Писклявый твой голосок, как электрошок. Что я бухой без вина — твоя вина. Теперь узнает страна до темна, Им донесут обо всём на FM-волнах.
Общежитие погрузилось в тишину, все ходили, уткнувшись в учебники и тетради, потому что пришла пора сессии. Каждый день кто-нибудь сдавал экзамен, поэтому жутко нервничал, мог наорать на друга, если бы тот стал отвлекать, не спал ночами, всё ещё раз повторяя и зазубривая. Даже Антон соизволил открыть учебник, чтобы хоть к чему-то подготовиться, а не стоять как их с братом сокурсник перед дверью кабинета с вопросом: «А что сдаём-то?» За такую тишину и абсолютный ноль среди конфликтов Игнашевич и полюбил сессии. Все студенты были заняты собой и своими предметами, никто не препирался пьяным в одиннадцать, умоляя открыть общежитие, никто не водил никаких баб и мужиков, никто не пытался качать права на вахте, никто никого не затапливал, и Сергею не нужно было со всем этим разбираться. Замечательное время! У Артёма и Ромы первый экзамен выпал на второе число, потому что Кононов, чтоб он провалился, считал разумным проводить его сразу после праздников. Сам профессор, кажется, не отмечал, раз не понимал, как важно оклематься после Нового Года, а на это обычно уходил весь день или даже несколько дней — всё зависело от степени веселья в праздник. Поэтому Зобнин весь вечер ходил злой, сыпал в сторону преподавателя различные проклятия, сидел до ночи над текстом параграфа, но сдал на четвёрку. Артём же чуть-чуть не дотянул до оценки «отлично», потому что Олег Георгиевич в конце зачем-то задал ему какой-то невнятный вопрос, и Дзюба растерялся. Он готовился по учебнику, прекрасно зная, как профессор его любит, а этот вопрос там даже не освещался. Что ж, четыре — совсем не плохо. Игорь больше всего переживал за экзамен по праву. Преподаватель ещё в первые месяцы учёбы, когда студенты только втягивались в процесс, ясно дал понять, что поблажек никому делать не будет, даже если вы отличник-олимпиадник-беременный-многодетный-малоимущий-спортсмен, проболевший несколько недель. Но почему-то, спустя эти месяцы, Гончаренко выделил из группы Игоря себе несколько любимчиков, вернее, только одного любимчика, и Акинфеев им не являлся. К Ванечке Облякову было какое-то странно-повышенное внимание со стороны многих преподавателей, но Виктор Михайлович умудрился обскакать их всех. Наверное, Обляков мог бы вообще не приходить на пары и ничего не сдавать, но всё равно имел бы твёрдую пятёрку. В день экзамена Игорь видел, что кто-то засовывал себе шпаргалки, куда только можно, кто-то пил воду литрами, кто-то шарахался из угла в угол, ожидая, когда их впустят в аудиторию, кто-то жадно глотал успокоительное, и только Ваня пришёл чуть ли не к самому началу в совершенно спокойном расположении духа. Акинфеев однокурсника терпеть не мог, поэтому они никогда не здоровались и при любой возможности старались задеть друг друга, причём, чаще всего это начинал сам Обляков. — Доброе утро, извиняюсь за задержку, — наконец-то, пришёл Виктор Михайлович. — Есть просто некоторые неадекваты, которым доверяют студентов. — Самокритика? Похвально, — мимо прошёл никто иной, как Сергей Богданович Семак. Он вёл матан в группе Артёма и Ромы, а также у Миранчуков. Между ним и Гончаренко давно пробежало что-то, покрупнее кошки, и никто из студентов понятия не имел, почему этим двоим лучше не пересекаться. Но судьба оказалась такой злорадной бабой, что отдала Сергею и Виктору соседние аудитории. — Я бы посоветовал ещё заняться самоиронией, вам подойдёт, — перед тем, как зайти в кабинет, произнёс Семак. — Придурок, — прошипел Гончаренко. Из-за этой маленькой стычки настроение Виктора Михайловича упало ниже плинтуса, поэтому на экзамене он прохаживался по аудитории, не давая никому ни единой возможности списать, только Облякова обходил стороной, будто его не существовало в природе. В итоге, четверо студентов были пойманы со шпорами и выпровожены из аудитории, ещё двое поняли, что ловить нечего, поэтому самовольно отправились на пересдачу, а один даже умудрился грохнуться в обморок из-за волнения. Игорь же сдал на четвёрку, поэтому пришёл домой счастливым. Пожалуй, среди всех только Кузяев остался неизменным — как ходил с книгами, ничего вокруг не замечая, так и продолжал. Только теперь никто не мог вовремя предупредить его о внезапном подоконнике, открытой двери, табуретке, будучи погружёнными в собственные экзамены, поэтому Далер сшибал все возможные углы, а потом с удивлением разглядывал синяки. Один раз он даже подумал, что лунатит, но парни раскрыли ему тайну синяков, абсолютно не мистическую, а банальную. А ещё выяснилось, что Федя тоже учится. И даже, представьте себе, на экономиста. Просто с его отцом и связями у него была возможность ничего не сдавать, не учить и даже ни разу не перешагнуть порог универа. Честно говоря, Смолов даже не знал, зачем ему вообще сдалось это образование, но Михаил решил, что сын страдать хернёй не будет, поэтому договорился, пристроил его. И Федя пошёл не нахуй, а на экономиста. Ну, а, чтобы совсем уж не огорчать родителя, парень ходил на лекции и даже несколько раз что-то читал из конспектов.***
На зимние каникулы многие студенты уезжали из общежития домой, но четвёртого этажа эта участь не коснулась. Все жили слишком далеко, чтобы куда-то ехать, поэтому оставили эту идею до лета. Игорь принципиально решил дома не появляться, пока оттуда не уедут всякие непонятные знакомые родителей. А Феде отец возвращаться пока что запретил. Акинфеев собрал всех, за исключением Саши и Дениса, на кухне, потому что у него было какое-то важное то ли заявление, то ли предложение. Честно говоря, если бы собирал не Игорь со своей принуждающей манерой общения, то никто никуда не пошёл бы. Но сейчас все покорно сидели на кухне и ждали только Андрея. — Ну, наконец-то! — воскликнул Антон, когда Лунёв медлительной походкой прошествовал до стола. — Давайте быстрее со всем разберёмся, а то я опаздываю. — Куда это ты собрался? — спросил Лёша. — Мы с Федей хотели отметить конец сессии. В этот момент Игорь покашлял, чтобы привлечь к себе внимание. — Итак, пока была эта самая сессия, все занимались исключительно своими проблемами, совершенно забыв, что есть одна общая. — Так-то у нас общих проблем навалом, — подключился Кирилл. — Вот, например, неделю назад кто-то заблевал душ, а признаваться до сих пор не хочет. Или ещё, вот, в четверг кто-то выкинул мусор в мусоропровод, но он застрял по пути, в районе второго этажа, и завонял. Они там целых три дня ничего понять не могли. — А причём тут мы? — возмутился Артём, который, узнав о существовании мусоропровода, теперь активно им пользовался. — Может, кто-то с третьего кинул. — Нет, на третьем ничего такого не было. — Почему ты так уверен? Кто вообще главный на третьем? Надо у него всё спросить, пусть за своих и отвечает, а то вечно мы крайние! — На третьем главная Марина, — по кухне пронеслось многозначительно-понимающее «а-а-а». — Ладно, Кирилл, с мусором и душевыми мы потом как-нибудь разберёмся, — произнёс Игорь. — Я о другом хотел поговорить. — Ну так, говори быстрее. Реально опаздываем, — Федя стоял у входа, скрестив руки на груди. — В общем, мы как-то нехорошо поступили с Сашей и Денисом. Надо бы извиниться. — Простите, — Далер неуверенно поднял руку, как в школе. — А можно мне хотя бы объяснить, что тогда произошло? Просто я домой ездил, потом с Денисом в коридоре столкнулся, а он мне такое сказал... Антон и Федя недовольно уставились на Кузяева, из-за которого теперь придётся тратить время на объяснения. Ну, неужели нельзя было когда-нибудь потом со всем этим разобраться? — Понимаешь, Далер, Денис и Саша как бы теперь вместе, — к счастью, Акинфеев на объяснения распространяться не любил и время зря не тратил. — Что вместе? — Кузяев отказывался верить в сказанное Черышевым несколько недель назад, а сейчас откровенно ничего не понимал. — Картошку, блять, разводят! — крикнул Антон. — Давайте, мы продолжим после нашего с Федей возвращения? Серьёзно, мы очень торопимся. — Набухаться всегда можно и здесь, — буркнул Андрей. — Игорян, что надо делать? — Короче, для всех торопливых и долго соображающих повторю ещё раз: нам надо как-то загладить свою вину за тот неприятный разговор. Денис был прав, нас не должно волновать, кто с кем спит, и ссорить это нас уж тем более не должно. Как мы будем извиняться, я ещё не знаю, поэтому жду ваших предложений. Первым предложением стала совместная мысль Антона и Феди, чтобы отложить всё хотя бы до завтра и не тратить время сегодня. Далее последовали идеи от Артёма, Ромы, Андрея, но все они были отвергнуты. И вдруг Илья высказал нечто гениальное: — Можем просто пригласить их сюда и объяснить, что были неправы, всё поняли, больше не будем в это лезть, ну, и так далее. Они же не идиоты, должны нас понять и простить. Эту идею приняли единогласно, потому что она была трезвая, здравая, а ещё никто больше не хотел думать. Антона с Федей отпустили в клуб, остальные разошлись по своим делам, назначив примирительный ужин на восемь вечера. За пятнадцать минут до этого события Денис только вернулся в общежитие. Сегодня он забирал снимки для очередных молодожёнов из ателье и снова чувствовал, как начинает подташнивать от всей этой свадебной рутины. Игнашевич зачем-то подозвал его к себе, чему Черышев не особенно удивился, так как смертельно устал после пеших прогулок через всю Москву, от которых нельзя было отказаться ради экономии. — Тебе письмо какое-то просили передать, наверное, из дома, — на этих словах настроение Дениса упало ещё ниже, потому что из дома в последнее время ничего радостного не приходило. — И вот ещё, парень, у меня тут весь день телефон разрывался, я записал тебе несколько номеров. — Зачем? — он взял в руки небольшую бумажку, исписанную с двух сторон. — Работу предлагают. Уж не знаю, кто про тебя статью написал тогда, но имя ты себе уже начал делать, в этом я не сомневаюсь. В общем, тут какие-то издательства, которым очень понравились твои фотографии. Нет, ну они действительно хорошие. Ты сейчас где работаешь? — Свадьбы фотографирую. — Тогда тем более звони всем этим и соглашайся, — Денис впервые видел вахтёра таким воодушевлённым, мужчина был рад за него так искренне, что даже похлопал по плечу. Черышев был рад не меньше, поэтому тут же поблагодарил Игнашевича за номера и побежал к себе, чтобы поделиться радостью с Сашей. Если бы не Головин, то он так бы и продолжал бегать по ЗАГСам и ресторанам, не видя никаких перспектив для себя. — Сашка, у меня будет работа! — с порога начал Денис, и его сосед моментально оторвался от изучения чего-то в журнале, спотыкаясь о собственные ноги, понёсся к нему навстречу и крепко обнял, целуя куда-то в район виска. Пока они радовались началу белой полосы в жизни обоих, — Саша теперь всё, что происходило с Денисом, считал и своим тоже — в дверь постучали. — Ой, мы не вовремя? — увидев целующихся парней, спросил Игорь. За его спиной стояли остальные жители этажа, а сбоку просовывался Далер, которому хотелось убедиться во всём лично. — Что надо? — Черышев мгновенно помрачнел, отпустил Сашу и подошёл к двери. — Что за демонстрация? — Мы тут хотели вас на кухню позвать, поужинать, — начал Артём, зачем-то держа в руках тарелку с пирогом, за которым бегал в магазин. Дзюба считал, что еда всегда помогает сглаживать конфликты. — Когда мы захотим есть, мы придём, — ответил ему Денис. — Ну, тогда давайте пойдём посидим, выпьем чего-нибудь. Вон, у вас даже какой-то повод для этого есть, кажется, — вдруг сказал Лёша, прекрасно знавший, что алкоголя никакого у них нет. — Какое вам дело до наших поводов? — этот бред начинал понемногу раздражать Черышева. — Денис, у нас сейчас небольшое, внеплановое собрание, ваше присутствие с Сашей обязательно, — тяжело вздохнув, сказал Кирилл. — А сразу это сказать нельзя было? Когда они пришли на кухню, Артём тут же поставил перед парнями пирог, который Денис отодвинул подальше. На каких это, интересно, собраниях предлагают поесть? Все расселись, как могли, но Кирилл начинать явно не торопился. — В общем, ребят, это была наша общая идея позвать вас сюда для одного важного разговора, — вместо Набабкина говорить начал Игорь. — Вообще-то, это была идея Ильи, — поправил его Рома. — Хорошо, это была идея Ильи, но проблема всё равно общая, поэтому мы сейчас, практически все, собрались тут. Мы подумали и решили, что тогда неправильно отреагировали на ваши с Сашей отношения. — Пойдем, Саш, — поднимаясь с табуретки, произнёс Черышев. — Сейчас тут опять начнётся, а мы в этом участвовать не собираемся. — Денис, стой, присядь обратно, — для большей уверенности, что его будут слушать, Игорь попросил Артёма загородить проход, благо габариты Дзюбы прекрасно могли это обеспечить. — Мы поняли, что были тогда неправы. Это действительно не наше дело, и наша критика была неуместна. — Игорь, — Денис вздохнул и потёр переносицу. — Я ни на кого не обижаюсь, не надо сейчас с мольбой в глазах выпрашивать прощения. Просто тогда я психанул, сам ещё ни в чём толком не разобрался, поэтому... — Поэтому мы хотим, чтобы всё снова было, как раньше, и давайте съедим пирог, не зря же я на него деньги тратил, — перебил Артём, и Денис усмехнулся. — Да, мы, в конце концов, коллектив и должны держаться вместе, тем более, в такое непростое время. И нам абсолютно всё равно, у кого с кем тут отношения, — заключил Кирилл и тоже присел с краю, чтобы поесть пирога. Кто-то достал тарелки, кто-то поставил чайник, пирог стремительно исчезал, слышались шутки, дружный смех. Рома напоминал при любой удобной и неудобной возможности, что это благодаря Илье они все сейчас сидят тут снова, как приятели, а не как соседи по этажу. Кутепов не понимал, зачем он его так расхваливает, ведь идея до неприличия банальная. Далер постоянно смотрел в сторону Дениса и Саши, ожидая, когда они обнимутся, поцелуются или ещё что-нибудь сделают, потому что он до сих пор не верил в их отношения. — О, я смотрю, вы тут и без нас прекрасно справились! — на пороге кухни стояли Антон и Федя, закинувшие друг другу руки на плечи. — А мы принесли... Федь, чё мы принесли? — Балвинье? — кое-как прочитал этикетку бутылки Смолов. — Короче, это очень дорого и очень вкусно, так что экономьте. И да, — обратился к Денису он, — ты мне теперь должен. — Что я тебе должен? — Как минимум благодарность, потому что я на тебя потратил деньги и нервы. — А нервы-то, почему? — поинтересовался Андрей. — Потому что мы долго спорили по поводу алкоголя. Я не знаю, откуда он, — Федя показал пальцем на Миранчука, — столько всего знает по этой части, но задолбать он меня смог. — Это всё гены, — сказал Лёша, за что тут же получил неожиданный тычок и подавился. После псевдособрания все разошлись по своим комнатам, в том числе и Денис с Сашей. Черышев вспомнил про письмо из дома, поэтому решил вскрыть конверт прямо сейчас, не откладывая на потом. Мысленно он уже приготовил себя к плохим новостям, ведь прекрасно знал, что не может с ним в один день случиться столько хорошего: и работу предложили, и парни всё поняли. Но, прочитав текст письма, Денис чуть ли не разрыдался от счастья, начал улыбаться, как ненормальный, и даже расцеловал листок. — Что там? — поинтересовался Саша, и вместо ответа ему просто протянули письмо. Головин прочитал и тоже обрадовался, ведь там говорилось о том, что отец Дениса прошёл какое-то обследование, и врачи сказали, что шанс на выздоровление велик, а состояние мужчины не такое плохое, каким им показалось изначально. Единственное, что обеспокоило обоих парней, зачем же его тогда решили положить в больницу? — Я думаю, это нужно для обследований. Так им будет проще контролировать его здоровье, — подумал Саша, и Денис с ним согласился. Ему не хотелось ни в чём копаться, ни о чём задумываться и сочинять тысячи самых плохих причин такого решения. Потому что за долгое время своей жизни Черышев почувствовал себя счастливым.***
Игорь аккуратно сложил плед и положил его на стул. Артём делал вид, что считал свои накопления, которые хранил в банке из-под солёных огурчиков. Но самом деле он смотрел за всеми действиями своего соседа, потому что чем дальше, тем больше влюблялся в него, будучи уже не в силах этому противостоять. — Интересно? — спросил Акинфеев, и Дзюба опустил взгляд на купюры. — Что? — Моя задница, очевидно. — Не понимаю, о чём ты. — Ну, значит, мне показалось, извини, — он поправил подушку. Артём ещё раз пересчитал деньги, так и не запомнил, сколько их, засунул обратно в банку и отставил её на край стола. — Игорь, что происходит? — со вздохом спросил он, вставая прямо перед соседом. Они стояли друг к другу слишком близко, разделяемые только покрывалом, которое Акинфеев держал в руках. — Да ничего не происходит. Ну, в Камеруне Конституцию приняли, театр какой-то недавно сгорел, — ответил Игорь. — А, я вот спать хочу лечь пораньше. Дай пройти. — Иди, конечно... Игорь, и всё-таки что-то не так! — Господи, да что не так? Скажи уже нормально, я спать хочу. Артём сел на кровать и попросил Игоря сесть рядом. Акинфеев закатил глаза, не понимая ровным счётом ничего, но сел. Они какое-то время молчали. — Зачем ты это всё делаешь? — вдруг спросил Дзюба. — Что я делаю? — Я не знаю, как это объяснить. Помнишь, ты танцевал на Новый Год? Вот, ты мне тогда ещё подмигнул. Зачем ты это сделал? — Ты издеваешься? Я даже не помню этого, — Игорь начинал заметно раздражаться. — Хорошо, а вот в прошлую пятницу. Зачем ты посмеялся и улыбнулся? — Артём, ты головой ударился? Откуда я знаю, наверное, мне было смешно. Ты ещё вспомни, что я три месяца назад чихнул, и спроси, почему. — Не надо так больше делать, хорошо? Не надо смеяться, улыбаться, подмигивать, по крайней мере, при мне, — Игорь смотрел на своего соседа, как на полного идиота, и Дзюба действительно чувствовал себя по-идиотски. Он не знал, как сформулировать свою мысль, как подобраться к сути проблемы, потому что эта самая суть сидела сейчас рядом с ним. — Игорь, ты мне нравишься, и я не могу нормально думать, когда ты рядом. Я знаю, что у нас ничего никогда не будет, поэтому, прошу, перестань провоцировать меня, — теперь Артём чувствовал себя ещё более тупо. Он не знал, зачем сказал всё это, и уже ожидал, что его сейчас ударят, или Игорь закатит очередную истерику. Вместо криков он получил поцелуй, нежный и чувственный. — И что это значит? — спросил Дзюба. — Сам думай. Сейчас всё от тебя зависит, — улыбнулся Акинфеев, поднимаясь с кровати. — Спокойной ночи.