Интервенция

У них обоих есть опыт. Первый. Мягко говоря, не очень удачный. Условие освобождения звучит банально и просто: терапия закончится, когда Стайлз и Дерек раскроют свой страшный секрет друг другу. Говорить о своих переживаниях, как настаивал их психотерапевт, они не собираются. Дерек считает, что Стайлза это не касается. Стайлз считает, что Дерека его жизнь не касается тем более. Наивные, они верят, что переупрямят и перетерпят самого Алана Дитона. Стайлз понятия не имеет, зачем ввязался во все это. Может, потому что скучно? Когда твоя жизнь такая насыщенная и богатая событиями, все рано или поздно надоедает. Это как проблема с деньгами. Когда их много и у тебя уже есть все, о чем ты только смел мечтать, их становится некуда девать. Стайлз не выбивал себе большую зарплату. Официально он вообще числится безработным. Подрабатывает халтурой. Не отходя от компа. Не выходя из дома. Только если заканчивается еда. Словом, в крайних случаях, когда стоит вопрос жизни и смерти. Стайлз зарабатывает столько денег, сколько работает. Пару часов в неделю от силы. Но он профессионально имитирует бурную деятельность. Устанавливает приемлемые обеим сторонам, исполнителю и заказчику, сроки выполнения. Делает задание за пять, максимум десять минут. И оставшиеся дни гоняет балду, тратя аванс на всякие РПГ-шки и подписку на закрытые каналы только для взрослых. У Стайлза есть мозг. И мозг не дает ему спокойно жить. У его бывшего, Джексона Уиттмора, мозга нет. Стайлз почему-то думал, что сможет компенсировать его патологическое отсутствие им обоим. Да, Стайлз думал в тот момент, но плохо. Потому что сука Уиттмор слишком прекрасен. Голубые глаза, светлые волосы, голливудская улыбка и все шесть кубиков идеального пресса. Добавьте к этому рельефный пояс Адониса и тело Аполлона, и вы поймете, почему Стайлз залетел. Дважды. Он предпочитает этого не понимать. Хейл на Уиттмора не похож ни капли. Попадание — прямо мимо по всем параметрам. Но Стайлзу это кажется правильным. Так, как надо. То, что доктор прописал. В их случае — буквально, неважно, что речь о психотерапевте. Наверное, Дерек симпатичный. Сложно сказать. Его лицо едва угадывается за бородой. И первое, что Стайлз требует на правах экспериментальной жены, — это ее состричь. Дерек спорит с ним ровно две минуты. Потом понимает, что не успевает вставлять ответные реплики, и яростный диалог сводится к жаркому монологу, цель которого одна — заставить потечь кровь из ушей Дерека быстрее, чем из его ноздрей повалит пар. Дерек вынужденно уступает. Но не сдается, нет. Он честно бреется до глянцевой гладкости. И выходит из ванной с ответной претензией: или Стайлз перестает чавкать жвачками в доме, или идет вон. — Эй, но это мой дом, чувак, — слабо протестует Стайлз, отступая под напором Дерека, который грозно наступает на него до тех пор, пока не вынуждает прижаться к стене. — Только это тебя и спасает, — раздраженно сообщает ему Дерек и уходит на кухню — место, в котором жив один лишь холодильник, забитый пивом и просроченным фастфудом, с двадцатью пятью видами недоеденного мороженого в морозильной камере. Дерека давно нет, а Стайлз еще с минуту стоит, прижав руку к готовому выпрыгнуть из груди сердцу. Он напуган. Но не поведением Дерека. А своей реакцией на него. Увидев его гладко выбритым, с уложенными назад влажными волосами, Стайлз вдруг отчетливо понимает: он попал. Конечно же, во всем виноваты гормоны. Он омега, пускай и дефектный, но кое-как все-таки функционирующий. А Дерек альфа. Очень привлекательный и харизматичный альфа, который теперь живет в его доме, а сейчас вовсю хозяйничает на его кухне. О Боги… Пора начинать молиться, если еще не поздно. Может быть, еще не поздно позвонить Алану и взмолиться о досрочном освобождении, а лучше сразу амнистии?! Поскольку Стайлз и Дерек не смогли договориться, где будут жить, Алан предложил им вытянуть жребий. Итог: месяц они живут у Стайлза. Потом на месяц переезжают к Дереку. А потом решают, где будут жить, если не разбегутся. В разные стороны. На противоположные концы света, дабы никогда больше не пересекаться, как белые медведи и пингвины. Умные животные. Они понимают в этой жизни больше, чем ебанутый Алан, посадивший медведя и пингвина в одну клетку. Спасение бегством. Неплохой план. Осталось только два месяца дотерпеть. Как-то они оба три года протерпели же, верно? Чего им не осилить каких-то два месяца совместного насильно-добровольного проживания? Стайлзу приходится отказаться от жвачки. По крайней мере он старается не жевать ее тогда, когда Дерек может увидеть, то есть утром и вечером. Ночью они спят — в разных комнатах, один на своей кровати, другой на чужом диване. В первое утро после переезда Дерека Стайлз по старой привычке просыпаться и не думал, ведь пик его активности приходится на двенадцать часов ночи, а не дня. Но Дерек не позволил ему беззаботно дрыхнуть, разбудив самым бессовестным и действенным способом: приготовив что-то пахнущее настолько охренительно, что истосковавшееся по здоровому питанию тело Стайлза переместилось на кухню быстрее его сонного сознания. Поэтому теперь по утрам они завтракают вместе. Стайлз, как верная жена, провожает своего мужа на работу, где тот торчит допоздна. Весь день остается в распоряжении Стайлза, и, погружаясь в виртуальные реальности игр и сериалов, он с облегчением забывает о том, что поздно вечером вернется некто по имени Дерек Хейл и они сядут вместе ужинать. Дерек готовит сам. Очень вкусно. Но Стайлз по старой памяти и из нежелания настолько кардинально менять свою жизнь (а еще привыкать к хорошему, на что много времени, как известно, не требуется, зато потом отвыкать капец как больно) в обед заказывает себе фастфуд на дом. Но не съедает его. Пытается, а потом все равно идет на кухню и набивает себе желудок всем, что Дерек наготовил за прошлый вечер. Если Дерек возвращается и обнаруживает пустой холодильник, никогда не ругается. Наоборот, просит Стайлза подождать, потерпеть немного и становится к плите. И ужин готов. Совершенно не привыкший к тому, что кто-то для него готовит, ведь в прошлом наседкой прыгал и хороводы вокруг Уиттмора водил Стайлз, а не наоборот, он не знает, как правильно реагировать. Говорить каждый раз спасибо? Молча есть? Стрелять комплиментами? Или спрашивать что-то вроде: «какие планы на день, дорогой?», а потом обязательно: «как прошел твой день, милый?». Дерек на его попытки наладить контакт не реагирует никак. Он живет в своем ритме. В мире, который не имеет никаких точек соприкосновения с внешним. Замкнутая система, термодинамически устойчивая, обмен информацией и вербальным общением отсутствует как факт. — Поговори со мной, — первым не выдерживает Стайлз, когда в один из вечеров они садятся ужинать. — Ты весь день на работе, я один дома торчу. К Алану мне нельзя, он меня не примет, а наша совместная консультация по Зуму только в субботу. Дерек тщательно жует, прежде чем проглотить пищу: он никогда не говорит с набитым ртом. Стайлз уныло ковыряет вилкой остывающее картофельное пюре. Очень вкусное. Но в горло не лезет. Он меланхолично дергает вилкой, подняв ее вертикально, и кусок пюре, оторвавшись от нее, прицельно прилетает к Дереку в тарелку. Наконец тот поднимает на Стайлза темный взгляд. Но не ругает. Не велит прекратить играться с едой или начать уже есть. Только вздыхает и, откинувшись на спину стула, спрашивает: — Как прошел твой день? Стайлз неопределенно пожимает плечами. — Не знаю, как обычно? — пытается он угадать правильный ответ. Обычно прокатывает. — И чем ты обычно занят? — Дерек старается поддержать разговор. — Не знаю… фильмы смотрю, в игры режусь. — Стайлз чешет нос, нервничая и пытаясь это скрыть. Может, стоило и дальше молчать? Дьявол потянул его за язык. Хотя нет, дьявол сейчас сидит перед ним. А почему нет? Похож. Смуглый, накаченный, в меру брутальный, в меру смазливый. Словом, идеальный. — Хочешь, анекдот расскажу? Начинается он так. Встречаются альфа и омега. Омега вся такая красавица и умница, и альфа восторженно спрашивает: «Вы замужем?». «Нет», — слышит он скромный ответ. «Как так?!» — альфа возмущен и рад одновременно. И омега ему отвечает: «понимаете, я хочу, чтобы Он был особенный. Чтобы его интересовало не мое тело, не мои деньги и не мои связи, а моя душа!». И слышит озадаченный ответ: «Вы понимаете, что хотите дьявола?». А дальше — или ужастик, где из альфы вылезает кровожадный монстр, или порнушка, где у монстра хер по щиколотку, — кому что. Стайлз смеется. Дерек остается сидеть с каменным лицом. Стайлз умолкает и хочет пробормотать: «ладно, неудачная шутка, забей», как губы Дерека растягиваются в улыбке. Сердце Стайлза пропускает удар. Дьявол. Во плоти. Только он улыбается так, что внутри все сладостно екает и сжимается. — Ты забавный, — говорит Дерек, склонив голову на бок и изучая Стайлза, прячущегося от него по другую сторону стола. — Эй, вот не надо только переходить на личности, чувак. — Ты не работаешь? —Дерек продолжает задавать личные вопросы. Не о погоде. Не о политике. А о Стайлзе. А тот все никак в толк взять не может: из вежливости или — «дыши, Стайлз, дыши, как тебя на курсах перед родами учили» — интереса? — Работаю. Иногда. Иногда больше, иногда меньше, но в основном сколько захочу. — Видя недоумение на лице Дерека, поясняет: — Я программист. Самоучка. Не учился нигде, но писать все эти программы и разрабатывать скрипты — плевое дело. Я пару дней, наверное, убил, чтобы разобраться. Теперь бабло гребу лопатами. — И тратишь на Дитона? — насмешливо спрашивает Дерек. Стайлз тут же ощеривается: — А ты? Ты где днями напролет пропадаешь? Рабов из Африки в Штаты переправляешь, пока главный латиноамериканец не видит? Дерек смеется. И Стайлз узнает про него сразу две важных вещи. Первая — смеется Дерек еще прекраснее, чем улыбается. Вторая — Дерек отвечает за сеть цветочных магазинов. Цветочных, мать их, магазинов. Шутка, что ли? Если бы Дерек сказал, что он глава мафиози или киллер под прикрытием газонокосильщика, Стайлз поверил бы сразу, без сомнений. С покер-фейсом он сидит и слушает, как Дерек с увлеченностью и жаром рассказывает ему о цветах: как их правильно поливать, срезать и выращивать. И у Стайлза никак не получается избавиться от ощущения, что его где-то наеб… кхм, обманывают. — Жаль, у тебя дома нет цветов, — заканчивает Дерек, оглядывая полупустое, просто обставленное помещение с нулевой отделкой, одним окном и дверным проемом. Здесь не хватает не только цветов, но и переоборудования и финишных работ. — Я забываю их поливать, — машинально отвечает Стайлз. Он себя-то кормить забывает. Пребывает после услышанного в растерянности. Дерек оказывается совсем не тем, кем кажется. И младенцев на завтрак он не ест — Стайлз проверял, украдкой следя за ним из-за угла коридора, пока не отваживался присоединиться. Первый раз был самым страшным. С каждым утром идти завтракать вместе с Дереком становится все легче и — застрелите его, пожалуйста — приятнее. Семейные посиделки ему не знакомы. Разве только в детстве, пока он жил с родителями. Но он съехал от них сразу после школы. Сначала перебивался в общаге. Потом они с Джексоном сняли эту хату для «свиданий». Внезапно выяснилось, что снимать жилье дешевле, чем каждый раз платить за номер в отеле. Это была любовь. С первого взгляда. И до гроба — как в романтической сказке со счастливым концом. Джексон Уиттмор — сияющий альфа на роскошном белом Порше, сказочный принц, о котором мечтает каждая омежка на Земле. И Джексон был его. Его, Стайлза, собственностью, которая, увы, никому на самом деле не принадлежала. Сколько прошло времени в волшебном мире, когда Стайлз застал своего суженого самозабвенно сосущимся с какой-то течной омегой и весь мир Стайлза рухнул? Три года? Два? Меньше? Но сколько бы времени он и Уиттмор ни провели вместе, конец изначально был предсказуем и неизбежен. Джексон любил только себя. И любил, когда любят его, но никогда не пробовал давать что-то в ответ. Он любил брать. И, чего греха таить, брал он, как в порно-сказке. Секс у них был на высоте. Все остальное — на дне. После первого потрясения Стайлзу по идее должно было стать очевидно, что никакой счастливой семьи у них не выйдет, роди он Уиттмору хоть десять детей. Но Стайлз поплакал, пострадал и подумал: «а дай-ка я еще раз попробую встать на те же грабли. Авось в этот раз прокатит?». Не прокатило. Сам виноват. Глупо винить во всем одного Уиттмора. Стайлз не захотел его ни с кем делить, хотя мог бы закрыть глаза на его бурные похождения налево, направо, по диагонали и зигзагами и тем самым сохранить их брак. Но он встал в позу. Уиттмор хлопнул дверью. Один раз, второй, третий. Он возвращался. Они начинали все заново. Срались. Уиттмор уходил. Приходил. Круг замыкался. Стайлз сам поплатился. И будет платить всю оставшуюся жизнь за свою любовь. Одинокий, бездетный, разбитый, забытый и никому не нужный. Вот как на самом деле заканчиваются сказки про принцессу и принца, которым суждено быть вместе, но, увы, не в этой жизни. Радужные мечты вдребезги разбились о неумолимость реальности. Стайлз не знает, что бесит его больше: то, как легко Уиттмор ушел и зажил так, как того хотел и, как считал, заслуживал; или то, что Стайлз, глупый, надеявшийся о несбыточном счастье дурак, до сих пор страдает из-за их разрыва и никак не может найти в себе силы начать двигаться дальше. «Ты слабак, Стайлз, жалкая, ноющая, скулящая тряпка». Про себя Стайлз знает все. Ничего не скрыть. Но вот что творится в голове Дерека, не получается даже предположить. Стайлз не знает, что бесит его больше: то, что Дерек не особо старается наладить их отношения и заняться наконец «взаимопомощью», что бы старый извращенец Алан под ней ни понимал; или то, что Стайлза это бездействие почему-то задевает. Потому что он реально вконец отчаявшийся. С ним давно пора кончать. Лучшая помощь для него — выстрел в голову.

***

— Рад видеть вас обоих в добром здравии, — с широкой, ослепительно белой улыбкой приветствует их Дитон, выйдя на связь по зуму в назначенное время. Притащив ноут в гостиную и поставив его напротив дивана и завешанной постерами из игр и фильмов стены позади, Стайлз и Дерек садятся на этот самый диван. В случае Дерека это еще и кровать — неудобная, узкая, короткая. Но Дерек вынужден спать на ней, потому что Стайлз наотрез отказывается купить нормальный диван-кровать. Стоит отметить, что заплатить за него предлагал Дерек. Но Стайлз любит свой диван. Из-за связанных с ним воспоминаний, а не дырок на обшивке, появившихся в разное время по разным причинам. На этом диване они с Джексоном в первый раз занимались любовью. Они столько ночей провели на нем, смотря телек, режась в приставку, поглощая еду из доставки, распивая дорогой алкоголь. Не отлипая друг от друга ни на секунду, даже когда кому-то надо было отлить — хихикая, они тащились в ванную вместе, и все могло начинаться невинно, но заканчивалось всегда секс-марафоном на первой попавшейся горизонтальной или вертикальной поверхности. Больше всего всегда доставалось почему-то дивану: он кожаный, легко моется, плохо кусается и царапается, постельное белье менять не нужно. Но ни о чем таком Дереку, который теперь спит на этом диване, Стайлз сообщать не собирается. Он не самоубийца. А жаль. — Рано радуешься, старик, — бурчит Стайлз, держась от Дерека на максимально возможном расстоянии, чтобы, не дай Бог, не коснуться его случайно какой-нибудь частью тела. Любая неподходящая. — Прошла только неделя. И всю эту неделю этот хмурый чувак тусовался на работе, что спасло ему жизнь. Дерек бросает на Стайлза снисходительный взгляд. Неужели этот безрассудно храбрый мальчишка думает, что сможет его победить в честном поединке? В характере Стайлза скорее попытаться избавиться от него втихую, подсыпав яд в еду, например. Но он не готовит, так что этот вариант автоматически отпадает. Стайлз вообще много чего может, но убивать Дерека только потому, что тот его бесит, не станет. Хотя, стоит повторить и особенно акцентировать на этом факте внимание, может. — Вы молодцы. — Алан сияет, видя их вдвоем на одном диване. С его (теоретически объективной) точки зрения это уже подвиг. Дерек считает так же. Он три года не делил ни с кем кров. За это время он успел привыкнуть к удобству одиночной камеры, где никто тебя не беспокоит и не раздражает. Они прожили с Айзеком вместе семь лет. Готовились стать родителями, только ждали, когда Айзек закончит институт. А закончил он в гробу. По вине Дерека. Айзек погиб, потому что он не справился с управлением на скользкой, зимней дороге. Сам Дерек выжил исключительно потому, что сработал условный рефлекс — тот, из-за которого пассажирское сиденье рядом с водителем считается самым опасным местом в автомобиле. Уходя от лобового столкновения, Дерек инстинктивно повернул руль влево. Вся сила удара пришлась на сторону Айзека. У него не было шансов. Быстрая, безболезненная смерть, ни испуга, ни понимания — единственное, что Дерек мог бы подарить своему возлюбленному. Но не подарил. Айзек умирал долго. Дерек вместе с ним. Он хотел сесть в тюрьму за непреднамеренное убийство. Но виновным признали второго водителя, превысившего скорость и не сумевшего войти в поворот. Его осудили условно. Дерек не явился на суд, хотя уже мог передвигаться, используя костыли. Его собрали по кускам. Зачем — неясно. Его терзали смутные воспоминания, как он в наркотическом бреду от обезболивающих и бесконечных операций умолял медсестер и приходивших врачей убить его. Он не хотел жить. Но его никто не спрашивал. Врачи исполнили свой долг. Вытащили его из искореженной до неузнаваемости машины. Два раза запускали его сердце в карете скорой помощи, пока мчались на всей скорости в больницу. Они боролись за его жизнь до последнего. И Дереку пришлось смириться. Он чувствует себя виноватым перед людьми, которые спасли его, и обязанным им, а потому не может наложить на себя руки. Близость смерти, дышавшей ему в тот день не в затылок, а в лицо, не привела его к Богу и не открыла ему глаза. Дерек продолжает жить так, как жил раньше. До того, как встретил Айзека. Малодушно, подло, несправедливо — пытаться забыть его, стереть из памяти и дышать вместо него, но что еще Дереку остается? Он бы и рад попасть в еще одну аварию, но он больше не садится за руль. И не хочет становиться причиной страданий еще кого-то. Вариантов куча: повешенье, утопление, вскрытие вен... Но он не хочет подводить спасших его врачей (и Бога, наверное). Не хочет расстраивать Алана. И свою семью. А теперь еще и боится, что Стайлз узнает правду. Как он посмотрит на него, когда поймет, что Дерек всего-навсего придурок, который убил человека, ради которого жил? Каким Дерек будет выглядеть в его глазах? Убийцей? Жалким и трусливым альфой, который перед Богом поклялся оберегать и защищать своего избранника, а потом сам же подставил его под удар? День за днем, год за годом Дерек прокручивает в своей голове воспоминания о том дне. Они преследуют его по ночам, давно лишив нормального сна, поэтому он пьет таблетки, если хочет выспаться и не просыпаться всю ночь в холодном поту с безмолвным криком, застрявшим в глотке. Предаваясь воспоминаниям, Дерек маниакально терзает себя мыслью, что мог бы поступить иначе. Если бы он не отвлекался на Айзека, не смеялся с ним над глупой историей; если бы смотрел тогда на дорогу, он бы увидел раньше машину, несущуюся им навстречу. У него была бы секунда или две, чтобы сбросить скорость и свернуть на обочину. Тогда Айзек был бы жив. Улыбался ему сейчас так тепло и нежно, как умел только он. Их ребенку исполнилось бы три года. Дерек не делал вскрытия, он не знает наверняка, но уверен: Айзек носил малыша под сердцем. В тот день Дерек убил не одного человека, а двух. А теперь думает, что может сделать вид, будто ничего не было. Будто ни Айзека, ни их ребенка никогда не существовало. Сидит на обшарпанном чужом диване, сложив руки на груди, и смотрит на улыбающегося им с экрана ноута всегда полного положительной энергии и энтузиазма Алана. Три года тот пытается убедить его, что Дерек не виноват. Что такое случается. Но Дерек убежден: с хорошими людьми ничего подобного не происходит. Он плохой человек и поэтому заслуживает свое наказание. Наказание в лице неугомонного Стайлза Стилински, действующего ему на нервы так, как не дергал бы их даже звук острого предмета, скользящего по стеклу. До дрожи и мурашек по всему телу. Дереку хочется Стайлза нежно придушить. Но он сдерживается из последних сил. Прошла неделя. Впереди — еще семь. Стайлз труп. Или он. Алану проще. Он находится по ту сторону экрана. И при всем желании не может схватить Стайлза и придушить, лишь бы тот заткнулся и этот словарный понос прекратился. — Заткнись. — Дерек, как всегда, не выдерживает первым. Стайлз умолкает, но ровно на секунду. После чего, гневно сверкнув на Дерека своими темными и золотистыми, как густая патока, глазами, обличительно и бесцеремонно начинает тыкать в него пальцем. Проверяя Дерека на выдержку и самообладание, он несколько раз попадает ему в грудь, но Дерек не ведет и бровью. Прошли те чудесные годы, когда он ввязывался в драки по любому поводу и без. Закончился тот славный возраст, когда он мог схватить Стайлза за руку, вывернуть ее и переломать ему все пальцы по очереди. Алан поглядывает на мрачную мину Дерека с плохо скрываемым беспокойством. Наивный Стайлз ни о чем не подозревает, продолжая упорно тыкать деревянным мечом в похожего на каменную глыбу дракона. — Не затыкай меня! — взвившись, требует Стайлз. — Ты! Ты… ты постоянно чем-то недоволен! И то я не так делаю, и это, зато ты у нас, блять, все делаешь так! Все должно быть так, как ты хочешь! И чтобы я в трусах по квартире не ходил, и чтобы посуду сразу после еды мыл, и чтобы носки тухнуть не оставлял в корзине для белья! На секундочку, если ты вдруг забыл, чувак, я тут живу. Уже дохера лет. И я привык так жить. И меня все, твою мать, в моей жизни устраивает. Я же не закатываю истерики из-за того, что ты жрешь из моих тарелок и ссышь в мой унитаз! Я тебе даже диван выделил, а мог бы только коврик у двери постелить! Дерек смотрит на Стайлза с обреченной жалостью, как обычно глядят на агрессивное в силу отстающего развития существо, ничего в жизни не смыслящее и дальше своего носа не видящее. — У тебя здесь был свинарник, когда я пришел. — Дереку есть, что сказать, и он не станет молчать. — Я с тебя ни копейки не взял за то, что все тут вычистил, вымыл, убрал и выбросил. Я нашел твой дурацкий плеер, который ты уже несколько лет найти не мог в завалах мусора, хлама и грязных шмоток. Я отвез вещи в химчистку. И постелил ковер в гостиной. Я не только покупаю продукты на свои деньги, но готовлю и позволяю тебе есть столько, сколько ты хочешь. И все, что я прошу в ответ, это не оставлять тюбик из-под пасты открытым и смывать с тарелок остатки еды перед тем, как пихать их в посудомойку, потому что второй раз чинить ее не стану, ясно? И поэтому, будь так добр, заткнись. Ведешь себя, как капризный, невоспитанный, неблагодарный ребенок. Стайлз от возмущения задыхается, а потом обиженно сопит, скрестив руки на груди и демонстративно от Дерека отвернувшись. Алан молча наблюдает за их перепалкой. Анализирует и делает выводы. — И все же я вынужден спросить, — начинает он осторожно, боясь лишнее слово сказать. Звенящая тишина похожа на насыщенный взрывоопасным газом воздух, и от одной искры скромная, тесная квартирка может взлететь на воздух вместе с ее жильцами. — У вас есть друг к другу какие-то претензии, помимо бытовых? Дерек неопределенно пожимает плечами. — Он храпит. — Неправда! — восклицает оскорбленный до глубины души Стайлз, едва не набросившись на Дерека с кулаками. — Ничего я не храплю! — Еще как храпишь, — насмешливо возражает Дерек. — Я слышу это, даже лежа в другой комнате. — Это клевета! Грязные наговоры! Ты! Засранец и подстрекатель! — Стайлз хватает подушку и швыряет ее в Дерека. Тот ловит ее, не дав долететь до своего лица, и особо не церемонясь кидает обратно. — Ребят, — напоминает им Алан о своем существовании. — Я все еще здесь. И у нас сейчас сеанс, вы еще помните? Стайлз обиженно обнимается с подушкой и волком глядит на Дерека исподлобья. Дерек смотрит на Алана вопрошающим взглядом, как бы говорящим: «мы с тобой здесь двое взрослых, адекватных людей. Ты теперь понимаешь, как мне тяжело?». Никто почему-то не думает, что Стайлзу тоже несладко. Тяжело ужиться с человеком. Еще сложнее — с его привычками. Каждый раз, когда получает от Дерека замечание, Стайлз огрызается и вменяет ему то, что это его дом. На что Дерек невозмутимо отвечает: «хочешь все закончить? Давай». А Стайлз не может. Никогда ничего не может закончить. Ни их с Уиттмором нездоровые, односторонние отношения. Ни их с Дереком сомнительную, зачем-я-только-согласился терапию. Ни свою жизнь. Он ведь слабак, помните? И приходится терпеть. Скрежетать зубами, перемывать Хейлу косточки и шипеть ему в спину, но терпеть. Стайлз не смог ужиться с Уиттмором. И решает во что бы то ни стало попытаться ужиться с Хейлом. Не сказать, что в первый раз проще, чем во второй. Дерек ничем не похож на Джексона. Вообще ничем, начиная от манеры зачесывать влажные после душа волосы и заканчивая взглядами на эту паскудную жизнь. Но у них с Уиттмором есть все-таки кое-что общее. Любовь к алкоголю. Когда Стайлз уходит спать, Дерек уединяется с миньонами виски или коньяка. Дерек пьет каждый вечер — без исключений. Стайлз не может решить: расслабляется он после тяжелого трудового дня или имеет зависимость. Стайлза это не касается. Дерек может делать со своей жизнью все, что хочет. Но не в его доме, ясно? Стайлз донимает вяло огрызающегося Дерека каждое утро, когда находит пустые маленькие бутылочки в мусорном ведре. Так что, пожалуй, есть еще одна вещь, которая Дерека с Уиттмором роднит — нелюбовь к докучливости и дотошности Стайлза: если пристал, то хуже, чем репей к заднице. А Стайлз не может по-другому. Его гложет чувство неполноценности, нецелостности, ему чего-то катастрофически не хватает. Он ищет это, но найти не может. И мучается из-за этого еще больше. Может, он ищет любви? Самой простой, обычной, человеческой любви. Немного тепла. Чуть-чуть ласки. И вот он, рецепт счастья, готов. Стайлз был и остается несчастен, как бы ни старался это всеми силами, правдами и неправдами скрыть. Уиттмор этого не замечал. Дерек, казалось, тоже. Но временами Стайлз ловит на себе его странные, щекочущие нервы и буйное воображение взгляды. Стайлз гадает, как их интерпретировать, и нервничает только сильнее. Дерек о чем-то догадывается? Или Алан ему все рассказал? Нет, старик не мог сдать его врагу с потрохами, он не такой. А какой Дерек? Он хочет Стайлзом воспользоваться, верно? Взять свое и уйти, хлопнув дверью. Так ведь альфа-самцы поступают? — Я тебе не дам, — выдает он, когда в воскресенье они остаются дома и не идут никуда, потому что Стайлз приболел. Дерек может уйти гулять без него, но почему-то остается. Терпеливо выполняет его надуманные капризы, приносит горячий чай по первому требованию и каждый час меряет температуру. За Стайлзом так даже в больнице не ухаживали, куда он за всю жизнь попадал трижды. Первый был еще в детстве: с ним случилась первая паническая атака. Второй и третий произошли не так давно. Последний кончился для него хреново. И не только для него, но и для ребенка, которого он потерял. Каждую ночь, ложась в кровать, он смотрит на прикроватную тумбочку. Там, в нижнем ящике, лежит папка. В нее вложена его медицинская карта с выпиской из больницы. В карте неразборчивым почерком лечащего врача сухо и коротко написано, что он больше не может иметь детей. Каждую ночь Стайлз засыпает с этой мыслью. С ней невозможно ни смириться, ни жить, но он как-то умудряется. — Не дашь? Я о чем-то просил? — не понимает Дерек, прерываясь. Он, надев очки в черной роговой оправе, читает какую-то заумную книгу. Стайлз самозабвенно режется в приставку — идеальное совместное времяпрепровождение. Они не разговаривают, пьют кофе и едят приготовленные Дереком горячие тосты с сыром. Мир за окном сверкает ослепительной, убийственной белизной. Выйти на такой мороз — отморозить себе яйца. Дерек решает остаться. Хотя холод пугает не так сильно, как Стайлз, укутавшийся в три пледа и напяливший на себя внутри помещения шапку со слегка облезшим с годами помпоном. Стайлз сосредоточенно смотрит в экран телевизора, ожесточенно терзая и дергая геймпад, хотя его игровой персонаж, как потерявшийся, бегает туда-сюда, а не сражается в смертельной схватке с врагом. Сняв очки и положив их поверх закрытой книги, Дерек долго и растерянно смотрит на Стайлза, пытаясь понять, что происходит и что в этот раз на Стилински нашло. Но проще предсказать конец света, чем реакцию Стайлза. — Если ты согласился на этот абсурд лишь из-за того, что хочешь потрахаться, то ты зря тратишь свое время, — Стайлз дает расширенный ответ, но телевизору, не отводя взгляда от экрана. — Я тебе не дам. И не проси. Дерек молчит, внимательно изучая своего незадачливого соседа. Алан ничего не говорил ему о причине, по которой Стайлз исправно посещает кабинет психотерапевта вот уже три года каждый божий день, не делая перерывов даже на праздники. Алан попросил Дерека присматривать за ним. Прошла неделя, и Стайлза ожидаемо накрыло. У него давно должна была начаться ломка из-за отсутствия приемов у Алана. Дерек так себе это объясняет, чтобы не начать нервничать. Стайлз же остается неестественно спокойным. Будто не одной таблеткой Аддерола зашвырнулся, а сразу пачкой. Дерек видел пустые упаковки в мусорном ведре и загуглил, что это за отрава. — С чего ты решил, что я согласился из-за этого? — задает Дерек встречный вопрос. Он не хочет ругаться. Снова. Они со Стайлзом и так сцепляются, как кошка с собакой, по каждому малейшему поводу. Но борзости у Стилински меньше, чем терпения у Хейла, поэтому они не только все еще оба живы, но и продолжают жить вместе. — А что еще тебе может быть нужно? — Стайлз ставит игру на паузу, потому что пальцы и глаза от перенапряжения уже болят, и откладывает геймпад на столик, заваленный журналами по айти-технологиям и тачкам и пустыми пачками из-под чипсов и печенек с шоколадной крошкой. Стайлзовые любимые. Дерек их терпеть не может. Тем лучше — Стайлзу больше достанется. Прямо, с вызовом он глядит на Дерека, занявшего широкий подоконник, чтобы не делить со Стайлзом один-единственный неприкосновенный диван — он на нем и за ночь належаться успевает. И Стайлз выдает как на духу: — Посмотри на себя. Ты работящий, роскошный альфа, который может любого, даже замужнего омегу в этом городе одним прицельным взглядом уложить на лопатки. Ты выглядишь угрожающе, но на самом деле добрый, мягкий и внимательный — на тебя запасть проще, чем попробовать тебе отказать, потому что это себе дороже, а еще опасно для здоровья. Но я не об этом. Зачем я тебе? Зачем ты тратишь на меня свое время? Ты мог попробовать съехаться с кем угодно другим, да хоть через того же Дитона — тот с радостью подложил бы под тебя какую-нибудь хорошенькую, отзывчивую и благодарную омежку. А это все не про меня. Я не такой. И я не дам тебе, сколько бы ты вокруг меня ни вился и ни кормил меня вкусностями, коварно задабривая. — Допустим. — Дерек не сливается, как обычно, потому что понимает вдруг, что ему очень важно продолжить этот разговор. Слова Стайлза могли бы его задеть, не видь он, как тот на самом деле нервничает. В случае Стайлза нападение — лучшая защита. Он уязвим и напуган и хочет первым ударить Дерека побольнее. — Допустим, я забочусь о тебе только потому, что терпеливо выжидаю момента, когда ты раздвинешь для меня ноги. — Он хочет его задеть, и у него это получается. Стайлз затравленно сжимается. — Но что насчет тебя? Зачем ты согласился, если убежден, что я здесь только из-за секса, которого у нас не будет? Молчание повисает между ними. Но зрительный контакт никто из них не прерывает. Это не их обычная, привычная бытовая ссора. Впервые они общаются, как люди, пытающиеся разобраться в чувствах и мыслях друг друга, а не как подневольные сожители, сосредоточенно избегающие близкого контакта и ограничивающиеся соблюдением формальностей, чтобы Алану не к чему было придраться. Под любыми близкими отношениями подразумевается доверие. Стайлз больше не доверяет альфам. Он и себе-то верит с трудом. Его мозг в любую секунду способен выкинуть что угодно, а ему потом расхлебывать последствия. У Дерека другой случай. Для него проблема не в доверии, а в близости. Не физической, а духовной. Он мог содрать пластырь с незаживающей, кровоточащей раны на своем сердце и отдать его в чьи-то руки. Но кому нужен этот скомканный, изувеченный, ссохшийся, неработающий орган? Никому. Дерек не уверен, способен ли он снова полюбить кого-то. И не хочет выяснять. Боль слишком сильна. И обычным пластырем кровотечение не остановишь. Дереку не поможешь. Может, врачи и спасли его тело, но не душу. Алан поддерживает в нем гомеостаз, но для них обоих очевидно, что в случае Дерека время не лечит, а неизбежно усугубляет его состояние. Эта сомнительная, идиотская идея — начать экспериментальную терапию — последний шанс для Дерека выкарабкаться. Вопрос лишь в том, хочет ли он этого. Возможно, уже слишком поздно хотеть. Он не знает, любит ли все еще Айзека. Невыносимо думать о нем, вспоминать о них, о том, что могло бы быть и чего уже никогда не будет. Единственное, в чем Дерек уверен, так это в том, что виноват. По его вине Айзек погиб. Это Дерек убил его, своего возлюбленного, свою любовь, их ребенка. На его руках кровь. Он до сих пор видит ее, даже когда закрывает глаза. Как он может обнимать этими запятнанными, пропахшими смертью и виной руками кого-то другого? Как бы сильно порой ни хотелось Дереку взять и обнять бестолкового, вредного, но почему-то кажущегося милым и грустным Стайлза, он ничего не делает. Бывает, Стайлз смотрит на него так, словно ждет именно этого. А иногда глядит так испуганно и затравленно, будто Дерек в первый же день взял его силой и методично насилует каждую ночь. Может, Дерек и не создает впечатления проницательного и умного человека, но он не слепой идиот. Он не знает и не может прямо спросить, пережил ли Стайлз насилие, из-за чего теперь вынужденно ходит к психотерапевту, но нервного омегу совершенно точно мучает психологическая травма, связанная с физической близостью. Поэтому Дерек так спокойно реагирует на нечестные обвинения в свой адрес. Обвини его кто другой в том, что он альфа, которого в этой жизни волнуют только плотские утехи и кому плевать на чужие чувства, он набил бы этому человеку его тупую рожу. Без раздумий и извинений, будь он хоть альфой, хоть бетой, хоть омегой. Но на Стайлза рука не поднимается. Все сильнее Дереку со Стайлзом хочется поговорить — состояние омеги неосознанно, но беспокоит его. Странно, но ему важно как-то осторожно узнать, что же произошло. И, если получится, попытаться Стайлзу помочь. Стайлз действительно ему глубоко симпатичен. Не как омега, а как человек. Он много болтает, нервничает и суетится; у него шкафы, полные тараканов, облепивших скелеты, но все это неважно. Важно то, что Стайлз вызывает у Дерека не только бесконечные зуд и раздражение, но и едва ощутимые отголоски тепла там, за грудиной, где три года царили вечная ночь и безжизненная мерзлота. Осторожно, боязливо, но Дерек свыкается с этим теплом. Сколько бы Стайлз ни хорохорился и ни твердил, что у него все зашибись, он нуждается в помощи. Поддержке. Понимании. Принятии. И Дерек готов стать тем, кто подставит ему свое плечо. По-дружески, без корыстных причин или левых мыслей. Он не ждет никакой ответной благодарности. И тем более не думает, что в конце ему перепадет. Алан выбрал Дерека потому, что уверен: Дерек не навредит Стайлзу, попытавшись склонить его к сексу. Воспринимать Стайлза, как омегу, для Дерека невозможно. Только вот прямо сказать об этом Стайлзу, чтобы успокоить его, он не может. Для этого придется рассказать об Айзеке и признаться, что после его потери что-то в Дереке сломалось окончательно и бесповоротно. Стайлз узнает, что он убийца. Для них все будет кончено. По необъяснимой причине Дереку этого не хочется. — Не знаю, — наконец отвечает Стайлз и трет лицо руками, собираясь с мыслями. — Для меня это странно. Все альфы, кого я знал, норовили залезть ко мне под хвост. Ты ведешь себя странно. Как-то… неправильно. — По-моему, неправильно — это как раз лезть к каждому омеге под хвост, — спокойно замечает Дерек. Он альфа и знает, о чем говорит. — По твоей логике не проще ли мне тогда было бы пойти и снять себе проститутку, чем возиться с тобой без уверенности в том, что ты рано или поздно сдашься и отдашься? Дерек понимает, что причина не в нем. А в самом Стайлзе. За эту неделю Дерек не дал ему ни одного повода думать, что он хочет интима. Потому что он его не хочет. Не со Стайлзом. Вообще ни с кем. Мысль о том, чтобы разделить с другим человеком постель, даже неважно, омега он или нет, стращает его. Он и так убийца. Не хватало только стать предателем и изменником. Айзек этого не заслуживает. — Не знаю, — несчастно выдыхает вконец потерявшийся Стайлз и жмурится, прижимая нервные пальцы к векам. — Извини. Я просто… не знаю. Не знаю, как воспринимать то, что мы делаем. Не знаю, зачем мы это делаем. Я… глупо. Черт, как же глупо думать, что меня кто-то может захотеть. Я идиот. Лузер. Никчемный мусор. Сломанный… Забудь. Забудь все, что я наговорил. И он, подорвавшись с дивана, удирает раньше, чем Дерек, выйдя из ступора, успевает его остановить. Волнами, сильнее и сильнее, накатывает паника, не давая дышать и мыслить связно. Первая четкая мысль Дерека — бежать звонить Дитону. Он останавливает себя. Нет-нет, неправильно. Он должен справиться сам. Для этого он здесь. Алан им не помощник. Он сделал все, что мог: свел их вместе. Остальное теперь полностью зависит от них самих. Как они поведут себя, как поступят, что выберут. Дерек находит Стайлза в ванной комнате. Он заперся и до упора открыл кран. За плотно закрытой дверью и шумом воды ничего не слышно. Дерек, перестав дергать неподдающуюся ручку, стучится. — Эй, Стайлз, — зовет он громко, чтобы тот его услышал. — Выходи. Я сделаю тебе глинтвейн. Ты принимал таблетки два часа назад, уже можно. Посидим на кухне. Поболтаем. Он уговаривает его, как маленького ребенка, соблазняя запретными сладостями и усыпляя бдительность ласковыми речами. Стайлзу двадцать пять, но для Дерека он ребенок. Несмышленый, неопытный и очень ранимый. Не стоило так с ним говорить… Черт, он снова виноват. Его мутит и тошнит от мысли, что Стайлз там, за дверью, сидит на бортике ванны и плачет из-за него. И пускай разумом он понимает, что не он причина его слез, легче не становится. «Хейл, ты снова налажал». Дерек мог бы выломать дверь. Щеколда стоит хлипкая. В квартире давно требуется ремонт. Но Стайлз слишком неловок, чтобы подружиться с молотком и дрелью. И слава Богу, а то еще поранится или, не дай Бог, покалечится. Дерек сам все сделает. Альфа он или нет? Устав торчать под дверью, Дерек приваливается лопатками к стене напротив. Стоит какое-то время. Устает. Садится на пол. Вздыхает. Что делать? Он понятия не имеет, что со Стайлзом произошло в прошлом, и что сейчас с ним творится — тоже. Не знает, как ему помочь, не навредив еще больше, не сделав только хуже. Ему отступить? Или ждать до последнего? Уйти или остаться? Воду перекрывают. Становится тихо. Так тихо, что Дерек слышит, как ходят его наручные часы. Он осторожно, тихо вздыхает с робким облегчением, боясь спугнуть момент. Лязгает щеколда. Дверь открывается. И на пороге ванной появляется Стайлз. Такой же помятый и встрепанный, как и четверть часа назад, с нелепо съехавшей на бок шапкой с помпоном, только еще более бледный, чем обычно (будто есть куда). Его выдают покрасневшие белки глаз и воспаленные крылья шмыгающего носа. Он останавливается на полушаге, как вкопанный, когда, распахнув дверь, видит прямо за ней сидящего на полу Дерека, подпирающего спиной стену. Моргает. Видение не исчезает. Первой испуганной мыслью становится рвануть обратно и запереться. Второй — убежать, желательно сразу из собственной квартиры, и больше не возвращаться. Но идут секунды, а Стайлз ничего не делает. Как и Дерек, смотрящий на него снизу вверх — сидит, расслабленно вытянув одну ногу и положив предплечье руки на согнутую в колене вторую. — Глинтвейн? — спрашивает он, когда молчание давно пора прервать. — Глинтвейн, — судорожно выдыхает Стайлз так, словно только что решился на прыжок с парашютом. Или, вероятно, без. Но это неважно. Совсем. Главное, что Дерек остался. Плевать, по какой причине. Он рядом, когда Стайлз в этом больше всего нуждается. Несмотря на все гадости и подлянки, которые Стайлз чинил ему на протяжении всей недели, Дерек возвращался с работы каждый вечер и кормил его вкусным ужином. Дерека не отталкивает его СДВГ, не пугают перепады настроения, не обижают постоянные нападки. Он не отвечает ударом на удар — так, слегка пихается в ответ, показывая, что может дать сдачи, но не будет. Потому что каким бы невыносимым придурком ни был большую часть времени Стайлз, Дереку он нужен. Нужен, как внезапно обретенный смысл его бесцельного существования. Как возможность искупить свою вину, если он спасет чью-то жизнь в обмен на ту, что забрал. Ему кажется, если он справится; если поможет Стайлзу, ему станет легче. И он сможет три года спустя посмотреть в глаза своему отражению в зеркале и не испытать при этом стыда и отвращения. Три года — его предел. Дольше он не протянет. Если Стайлза рядом не будет.