Там, где нас нет — горит невиданный рассвет, Где нас нет — море и рубиновый закат. Где нас нет — лес, как малахитовый браслет. Где нас нет? На Лебединых островах. Где нас нет! Услышь меня и вытащи из омута, Впусти в мой вымышленный город, вымощенный золотом. Во сне я вижу дали иноземные, Где милосердие правит, где берега кисельные.
Как бы там ни было, но четырнадцатое июля у парней началось с радостной суматохи — Рому и Илью отправляли в поход. Никто даже предположить не мог, какими правдами и неправдами Зобнину удалось уговорить соседа на это путешествие, но Кутепов даже не выглядел слишком недовольным. Про состоятельность похода стало известно ещё в конце мая, когда Роме из дома прислали палатку и ещё один рюкзак, предназначавшийся для Ильи. Потом любитель туризма стал заморачиваться с покупкой всяких консервов и спичек. Оказалось, что в общежитии всё было в дефиците, поэтому пришлось посетить несколько местных магазинов, понять, что денег особо нет, ждать стипендии и снова идти по магазинам. Илья, кстати, ни в чём этом не участвовал, сразу поставив условие Роме, что, если он так горит желанием вытащить его в лес, то пусть занимается организацией самостоятельно. Зобнин был только рад, ведь он прекрасно понимал, что сосед ничего не смыслит в таком виде отдыха и будет ему только мешать. Доехать до условной тайги, а если быть конкретнее, то до какой-то небольшой деревушки, решили на поезде в общем вагоне, потому что так дешевле. Потом пришлось бы пересесть на местную электричку, которая довезла бы до деревни, а оттуда уже пешком по лесу несколько дней. Рома обещал Илье какую-то фантастическую поляну, красивые виды, рассветы и туманы, а также заверил его, что он точно сможет отыскать вдохновение. И Кутепов, всё хорошенько взвесив, решил, что смена обстановки должна помочь его творческому началу. Парни смотрели на них, как на героев, ведь кто в здравом уме соберётся в лес за, чёрт возьми, вдохновением и красивыми видами? Ладно бы ещё лес находился близко, а то надо же ехать в какую-то глухомань! В тайгу, в непонятную деревню близ Иркутска. Но Рому всё это приводило в поистине детский восторг, а Илья почему-то тоже находил в этой затее какие-то хорошие стороны. — Есть такое чувство, будто вы хотите там пробыть около полугода, — осматривая их походный скарб, говорил Андрей. — Я, конечно, мало чего о походах знаю, может, так оно и правильнее, но, по-моему, вы с вещами переборщили. — Я даже не знаю, что он взял, — развёл руками Илья. — Я собрал только вот эту сумку, — он показал на спортивную сумку через плечо, с которой приехал из отчего дома в девяносто третьем. — Всё самое необходимое! — воскликнул Рома, отчаянно пытаясь запихнуть в рюкзак котелок, чтобы он не болтался сбоку. — А что это вы дров в дорогу не нарубили? — с наиболее серьёзным видом спросил Федя, коротко усмехнувшись. — Потому что мы будем собирать хворост, — ответил Зобнин. — Ах, да, как же это я мог не додуматься. А почему палатка одна? Кто-то будет спать на улице? — Вообще-то мы с Ромой можем спать и в одной палатке, — Илья понимал, что Федя к чему-то клонил, поэтому старался максимально пресечь все его начинания на корню. — Если ты не заметил, то мы в отношениях. На этих словах Зобнин чуть ли не расцвёл. Его безумно радовал тот факт, что Илья признаёт их отношения и может спокойно об этом говорить, а не скрывать ото всех. Хотя сам парень, наверное, не набрался бы смелости заявить всем о своей любви к соседу. — К сожалению, я это заметил, — фыркнул Федя. — Тут же теперь весь этаж по весне в романтичных соплях купается! — Ой, кто бы говорил, — заметил Лёша. — Если тут и есть, кому возмущаться, так мне, ибо я все эти сопли регулярно наблюдаю в районе своей же кровати, между прочим. — Твоя часть кровати сверху, мы туда не лезем. — Ещё бы вы туда лезли! Совсем уже? — Кстати, если вы с Антоном спите на одной кровати, то почему до сих пор держите у себя раскладушку? — поинтересовался Денис, обращаясь к Феде. — Ну так, они не всегда вместе спят, — ответил за него Лёша. — Иногда братик благоразумно выпихивает его к себе. И я ему за это очень благодарен, потому что каждый должен быть на своём месте. — Да? И где же, позволь узнать, моё место? — спросил Смолов. — По-моему, я напоминаю тебе об этом каждый день. Разумеется, подальше от нас, ну, или хотя бы от Антона. — Мне вообще иногда кажется, что ты начал встречаться со мной, только чтобы на раскладушке не спать, — заметил Миранчук. Федя закатил глаза. Иногда его просто поражали эти непонятные претензии со стороны обоих братьев. Причём, от Лёши их было в несколько раз больше, хотя с ним Смолов не слишком-то и контактировал. — Интересно, каково это, когда встречаешься с одним, а на мозг капают двое? — задумчиво спросил Андрей. — О, это просто непередаваемые ощущения! — сказал Кирилл, вспоминая Марину и её мать, к которой снова предстояло наведаться. Для Набабкина поездка в Житомир приравнивалась к одному из кругов ада, потому что он знал, — ближайшие две недели его будут эксплуатировать и постепенно спаивать, если вспомнить отца Марины, ведь для него не существовало вещи, за которую нельзя было бы выпить. Счастье, горе, приезд, отъезд, перед началом тяжёлого дня, по окончании работы, для расслабления, для бодрости... И это далеко не полный список поводов к поднятию рюмки. — Ром, мы на вокзал не опоздаем? — спросил Илья, бросив взгляд на часы. — Ой, точно! — всполошился парень, забил на котелок, просто взяв его в руки, и стал подбирать оставшиеся предметы багажа. Не прошло и часа, как процессия с четвёртого этажа спустилась к вахте. Там они встретили Облякова, который окинул их самым презрительным взглядом, на какой только был способен. — Съезжаете? — поинтересовался он. — Нет, в поход собрались, — улыбнулся ему Рома, совершенно не понимая, что это за человек и к чему он всё это спрашивал. — Ну, надеюсь, там и пропадёте, — буркнул Ваня и пошёл своей дорогой. — Бывают же твари, — удивился Игорь. — Как только таких земля носит? — покачал головой Игнашевич и пожелал Роме с Ильёй хорошей дороги. Не только они собирались уехать на каникулах. Как говорилось ранее, Кирилл планировал очередное посещение Житомира, а Далер традиционно собирался навестить своих родителей. Разумеется, Андрей снова навязался к нему в попутчики, и Кузяев ума не мог приложить, как ему скрыть их отношения от родственников, ведь, на его взгляд, всё было очевидно, стоило только посмотреть на них. Зато Артём был уже спокоен. Игорь съездил в Видное ещё в начале месяца, никаких плохих новостей оттуда не привёз и в очередной раз доказал Дзюбе, что тот зря волновался. Что ж, значит, можно продолжать счастливо жить дальше, купаясь в романтичных соплях, как недавно выразился Федя.***
Андрей зашёл на кухню, застав там молчаливого Дениса, который смотрел в окно и курил. Всё это происходило под очередной концерт по заявкам, голосящий из магнитофона. — Блин, Ден, тут люди едят, — морщась от сигаретного дыма, сказал Лунёв, доставая с верхней полки шкафчика какие-то миски. — Почему нельзя курить в своей комнате? — Потому что меня оттуда снова выгнали, — спокойно сообщил Черышев, делая очередную затяжку и заинтересованно разглядывая стройку, которая недавно расположилась рядом с соседним домом. Поговаривали, что там строили новое общежитие, так как это планировали снести года через четыре. Правда, Денис очень сильно сомневался, что возможно построить нормальное здание за четыре года. — Да? Опять поссорились с Сашей? — спросил Андрей, рассматривая миски. — Не прошло и дня, как мы Илью с Ромой сплавили, так вы сцены устраиваете. — Ничего мы не устраиваем. Мы тихо-мирно ругаемся. Пришёл Обляков, презрительно окинул парней взглядом и едко бросил: — Своим дерьмом дымить надо на улице. Денис усмехнулся и выдохнул прямо в его сторону. Ваня громко чихнул и подошёл ближе к Черышеву, с явным желанием затеять скандал. Не знал он, что его оппонент сейчас находится в слишком апатичном состоянии, поэтому вывести его на ругательства будет сложно. — Не загораживай мне свет, — спокойно попросил Денис, смахивая пепел на небольшой кусочек газеты, которую расстелил на подоконнике. — А не многого ли хочешь? — с возмущённой интонацией в голосе спросил Ваня. — Курит, где ему приспичило, хамит всем подряд. — Я тебе слова плохого не сказал, сам же в бутылку лезешь, — повёл плечом парень и снова стал смотреть на стройку. Там какие-то два мужика разводили цемент. Обляков закатил глаза и толкнул Андрея, от чего тот выпустил одну миску из рук, и она покатилась по полу. — Ужас, какая ты гнида, Ванёк, — произнёс Лунёв, поднимая миску, теперь чуть помятую сбоку. — Вот, хотел взять красную, а из-за тебя придётся брать жёлтую. А всё почему? Потому что её теперь, если что, не жалко. Из магнитофона раздался радостный голос диктора, который сообщал о том, что какой-то Пётр очень хочет передать привет своей сестре Ксении из Хабаровска и просит поставить песню Любови Успенской. Диктор, судя по голосу, с превеликим удовольствием выполнил эту просьбу. — Слушай, Ванёк, ты, как с Михалычем... расстался, так ещё хуже стал, — заметил Андрей. — А я всё хотел спросить, зачем ты вообще с ним мутил? Какой толк? Ради оценок? — У нас с ним была договорённость, — нехотя ответил Обляков. — Я даю ему романтику и любовь, он мне в зачётке «автоматы» ставит и на парах не трогает. Просто ему помощь была нужна, а я решил, что мне это выгодно. — Конечно, за просто так ты бы и с места не сдвинулся, — усмехнулся Денис, чуть убавляя громкость. Не любил он песни Успенской, да и разговор начинался, кажется, интересный. — А зачем Михалычу романтика? Он же старый, — поинтересовался Андрей. — Вообще-то, ему всего лишь тридцать... — Обляков задумался. — Не знаю, короче, не спрашивал. Но не такой уж он и старый. Просто у них там с Богданычем проблемы какие-то были, ну, он от него и ушёл. Я смотрю, мужик грустный, бесится из-за чего-то, подошёл, спросил. Он мне вдруг душу излил. — А ты и рад, да? — чуть улыбнулся Денис, закуривая очередную сигарету. — Ну, как говорится, не было бы счастья. — Слушай, не знаешь, так заткни хлебало. И кури в другую сторону, я никотин не переношу! — Что ты, умрёшь от него, как несчастная лошадь? — Черышев выдохнул горький дым, запрокинув голову. — Так что случилось с Богданычем и Михалычем? — продолжал допытываться Андрей, теперь выбирая из двух праздничных тарелок. — Да, бытовуха их сожрала, — махнул рукой Ваня. — Ну, а Вите очень хотелось романтики. — А тут ты на горизонте замаячил, весь такой готовый, — закончил за него Денис. Обляков скривился и что-то зло прошептал в сторону парня. Андрей же остановил свой выбор на тарелке с золотистым ободком, потому что ему показалось, что именно она понравится маме Далера больше. Не мог Лунёв заявиться к ним в дом с пустыми руками, поэтому понемногу обкрадывал парней. В это время в комнате братьев и Феди царила непривычная тишина. Антон сидел за столом, что-то выписывая карандашом из газеты, Лёша сидел на кровати с книгой, а Смолов перебирал свои рубашки, собираясь выкинуть ненужные. Такую процедуру он проделывал каждое лето. Зачем? Сам, наверное, объяснить не смог бы, просто делал и всё. — Ты лучше на благотворительность их сдай, — посоветовал Лёша, отвлекаясь от повествования. Пару дней назад у Игнашевича на вахте лежала целая стопка каких-то книг. Кто-то съехал из двести третьей комнаты и оставил после себя ненужные вещи, но Сергей Николаевич считал, что любой хлам может пригодиться, поэтому пытался предложить книги всем, кого встречал. Заинтересовался только Лёша. И вот теперь парень уже третий день читал какой-то невразумительный бред на тему: «Как стать успешным?» — Какую ещё благотворительность? — спросил Федя, откидывая в сторону синюю рубашку. — Диме. Он это хотя бы продаст, а так просто в помойку. В этот момент раздался стук в дверь, и Антон крикнул: «Открыто!». В комнату вошёл тот, кого тут меньше всего ждали. Миранчук аж подскочил со стула, перевернув всё на столе, и забежал за спину Феди. Лёша флегматично уставился на гостя, чуть удивлённо приподняв бровь. — Это он! — истошно завопил Антон, цепляясь за руку Смолова. — Кто? — Тот, кто напал на меня в подворотне! — Понятно, — сказал Федя. — Действительно, кто бы это ещё мог быть. На пороге стоял Кокорин, как всегда в своей неизменной ветровке, которую, наверное, можно было узнать из тысячи. — Здравствуй, Федя, — слишком уж вежливо произнёс он, снимая кроссовки и проходя в комнату. — Я поговорить пришёл. Лёша слез с кровати, перегородив ему дорогу. — Вообще-то, это наша комната. Так что, будь любезен, свали отсюда нахрен, — конечно, Миранчук был довольно гостеприимным человеком, но не в отношении тех людей, которые угрожали жизни его брата. Саша несколько секунд вглядывался в лицо парня, после чего сказал: — Я ненадолго, не беспокойся. — Я тебя даже не знаю, с чего, блин, мне не беспокоиться? — Парни, выйдите на секунду, это друг мой, — нахмурился Федя. — Друг?! — воскликнул Антон. Смолову пришлось долго и нудно объяснять братьям, что Кокорин не настолько опасен, насколько можно о нём подумать. Выпихнуть их из комнаты, действительно, оказалось очень трудной задачей. Однако Лёша почему-то первым понял, что не всё так плохо, и уговорил брата уйти. — Ну, и зачем ты появился? — спросил Федя, когда Саша зачем-то подобрал с пола его рубашки и кинул их на раскладушку. — Столько лет про тебя не слышал, знаешь, даже жилось спокойно. Кокорин был настоящим вестником несчастья для своего бывшего друга. С тех пор, как они стали общаться, всё в жизни Феди пошло наперекосяк. Саша вечно умудрялся куда-то влипать, а Смолову приходилось вытаскивать его из очередной передряги, рискуя нарваться на гнев отца, который и так с каждым годом всё больше и больше стремился к строгому воспитанию сына. И как же Федя был счастлив, когда Кокорин от него начал отдаляться, заменив друга на Пашу. Они превосходно дополняли друг друга, так как оба любили находить приключения, пока Смолов спокойно существовал в своей зоне комфорта, из которой не вылезал с рождения. — Паша тебя искал, — сообщил Кокорин, присаживаясь на стул. — А ему от меня что надо? — Разве он не должен был тебе передать? — имея в виду Антона, спросил парень. — В таком случае, сам позвони Паше и узнай. — Боже, какой маразм, — закатил глаза Федя. — Я надеюсь, номер он не менял? — в телефоне раздались монотонные гудки, после чего подняли трубку. — Кого я слышу! — весело заговорил голос Мамаева. — Друг мой, Феденька, как я рад тебя слышать. Столько лет не виделись! — Хотелось бы ещё столько же не видеться. Из-за тебя у меня были серьёзные проблемы. — Смешной ты. Меня вообще-то, если ты не забыл, посадили на приличный срок, а тебя и пальцем не тронули. — Я не виноват в том, что мой отец за меня переживал, пока твой вёл себя, как откровенный мудак. — Не тебе судить, — холодно произнёс Паша. — Впрочем, у меня не так много времени, чтобы с тобой болтать. Я хочу расквитаться за ту ситуацию. Нашёл тут кое-какие документы, в которых сказано, что твой папаша задолжал моему полтора миллиона долларов. — Впервые слышу, — недовольно буркнул Федя, садясь на раскладушку и сдвигая кучу рубашек в угол. — Я хочу получить эти деньги в качестве моральной компенсации за случившееся, а потом разойдёмся, как в море корабли. Я понимаю, что ты не сможешь найти мне их до завтра, у тебя же, наверное, теперь очень много дел! — Паша имел в виду бизнес отца, которым Смолов совершенно не занимался, о чём парень, разумеется, был осведомлён. — Даю тебе неделю, Федя. Потом пришлю адрес, куда тебе надо будет подъехать, чтобы отдать их. Даже не попрощавшись, Мамаев бросил трубку, а Федя отложил телефон на стол, о чём-то задумавшись. — Что сказал? — поинтересовался Саша. — Дал мне неделю на поиск денег, — обречённо сказал Смолов, будто такая сумма была для него неподъёмной. — Чёрт возьми, вот опять ничего хорошего от твоего появления! — обрушился он на Кокорина. — Просто стечение обстоятельств, не надо теперь вешать на меня все свои проблемы, — Саша задумчиво посмотрел в окно. Уже наступал вечер, на улице зажигались первые фонари, и впору было бы закрыть шторы. — Слушай, ты прости меня, — сказал Кокорин. — Я же не хотел вредить этому твоему Антону, просто так надо было. — Можешь считать, что я даже не обижаюсь. Вскоре Саша засобирался на выход, пообещав зайти как-нибудь ещё. Федя криво улыбнулся, пытаясь донести до друга, что его присутствие здесь не слишком-то и нужно. — Федь, мне страшно, — сказал Антон, когда они уже ложились спать. — Что теперь будет? — Ничего. Не переживай, — произнёс Смолов, целуя его в лоб. — А, может, тебе куда-нибудь уехать? Я слышал, что сейчас все в Америку рвутся или в Англию, там, говорят, никто и никого никогда не находит. Это же безопаснее, чем быть тут. — Тош, есть такая замечательная поговорка: «Везде хорошо, где нас нет». Ничего со мной не случится, с тобой, тем более. Обещаю.***
А Кокорин спешил обратно к Паше, чтобы сообщить о выполнении задания. Выслушав его, Мамаев как-то грустно вздохнул, сказав: — Спасибо, Саш. Ты теперь можешь быть свободен. — Свободен? — не понял парень. — Ну, можешь идти, куда хочешь. Хотя, можешь и остаться. В этот момент у Кокорина внутри что-то рухнуло, с грохотом рассыпавшись по организму. Ощущения были такие, словно в доме взорвался баллон с газом, и вековая постройка вмиг превратилась в серую груду кирпича. Паша в нём больше не нуждался, он отпустил его, разрешил уйти. Это было именно тем, чего так сильно боялся Саша, однако, от предложения остаться он отказался, посчитав ненужным, лишний раз травмировать и без того больную душу. Он сам вообразил, что Паша что-то к нему чувствует, что он ему нужен, что он им дорожит. Ни черта подобного! Мамаев просто использовал его в своих целях, а как только добился желаемого, тут же выбросил куда-подальше. Саша сам виноват, что напридумывал себе чего-то невероятного. Нечего теперь расстраиваться. — Раз я выполнил твоё поручение, то могу теперь пожелать, что захочу, — напомнил парень. — Так вот, не убивай, пожалуйста, Федю. Друзья всё-таки. — Постараюсь, — кивнул Паша. Кокорин собрал свои вещи и пошёл в неизвестном направлении, ведь идти ему, правда, было некуда. У него ни дома, ни комнаты в какой-нибудь общаге, да и друзей, которые могли бы приютить, не имелось. По иронии судьбы Саша дошёл до общежития, где не так давно разговаривал с Федей. Эх, будь у них со Смоловым более дружественные отношения, можно было бы переночевать хотя бы у него. Кокорин так погрузился в свои мысли, что не заметил, как врезался в какого-то человека, вышедшего из серых «Жигулей». — Санёк? — парень поднял голову, услышав смутно знакомый голос. — Тёмыч?