Сегодня алкоголь — мой условный метод. На всё закрыв глаза, выпить до конца. И, если жизнь, порой, словно злобный препод, Я всё прогуляю, и опять я вижу, как тает свет. Ты восхитителен, знают все. Море в твоих тонах — злая сеть, И закружила нас карусель.
Рома загорелся странной и неожиданной идеей — этим летом съездить к себе на Родину, чтобы прогуляться по тайге. При этом Зобнину хотелось, чтобы Илья также разделил с ним этот спонтанный поход, заодно смог бы найти вдохновение. Однако сразу озвучивать свои планы парень не стал, несколько дней всё хорошенько обдумывал, а потом рассказал остальным парням, оставив пока Кутепова в неизвестности. — Как вам? — воодушевлённо спросил он. — Тебе честно или по-дружески? — уточнил Антон, смотря на Рому с нескрываемым скептицизмом. — Давай, по-дружески, — неуверенно попросил Зобнин. — Редкостная хрень, — пожал плечами Миранчук. — Может, я, конечно, чего-то не понимаю, но походы — это вообще не для Ильи. — Да, кого прикалывает бесцельное шатание по лесу без нормальных условий для жизни, в принципе? — влез Федя. — Я, вот, в лесу был один-единственный раз в жизни, и то около двух часов. Знаешь, с головой хватило. А ты хочешь затащить его туда с палаткой, костром и всем этим бредом. Рома заметно расстроился. Он со своими школьными друзьями не раз ходил в тайгу, да и вообще был участником какого-то туристического кружка в детстве. Они взбирались на Алтай, сплавлялись по рекам, разбивали палатки на красивых полянах, ловили в прудах рыбу, а потом жарили её на костре. Зобнин видел в походах свою жизнь, ведь так интересно, порой, сменить четыре каменных стены на бесконечный простор и по-настоящему свежий воздух, увидеть закат не через грязное стекло, а своими глазами, сидя на траве с гитарой под треск веток в костре. — А я бы хотел съездить куда-нибудь, дальше квартиры родителей, — задумчиво произнёс Игорь. — Ну, мы с Денисом как-то уже планировали поездку в Калтан, — поморщившись, вспомнил Саша. — Решили, что пока не будем пытаться ещё раз. — А я бы на Кубань съездил, — мечтательно сказал Лёша. — Вообще-то, мы там родились, — хмыкнул его брат. — Или ты про какую-то другую Кубань? — Я всегда думал, что Кубань у нас в стране одна, — задумался Артём. — Кстати, а ведь Илюха у нас тоже с Кубани! — Я из Ставрополья! — возмутился Кутепов, появившийся на кухне в сопровождении своей неизменной чашки. — Попрошу не путать эти понятия. Илью всегда раздражало, когда Ставропольский край приписывали к прочим южным регионам России. Это также безграмотно, как сказать, что Петропавловск-Камчатский находится в Хабаровском крае. Парень никогда не мирился с географическими ошибками, которые были для него настолько же выбешивающим фактором, как и орфографические. К тому же, исторически Ставрополье давно имело различные тёрки с Кубанью. Это было то же самое, что и соперничество Москвы и Петербурга, хотя, конечно, масштаб совсем не сравнимый. — Илюх, а ты в лесу когда-нибудь был? — с намёком спросил Артём, а Рома тут же сделал соответствующее выражение лица, показывая Дзюбе, чтобы тот заткнулся. — Нет, — помотал головой Кутепов, включая воду. — И не собирался, знаешь ли. Что там вообще делать? — Ну, как же всякие грибы, ягоды, охота, рыбалка? — включился Лёша. — Я не фанат такого вида отдыха. Лучше сходить в парк, если так нужны какие-нибудь деревья и водоёмы. — Вот, нормальная человеческая позиция, — указывая на парня, сказал Федя. — И дачи всякие тоже, тот ещё вид маразма. Тащиться пол-дня в какую-то глушь, где надо загибаться на грядках. И это называют отдыхом! — Не все разводят грядки, — сказал Игорь. — Вот, например, у наших соседей по даче была только трава. Правда, у них и дома не было, они жили в сарае, пока он не сгнил. Но всё равно, грядки они не разводили. — Кстати, дача — не самая плохая вещь. Будь у меня возможность, я бы купил себе какой-нибудь домик в деревне, подальше от Москвы, — произнёс Илья, вытирая только что помытую чашку. — Главное, чтобы там была веранда. — Почему именно веранда? — поинтересовался Саша. — Я бы, вот, хотел, чтобы на моей даче была беседка. Такая, знаете, как в журналах про садово-парковые украшения? — все закивали головами, будто каждый день интересовались журналами, где печатали разные картинки с вариантами беседок. — Потому что на веранду можно поставить, например, диван. Сидишь вечером, пьёшь чай, смотришь на закат или звёзды, если ближе к концу лета, когда темнеет раньше, — у Ильи было такое мечтательное выражение лица, что остальные парни немало удивились, ведь, по их мнению, предел мимики Кутепова — это «кирпич». Рома же понял, что сосед природу любит и за город особо не держится, а, значит, его вполне можно вывезти в лес. Теперь Зобнину оставалось только продумать все мельчайшие детали их будущего похода, который он запланировал на июль. Ну, и, конечно, сообщить эту новость Илье не мешало бы.***
Дима Баринов нашёл себе новую работу, разумеется, в сфере торговли, — теперь он официально реализовывал товар какой-то фирмы. Ему выдавали определённое количество вещей, которые он должен был сбыть за выделенное время. В общем, потеря ларька не слишком сломила парня, он продолжал бороться за своё право торговать. Однако что-то пошло не так, и Диме грозил штраф, поскольку выделенное ему количество товара не продалось. По старой дружбе Антон разрешил Баринову припереться к ним в общежитие, вдруг кому-то что-то покажется нужным. Естественно, парня долго не пропускали на вахте, поскольку Игнашевичу показалось странным то, что какая-то неизвестная ему личность тащит четыре огромных, забитых доверху всяким барахлом сумки на один из этажей его общежития. Но всё-таки Диме удалось преодолеть препятствие в виде вахтёра и добраться до кухни, где он и разложил свой товар. — А я думал, что втюхиватели ещё в восьмидесятые закончились, — сказал Федя, смотря за тем, как Антон выуживает из сумки флакон, в котором, очевидно, должны были быть духи. Правда, Смолов очень сильно сомневался, что ту муть, которую Миранчук решил распрыскать по всех кухне, можно было так назвать. — Эй, ты там экономнее! — предупредил его Дима, тут же чихая. — Сука, ядрёную хрень продавать заставляют. — Почему нельзя просто заняться учёбой? Зачем всё время лезть в торгаши? — поинтересовался Лёша, рассматривая солнцезащитные очки. — Потому что торговля — это раздел экономики. А экономика — это наше будущее. Я просто передовой человек, — с важностью заявил Баринов, выкладывая на подоконник какие-то пакеты. — Вообще-то, наше будущее — это наука, — поправил Далер. — Без неё ничего не будет, сколько бы денег ты не вложил. — Слушай, а у тебя кастрюли есть? — заинтересованно спросил Игорь, смотря на Артёма, пытающегося надеть какие-то кроссовки, что были ему явно малы. Но Дзюбе они слишком понравились, и он не мог не попытаться запихнуть в них свою ногу. Пока Дима искал что-нибудь похожее на кастрюли, Саша залез в одну из сумок и достал оттуда какие-то кассеты. — «Аптечный ковбой», «Человек дождя», «Однажды в Америке», — прочитал он. — Ты ещё и фильмами торгуешь? — Так! — воскликнул Дима, тут же выхватывая у него из рук кассеты и засовывая их обратно в сумку. — Я тебе разрешал их трогать? Это, чтоб ты знал, эксклюзив! — Знаешь, лет десять назад это, может, и было эксклюзивом, а сейчас это дремучее старьё, — сказал Федя. — «Человека дождя» моя мать ещё в начале девяностых смотрела. — Какой ещё «Человек дождя»? — удивился Дима. — А, так это просто обложки. Там кассеты давно переписаны. — И что тогда там? — с сомнением спросил Денис. Баринов как-то нервно засмеялся и сказал, что эту информацию он разглашать не может. Саша выкрикнул громкое: «Фу!» и пошёл мыть руки, на всякий случай. — Так, кому были нужны кастрюли? Я тут одну откопал, — провозгласил Баринов, желая замять неловкую паузу. Перед Игорем стояла, пожалуй, самая уродливая кастрюля, которую он когда-либо видел. Белого цвета, с чуть отбитой по краям эмалью и шатающейся ручкой на чуть помятой плоской крышке. Но самым ужасным в кастрюле был узор в виде каких-то идиотских цветочков. — И сколько это творение стоит? — Акинфееву просто очень нужна была кастрюля, и, если цена будет не слишком дорогая, то он мог бы и эту купить. — Ну, могу рублей за сто продать, — ответил Дима, одним глазом следя за тем, чтобы Антон не израсходовал все духи. — Понятно. Тогда можешь предложить её кому-нибудь другому. — Эй, давай сразу не съезжай! Можем и поторговаться. Игорь хмыкнул. Пределом его навыков в сбивании цены были яблоки, купленные у какой-то древней старухи несколько лет назад. Но тогда она сделала ему скидку на возраст, мол, так уж и быть, чего не сделаешь ради детей. А Игорю тогда было около девяти лет. — Ну, за сколько бы ты её взял? — спросил Дима, обнимая кастрюлю, как самое дорогое, что у него есть в этой жизни. — Желательно, за бесплатно. Давай, хотя бы за пятьдесят. — Не, жирно будет. Ты посмотри, какое у неё покрытие! — Баринов любовно провёл ладонью по белой поверхности. — Ага, отбитое, — кивнул Игорь. — За это можно скинуть десятку. — Я где-то читал, — влез Далер, перешагивая через горы какой-то одежды, — что в местах, где эмаль отбита, могут размножаться микробы. Это, как в посуде со сколами. Дима сощурил глаза, понимая, что вмешательство Кузяева в торги может ему всё испортить. — Ладно, уговорили. Девяносто. — Нет, погоди, — спокойно сказал Игорь. — У крышки ещё ручка болтается. — Уже давно придуман скотч, можешь заклеить. — Ага, покупать, чтобы доделывать, — усмехнулся Антон, всё ещё орошая кухню духами. — Ручка отвалится не сегодня-завтра, крышка помята, узор немного облупленный. А ещё боковая ручка приварена плохо. — Тоха! — возмутился Дима. — Вообще-то, мы друзья! Какого чёрта ты на его стороне?! — Это бизнес, ничего личного, — развёл руками Миранчук, кидая в руки Баринова пустой флакон. — Фуфло твои духи. Тут же к парню подошёл Артём, который не смог нацепить на себя кроссовки, поэтому пытался забрать хотя бы шнурки, но Дима зло вырвал из его рук обувь, не дав ничего. Кастрюлю Игоря тоже начал поспешно запаковывать обратно. — Да, ладно, тебе, — похлопал его по спине Лёша. — На друзьях наживаться плохо. — Это бизнес, — фыркнул Баринов. В принципе, у него было ещё два этажа «не друзей», которым на вполне законных основаниях можно было впарить и маленькие кроссовки, и пустой флакон из-под духов, и уродливую кастрюлю, и даже эксклюзивные кассеты. Однако быстро уйти у Димы не получилось, потому что на кухню пришёл Кирилл. Набабкину всё показалось интересным, он спрашивал про содержимое сумок, и Баринов решил подзадержаться. — Слушай, а одежда у тебя есть? — спросил Кирилл. — Ну, разумеется. Что тебе надо? — Да, мне бы шорты новые. А ещё платок какой-нибудь цветной, — на удивлённые взгляды других парней Набабкин добавил. — У Марининой мамы скоро юбилей. Дальше началась эпопея с шортами и платком, и все остались на кухне только потому, что это было безумно весёлое зрелище. Как оказалось, Кирилл был очень придирчив в выборе одежды, поэтому перемерил все шорты, которые мог ему предложить Дима, и всё-таки остался недовольным. — Нет, красные мне не подходят по цвету, — рассуждал он, вертя в руках вещь и тут же откидывая её на стол. Ко всему прочему, Набабкин вообще не смотрел, куда кидает, и частично шорты летели в Федю. — Да, хорош разбрасываться! — не выдержал Смолов, когда к нему на руки прилетели абсолютно дурацкие шорты с какими-то рыбами. — Погоди, — замахал на него рукой парень. — Хотя вот эти, вроде ничего. Но нет, что-то в них не так... — Слушай, давай быстрее, у меня время — деньги, — торопил Дима, у которого действительно оставалось всего несколько часов, чтобы не получить штраф. В итоге, Кирилл решил остановить свой выбор на чём-то оранжевом и несильно вразумительном, по мнению остальных парней. Дальше он начал копаться в разнообразных платках, которых почему-то у Баринова было в избытке. Набабкин рассматривал ткань на свету, тёр её между пальцами, пытался разглядеть какие-то особенные нити, потом прилаживал платок к себе, спрашивая у остальных мнения. — Тебе очень идёт, — с серьёзностью кивнул Далер. — Не знаю, как там Марининой маме, но тебе прямо очень. — Да, парни, я же серьёзно! — возмутился Кирилл. — А им смешно! — Не, Кирюх, правда, тебе этот платок подходит, — улыбаясь, ответил Артём. В этот момент на кухню прибежал, как ураган, Рома. В руках у него были кипятильники. — Он ещё не ушёл? — имея в виду Диму, спросил парень. — Отлично! Слушай, у меня тут шесть штук есть, они особо никому не нужны, давай, ты у меня их купишь и перепродашь? — Зобнин моляще протягивал кипятильники. — Ты откуда свалился, вообще? — удивлённо уставился на него Баринов. — Какие кипятильники? Это не мой профиль. — Я слышал, что у тебя всё есть. Ладно, не хочешь покупать, возьми хотя бы так, вдруг кому-то пригодится. Но Дима решительно отказался, понимая, что Рома пытается предложить ему откровенный хлам. Никто в конце двадцатого века не будет пользоваться кипятильником — это ведь и ежу понятно. Однако долго расстраиваться Зобнину не удалось, потому как другие парни, решив поддержать товарища, тут же разобрали кипятильники. Первым это сделал Артём, при этом выдав целую тираду о том, как он нуждался в таком полезном в быту предмете. Его примеру последовали Саша и Денис, улыбаясь и жизнерадостно рассказывая, что Рома очень вовремя принёс кипятильники. Тут же заинтересовался Кирилл, причём он даже не подыгрывал парням, а действительно решил отправить один из кипятильников Марининой маме вместе с платком, в качестве знака внимания. Самым последним, разумеется, взял кипятильник Федя, который попытался выдавить из себя благодарную улыбку, но не очень-то у него получилось. К счастью, Рома был слишком рад, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Теперь у него была свободна половина полки в шкафу, которую парень уже знал, чем забить. А Дима пошёл на другие этажи, где, правда, смог продать большую часть своего хлама. Прирождённым торгашом он, конечно, пока ещё не был, но усиленно стремился к этому. Штрафа Баринов успешно избежал, а потому возвращался домой в самом лучшем расположении духа.***
Время шло слишком быстро, всё ближе и ближе был самый заветный день в календаре. Паша не успевал следить за этим, ведь постоянно занимался своими делами, которые его жутко раздражали. Кокорин в это время отирался в его квартире, изучая каждый угол и каждую деталь интерьера, оставшуюся со времён жизни в этом доме Константина Мамаева. Изредка Саша заглядывал в кабинет, находя там своего друга, увлечённо следил за тем, как его рука выводит красивую подпись на очередной бумаге, слушал разговоры Паши по телефону, после которых он всегда был очень рассержен. Присутствие Кокорина никого особо не напрягало, а ему просто было комфортно находиться рядом с Пашей. Тогда он чувствовал себя спокойнее, защищённей. Сегодня Мамаев снова ездил разбираться с очередным должником, поэтому домой вернулся поздно и с бутылкой. Выпивая, Паша забывал всю ту мерзость, с которой сталкивался и которая называлась его работой. Он бы лучше загибался на заводе, чем занимался выбиванием долгов. Матери у Паши, наверное, не было. Он и сам толком не знал, а отец не любил распространяться на эту тему, тут же прогоняя сына из кабинета, по причине большой занятости. Среди его людей также был введён запрет на подобные разговоры, поэтому парень рос в полной неизвестности. В детстве эта проблема ощущалась особенно остро, ведь все его знакомые имели полные и даже, кажется, счастливые семьи, чего нельзя было сказать про Мамаевых. Дети часто спрашивали у Паши, почему его мама не целует его перед сном, почему на рассказывает сказки, а он просто пожимал плечами и говорил, что сам не знает. Можно было подумать, будто бы ему совершенно плевать на это, но на самом деле Мамаев жутко завидовал всем своим друзьям. Константин всегда представлял для Паши некое воплощение страха и ужаса. Отца он боялся всю жизнь. Этот человек был известен в деловых кругах своими жёсткими методами в достижении целей, поэтому многие говорили между собой: «Делай, что хочешь, но дорогу Мамаеву не переходи». Мужчина гордился такой славой и мечтал, чтобы его сын перенял от него эти навыки. Однако Пашу почему-то кровавые разборки не привлекали, и Константину приходилось подолгу вдалбливать парню в голову, что это правильно, и по-другому сейчас просто нельзя. Цели своей мужчина всё же достиг, как показало время. Паша не мог видеть кровь и чужие страдания, ему было слишком больно от всего этого, но отец упорно продолжал брать его с собой на стрелки. В конце концов, Мамаеву-младшему пришлось поверить, что без насилия не обойтись. Пистолет он взял в руки лет в четырнадцать. Впервые выстрелил в человека в семнадцать. Раздался стук, и в кабинет вошёл Саша. Обычно Кокорин никогда не напоминал о себе, считая, что ему можно появляться и без предупреждения, а тут решил вспомнить об этикете. Причиной этому послужило то, что среди разговоров людей Паши парень услышал, что друг сегодня в каком-то особенно разбитом состоянии. — Ты мне как раз был нужен, — сказал Мамаев, даже не оборачиваясь. — Правда? — Да, — Паша помолчал, грустно смотря в окно. — Завтра поедешь к Феде. — Что-то ты затянул с этим, — усмехнулся Кокорин. — Говорил про начало июля, а уже почти середина. — Дела были, никак не мог закончить. На этих словах Саша заметил, как Паша нервно тянется рукой к полупустой бутылке. — Всё в порядке? — Да, всё просто прекрасно, — невесело вздохнул Мамаев. — Устал немного, — пил он прямо из горла, считая, что при Саше можно. Он ведь друг, ничего не скажет. — Это ты так отдохнуть решил? — Ага. Другого способа пока не придумал. Саш, ты не забудь про завтра, ладно? Кокорин кивнул. Завтра был не просто какой-то день, а очень важный для него, ведь четырнадцатого июля Саша узнал другого Пашу, того, которого воспитывал отец, с идеалами и ценностями, вложенными Константином. Именно с того дня вся жизнь парней пошла наперекосяк. Это случилось в девяносто четвёртом году, в Саратове.