Почему я на нём так сдвинут?

И есть, чем платить, но я не хочу победы любой ценой. Я никому не хочу ставить ногу на грудь. Я хотел бы остаться с тобой, просто остаться с тобой, Но высокая в небе звезда зовёт меня в путь!

      На кухне проходило очередное собрание, и впервые оно не имело никакого отношения к бытовым проблемам. Кирилл позвал только тех, кто действительно мог бы ему помочь, потому что дело касалось его личной жизни. Правда, Набабкину очень хотелось бы видеть среди присутствующих Антона и Федю, но те отсутствовали уже шесть дней, и новостей от них никаких не было.       — В общем, парни, я даже не знаю, как это объяснить, поскольку мне надо принять важнейшее решение, — сказал Кирилл, стоя посреди кухни. — Понимаете, я уже два раза ездил в Житомир к Марининым родителям, и её мама решила, что у меня самые серьезные планы на Марину.       — О, так всё идёт к свадьбе, — догадался Андрей. — Кирюх, я, как человек в этом деле бывалый, могу посоветовать тебе только не торопиться. Подумай лучше.       — Так в том-то и проблема, что я уже давно обо всём подумал. И я просто не могу сделать Марине предложение. Нет, безусловно, я её люблю, я готов провести с ней остаток своих дней...       — Если остаток дней, то лучше и поторопиться. А то мало ли что, — перебил Илья, помешивая кофе в чашке. — Не успеешь ещё.       — Блин, Илья, я не это имел в виду, — махнул рукой Набабкин. — Так, я не умираю, это всем понятно? — парни кивнули. — Просто я сейчас явно не готов к свадьбе. Во-первых, нам негде жить. У моей семьи только однушка на Второй Хуторской, а у меня только эта комната. Ехать к Марине на Украину я как-то не хочу, там её мать и отец, а ещё сестра. Нет, я ничего не имею против её родственников, но это как-то...       — Боже, да скажи ты уже прямо, что они тебя бесят, — не выдержал этих хождений вокруг, да около Денис. — Кроме проблемы с жильём ещё что-то есть?       — Да, есть. Нам не на что жить. У меня семья небогатая, у неё, тем более... А если дети? А если несколько?       — Погоди, Кирюх, не гони, — приостановил его Андрей. — Так почему бы тебе не объяснить все эти обстоятельства Марине? Неужели она не поймёт?       — Ты-то много своей Диане объяснял? — фыркнул Далер.       — Ой, опять началось. Эта беспричинная ревность... — закатил глаза Лунёв. — Слова теперь лишнего сказать нельзя.       — Далер умеет ревновать?! — удивился Саша.       — Ещё как.       Убедиться в этом Андрею пришлось во время их второй поездки к Кузяеву домой. Никто из парней не ожидал подобного, поэтому они оба удивились не меньше, чем сейчас Саша. А потом Далер решил, что ревность — это вообще прекрасная вещь, и надо бы почаще ей пользоваться.       — Вообще, я уже объяснял Марине, почему мы пока не можем сыграть свадьбу, — продолжил Кирилл. — Но она уверена, что всё можно решить, если наша семья продаст дачу в Серпухове.       — А это уже, по-моему, просто наглость, — сказал Денис, доставая из кармана пачку сигарет. — Поражаюсь, конечно, насколько люди бывают эгоистичны.       — Она не эгоистична, а продажа дачи, правда, могла бы помочь, — объяснил Набабкин. — Однако я не могу просто прийти к себе домой и заявить родителям, что надо продать участок, ибо я женюсь. Во-первых, они ничего не знают про Марину, потому что мне кажется, она им может не понравиться. Во-вторых, этой даче уже много лет. Моя прапрабабушка получила этот кусок земли за особые заслуги перед государством. Это было ещё при царе!       — А за сколько бы вы дачу продали? — поинтересовался Илья.       — Да ни за сколько! Это же история, её нельзя продать. Но Марина и слушать не хочет ни про каких бабушек, представляете? Говорит, продай, да продай. Мол, все сейчас так делают.       — Ты, разумеется, не такой, как все, поэтому и дача у тебя особенная, — предположил Лёша.       — Именно! Как она не может этого понять?! Ну, нельзя продавать эту дачу, она же почти достояние эпохи.       — Ага, только эпоха давно уже ушла, — сказал Артём.       — То есть, ты бы продал участок? — удивился Кирилл.       Дзюба кивнул. Он считал, что дача, тем более, такая старая уже не принесёт пользы. За столько лет там должен был перестать расти урожай, дом, наверняка, давно требовал ремонта, поэтому почему бы не заработать на всё этом денег?       Из собрания Кирилл вынес то, что он до сих пор не готов жениться на Марине, а по поводу дачи всё-таки придётся поговорить с родителями, возможно, они согласятся рассмотреть вариант продажи дачи. Всё равно на неё никто давно не ездил, так как не было времени.       А ближе к вечеру Денис и Саша снова поссорились. Остальных парней такая частота начинала напрягать. Нет, ладно, поругались один раз, второй, но, когда это происходит чуть ли не каждый день, становится немного тревожно. В этот раз Черышев уже не так спокойно реагировал на очередные претензии со стороны Головина. Он даже что-то крикнул ему перед тем, как уйти из комнаты, громко хлопнув дверью.       Денис прислонился к стене, быстрыми движениями зажигая сигарету и делая первую затяжку. Курение помогало ему успокаиваться, это было что-то вроде дыхательных упражнений, которые советуют психологи в стрессовых ситуациях. Вот только эти упражнения помимо помощи ещё и существенно подрывали здоровье, однако, Денису было плевать.       — Господи, как оно заебало, — сказал сам себе парень, поднимая взгляд на лампу, горящую тусклым светом. — Расстанусь. Расстанусь с ним, нахер!       Но он не мог так просто бросить Сашу. Он любил его, а Головин занимал важную часть в его сердце. Он спасал его от убивающего одиночества и чувства ненужности, помогал переживать все проблемы, считая их общими и забирая себе половину боли Дениса. Черышев не знал, как Саша это делал, но, если бы не он, наверное, парень преодолел бы свой страх высоты и прыгнул тогда с крыши.

***

      Мамаев ходил кругами по кабинету, понимая, что сегодняшний день последний. Больше тянуть он не мог, и так уже отступил от некоторых пунктов своего первоначального плана. Москву постепенно накрывали вечерние сумерки, а Паша не мог собраться с мыслями, не понимая, имеют ли смысл его действия вообще.       Дверь приоткрылась, и в неё вошёл Саша, как всегда вовремя. Именно он должен был помочь своему другу разобраться во всём беспорядке, что творился у того в голове.       — Я не знаю, стоит ли это делать. Это неправильно, — быстро говорил Паша, будто боялся что-нибудь забыть. Кокорин смотрел в пол, внимательно его слушая. — Я не хочу снова кого-то убивать! Мне надоело, я больше так не могу!       Мамаев прислонился спиной к окну, закрывая лицо руками. Он чувствовал себя загнанным в тупик. Снова эти три противоречивых голоса одновременно высказывали ему своё мнение. Паша знал, что кого-нибудь из них в таком случае придётся предать. Или это будут заветы отца, против которых он никак не мог пойти, ибо прожил в соответствии с ними большую часть жизни, или это будет Саша, которого Мамаев слишком любил и не мог подвергнуть предательству, или, наконец, он сам. Предать самого себя! Как красиво это звучит, но что это значит на самом деле? Отступиться от своих принципов, снова измениться, возможно, опять не в лучшую сторону, порвать со всем, начать очередную новую жизнь. Но и это Паше уже надоело.       Он прошёл через столько всяких препятствий, что просто выдохся, потерялся. Хотелось бы найти выход, но сил никаких не было, а на одном желании долго не продержишься.       — Я ведь не плохой, — исступлённо произнёс Паша. — Я просто не знаю, как жить. Саша, ты понимаешь? Я просто не знаю, как жить!       — Понимаю, — шептал Кокорин, прижимая его к себе. — Понимаю, как никто другой.       — Правда? — Мамаев поднял на него глаза, в которых читалось всё то отчаяние, которое он чувствовал. — И что же мне теперь делать?       — Не убивай Федю, оно того не стоит.       — Я не могу... Мой отец... Он учил меня, что нельзя прощать тех, кто не выполняет своих обещаний. Федя предал меня, я не могу его простить.       Когда-то давно, ещё в далёком детстве, парни поклялись, что будут всегда помогать друг другу, вытаскивая из проблем. Паша искренне верил Смолову, хотя отец не раз говорил: «В этом мире у тебя нет друзей. Все предают всех». Паша не понимал, он просто считал своего отца обиженным на весь мир, причём, совершенно зря.       У Феди были проблемы, и Мамаев ехал к нему ночью, через весь город, чтобы выслушать очередной полупьяный бред на тему того, как другу плохо живётся. Как выяснилось, Смолов мог всё, что угодно превратить в проблему. Раздуть пустяк чуть ли не до катастрофы вселенских масштабов, а потом просить друга помочь ему со всем этим справиться. Мамаев помогал, помня клятву, молча слушая наставительные речи отца, который не сдерживался в выражениях в адрес сына.       А потом случилась история в Саратове, и помощь потребовалась уже Паше. Но Федя, прекрасно зная, насколько тяжело его другу, против которого выступал даже родной отец, не сделал ничего. Развернулся и ушёл. Хоть бы слово произнёс на прощание!       — Он заступился за тебя, а обо мне даже не подумал. Он обещал мне! И как после этого я должен его простить?!       Саша о клятвах и обещаниях между Пашей и Федей не знал. Эта новость в очередной раз показала ему всю ситуацию с другой стороны, существенно осложнив задачу. Кокорин не хотел терять кого-либо из своих старых друзей, ведь дорожил ими, не взирая ни на что. Какими бы мудаками они не были, они до сих пор его друзья, те, кто поднял его со дна этого мира, подарив надежду на лучшую жизнь.       — Ты можешь просто забрать деньги и уехать? — спросил Саша, проводя пальцем по Пашиной щеке.       Тот помотал головой, закрыв глаза, и Кокорин понял, что, правда, не может. Эта безысходность и душевные переживания любимого человека раздражали парня. Саша ненавидел время, в которое они жили, ведь именно оно дало такое воспитание Паше, оно поставило их перед самым главным выбором, оно загнало в тупик, вынуждая переступить через самого себя или умереть. Ну почему они не могли родиться чуточку позже? Тогда, когда всё было бы проще, и все были бы счастливы.       — Саша, ты знаешь, что я тебя люблю? — вдруг спросил Мамаев.       — Знаю.       — Я могу не вернуться завтра...       — Не говори так, — Кокорин ещё сильнее прижал его к себе. — Ты не знаешь наверняка.       — Но я чувствую.       Эти три слова буквально переломили Сашу пополам. Паша не умел беспокоиться просто так, значит, он действительно чувствовал. Неужели этот день был последним для них? Нет, Кокорин не верил. Никогда в жизни не поверит, что это их конец. Поэтому он целовал Пашу так, как никогда прежде, убеждая их обоих в неправоте Мамаева. Саша хотел бы его никогда не отпускать от себя, всегда вот так держать рядом, чтобы никто и ничто не могло разрушить их счастье. Оно было слишком коротким, потому и не могло умереть. В это верил Саша, в это хотелось бы верить Паше.       Они касались друг друга везде, стараясь запомнить даже самую мельчайшую деталь, потому как в голове всё отчётливее открывалась истина: эти глаза, эти поцелуи, этот шёпот, эти стоны — всё может быть в последний раз. И надо успеть насмотреться, надышаться, пока не стало слишком поздно.       Как только наступит утро, счастье рассыпется в прах, чувство повиснет на волоске судьбы, а любовь навсегда умрёт в чьём-то сердце. Вот только, в чьём же?

***

      Федя перекладывал деньги из шкафа в сумку, пересчитывая все бумажки, чтобы, не дай Бог, не оказалось меньше требуемой суммы. Всё было точно, отец прекрасно знал о долге, поэтому подготовился заранее. Однако у Феди было стойкое ощущение, словно отец знал и то, что не ему придётся расплачиваться за долги. Предусмотрительно оставил в сейфе и пистолет, о котором говорил Саша, предупреждая об опасности.       Несколько часов назад Кокорин снова переступал порог этой квартиры. Паша посылал его сообщить о месте, где им с Федей придётся встретиться завтра.       — А позвонить он прямо не мог? — возмутился Смолов.       — Нет, не мог. Он не в том состоянии.       — Ох, надо же, какие мы чувствительные! Как убивать всех подряд, так мы можем, а как позвонить, то состояние не позволяет!       Саша в тот момент не выдержал этой насмешки, попросил Федю заткнуться, для убедительности разбив какую-то вазу, что случайно попалась под руку.       — Он будет ждать тебя на «вашем месте», — уже спокойно продолжил Кокорин. — Где это, кстати?       — Да, в районе одном, не самом благополучном. Там гаражи, дом старый и почти никого нет. В общем, гиблое место, но да, как раз для встреч с Пашей.       Федя не знал, а, может, знал, да не хотел зацикливаться на том, что Антон прекрасно всё слышал, стоя у дверей в другой комнате. Со слухом у Миранчука, к счастью, проблем не было, как и с памятью, поэтому место встречи с Мамаевым он запомнил сразу. И только потом до Антона вдруг дошло, что в этом районе он уже был. Да-да, в ту самую ночь в девяносто пятом, когда он поссорился с Лёшей и уехал в какой-то клуб, дабы забыться. У него не хватило денег, чтобы добраться до дома, но вдруг приехал Федя и отвёз его в общагу. Теперь понятно, почему Смолов знал это место.       А сейчас Федя проверял наличие патронов в пистолете, и Антон, зашедший в гостиную, понял всё окончательно.       — Зачем тебе это? Ты же просто долг возвращаешь, — на всякий случай спросил парень, с замиранием сердца ожидая самого ужасного ответа в своей жизни.       — Ну, мало ли, — пожал плечами Смолов. — Так спокойнее будет.       Сердце Антона пропустило удар. Нет, сейчас ложь Феди уже не шла ни на какое благо, ведь всем всё было ясно и без слов. Они потеряли всякое значение, заставив всего лишь одну фразу повиснуть в воздухе тяжёлым молчанием: «Ты видишь его в последний раз».       — Тош, я...       — Федя, прошу, не уезжай туда, — в глазах Миранчука застыли слёзы.       Он не мог просто так, за один день потерять самого дорогого для себя человека. Кто угодно, но только не он. Почему судьба решила именно в этот раз отвернуться от парня? Она же всегда выступала на его стороне, спасая от всевозможных бед, не давая познать боль утраты. Неужели кредит доверия был исчерпан, а Антон просто не оправдал ожиданий?       — Обещай мне, что не сделаешь этого, — просил Миранчук.       — Я не могу, ты же знаешь, — Федя сел рядом с ним на диван, сжимая его руку в своей. — У меня нет выбора, Тош. Прости...       — Нет! Нет, я не верю, что ты просто вот так уйдёшь! Это же опасно. Ты можешь умереть, да?       — Да, — врать больше не было смысла. Всё тайное становится явным, верно. Как бы Смолов не пытался защитить Антона от ужасной правды, он не смог этого сделать.       — И ты всё равно уйдёшь?!       — Тош, тише, — Федя притянул его к себе, целуя в макушку. — Я отдал бы всё на свете, чтобы никуда не ехать и просто остаться с тобой. Но если я не поеду, то... Я не знаю, что будет. Паша может всё. Он может убить меня, тебя, Лёшу, кого угодно.       У Антона была настоящая истерика. Настолько плохо он не чувствовал себя никогда прежде. Парень что-то кричал, потом цеплялся за футболку Феди, умоляя о чём-то, но Смолов молчал. А что он мог сказать? Дать пустые обещания? Или оторвать от себя Антона, выплюнув ему в лицо, что тот может не пытаться, он всё равно поедет на встречу с Пашей? Вскоре Миранчук выдохся, и Феде пришлось перенести его в спальню.       Всю ночь Смолов не спал, он стоял на балконе, глядя на тёмное небо, кажущееся чёрным и страшным. Словно огромная бездна, мечтающая поглотить этот город, это время, уничтожив всё человечество — это жестокое, безмозглое племя, не умеющее жить в мире и согласии.       Федя включил первую попавшуюся радиостанцию на старом приёмнике, который стоял на не менее древней тумбочке уже много лет. Звучали песни Цоя, и словно по какой-то очередной насмешке судьбы заиграла «Группа крови». Смолов решил закурить, вслушиваясь в шум проезжающих по широкому проспекту редких машин, чувствуя прохладный ветерок на коже. Горький дым серыми клубами вонзался в ночь.       — Группа крови на рукаве, мой порядковый номер на рукаве, — донеслось из приёмника.       — Пожелай мне удачи в бою, — повторил Федя. — Пожелай мне: не остаться в этой траве, не остаться в этой траве! Пожелай мне удачи! Пожелай мне удачи! — буквально выкрикнул Смолов.       Он надеялся, что завтра ему повезёт, как всегда в этой жизни. Он верил, что ему не придётся лежать за гаражами с простреленной головой. Он убеждал себя, что ещё увидится с Антоном, прижмёт его к себе, нежно целуя. Он молил судьбу оставить их на этом свете вдвоём. Это не может быть их концом. Нет, никогда и ни за что!       А из приёмника всё ещё лилась песня, разрезая тёмную ночь и смешиваясь с сигаретным дымом:

И есть, чем платить, но я не хочу победы любой ценой. Я никому не хочу ставить ногу на грудь. Я хотел бы остаться с тобой, просто остаться с тобой, Но высокая в небе звезда зовёт меня в путь! Группа крови на рукаве, мой порядковый номер на рукаве. Пожелай мне удачи в бою, пожелай мне: Не остаться в этой траве, не остаться в этой траве! Пожелай мне удачи... Пожелай мне...

удачи!