но не знал, успеет ли она дойти до Калтана хотя бы к концу праздников. Подходя к двери общежития, Головин заметил, что многие студенты решили отмечать где-то в другом месте, толпами выходя из здания. Игнашевич читал свежий выпуск газеты, старательно игнорируя вопросы Антона, который при помощи Кирилла пытался объяснить вахтёру, насколько сильно им нужен его телевизор на кухне, чтобы посмотреть обращение Президента. — Сергей Николаевич, они там уже стол накрыли, — говорил Набабкин. — Как же Новый Год и без обращения? — А мне какое дело? Пусть сюда приходят и смотрят, если им надо. Ещё неизвестно, вернётся ли мне этот телевизор, — бросая намекающий взгляд на Миранчука, произнёс Игнашевич. — Что ж, если мы можем сюда прийти, то придём, — почти угрожающе ответил ему парень и толкнул Кирилла в сторону лестницы. — Здравствуйте, Сергей Николаевич, — махнул рукой Саша. — Привет, парни. — Что ты разорался над ухом? — гаркнул вахтёр. — Идите уже все отсюда, а то телевизора не получите. Почитать спокойно не дают, а тут статья интересная, про молодого фотографа... Ба! Да это же ваш. — Кто наш? — поинтересовались парни, возвращаясь к его столу. — Фотограф ваш, Денис или как его там. — Так они всё же её напечатали? — не веря своим ушам и глазам, прошептал Саша. — Сергей Николаевич, а у вас ещё такие газеты есть? — Там возьми, — мужчина указал в сторону стопки на подоконнике. Головин взял одну из газет и понёсся к себе. Антон с Кириллом так и не поняли, что и про кого напечатали, но на всякий случай взяли и себе по газете. В это время Федя собирался ехать в клуб. До Нового Года оставалось три с половиной часа, а он только решил начать одеваться. Ехать никуда не хотелось. Почему-то пока он всё организовывал желание встречать девяносто шестой с друзьями ещё было, а потом резко куда-то улетучилось. Он не хотел видеть этих людей, пить вместе с ними, говорить с какими-то непонятными девушками, но отказать всем уже не мог, ведь это было бы не по-дружески. — И всё же сваливаешь? — поинтересовался Антон, отправляя газету в долгий полёт до стола, который она так и не преодолела. — Я же говорил, что пойду. Я не склонен менять свои решения. — Боже, какие мы серьёзные! — всплеснул руками Миранчук, которому почему-то было обидно, что Смолова не будет вместе с ними. — А я договорился по поводу телевизора. — Ты или Набабкин? — усмехнулся Федя, закатывая рукава рубашки. — Конечно же, я. Ты думаешь, что я не в состоянии поговорить с этим старым хрычом? Ну, спасибо! — Антон помолчал какое-то время. — Когда вернёшься? — Дня через два. Да ладно, шучу, завтра утром. — Удачи вам там повеселиться. А мы уж тут, среди стен с потрескавшейся краской, отличной слышимости и состояния крайней убогости. Смолов кивнул, надел часы и вышел из комнаты, не прощаясь. Заводя машину, он ещё раз подумал, стоит ли ехать или послать всё к чертям, потому что эта идея уже не казалась такой плохой. Но через полчаса Федя здоровался со старыми приятелями, пил шампанское, которое терпеть не мог, танцевал под какую-то музыку и слушал чужие рассказы про обеспеченную жизнь, чьих-то отцов, знакомых и прочую чушь. А Новый Год неумолимо приближался, и парни столпились вокруг стола Игнашевича в ожидании салюта над Кремлём. Пока же они наслаждались старым-добрым «Голубым Огоньком». Артём, обмотанный мишурой, подпевал телевизору, чем очень сильно напрягал Игоря, который совершенно случайно встал рядом с ним. Саша с таким восторженным видом глядел в экран, что не замечал ничего вокруг, полностью отдавшись воспоминаниям о доме, семье, праздничном столе и дяде Вите, всегда ворчащем на «бесполезный ящик». Братья отсчитывали секунды до конца концерта, потому что боялись не успеть открыть шампанское, а Антону уж очень хотелось поскорее выпить. — Андрюх, а чё ты не дома? Ты же местный, — поинтересовался между делом Лёша, пока в телевизоре орал Меладзе про свою цыганку. — А то меня там ждут, — фыркнул Лунёв. — У меня же все родственники в одной квартире, мне даже стула не хватит. Да и потом я всем сказал, что буду отмечать с Дианой, а она решила с семьёй... Ну и короче, ничего не сложилось. Боже, опять Кобзон! — взмолился Андрей. — Каждый год одно и тоже. Только Антон собирался открыть бутылку раньше срока, потому что устал ждать, как музыка закончилась, а на экране появилась голубая надпись: «Новогоднее поздравление Президента Российской Федерации Б. Н. Ельцина». Все замолчали, Игнашевич с скептическим выражением лица посмотрел на появившегося в кадре Президента. — Добрый вечер, дорогие соотечественники, — начал Ельцин. — По всей России горят огнями новогодние ёлки. Он долго рассуждал о предновогодних хлопотах, о «невидимой грани», отделяющей всех от девяносто шестого года, о добре и покое, счастье... Антон аж зевнул, пока слушал, за что получил локтем под ребро от брата, потому что они вообще-то слушали Президента. — Многие проводят этот вечер в кругу родных и друзей, но не все, с кем хотелось быть, рядом сейчас с нами, — парни грустно посмотрели друг на друга, но печальнее всех выглядел Саша, тяжело вздохнувший. В Калтане Новый Год уже встретили. — Будем надеяться на скорую встречу с теми, кто в эту ночь далеко от нас. Дальше пошли пожелания благополучия, семейного тепла и рассуждения на какую-то отвлечённую тему. После Президент поздравил с праздником тех, кто был за рубежом. — Конечно, как же без ваших пендосов, — процедил сквозь зубы Игнашевич. — Сергей Николаевич, мы вообще-то смотрим, — попросил вахтёра быть потише Игорь. — Сейчас выключу, и никто ничего не увидит. — Зачем мы вообще это смотрим, давно бы пошли отмечать? — поинтересовался Илья. — Традиция, ты что! — Рома удивлённо посмотрел на него. — Уровень жизни он повышать собрался, — усмехнулся вахтёр. — Всё разворовали, а он мне тут втирает, сука. Ох ты ж, блять! Сбережения он возвращать собирается. Лично, что ли ко мне придёшь? В долгу ты передо мной. Да, ещё в каком долгу! Парни с сочувствием посмотрели на мужчину. Они не понимали, что и их родители потеряли немало в ходе реформ, и Игнашевич-то прав. — С праздником вас, друзья! С праздником, Россия! С Новым Годом! — провозгласил Президент, и послышался звон курантов. Антон тут же подорвался открывать шампанское, пока остальные парни, словно пятилетние дети стали загадывать желание, а Артём даже отсчитывал количество ударов. Пробка ударила в потолок, Игнашевич начал материться на криворукого Миранчука, но его заглушил гимн. — Ура!!! — раздалось по холлу. Шампанское разливалось по бокалам, капая на пол, все были такими счастливыми и радостными, всем было безумно весело и хорошо. — Фу, Миранчук, ну, бутылку-то зачем облизывать? Как я теперь пить буду? — возмутился Артём. — Отвали, мне бокала не досталось, — отмахнулся Антон, опрокидывая в себя остатки алкоголя.***
Потом они переместились на кухню, где заиграла уже совсем другая музыка, нежели несколько минут назад из телевизора. Откупоривались новые бутылки, слышался звон бокалов, Рома оказался человеком из голодного края, поэтому за пару минут сожрал почти всю нарезку, парни смеялись, кричали что-то глупое, улыбались и чувствовали себя самыми счастливыми в мире. Даже Игорь нисколько не жалел, что не поехал домой. Акинфеев к середине празднования был то ли слишком пьяным, то ли слишком весёлым, но пошёл танцевать. Кто бы мог подумать, что он заставит Артёма подавиться салатом, когда начнёт двигаться. Хотя Дзюба в любом случае мог бы подавиться, ибо ел, как не в себя, видимо, решив посоревноваться с Ромой. В общем, парень завис надолго, так и оставшись с вилкой у рта. А Игорь будто бы специально издевался над ним, то развернётся боком, то случайно подмигнёт, то ещё что-нибудь выдумает. — Тёмыч, ты хоть дышать не забывай, — ткнул его в плечо Андрей. — О! — с огурцом во рту воскликнул Рома. — У нас в Иркутске однажды женщина какая-то забыла, как дышать. Схватилась вдруг за горло, а вокруг куча людей стояла, никто ничего не понял, а она дёргалась, пыталась сказать что-то. Так и умерла. — Охренительная история для Нового Года, — буркнул Лёша. — Кстати, кто-нибудь кому-нибудь какие-то подарки делал? Парни посмотрели друг на друга, а Зобнин вдруг подскочил, попытался объяснить, куда он понёсся, и вскоре вернулся со свёртком из газет, перемотанных какой-то верёвкой. — Илья, это тебе. Поздравляю с Новым Годом! — радостно крикнул он, пихая Кутепову подарок. Тот недоверчиво покосился на соседа, не ожидая увидеть ничего хорошего. Лучшим подарком для Ильи был бы его отъезд обратно в Иркутск, но вряд ли в газеты был завёрнут билет. Парни начали галдеть, чтобы Кутепов открывал подарок при них, хотя он не сильно горел желанием это делать. Но верёвка была размотана, газеты развёрнуты, а на коленях у Ильи лежали шторы. Красные, с какими-то завитками. — Чё это такое? — тыча пальцами в шторы, спросили близнецы. — Шторы, если не ошибаюсь, — с видом профессора ответил Игорь, решивший принять участие в общем движении и дать Артёму хоть чуть-чуть спокойно поесть салата. — Просто Илья часто ругался на занавески у нас в комнате, и я решил купить ему шторы, чтобы было лучше, — объяснил Рома, ожидая реакции соседа, как смертного приговора. Он боялся, что Кутепову не понравится, что он швырнёт шторы ему в лицо, крикнет ещё что-нибудь обидное и вообще уйдёт. Но тот вдруг улыбнулся, поразив этим умением всех вокруг, и сказал: — Спасибо, Ром. Зобнин был готов прямо сейчас поверить в Бога, потому что никогда бы не подумал, что услышит нечто подобное от своего соседа, который разговаривал с ним всего несколько раз за эти полгода. Особенно после того, как несколько дней назад Рома упал со стола, уронив все бесценные записи на пол прямо на глазах Ильи. Хотя, кажется, в тот раз Кутепов даже не наорал на него. Веселье продолжалось. Кто-то постоянно ел, кто-то постоянно пил, а кто-то в это время танцевал, но только Артём решил петь. Поскольку пел он на уровне подоконника, то есть вообще никак, то слушать его могли только совсем пьяные. К счастью, таких на кухне собралось много. — Головин, эй! — тряс его за руку Андрей. — Ты давай лучше к стене прислонишься, а то сейчас в тарелку упадёшь. Саша вяло кивнул, еле-еле улавливая происходящее. Он не знал, как так получилось, что он напился, но подозревал, что Антон наливал ему больше, чем он просил. Миранчуку вообще лишь бы налить кому-нибудь. Сам же он, кстати, решил всё-таки не искать для себя бокала, чем очень раздражал Артёма, которому было противно потом пить из облизанной бутылки. — Тох, у нас ещё шампанское осталось, глянь, — вдруг попросил Денис, который весь вечер молчал. — Господи, Черышев, я тебя не заметил, — перепугался Миранчук, услышав чей-то голос. — Андрюх, либо двинься, либо сам достань бутылку. — Какую бутылку? — Ты серьёзно? Шампанское посмотри, — Лунёв не захотел вставать и куда-то идти, поэтому передал просьбу Илье, тот Роме, тот что-то невнятно промычал Игорю, а Акинфееву пришлось обходить их всех, чтобы добраться до холодильника. — Зачем вы столько купили? — у парня аж глаза округлились, когда он посмотрел на полку братьев. — Учитывая ваши аппетиты, там немного, — бутылка по цепочке дошла, наконец, до Дениса. — Кстати, а в эти дни ни у кого дня рождения не было? — У меня двадцать шестого было. Зачем тебе? — сказал Черышев, откупоривая бутылку. — Да просто интересно. С прошедшим. В это время по коридору одиноко шёл Федя, держа за горлышко бутылку с виски, которую решил забрать с собой и допить по дороге. Из клуба он уехал незамеченный никем, потому что все вокруг были заняты танцами, девушками, разговорами. Ему было скучно и грустно, Смолов впервые чувствовал себя среди друзей, как не в своей тарелке, поэтому он принял решение покинуть компанию. Наверное, засиделся в общаге, раз отвык от такого веселья. Из кухни слышались пьяные голоса, смех, какая-то музыка, кажется, кто-то из парней случайно разбил бутылку. Слышнее всего было пение Дзюбы и громкие реплики Антона. Федя непроизвольно улыбнулся, когда представил, как там им всем весело. Почему-то в этот момент на душе стало необъяснимо тепло, и Смолов почувствовал себя в положенном месте, вроде как, будто бы он находился дома. Тем не менее, на кухню Федя не пошёл, думая, что его далеко не все захотят видеть, свернул в сторону комнаты, где собирался в одиночестве допить виски. Танцевали уже почти все, даже Головин кое-как оклемался и пытался мелодично дёргаться, повторяя движения за братьями. Денис продолжал сидеть в самом углу стола, иногда подливая себе шампанского и думая о чём-то. Артём всё ещё пялился на Игоря, который, естественно, об этом знал, но вида не показывал. Будь они менее пьяными, Акинфеев давно уже наорал бы на своего соседа за что-нибудь, тут неважно, за что, главное — наорать. Но поскольку ему сейчас было весело, он находил даже забавным такое повышенное внимание со стороны Дзюбы. — Илья, давай ты тоже потанцуешь, — глупо смеясь, предложил Рома. — Я не танцую, — Кутепов оставался самым трезвым человеком в компании, в чём, конечно же, никто и не думал сомневаться. Но Зобнин тут же принялся его уговаривать, беря за руки и таща на себя, пытаясь поднять парня с табуретки. Получалось плохо, но Рома, ходивший в походы, забиравшийся на какие-то горы, заблудившийся пару раз в тайге и всё равно вышедший из неё, даже не думал отступать. — Что ты ко мне прицепился, как клещ? Отстань, возьми кого-нибудь другого, — отмахивался от него Кутепов, пытаясь доесть бутерброд с кабачковой икрой, потому что нормальную икру ни за какие деньги купить нельзя было. — Я тебя хочу, — не унимался парень. — Ну, пошли-и-и. Ну, пожалуйста. — Илюх, тут проще согласиться, — кивнул Андрей, которой только-только присел за стол, чтобы немного отдохнуть от безудержной пляски. В конце концов, Кутепову действительно надоело это нытьё, и он встал, пытаясь понять, что ему вообще надо делать. Танцевать он не умел совершенно, поэтому в детстве не участвовал ни в каких утренниках, концертах, конкурсах и даже на выпускном сидел за столом, пока его одноклассники дрыгались под что-то ритмичное. Он решил взять пример с Головина, повторяющего все движения за близнецами, но только у него начало что-то получаться, как Антон — главный танцор вечера — решил свалить в комнату, потому что Лёша попросил что-то принести. Ушёл Миранчук, конечно же, не один, а в компании полупустой бутылки шампанского. Видимо, без неё ничего не нашёл бы. Когда Антон зашёл в комнату, бабахнув дверью о стену, он немало так офигел. На подоконнике сидел Федя, смотря в окно и допивая виски. — Вот это люди, — протянул парень, захлопывая дверь. — А что это мы не в клубе? Смолов перевёл на него удивлённый взгляд, будто бы это не его присутствие вызывало вопросы. Тем временем, Миранчук уже устроился напротив него и закинул две ноги на подоконник. — Мне надоело, я уехал, — спокойно ответил Федя, продолжая рассматривать Антона. — Вам там, смотрю, весело. Танцуете, смеётесь. — Звучит так, словно мы в этом виноваты, — фыркнул парень, отпивая шампанского. — Чё ты к нам тогда не пришёл? Тоже повеселился бы. Прикинь, Рома Илюху танцевать вытащил, а Головин напился. — Зачем я вам сдался? Вон, и так прекрасно проводите время. — Я, может, ждал тебя, — Федя недоверчиво взглянул на Миранчука и допил виски, после чего с грустью посмотрел на бутылку. Они помолчали. Смолов запрокинул голову назад и смотрел в окно, выходящее на какой-то двор, где толпились люди с бенгальскими огнями. Они что-то пели, хлопали в ладоши, а молодая девушка всё порывалась пойти за фейерверками. — Нет, я действительно хотел, чтобы ты отмечал с нами, — Антон придал своему голосу серьёзности. — Мы знаем друг друга уже полгода, а ты всё равно свалил. Ты предатель, Смолов, и сволочь редкостная. Я там в лепёшку расшибался ради этого праздника, несколько дней за бухлом бегал, потом с музыкой этой, а ты где-то в клубе праздновал. — Ты же не для меня это делал, а для всех. — А, может, и для тебя, просто другим тоже праздник нужен. — Миранчук, что ты несёшь? — усмехнулся Федя. — Правду и истину. Смолов вздохнул, саркастически кивая головой, и снова грустно посмотрел на пустую бутылку. — На, — Антон протянул свою. — Шампанское. — Фу, терпеть его не могу, — но выбора не было, и пришлось пить, что дают. — Боже, ну и дерьмо. — Зато дешёвое. Дверь снова открылась, на этот раз пришёл Лёша, который не понимал, где так долго можно искать... он уже и сам не помнил, что. Увидев своего брата со Смоловым, сидящих на подоконнике, он закатил глаза и произнёс: — Ох, простите, что помешал вашей романтике, — дошёл до стола, что-то с него взял и вернулся на кухню к остальным, ведь праздник был в самом разгаре. Девушка с улицы принесла фейерверки, и компания начала втыкать их в снег. Парни внимательно следили за их действиями из окна. Вскоре раздались хлопки, и темнота комнаты окрасилась в синие, красные, жёлтые и сиреневые тона. Искры фейерверков отражались у Антона в глазах, что Федя почему-то отметил. — Красиво, — произнёс Миранчук. — А у нас на юге даже зимы нормальной никогда не было. — Вы когда-нибудь запускали? — Смолов снова опрокинул шампанское, прямо из горла, потому что ему, в отличие от всяких Артёмов, было плевать, кто эту бутылку облизывал до него. — Говорю же, зимы нормальной не было, какие фее... фейей... Ты понял, короче. — Слушай, у меня сейчас такая мысль тупая появилась, — Федя рассмеялся. — Давай у них несколько штук попросим и запустим. У них много, кажется. — Давай, — и Антон спрыгнул с подоконника. Он долго не мог найти свою куртку, поэтому решил идти так, но Федя допустить такого не мог и отдал ему свою, а сам взял какой-то плед. Они вышли на улицу, как два пьяных дебила, какими, собственно, и являлись, но компания всё равно радушно поделилась с ними фейерверками. Праздник же, надо делать добрые дела. Антон заворожённо смотрел на небо, в котором распускались разноцветные огни, и Федя вдруг отметил, каким Миранчук иногда бывает милым.***
Любая пьянка рано или поздно скатывается к задушевным разговорам, песням под гитару или баян, философским изречениям и просто молчаливому доеданию остатков. Так было и с этим праздничным застольем. Рома что-то бренчал на гитаре, Артём стучал в такт ногой, Игорь наслаждался, покачиваясь из стороны в сторону. Андрей к тому моменту уже лежал лицом на столе, благо, что не в тарелке с пельменями. Лёша привалился спиной к стене с видом великого мыслителя. — Хорошая песня, — сказал Илья, и Рома буквально засветился от счастья, ведь это было третье его достижение за вечер. Сначала шторы, потом танцы, теперь песня. — Ромка, а сыграй эту... — попросил Артём, размахивая рукой, будто бы это могло помочь ему связать слова. — «Седую ночь». Классная песня, у тебя тогда хорошо получилось. — Боже, Дзюба, ты достал уже, — отозвался Лёша. — Самому ещё не надоело? — Нет. И не надоест. Зобнин собирался запеть, но из-за стола поднялся Саша, который чувствовал, что ещё чуть-чуть, и он будет лежать на столе, как Андрей. Поблагодарил всех за праздник, за еду и выпивку, за компанию, за ещё что-то. — Иди уже, разболтался, — махнул на него Артём, который никак не мог дождаться песни. Вместе с ним поднялся Денис, который боялся, что Головин в таком состоянии просто не дойдёт до комнаты. — Я ещё вернусь, — сказал он и пошёл догонять соседа. — Не придёт, — сказал Лёша. — Вот, как пить дать, не придёт. Догнать Сашу оказалось довольно легко, ведь шёл он медленно и иногда запинался об собственные ноги. Несмотря на своё, далеко не трезвое состояние, Головин оказался очень упорным и пытался залезть к себе, хотя Денис предлагал лечь на его кровать. В итоге, Саша всё же упал с лестницы и потом сидел какое-то время на полу, пытаясь понять, что с ним случилось. — Ой, я же забыл, — он вдруг подскочил и пошёл к столу, где лежала заветная газета. — В общем, у меня тоже подарок есть. Я бы раньше это сделал, если бы знал, что ты двадцать шестого родился. Денис взял газету, открыл на нужной странице и нашёл там статью про молодого, перспективного и безработного фотографа — про себя. — Это я написать решил, — произнёс Саша. — Я хотел, чтобы все знали о том, какой ты человек хороший. Головин целую неделю думал, что такого сделать для соседа, чтобы ему было приятно, и вдруг придумал эту статью. Слова сложились быстро, хоть написал он и не очень много. Видимо, не зря пошёл на журналиста. Потом Саша ходил к Илье, интересуясь, печатают ли в его издательстве газеты. К счастью, оказалось, что да. И вот теперь такие газеты были у всей Москвы, если не у всей России. Кроме того, Головин откопал на фотоаппарате Дениса свои фотографии, которые даже сам Черышев не помнил, когда сделал, и попросил вставить в статью, как работы этого самого фотографа. — Спасибо, Саш, — Денис даже не знал, как можно выразить свой восторг. Ему было приятно, что парень напрягся, написал это и действительно получилось неплохо. Они сидели на кровати, Черышев долго разглядывал газету, на стене мигала гирлянда. — Денис, — вдруг шёпотом произнёс Головин. — Можно я сейчас кое-что сделаю, только обещай, что не будешь ругаться? — Ну, делай, — пожал плечами парень. Саша пододвинулся ближе, зачем-то повернул Черышева к себе лицом и аккуратно поцеловал. Почти сразу же отстранился, но руки с лица Дениса не убрал, смотрел прямо в глаза, в те самые глаза, от вида которых в голове возникали тысячи мыслей, ноги подгибались, и сердце бешено колотилось о грудную клетку. — Я тебя... люблю, — неуверенно продолжил логику своих действий Саша. В тот момент Денис совсем потерялся в своих чувствах, ощущениях и желаниях. Он понимал, что выглядел, как полный идиот и кретин, и надо было прямо сейчас сказать Головину о взаимности, но он просто открыл рот и забыл, что делать дальше. — Прости, — тут же поспешно проговорил Саша, отодвигаясь на другую сторону кровати. Ему казалось, что мозг мгновенно протрезвел, поэтому и соображал он быстрее, и стал понимать, что натворил. — Я так... Мне показалось... Вообще не воспринимай всерьёз. — Я тоже тебя люблю, — всё ещё смотря на парня, наконец-то смог выговорить Денис. И в ту же секунду их губы снова соприкоснулись в поцелуе, только в более глубоком, более чувственном. Черышев поверить не мог во всё, что происходило в следующее время, время вообще для него существовать перестало. Были только они, кровать под ними и дурацкая мигающая гирлянда на стене, постоянно бросающаяся в глаза. Саша для Дениса был самым смелым человеком на планете, ведь, если бы не он, то сам Денис никогда бы не открыл ему своих чувств, предпочтя страдать в одиночестве, больше курить и думать, периодически работая. Сам Головин вообще не отдавал себе отчёта в своих действиях, он просто наслаждался тем, что происходило, боясь даже подумать о том, что когда-нибудь это может закончиться. Он не хотел ничего заканчивать, не хотел ни о чём думать, не хотел ничего предполагать. Пусть за все ошибки сегодняшнего вечера они расплатятся завтра. Хотя, быть может, никаких ошибок-то и нет? Утро покажет. Это был один из тех редких случаев, когда алкоголь помог двум влюблённым людям преодолеть свои страхи и переступить «невидимую грань» между друг другом. 1996-ой год только начался, но исполнил уже как минимум два желания.