Ставлю точку. Точно. Не хочу видеть тебя больше, Не хочу слышать твой голос. Видимо, я не за того боролся. Мои чувства для тебя ничего не стоят. Доверился зря, но урок усвоен. В этой истории — сдавшийся воин, И не счесть пробоин. Противник достоин Твоей любви...
Просыпаться Саша не хотел совершенно, потому что наступление утра означало для него начало сбора вещей и возвращения к Денису. Возможно, временно, но факта это не отменяло. Тем не менее, Ване было всё равно, по каким причинам Головин собрался сорвать ему отъезд, поэтому парень уже минут десять расталкивал своего соседа. — Да, встаю я уже, — проворчал Саша. Когда он протёр глаза, то сначала не понял, где находился. К этому моменту Обляков сложил почти весь свой багаж, оставив комнату совершенно голой. Головин и представить себе не мог, что их жильё окажется таким старым, буквально рассыпающимся на части. Обои в некоторых местах отошли от стен, вытертыми, пожелтевшими от времени кусками свешиваясь над столом. На окнах больше не было таких по-домашнему родных занавесок, а с подоконника Ваня убрал все цветы, переместив их почему-то на пол. Ковёр тоже был убран, потому что его парень привозил с собой из дома. Полки в шкафу практически полностью опустели, если не считать нескольких вешалок с летней одеждой, да Сашиных вещей. Вмиг стало так пусто и уныло, что Головин ещё больше захотел заснуть обратно, лишь бы не видеть этого ужаса. — Впечатляет, правда? — усмехнулся Ваня. — Я тоже был рад, когда въезжал. Потом как-то привык, решил замаскировать это. — Но тут просто невозможно жить! — воскликнул Саша. — Не сегодня-завтра всё рассыпется в пыль. — А откуда у Игнашевича деньги на ремонт? Ваш Денисов, или кто там до меня был, кажется, вообще особенно не парился по поводу удобства. Кровать есть, и хватит. Головин не мог поверить своим глазам. Это же сколько сил Ваня угробил на то, чтобы привести комнату в божеский вид и в ней было хоть чуточку лучше. — Кстати, Саш, тебе цветы случайно не нужны? — Обляков махнул головой на горшки. — Я с собой их не упру, а выкидывать как-то жалко. Столько времени выхаживал... — Прости, я совершенно не умею следить за цветами. Они умрут через день. — Ладно, тогда предложу Далеру или Игорю, они такое, вроде, любят. Однако ни Акинфеева, ни Кузяева Ваня не дозвался. Все ещё спали, как убитые, после вчерашних поздних празднований. Удалось поймать только Рому, который согласился взять два горшка — с фиалкой и с катарантусом. Больше Илья бы не позволил, ведь каждое растение — это очередной пылесборник. Но тут из комнаты удачно вышел Лёша, особо ещё ничего не понимающий спросонья, поэтому согласившийся забрать остальные горшки, лишь бы Обляков от него поскорее отстал. — Кстати, Саш, — говорил Ваня, вернувшись обратно и начав вытаскивать одежду из шкафа. — Я ведь завтра с самого утра еду, тебе придётся встать часов в шесть. Я подумал, что тебе, наверное, это будет напряжно, поэтому, может, прямо сегодня к Денису уйдёшь? — Ну, не самое хорошее предложение, знаешь, — повёл плечом Головин. — Однако вставать в шесть меня тоже не прикалывает. Ладно, сегодня, так сегодня. — И ещё я спросил у Игнашевича, как быстро ты сможешь вернуться сюда... — Ого, вот это забота! И что он ответил? — Он сказал, что комната в очень плачевном состоянии, поэтому её сразу закроют на ремонт. В общем, жить тебе тут не придётся. Саша закатил глаза и шумно выдохнул. Ну да, правильно, никто не говорил, что всё будет легко. Совсем не так парень представлял себе девяносто девятый, переходный между веками год. Однако, спустя всего лишь часа два с половиной, Головин уже был готов прощаться с Ваней. Они дружески пожали руки и улыбнулись друг другу напоследок. Наверное, слишком рано стали расходиться, всё-таки Облякову ещё до завтра предстояло находиться в общежитии. Итак, Саша направился к двери четыреста пятой комнаты, шёл, будто его на Голгофу послали, ей Богу. Хотел сначала постучаться, но потом передумал и открыл дверь с ноги, решив сразу заявить о своём отношении ко всему происходящему. Денис с Марио мирно спали в одной кровати, ну, как же иначе. — Доброе утро! — крикнул Головин. — Времени дохрена, а ты, Фернандес, ещё зарядку не сделал! Бразилец, кажется, ничего не понял, глупо моргая глазами и пытаясь сфокусироваться на вошедшем. — Что ты здесь делаешь? — спросил Денис у Саши. — Буду тут жить. Снова. Безумно рад опять быть твоим соседом, — он протянул Черышеву руку, но тот только повернулся к парню спиной. — Вау, какое гостеприимство. Помнится мне, четыре года назад ты меня с распростёртыми встречал. О, а пепел от сигарет всё ещё на подоконнике. Так и не научился убирать? Денис сощурил глаза, но ничего не отвечал. Прекрасно понимал, почему Саша так говорит и зачем устраивает эту совсем не уместную сцену. Будь он на его месте, поступил бы также, пожалуй. Марио в это время до сих пор не мог включиться в происходящее. — Значит, вы теперь вместе? — поинтересовался Саша, залезая на подоконник, чтобы открыть форточку. Ему стало ужасно душно. — Какое счастье-то. Надеюсь, мои интересы вы всё же учтёте и не будете тут жить в своё удовольствие. Я конфликтовать не планирую, но и тесно общаться с вами у меня желания нет. — Может, тогда стоит хоть немного помолчать? — Черышев закусил губу, еле сдерживаясь от того, чтобы не наехать на Головина. Тот посмотрел на него как-то брезгливо-презрительно, словно Денис сделал что-то ужасно мерзкое в общечеловеческом масштабе. После этого парень принялся раскладывать свои вещи, не уставая отмечать, как быстро его отсутствие забыли. Все места, раньше принадлежавшие ему, теперь были завалены барахлом Марио. Неплохо устроился за чужой счёт, однако. — Саша, ты можешь двигать всё, куда тебе хочется. Я потом найду, — сказал Фернандес, видя, с каким неудовольствием Головин пытается приткнуть свои письменные принадлежности на столе. — Ох, спасибо за разрешение, — максимально фальшиво улыбнулся парень и тут же смёл со стола все ручки и карандаши Марио. Канцелярия разлетелась по полу, заставив бразильца немедленно начать её собирать. — Ты был не против, — вместо каких-либо извинений напомнил Саша. — Да-да, делай, что хочешь. Чувствуй себя, как дома, — кивнул Марио. Он терпеливо подбирал все свои вещи, которые Головин нагло швырял на пол, даже ни разу слова поперёк не вставил. Слава богу, Денис на тот момент уже отправился на кухню, чтобы заняться завтраком, а то, наверное, всё-таки не удержался бы и врезал Саше. Но Марио был не таким, поэтому продолжал одобрительно кивать на все наглые действия своего опять нового соседа. — Знаешь, а ещё меня бесит твой режим, — как бы между делом заметил парень. — А что конкретно? — Честно? Всё. Начиная с твоей зарядки в коридоре, заканчивая стаканами воды в определённое время. Ужасно бесит. — Ну, я могу немного пересмотреть свой распорядок, — Марио дружелюбно наклонил голову, смотря на Сашу таким добрым взглядом, что тот сжал руки в кулаки. — Блять! Да почему?! — вдруг вскричал он. — Почему, твою мать, ты так спокойно на всё реагируешь?! Я же буквально унижаю тебя почти целый час! Как я тебя ненавижу, ты бы знал! Фернандес сделал удивлённое выражение лица, а Головин буквально взвыл. Схватил с полки какую-то вазу и разбил её об пол. — Зачем? — спросил Марио. — Мне её мама прислала. Я ещё думал, не доедет... — Да, потому что ты меня бесишь! Ты впёрся сюда, даже разрешения не спросив. Нагло вторгся в мой мир, в мою жизнь! И всё разрушил! Мне пришлось делиться с тобой одеждой, твоя-то сгорела, я с какого-то хера был обязан готовить тебе завтраки, должен был тебе улыбаться каждое утро, иначе ты тут не освоишься! Ты просто взял и пришёл сюда, без повода, без цели, но все тебе сразу стали должны. Так вот, теперь я хочу, чтобы ты узнал, каково это, когда кто-то портит тебе жизнь. Когда лишает самого дорогого! Я ненавижу тебя! Саша пристально смотрел на Марио, пытаясь испепелить его, сжечь на месте. Как было бы хорошо, если бы Фернандеса никогда не существовало! — Прости, я не хотел этого делать, правда, — виновато произнёс бразилец. — Я прекрасно понимаю твои чувства, Саша. Возьми, можешь выкинуть их или порвать, — он протянул Головину какие-то свои тетради и блокноты. Но парень выбил их у соседа из рук, после чего сильно ударил Марио по лицу. — Да, пошёл ты! Но ушёл сам Саша, в дверях столкнувшись с Денисом и бросив на него уничтожающий взгляд. — Что-то случилось? — спросил Черышев, глядя на то, как Фернандес прижимает ладонь к лицу. — Что он сделал? — в голосе парня послышались озлобленные нотки, кажется, он был готов идти прямо сейчас мстить Головину за своего Марио. — Нет, всё хорошо, Дени, не волнуйся. Мы просто поговорили. — Мне показалось... — Да, тебе всё показалось. Мы с Сашей раскладывали его вещи и чуть-чуть повздорили. — Почему ваза разбита? — Я случайно её уронил. Конечно же, Денис не поверил, но Марио так долго и слёзно упрашивал его ни во что не лезть, не говорить с Сашей, не идти ни на какие разборки, что пришлось отступить. Против Фернандеса Черышев был абсолютно бессилен.***
Спустя неделю после отъезда Вани, Антон и Федя решили начать собираться в дорогу. Свой скарб они паковали три дня, ведь успели нажить слишком много различного дорогого сердцу хлама. Смолов ушёл на улицу, понемногу перетаскивая коробки с вещами в машину, пока Антон заканчивал с очередной. На сей раз складывалась одежда. — Чёрт, она такая старая, — Миранчук рассматривал на свету потёртую от времени футболку. — Но и выкидывать жалко... Знаешь, что с ней связано? — обратился он к брату. Лёша сидел на его кровати, глазами следя за каждым движением парня, будто стараясь запомнить каждую из их последних секунд вместе. — Федя вернулся в тот день, когда я её надел, — Антон с нежностью прижал футболку к груди. — Ну, как её можно выкинуть? Брат согласно кивнул, подходя к коробке с одеждой. Она была наполнена почти на половину. Как только Антон уложит все вещи, им с Федей останется разобраться только с раскладушкой, которую Смолов намеревался забрать с собой, ведь за все эти годы они буквально породнились. Как всякие футболки были дороги Миранчуку, так и раскладушка была безмерно дорога Феде. Правда, Игнашевич ещё находился в неведении относительно планов парня. — Слушай, Лёш, ты не помнишь, это твоя или моя? — Антон вытащил из недр шкафа какую-то клетчатую рубашку. — Общая, вроде. Да, у них было много вещей, которые носились по очереди. Живя в российской глубинке, в девяностые, практически всё приходилось делить на двоих, но всех это вполне устраивало. Теперь же стояла необходимость решить, что и кому достанется, словно они делили наследство своего умершего родственника. — Не против, если я заберу? — спросил Антон, заранее складывая рубашку. — Конечно, нет. Бери всё, что хочешь. «И себя забери отсюда поскорее», — подумал Лёша, грустно смотря на то, как стремительно пустела комната, как с каждой минутой здесь всё меньше и меньше оставалось их. Антон же ни о чём особенно не думал, только на часы постоянно оглядывался, не понимая, как Федя может так долго относить одну коробку. Возможно, та просто не лезла в салон, и Смолов, матерясь сквозь зубы, пытался её тщетно куда-нибудь впихнуть. Федя сразу заявил, что если они уезжают, то больше никогда сюда не возвращаются даже за какими-нибудь забытыми вещами, и Миранчук это правило принял. Переезд — дело решительное и серьёзное, либо ты к нему готов, либо нет. — Тош, скажи, ты рад? — вдруг спросил Лёша, облокачиваясь на подоконник. — Чему? Переезду? Конечно. Мне давно хотелось уехать отсюда. Знаешь, здесь всё так приелось. А вот когда мы с Федей неделю жили у него, то ощущения были совсем другие, такие новые, необычные. Вернулись сюда, а тут ничего не изменилось. Иногда мне кажется, что эта общага, как застряла в девяносто пятом, так и не выходила из него. — Да, так бывает, — вздохнул брат. — Я тут вспомнил сейчас кое-что, сам не знаю, почему и с чего вдруг. Помнишь, когда нам было по четырнадцать, в гости приезжала тётя Люба со своим мужем? — Это та самая, от которой ужасно воняло духами? — поморщился Антон. — Ага. Помнишь, как она подошла к нашей маме и с удивлением спросила: «А что, твои всегда вместе?» На нас ещё так выразительно кивнула. А мама ей ответила: «Да, всю жизнь так и будут». Она это как-то расстроенно говорила, будто нельзя всё время быть вместе, будто нужно обязательно раздельно... — Ну, вообще, это действительно так, — сказал Антон, вытаскивая что-то с верхних полок шкафа. Сердце Лёши пропустило удар. Значит, и брат всегда думал о том, что когда-то наступит определённый момент, и им придётся разъехаться. А вот Лёша себя к такому не готовил, он был уверен, что сможет быть рядом с Антоном всегда. До конца своих дней. Проводы парней были совершены ещё накануне, поэтому сегодня ни одно обстоятельство не могло задержать их в общежитии, хотя бы на несколько часов больше запланированного. Это удручало не только Лёшу, думающего, что он не выдержит и дня в одиночестве, но и Артёма, Игоря, Дениса, Сашу, Марио и всех остальных. К Феде с Антоном привыкли, с ними сдружились, казалось бы, на века, без них невозможно было представить ни себя, ни свою жизнь, ни эту общагу. Слишком многое связывало все эти предметы воедино. — Сергей Николаевич, ну, какого хрена? — только Смолов вернулся в холл, чтобы забрать свою раскладушку, на которую, по правде говоря, уже не хватало места, как увидел, что вахтёр тащит её в подсобку. — Чё ты орёшь? Думаешь, съехал и всё можно теперь? — огрызнулся мужчина. — Понабросал тут всякого, а убираться опять мне. — Да я её с собой забираю, вообще-то. — С чего это ты взял? — С того, что у меня на этой раскладушке лучшие годы жизни прошли, между прочим. Она — память, нечто дорогое для меня... — Ну-ну, до утра тут болтать будешь, — замахал рукой вахтёр. — Сходи на рынок и купи себе раскладушку, если надо, а эта — собственность общежития. Где я тебе ещё одну достану, если этой не будет? — Так вы на рынке и купите, — озвучил очевидное Федя, хватаясь рукой за металлическую ножку и перетягивая раскладушку на себя. — Умный какой нашёлся! А деньги на меня с неба упадут? И так уже комнаты ремонта требуют, а это лишние расходы будут. — Боже, давайте я сам тогда куплю эту раскладушку, а вы потом потратите деньги на новую, — Смолов начал шариться по карманам в поисках купюр. — И почему ты привязался так к ней? — принимая деньги, спросил Игнашевич. — Я же объяснял, что она мне дорога, как память. У меня с ней столько событий связано, столько приятных моментов жизни... — Федя! Какого чёрта ты так долго не возвращался?! — крикнул с лестницы Антон, тащивший тяжёлую коробку с посудой. За ним шли остальные парни, помогающие дотащить оставшиеся коробки, сумки, какой-то побитый жизнью чемодан, несколько узлов, магнитофон из кухни, который Миранчук всегда считал своим. Позади всех уныло плёлся Лёша, пытаясь изобразить на своём лице хоть что-то, кроме грусти. Получалось не очень. Очень долго не могли засунуть раскладушку в машину, пытались каким-то образом примотать её к крыше, но ничего не вышло. Федя ругался, собирался выкинуть несколько коробок к чёрту, потому что раскладушка всяко важнее полотенец, постельного белья и учебников Антона. Миранчук успел три или четыре раза обидеться на своего парня, заявить, что никуда с ним не поедет — в этот момент Лёша даже немного просветлел — и вообще, пусть катится с такими заявлениями, куда подальше. — Время идёт, а они всё также срутся из-за нихуя, — хмыкнул Артём. — Зато потом всегда мирятся и снова счастливы, — произнёс Денис, доставая сигарету из пачки. — Дени, это же вредно! — тут же воскликнул Марио, выхватывая никотиновую палочку у него из рук. — Ты ужасно относишься к своему здоровью, никогда больше не смей к ним притрагиваться. — Ну, Марио... — закатил глаза Черышев. — И даже ничего мне не говори. Прошёл ещё час стояния на холоде, прежде, чем Антон с Федей смогли закончить с погрузкой. Начались долгие прощания, последние слова, обещания звонить каждые выходные, встречаться по большим праздникам. Лёша стоял в стороне от всего этого, никем не замечаемый. — Хорошей дороги! — пожелал Рома, махая рукой вслед отъезжающей машине. Лёша чувствовал себя раздавленным. Его даже никто не обнял на прощание, его вообще проигнорировали. Теперь он точно остался один. Впервые в своей жизни...***
Прошло около месяца с тех пор, как уехали Антон и Федя. Буквально через пару дней после их отъезда в общежитие вернулся Кирилл, теперь уже надолго и в статусе разведённого. Игорь собирался снова передать ему полномочия главного по этажу, но Набабкин отказался, решив, что Акинфеев для такой роли подходит куда больше. Да и вообще, главенствовать, по сути, уже было не над кем. Саша сидел над тарелкой остывшего риса уже полчаса, задумчиво смотря в стену. Кроме него на кухню никто так и не пришёл, ведь у всех нашлись какие-то более важные дела, чем ужин. Что ж, иногда одному куда лучше, это Головин понял после месяца жизни с Денисом и Марио. Как бы парню не хотелось, он всё-таки не мог принять их отношения, его начинало подташнивать каждый раз, когда губы Черышева касались Фернандеса, хотелось сказать что-нибудь грубое всегда, когда они улыбались друг другу, а ещё безумно хотелось, чтобы кто-нибудь из них просто исчез. Неважно, при каких обстоятельствах. Так что да, побыть какое-то время в одиночестве, наверное, даже полезно. Но радоваться долго не пришлось, потому что на кухню зашёл Лёша. Вернее, не зашёл, а кое-как доковылял. Чем больше времени проходило с момента отъезда Антона, тем хуже его брат переносил это расставание. Другие парни пытались снова вытащить Миранчука из эмоциональной ямы и начинающейся депрессии, но парень отказался от любой помощи, закрывшись от всех в своей комнате и в себе самом. — Что, ещё не умер? — спросил Саша, отодвигая тарелку в сторону, так как есть больше не хотелось. — На последнем издыхании, — ответил Лёша, наливая себе стакан воды. — Не думал, что будет настолько тяжело. — Нехрен от помощи отказываться, дурак. — Да, дурак... — Миранчук грустно вздохнул. — А тебе как живётся? Головин только фыркнул. А то непонятно, каково ему делить площадь с Денисом и Марио. — Ясно, — кивнул Лёша. — Слушай, Саш, может, ко мне переедешь? Я просто совсем не могу один. — Ну, ладно, мне же лучше. Подальше от этих буду. — И когда ты придёшь? — Завтра, наверное. Как вещи соберу. — Ты можешь их постепенно переносить... — Лёха, скажи честно, ты хочешь, чтобы я прямо сегодня уже с тобой жил? — Миранчук повёл плечом, умоляюще смотря на Головина. — Господи, ну, так бы и сказал сразу. Нет, надо какую-то комедию ломать. Не успел Саша договорить, как в дверях кухни появился Марио. Опять он слишком дружелюбно улыбался парню, будто не было между ними никакой вражды. Это так раздражало Головина, потому что он просто не понимал, как Фернандес мог всех и всегда прощать, что бы они не делали. Лёша почти мгновенно исчез, видимо, пошёл готовить комнату к заезду Саши, оставив того один на один с ненавистным соседом. — Привет, — поздоровался Марио. — А я хотел чай попить. — Очень важная информация, — буркнул Головин. — Или я тебе как-то мешаю пить чай? — тут же послышалось с претензией в голосе. — Нет, конечно! Я просто предупредил. Прости, если как-то отвлёк. — Слушай, ты уже заебал извиняться. — Прости... Саша закатил глаза, снова пододвигая к себе тарелку с холодным рисом. — Ты бы его разогрел, — посоветовал Марио. — Без твоего мнения обойдусь, знаешь. Может, я люблю холодный рис. Непонятно зачем, или так просто случайно вышло, но Фернандес со своим чаем, который, разумеется, не мог попить за пределами кухни, сел рядом с Сашей. Эта близость Головину не нравилась, поэтому он тут же отодвинулся. Они долго сидели в молчании, пока один из них не выдержал: — Саша, я не понимаю, почему ты меня так ненавидишь! — кажется, впервые в голосе бразильца были слышны какие-то нотки отчаяния и бессилия. Да, и он не железный. — Я всеми силами пытаюсь найти с тобой общий язык, но ты постоянно рушишь все мои начинания! — Ты тоже когда-то кое-что разрушил, я же теперь не предъявляю претензии. Считай, что ты мне просто не нравишься. Как человек. Я не хочу с тобой общаться и быть знакомым. — Но почему? Я же ничего такого не делал. — Ошибаешься. Я ведь говорил тебе тогда в комнате, что ты натворил. Видимо, слушать ты не умеешь совершенно. Хорошо, тогда давай на конкретных примерах, — Головин с секунду формулировал мысль. — Допустим, что я любил какого-то человека. Мы были с ним два года вместе, всё шло замечательно, не считая одного факта. Наши отношения выпали на самый тяжёлый период его жизни. Именно при мне у его отца обнаружили рак, именно при мне его отец умер, при мне он хотел совершить самоубийство, при мне впадал несколько раз в депрессию, пусть и непродолжительную. Смысл в том, что я всегда был рядом, старался помочь ему, не дать погибнуть. Я отдавал ему всего себя, лишь бы хоть на миг увидеть его улыбку. Она такая светлая, чистая, знаешь. Никогда и не подумаешь, что у такого человека она может быть. А потом появляется другой человек, допустим, ты. Просто сваливается с неба, ударяет по башке, как кирпич с девятого этажа. И почему-то тот, кого я любил больше жизни, с кем я был каждую минуту рядом, кто был мне дороже многого в этом мире, вдруг заявляет, что никогда меня не любил. Он выбирает этого человека, тебя в данном случае. Теперь он уже счастлив с тобой, он улыбается тебе, целует тебя, спит с тобой. Всё, что было до этого, будто и значения никакого не имеет. Но я всё ещё его люблю и не могу без него. И как мне после всего этого относиться к тебе? Марио опустил глаза, шепча что-то, опять напоминающее извинения. Фернандес наконец осознал, почему они с Сашей не могли найти общий язык, до него дошло, что стоит между ними. — И всё-таки, знаешь, — продолжил Головин. — Иногда я думаю и начинаю понимать, почему именно ты. Ты ведь такой светлый, такой добрый. Я ударил тебя по лицу без каких-либо аргументов, а ты ещё и прощения просить стал. Ты так не вписываешься в этот мир, в это время. Наверное, ему всегда был нужен кто-то, вроде тебя. Возможно, такого он и искал, но сначала наткнулся на меня. Ошибся. Потом это понял и захотел исправить, но сделал всё, как обычно, через жопу. — Значит, ты... — Марио не смог договорить, так как Саша его перебил. — Я сегодня ночую у Лёши. Завтра тоже. И вообще я к нему переезжаю. Он с ума сходит от одиночества, а я с вами больше не могу. Слишком больно. Головин поднялся из-за стола, оставляя Марио в четырёх серых стенах. И почему-то Фернандес заплакал.Благослови вас Бог. Жаль, что и он не смог Уберечь меня от твоих глаз. Словно картечь — прямо в сердце...