Нам всем так нужны люди, что убьют за нас. Нам всем так нужны люди, что умрут за нас. Нам всем так нужны люди, что полюбят нас. Мы всё время любим тех, кто ненавидит нас.
Федя сидел на жёсткой скамейке, прислонившись спиной к холодной стене с облупленной зелёной краской. В длинном коридоре горела единственная тусклая лампа, но и та постоянно мигала, действуя на нервы остальным посетителям. Правда, Смолову сейчас было плевать на всё. Он не осознавал, что происходит уже несколько часов. В голове всё смешалось в ужасную кашу, и только какие-то непонятные отрывки дня иногда всплывали перед глазами. Федя помнил кровь. Её было много, и вся она принадлежала Антону. Выстрел пришёлся то ли на правую, то ли на левую сторону, но этого Смолов запомнить не смог. Кажется, Миранчук несколько раз что-то пытался сказать ему, но и его слова не остались в памяти. И сейчас где-то должна была идти операция, несколько врачей должны были извлекать пулю и спасать Антону жизнь. Ещё Федя запомнил Лёшу. Его лицо, когда он увидел рану брата, то, как дрожали его руки, когда двери операционной закрылись перед ним. Было такое чувство, будто это он только что убил человека, а не Смолов. Потом Лёшу стало понемногу отпускать первое впечатление, и он начал кричать. Очень громко и долго. Наверное, будь его воля, он бы убил Федю на месте, ведь именно из-за него пострадал Антон. Когда Миранчук сорвал голос, а другие, сидящие в коридоре люди, перестали обращать на него внимание, сочувственно качая головами в подтверждение его слов о том, что Смолов — последняя мразь, какую ещё поискать надо, Лёша опустился рядом с ним на скамейку и закрыл лицо руками. То ли плакал беззвучно, то ли просто хотел скрыться от всего этого мира. — Почему так долго? — его голос заставил Федю вздрогнуть и повернуть голову, чтобы два безжизненных взгляда смогли встретиться. — Почему они делают это так долго? — Я не знаю, — отчего-то хриплым голосом ответил Смолов. В коридоре, помимо них, осталась ещё какая-то женщина средних лет. Она громко всхлипывала, вытирая лицо платком, и изредка вздрагивала, тут же начиная что-то шептать. Напротив неё у стены стоял мальчик, наверное, её сын. Если зрение не изменяло Феде, то пацан молился, смотря куда-то в потолок и сложив руки в соответствующем жесте. Соседство с этими людьми угнетало, убивало последнюю надежду на лучшее. — А если он... — Лёша не договорил, испуганно глядя в сторону женщины и её сына. — Нет, с ним всё хорошо, — помотал головой Федя, не совсем, правда, веря в это. — Антон точно не может... — Смолов вздохнул, обрывая фразу. — Помню, он в детстве как-то ногу сломал, — спустя короткую и тяжёлую паузу, вдруг усмехнулся Миранчук. — У нас у соседей росла яблоня, а забор они не ставили, потому что не боялись никого. А надо было. В общем, Тоша решил доказать своим друзьям, что он очень смелый. Запёрся на соседский участок, полез на их яблоню и начал срывать яблоки. Я ему говорю, чтобы слезал, а то сосед выйдет, так потом не убежим. Ну, оно и получилось. Антон упал с этого дерева, сломал ногу, но домой всё равно добежал. Потом ещё гордился собой, мол, не побоялся, соседские яблоки спёр. Федя рассмеялся, заставив женщину и её сына обратить своё внимание на него. Этот смех выглядел так неуместно, но Смолову хотелось смеяться на всю больницу, лишь бы не думать о том, что происходит за стенами операционной. — Знаешь, я долго молчал об этом, обещал Тоше, что никогда тебе не скажу, — произнёс парень, обращаясь к Лёше. — Ты тогда на работе был, а он в клуб ушёл. Я, честно говоря, понятия не имею, что с ним тогда происходило, почему он вообще бухал чуть ли не каждый день. В общем, он пришёл домой пьяный в хлам, но, как выяснилось, в клуб его не пустили. Так Тоша нашёл в переходе какого-то бомжа с водкой и решил пить вместе с ним. Намешали они там какого-то коктейля, я уж не знаю, как это было. Очевидно, что в переходе оказались менты, которые, заметив эту пьянку, собирались загрести всех. И знаешь, что? Тоша, будучи чуть ли не в состоянии дров, убежал от них. А потом так гордо сообщил мне о своих приключениях! Правда, это сейчас мне смешно, а вот тогда было как-то грустно и страшно. — Да уж, — вздохнул Лёша. — Я, оказывается, много чего о брате своём не знаю. — Зато, вот так посмотришь на всё это... Боже, да неужели его может убить какой-то там пулей?! Нет, не верю. Вот, если выйдет сейчас кто-нибудь и скажет, что он умер, я ни разу не поверю. — Я тоже. Тоша слишком везучий, чтобы вот так просто. Не прошло и получаса, как к ним вышел врач. Снимая перчатки, он натужно вздыхал, не начиная говорить. А парни ждали, пока его рот откроется и скажет, возможно, самую неправдоподобную версию смерти Антона. Ну, что там может быть? Потеря крови? Остановка сердца? — Операция прошла успешно, — выдохнул врач. — Но к нему пока нельзя. — А когда можно? — спросил Лёша. — Возможно, завтра. Хотя, кто знает... Но, если хотите, попробуйте завтра прийти, — мужчина какое-то время помолчал, словно припоминая что-то. — Да, завтра, наверное, уже можно... Да-да, приходите завтра. Я вот только спросить хотел, как это его угораздило под пулю попасть? — Чего только в жизни не бывает, — ответил Федя, поднимаясь со скамейки. Антон лежал в больнице довольно долго, причём, в основном по вине Смолова, который слишком переживал и просил врачей не отпускать парня домой до последнего. Миранчук, наверное, умер бы от скуки в эти дни, если бы не остальные парни, посещающие его чуть ли не регулярно. Федя так вообще ночевал рядом с ним, ну, иногда его сменял Лёша. Между братом и Смоловым, как отметил Антон, постепенно пропадала та неприязнь, которую раньше можно было почувствовать за километр. Правду говорят, что общая проблема объединяет людей. — Боже, я так виноват перед тобой, — сказал на днях Федя, в очередной раз сменив Лёшу. — Всё то время, как мы встречаемся, я не приношу тебе ничего, кроме боли. — Не начинай только, — поморщился Антон. — Я тоже не идеальный. — Но из-за меня тебя чуть не убили! — Ой, подумаешь, шрам небольшой на плече получил. И потом, я сам виноват, что полез туда. — Ты меня спасти пытался... — вздохнул Федя. — Ну, вообще да, вот только плана у меня всё равно никакого не было. Я просто, как дебил, впёрся в вашу разборку и заслуженно получил свою пулю. Федь, мне, правда, наплевать на всё это. Я даже слышать ничего не хочу о том, что было. Давай просто жить дальше? А прошлое пусть останется в прошлом, где ему и место. Вот за это Смолов и любил Антона. Миранчук не мог ненавидеть дорогого для себя человека, он готов был простить ему всё, что угодно. Возможно, позиция и не совсем правильная, но Антон уже давно наплевал на все правила этой жизни.***
После стрелки с Пашей Федя приехал в общежитие в каком-то особенно подавленном состоянии. К Антону разрешили зайти только завтра, а Лёша тут же заперся в комнате, сообщив, что хочет немного побыть один. Остальных парней видеть пока не хотелось. Они в данный момент казались такими чужими, незнакомыми, и Смолов не знал даже, о чём с ними можно поговорить. С Сашей он столкнулся совершенно случайно. Кокорин уехал из квартиры Паши обратно в общежитие, решив, что в любом случае здесь ему будет лучше, чем там, хотя Мамаев отдавал приказ своим людям, чтобы парня пропускали в любое время дня и ночи, да и вообще он теперь такой же полноправный хозяин этой квартиры. Однако Саша не мог даже минуты провести там, в абсолютной тишине и среди вещей, окружавших Пашу, впитавших в себя его запах, его улыбку, его взгляд и движения. Поэтому парень решил дожидаться возвращения Мамаева в общежитии, предварительно оставив на столе записку, где его можно найти. — Здравствуй, — сказал Федя, прислоняясь к стене. — Как ты сюда опять попал? — Я тут живу с четырнадцатого, — тихо проговорил Саша, прекрасно понимая, что означает эта встреча. Если Смолов здесь, значит, Паша... Но Кокорин даже про себя не мог сказать это. — В комнате с Обляковым. — Понятно, — кивнул головой Федя. — Как стрелка? — голос чуть было не дрогнул. — Нормально, как видишь. Жив-здоров... Правда, Антон пострадал. — При чём здесь твой Антон? — Он как-то узнал, где мы будем встречаться. Вбежал в самый ответственный момент, ну, а Паша выстрелил в него. Я недавно из больницы, завтра только посещение разрешат... Вроде бы, всё хорошо... — А Паша? — взволнованно перебил Кокорин, смотря на Федю испытующим взглядом. — Паша... — парень пошарил в кармане брюк и вдруг вытащил оттуда монету. Одностороннюю. Пашину. Федя и сам не знал, когда успел её поднять и захватить с собой, да и зачем он это сделал тоже. — Паши больше нет, — он положил монету в ладонь Саши. Кокорин смотрел на единственную вещь, которая осталась от Мамаева. Слёзы ожгли глаза, и парень спешно ушёл в комнату, не желая видеть никого. Правда, в комнате оказался Обляков, но тот только молча и, кажется, совершенно незаинтересованно понаблюдал за истерикой. Когда Ване надоели эти бесконечные всхлипывания и громкие рыдания, он решил прогуляться до магазина. Какой бы ужасный характер у Облякова не был, но он видел, что человеку плохо, и тому лучше побыть в одиночестве. С Федей Саша ещё раз смог увидеться только через пять дней, когда ночью пошёл на кухню за ужином. Смолов сидел за столом, молчаливо глядя в окно и медленно распивая в одиночку бутылку вина. Хотя, может, до этого он сидел с кем-то. — Ты прости меня, — произнёс Федя, переводя взгляд на Сашу, у которого вдруг совершенно пропал аппетит. — Я не хотел его убивать. Он выстрелил в Антона, и я не смог ничего с собой поделать. Я испугался, что он убил Тошу, а тот дорог мне больше жизни. — Я понимаю, — кивнул Кокорин. — Поступил бы также, будь на твоём месте. — Получается, я в один миг принёс всем столько боли, — Смолов со всей силы сжал виски. — Если бы ты знал, как я себя сейчас ненавижу. Антон чуть не погиб из-за меня, Лёша мог потерять брата, а я убил своего друга... Ну, твоего тоже. — Ты не друга моего убил, — со слезами на глазах улыбнулся Саша. — А человека, которого я любил почти всю жизнь. Федя в тот момент тоже заплакал. Он не понимал, почему приносил окружающим только боль и страдания. Жизнь была слишком несправедлива, постоянно давая Смолову шанс и уничтожая людей вокруг него. Так нельзя. Они не заслужили этого, в отличие от него. Пашу похоронили неподалёку от его отца. По иронии судьбы их могилы находились напротив могил семьи Феди. Саша на похоронах не присутствовал, он даже не знал о них, пока кто-то из людей Мамаева не сообщил. Нужно было идти на кладбище, но Кокорин никак не мог собраться с силами. И всё-таки пошёл. В этот день было чересчур солнечно, ужасно жарко, хотя хотелось проливного дождя, холодного ветра и низкой температуры. Саша шёл между рядов с надгробиями, бегло просматривая их взглядом. Тут были молодые и старые люди, даже несколько детей. На портретах все выглядели одинаково счастливо, и таким людям жить бы ещё несколько десятков лет, но нет, жизнь распорядилась иначе. Могилы Мамаевых и Смоловых находились отдельно ото всех, за каким-то забором в самом конце кладбища, поэтому найти их не представляло сложности. Портрет Паши на надгробии был самым лучшим, в этом Кокорину даже сомневаться не хотелось. Парень улыбался, а его глаза, казалось, излучали настоящий свет, как и в жизни. Саша присел рядом, смотря на чёрный мрамор, а в ладони он сжимал монету, будто она являлась какой-то нитью между тем и этим светом. Кокорин вспомнил, как незадолго до стрелки Паша говорил, что парню его пока не понять. Не понять, почему он не мог не убить Федю, не мог не рисковать собственной жизнью. — Теперь я понимаю тебя, Паш, — шёпотом сказал Саша. — Я теперь всё понимаю. Пожалуй, со стороны Кокорин напоминал сумасшедшего, сидящего у чьей-то могилы и говорящего с тем, кого уже нет в этом мире. Парню становилось лучше, он чувствовал, будто Паша мог слышать его, будто бы тот внимательно вглядывался в его лицо, понимающе кивая головой. Не хватало только того, чтобы Мамаев подошёл к нему, крепко обнимая и обещая, что всё будет хорошо. Саша верил в лучшее, хотя в данной ситуации это выглядело безумно. Кокорин, оказывается, был тем ещё оптимистом.***
Антон был рад наконец-то вернуться в общежитие и увидеть парней в привычной обстановке и всех сразу, а не по очереди в определённые дни. По поводу его возвращения, разумеется, организовали целый праздничный стол, продукты для которого купил, конечно же, Федя. Удивительно, но за отсутствие Миранчука у них появились новые табуретки. Старые тоже никуда не делись, но их обычно никогда не хватало, стоило парням прийти есть в полном составе. Да, даже те, которые Далер с Андреем украли со второго этажа, ситуацию не спасли. — Парни, я только сказать, что рад возвращению Антона, — забежал на кухню Кирилл. — Тоха, ты, как часть нашего коллектива, должен знать, что в любую трудную минуту своей жизни можешь обратиться к нам за помощью, и мы сделаем всё, что в наших силах. — Спасибо, — кивнул парень, смеясь. Существуй Советский Союз сейчас, Набабкин точно был бы каким-нибудь комсомольцем. Уж слишком он был деятельным, любил громкие слова и всё время делал ударение на слове «коллектив». — Куда ты так спешишь, Кирюх? У нас человек из больницы вышел, а он даже посидеть не может, — укоризненно произнёс Андрей. — Мне надо с Сергеем Николаевичем переговорить. Прошёл слух, что нам скоро могут починить лифт, а также отремонтировать последние два этажа. Вроде как, наша общага попала в какую-то программу государственную. В общем, ничего ещё толком не знаю, потому и убегаю. Антон, ещё раз поздравляю с выздоровлением. — Не доверяю я этим государственным программам, — поморщился Далер. — По-моему, они только разрушать могут, а вот строить... — Далерка, давай, хотя бы не сегодня про это? — предложил Лунёв. — Ну, не к столу эти разговоры, не к столу. — Да! Давно пора начать есть! — поддержал его Артём. — Вообще-то, мы готовили это для Антона, а не для тебя, — Игорь отодвинул от Дзюбы тарелку. — Парни, я столько в жизни не съем! — рассмеялся Миранчук. — Вы тут весь стол заставили, так что давайте помогайте мне его разгребать. — Вот, я всегда знал, что Тоха у нас умный. Только такие люди могут выдавать такие идеи, — восхищённо произнёс Артём. По середине общей трапезы в помещение завернул Обляков. Без какого-либо разрешения он положил себе в тарелку пельменей и выдавил на них остатки майонеза, которого другие парни не видели уже несколько месяцев и специально оставили немного на завтра. — Какого хрена?! — тут же прикрикнул на него Игорь. — Я пришёл поздравить Антона с выздоровлением. Если я живу на этом этаже, значит, имею право участвовать в ваших сборищах, — пожал плечами Ваня. — Спасибо, конечно, но мы как-то на тебя не рассчитывали, — сказал Миранчук. — Ну, разумеется! Вы же никогда не думаете о ком-то, кроме вашего великолепного коллектива. Пельмени, кстати, вкусные. Пойду доем у себя, раз с вами нельзя. — Да нет, ты присаживайся, если хочешь, — предложил Рома, подвигая к Ване табуретку, которая изначально предназначалась Кириллу. — Что-то желание пропало, — хмыкнул Обляков. — Антон, ещё раз поздравляю. После ухода парня всем, кроме Игоря, было как-то неловко. Вроде и Ваня повёл себя слишком нагло и был за это заслуженно изгнан с кухни, а вроде и они могли бы его пригласить изначально. Всё-таки Обляков жил на этаже больше полугода, а коллектив даже не пытался присоединить его к своей компании. — Сам виноват, — говорил Акинфеев, чувствуя, что праздник начинал понемногу портиться. — Поставил бы себя правильно, ничего этого не было бы. — Игорёк, ну, ты тоже мог бы и как-то не так грубо с ним. Обляков, конечно, далеко не прекрасный человек, но всё равно, — сказал Артём. — Ты меня сейчас чему-то научить хочешь?! — Нет, я просто хотел... — Артём! Я взрослый человек, и я сам могу решить, с кем и как мне обращаться. Если ты ничего не понимаешь, то не надо лезть не в своё дело. Ты и понятия не имеешь, почему я терпеть не могу Облякова! — Парни, хорош, а? — протянул Денис. — Хрен с этим Обляковым, давайте лучше продолжим праздник. Его предложение было принято единогласно, и через несколько минут все и думать забыли про Ваню, его поведение и реакцию Игоря. Какая вообще разница? Есть вещи важнее. Например, живой и здоровый Антон. Почти под конец застолья на кухню пришёл Кокорин. Он сам решил показаться остальным жителям этажа, прекрасно зная, что может попасться на глаза Набабкину, которого, судя по словам Артёма, лучше опасаться и избегать. Однако Саша хотел увидеть Антона, ведь тот имел самое прямое отношение к смерти Паши. — Это кто? — поднял бровь Денис, когда парень сел на табуретку рядом с ним. — Это мой друг — Санёк Кокорин, — Артём улыбался во все тридцать два, чувствуя облегчение, что друга теперь не надо прятать. — Мы с ним в одном детдоме росли. — В одном детдоме? — удивился Федя. — Пиздец, какая Москва маленькая. — А вы тоже знакомы? — поинтересовался Саша, внимательно смотря на своего тёзку. — Да, он на меня какое-то время работал. В общем, длинная и сложная история, может быть, потом как-нибудь расскажу. — Так зачем ты пришёл? — Антон всё ещё немного опасался Кокорина. — Хотел посмотреть на человека, чью жизнь сберёг Паша. — Чё за Паша? — Черышев и половины разговора не понимал. Тяжело вздохнув, Смолову всё-таки пришлось рассказать всю историю с Мамаевым целиком. По мере продвижения повествования лица парней принимали то удивлённое, то напряжённое, то испуганное, то злое выражение. Больше всего переживал Артём, для которого всё было будто впервые, хотя часть истории он уже слышал. — Чёрт, про это фильм бы снять, — сказал Рома, оставшись под не меньшим впечатлением. — Или книгу написать, — согласился Илья. — Кстати, Сань, ты жить-то тут остаёшься? — повернулся к другу Артём. — Ну, если Обляков не выгонит, то да. Всё равно мне идти больше некуда. — Тогда, парни, мы теперь должны все вместе постараться, чтобы Кирилл не узнал о существовании Сани. А то ещё выгонит. — Кирюха? — усмехнулся Андрей. — Да я тебя умоляю! Это что же он должен сделать, чтобы Кирюха стал добиваться его выселения? — Вообще-то, своим проживанием Саша нарушает закон, — произнёс Игорь. — Он нелегально занимает комнату, за которую даже не платит. Пользуется душем, ворует нашу еду, пьёт из наших кружек и ест из наших тарелок. Кирилл имеет полное право сообщить об этом Игнашевичу, а, зная, как Набабкин любит сгущать краски, вахтёр просто немедленно вызовет ментов, и загребут твоего друга, Тём. — Вот видите, — кивнул Дзюба. — Поэтому мы просто обязаны прятать Саню. — А этот Саня планирует когда-нибудь устроиться на работу, чтобы платить за комнату? Или мы его покрывать будем до гробовой доски? — решил уточнить Денис. По его взгляду Кокорин сразу догадался, что это тот самый Черышев, который не любит незнакомцев. Кажется, его он тоже не особенно жаловал. — Я мог бы, но меня без определённой прописки никуда брать не хотят, — развёл руками парень. — Я тебя на стройку вместо себя устрою, — пообещал Артём. — Мне в следующем году некогда будет там батрачить, да и денег мы с Игорем уже поднакопили. Нам всё равно много не надо, а тебе, Сань, просто необходимо зарабатывать. Кокорин благодарно улыбнулся. Хоть что-то в его жизни начало налаживаться, и это не могло не радовать. Осталось только не попасться на глаза какому-то Набабкину и добиться расположения среди остальных парней. Особенно Сашу беспокоило отношение к нему Черышева, ведь, кажется, от него можно столько проблем обрести.