Интервенция

Вытащить Стайлза из дома — задача непростая, но Дерек с горем пополам с ней справляется. Незаметно для себя он начинает раньше возвращаться с работы домой, не засиживаясь допоздна. Что вызывает искреннее недоумение, но и радость у его подчиненных, которую они, к счастью для них, хорошо скрывают. Но Дерек не сомневается, что стоит двери за ним закрыться, как они осторожно начинают шептаться о том, что у их шефа появилась пассия. Дерек не любит слухи, но в людских коллективах они явление неизбежное, и он научился терпеть. В выходные он против правил не берет сверхурочную работу на дом. Все для того, чтобы иметь возможность провести со Стайлзом больше времени и узнать его лучше. Дереку хочется подружиться с этим несуразным, боязливым омегой, вздрагивающим от каждого его резкого движения и заразительно хохочущим над собственными глупыми шутками. Их общение не выходит за рамки дозволенного, верно? Дерек не делает ничего плохого, осторожно ища подход к Стайлзу, чтобы помочь ему пережить произошедшую с ним трагедию. Он с детства протягивал руку помощи нуждающимся. За это Айзек любил его. Он разочаруется в нем, если Дерек отвернется от Стайлза, пускай и проще уйти, не оборачиваясь, и не возвращаться. Шли вторые выходные, как Дерек не пил. Обычно он накатывал сразу, с утра пораньше, только встав, чтобы не откладывать на потом. Ближе к вечеру он уже находился в абсолютно невменяемом состоянии. И пребывал в нем до вечера воскресенья. Потом шел в сауну, пил много воды, и к утру понедельника снова был как штык. В ту субботу до того, как Стайлз заболел, они поехали вместе в торговый центр, чтобы купить продукты на неделю, а Стайлзу — его новые компьютерные игрушки и всякие бесполезные гаджеты (он согласился выйти из дома только ради них). Когда Дерек спросил его, зачем они ему, Стайлз ревностно ответил: «потому что». И в этом весь Стайлз. Тот, кем он хочет казаться: поверхностным, непоследовательным и импульсивным. На тот момент прошла всего неделя, как они жили вместе, но Дерек уже тогда мог с уверенностью сказать, что Стайлз совсем не тот, кем убедительно прикидывается. Дьявол скрывается в мелочах. И они же подводят Стайлза. Дерек по сути своей очень внимателен, он видит и подмечает то, что многие упускают из виду. Стайлзу тяжело и неловко находиться с ним рядом — и особенно в общественных местах. Он все порывается сбежать куда-нибудь и спрятаться, но Дерек ему не дает. Или сам упорно преследует его разве что не до кабинки туалета, или нагружает поручениями, которые тот обязан выполнить. Например, послав Стайлза в молочный отдел, чтобы тот взял ему кефир, а сам Дерек встал в очередь за мясом. Так они сэкономят время и потратят его на что-то более полезное, чем нахождение в продуктовом магазине. — Ты ведь хочешь есть? — смотивировал Дерек его. — Тогда действуй. — Тогда действуй, — пробурчал Стайлз под нос, передразнив хмурую морду, но послушно и обреченно побрел за кефиром. Выбор мандаринов дался ему проще. В этот раз Дерек составил ему компанию: он стоял так близко, что они касались плечами, пока копались в ящике с мандаринами, выбирая те, что посвежее и не такие мятые. Стайлз адски нервничал, но держался. Последние месяцы перед концом их разваливающихся с Уиттмором отношений, феерично закончившихся тихим разводом, о котором его уведомили в письменном виде — присланным по факту письмом на почту, — каждый выход в свет становился пыткой. Ведущей лишь к унижению и еще большей боли. Уиттмор никогда не отличался мягкостью характера и с рождения был напрочь лишен сопереживания. Таскавшийся за ним Стайлз, вымаливавший то ли прощения, то ли внимания, раздражал его непомерно, и терпение Уиттмора заканчивалось прилюдными скандалами и синяками на Стайлзе. Но он, как и любой Стилински, был упертым до бесов. И продолжал методично нарываться на кулаки. Они с Уиттмором становились героями бесплатных, бурных представлений, потому что прорывало их обычно на публике — дома редко, ведь последние годы Уиттмор дома практически и не бывал. А еще дома лезть к Джексону было страшно. Иногда он смотрел на Стайлза этими невыносимо голубыми глазами так, словно готов был вот-вот убить. Своими собственными руками. Без сомнений и сожалений убить человека, которому он когда-то клялся в любви и от которого хотел детей. Но любовь прошла, завяли помидоры. Мандарины тоже выглядели так себе. — Этот пойдет? — спросил Стайлз, решив на всякий случай показать выбранный им мандарин Дереку, чтобы тот потом не ругался на него, что он набрал тухлятины. Дерек на него на самом деле, что странно, не ругался. Только если Стайлз очень сильно настаивал и желал получить ремня по заднице. Например, когда выдергивал шнур купленного Дереком пылесоса, прерывая уборку под предлогом того, что шум мешает ему работать (да, над поднятием уровня перса). Или когда специально выключал вечером верхний свет в гостиной, прикрываясь счетами за электроэнергию, или стучал в дверь ванной, если Дерек, по его мнению, плескался там слишком долго, и не ленился отсчитывать кубометры утекающей воды. И много чего еще Дереку от него терпеть приходилось. Стайлз вел себя некрасиво и нечестно, но не мог иначе. Неожиданное присутствие в его жизни альфы усиливало его обычный нервоз. У Стайлза не получалось ужиться со своими маниакальными страхами. Ему было страшно, и он вел себя, как полный мудак. А Дерек все равно продолжал с ним возиться, хотя никто ему за это денег не заплатит и потраченные на Стайлза нервные клетки не компенсирует. Он слегка ебанутый, как и Дитон, да? Дерек забрал осмотреть у Стайлза мандарин. Их пальцы на пару мгновений соприкоснулись, нервные и худые пальцы Стайлза и сильные и горячие — Дерека. Сердце Стайлза пропустило удар. — Сойдет, — решил Дерек и положил мандарин в пакет. — Хочешь еще чего-нибудь? Стайлз подвис. Он и вспомнить не мог, когда кто-то последний раз спрашивал его о том, чего он хочет. Наверное, этим человеком была его мама. — Я хочу? — переспросил он, быстро и нервно облизав пересохшие от волнения губы. Он волновался еще больше, когда Дерек был так близко и смотрел на него своим внимательным, нечитаемым взглядом. — Хочу в кино. Дерек удивленно приподнял брови — свои роскошные, густые, офигенные брови, делавшие его лицо таким подвижно-выразительным. Стайлз не имел никакого иммунитета к этим бровям. И этим глазам. И — не смотри ниже, Стайлз — губам, которые растянулись в улыбке: — Хорошо, пойдем в кино. Стайлз не был в кино лет сто. И на свидании столько же. Но это, конечно же, не было никаким свиданием. Да, они живут вместе. Но это ничего не значит. У них эксперимент. Один Алан знает, над чем они экспериментируют: то ли над неврозом Стайлза, то ли над самообладанием Дерека. И вот неделю спустя они снова идут в кино, выбравшись из дома сразу, как сеанс видеосвязи с Аланом закончился. Он не сказал ничего особенного, по большей части спрашивал их, как прошла их неделя, и Стайлз, удивительно, помалкивал. Дерек отвечал. Он не жаловался на то, что живется ему несладко. После той бурной истерики и горячего пряного глинтвейна что-то переключилось в голове Стайлза, и его впервые за три года отпустило. В понедельник он с предвкушением и радостью ждал возвращения Дерека с работы. Во вторник писал ему смс-ки весь день, отвлекая от дел. В среду осмелился позвонить в обеденный перерыв, и они проболтали на час дольше положенного. В четверг Стайлз сам сходил в магазин, потому что Дерек задерживался и попросил его купить овощи на ужин, который они приготовили вместе — Стайлз больше мешался, но честно старался поспевать и выполнять то, что Дерек ему говорил. В пятницу Стайлз весь извелся, гипнотизируя часы, которые давно должны были показывать четыре часа — именно во столько Дерек утром пообещал ему вернуться. И он сдержал свое слово. Заказав пиццу, суши и пиво, потушив свет в гостиной и расположившись вдвоем на диване, они смотрели пилотную серию супер крутого сериала, выход которого Стайлз ждал год. Стайлз был так увлечен, что и не замечал, как Дерек почти не смотрел на экран и рассматривал его, пользуясь прикрытием темноты. Уползая спать, Стайлз, широко зевая, первый раз пожелал Дереку спокойной ночи, а Дерек, улыбаясь, ответил: «сладких снов, Стайлз». И это Стайлз тащит Дерека в кино, ломая традицию, ведь две недели исключительно Дерек находил для них причины выйти из дома. Фильм отличный — понимаешь это с первых кадров и сопровождающего их саундтрека. На пару часов Стайлз благополучно выпадает из реальности, не замечая, как Дерек наблюдает за ним краем глаза, ловя малейшую возникающую на его лице эмоцию и улыбаясь от забавной мимики. Стайлз охает, ахает, закрывает рот ладонью и громко хрустит попкорном, но не получает от Дерека замечаний. Кроме них, в зале почти никого нет. Дерек расслабляется в темноте и, откинувшись на спинку кресла, наслаждается фильмом. Их со Стайлзом локти соприкасаются на общем подлокотнике. Дерек чувствует тепло его тела сквозь ткани их рубашек. И неосознанно вдыхает едва уловимый аромат, который не способен перебить даже сильный запах масляного попкорна. Стайлз давно перестал жевать жвачку, но от него до сих пор пахнет ей. Это его естественный запах? Так необычно и мило. После фильма Стайлз ведет себя непривычно, неправильно тихо. Не носится бестолково от витрины к витрине, не верещит при виде каких-то ништяков для компов и не дергает Дерека за рукав кожаной зимней куртки, прося пойти посмотреть вон ту штучку, которая смерть как нужна ему. Потому что. И точка. Они держат целомудренную дистанцию. Никакого физического контакта без серьезной причины, никаких случайных прикосновений, если их можно избежать. Странной они парочкой со стороны выглядят, наверное. Но Дереку плевать на мнение окружающих. Если он не знаком с ними лично. — Дерек! — слышится сзади взволнованный женский голос. Дерек узнает его сразу. Эрика. — Хейл! Дерек Хейл! Постой! Им приходится остановиться. Дерек оборачивается следом за Стайлзом, который удивленно смотрит на девушку, спешащую к ним на высоченных ботфортах — и как только ноги на этих жутких шпильках не подворачиваются? Высокая, блондинка, узкая талия, вызывающий макияж. Знакомая Дерека. Зашибись. Стайлз рад бы смыться, но не хочет ставить Дерека в неловкое положение. Так что вынужденно остается, уповая на то, что ему удастся спрятаться за его широкой спиной и остаться незамеченным. Публичность все еще дается ему тяжело. У Дерека как-то получается отвлечь его и переключить. Но сейчас Дерек и сам, как Стайлз прекрасно видит, рад бы сбежать куда подальше. — С ума сойти, это действительно ты! — Эрика возбуждена и рада неожиданной, но приятной встрече. Дерек каменеет. Как привет с того света получил. — Сколько мы не виделись? Два года? Три? Господи, наверное, уже три! Куда ты пропал? Как ты? — Нормально, — все, что отвечает Дерек, с трудом выдавив из себя одно слово. Честно, Стайлзу за него стыдно. Девушка вон как надрывается, изливая свои восторги, а этот истукан ведет себя, как аутист. Из них двоих, на секундочку, диагноз «атипичный аутизм» заслуженно принадлежит Стайлзу. Приятный бонус к СДВГ, спасибо тебе, щедрый Господи. — Поверить не могу, что встретила тебя тут! Мне ж никто не поверит. Бойд о тебе спрашивал. Хотел с тобой встретиться. Но ты переехал и сменил номер… — Эрика умолкает, только сейчас заметив, что они с Дереком не одни. Она с интересом заглядывает ему за плечо, где прячется, нервно обкусывая воспаленную кожу (уже, считай, мясо) вокруг ногтей, Стайлз. — Привет, а ты кто? — Это Стайлз, — представляет его Дерек раньше, чем Стайлз успевает вытащить руку изо рта, и после секундной заминки добавляет: — Мой друг. Ярко прокрашенные темным карандашом брови Эрики ползут на лоб. Она пораженно глядит на Дерека во все глаза, словно тот признался ей, что стал священником. Выражение ее лица непередаваемо, и заставляет Стайлза хмыкнуть. — О… здорово, — Эрика не знает, как смягчить свою реакцию, подобрав правильные слова, чтобы никого не обидеть. — У тебя появился друг… Это здорово. Я рада. — И она выдает подобие улыбки. — А ты кто? — встревает Стайлз, который больше не может смотреть этот спектакль одного актера. Актрисы, вернее. Посредственной, если кого-то волнует его мнение. Нет, он не ревнует Дерека к этой блондинке. Просто хочет уже закончить этот фарс и пойти домой. — Я Эрика, — представляется вызывающе одетая подружка-бета Хейла и протягивает свою руку с длиннющими, алыми ногтями-когтями. С опаской, замявшись, Стайлз ее пожимает. У него аллергия на кошек и царапины от них, а Эрика очень похожа на дикую, свободолюбивую кошачью особь. — Подруга… бывшая подруга Дерека. — И она выразительно-укоризненно смотрит на Хейла. — Не начинай, — морщится тот. — Ты знаешь, почему я переехал и сменил номер… — Знаю! — Эрику, пускай и прошло много лет, переполняют возмущение и искреннее негодование. — И поэтому злюсь на тебя еще больше! Если бы ты дал нам хоть шанс помочь тебе… — Мне не нужна помощь, — отрезает Дерек, чувствуя себя еще более неловко от того, что именно Стайлз стал подневольным свидетелем их встречи, и поэтому добавляет, не давая Эрике снова открыть свой ярко напомаженный ротик: — Рад был встретиться, Эрика, отлично выглядишь. Мне жаль, но нам пора. Идем, Стайлз. — Постой. — Стайлз не двигается с места. Он сам не знает почему, но ему вдруг очень хочется поговорить с Эрикой и узнать у нее хоть что-то о Дереке. Потому что, помимо его привычек, предпочтений в еде, слабости к цветочкам и увлечения английской литературой, Стайлз о нем ничего не знает. — Может, посидим в кафе тут? Поболтаем. Вы так давно не виделись. Нехорошо как-то вот так просто разойтись. Дерек бросает на него такой красноречивый, гореть-тебе-в-аду-предатель взгляд, что Стайлза бросает в жар. Он судорожно сглатывает. И повторяет себе, что Хейл не посмеет его убить — кишка тонка! Но под ложечкой сосет от страха схлопотать сразу, как Эрика исчезнет. И поэтому Стайлз тут же вцепляется ей под руку и тащит за собой к эскалатору. Они поднимаются на этаж выше, где располагается фудкорт. Выбирают одно из кафешек, где Стайлз часто бывал раньше с тем-чье-имя-нельзя-называть. Им достается уютный столик в затемненном углу. Стайлз садится на тесный диванчик рядом с Дереком. Эрика вальяжно занимает со своей дамской сумочкой диван напротив. Безликий и нематериальный, как тень, официант, сопроводивший их от входа, отдает им меню и исчезает, растворившись в полумраке. Стайлз немного успокаивается. Дерек молча сидит рядом, мрачный, более угрюмый и напряженный, чем обычно. Он не рад этим посиделкам, но отказаться не может. Стайлз пробует сдвинуть колени, чтобы не касаться бедра Дерека, но это все равно неизбежно происходит, когда сам Дерек шире расставляет ноги, и уши Стайлза отчего-то горят. — Не знал, что у этого сурового типа есть такие милые друзья, — начинает Стайлз, чтобы спасти ситуацию, потому что Дерек ему помогать не намерен — инициатива наказуема. Стайлз берет в руки салфетку и начинает ее складывать. Хорошо, если в этот раз получится розочка, а не член. Все-таки за столом дама. Несколько блядской наружности, так что, как пить дать, члену она обрадуется больше, чем розочке. Хотя, может, она как раз по бутонам? — У него вообще много друзей. Но он предпочитает с ними не общаться. — Эрика может сколько угодно стрелять в Дерека осуждающими взглядами, но тот остается холоден и непоколебим подобно скале, пережившей не один шторм. — Хорошо, что он не один и у него появились новые друзья. Мы все за тебя переживаем, между прочим, Дерек. Стайлз бы не назвал их «отношения» так, но сойдет. Друзья так друзья. — Не о чем переживать. Я в порядке, — спокойно отвечает Дерек. — Жив и здоров, как видишь. Стайлз переводит взгляд с Дерека на Эрику и обратно, пытаясь разобраться в том, что они не произносят вслух, общаясь посредством взглядов. Он может поклясться, что ни Эрика, ни другие двенадцать друзей Хейла не знают о том, что тот ходит к психотерапевту. Дерек ни разу не походит на человека, нуждающегося в психологической помощи. Не встреть Стайлз его у кабинета Алана, сам бы ни в жизнь не поверил. Вот он — другое дело. Видя его, люди не без оснований начинают опасаться, что в психушке организовали день открытых дверей, с которого он сбежал. К сожалению, ни Дерек, ни Эрика не дают ему ни единой подсказки о том, что же послужило поворотным моментом в жизни Хейла, из-за чего ему пришлось постучаться в дверь Алана. Стайлз имеет только примерную дату — три года назад. Что-то случилось тогда, из-за чего Дерек кардинально изменил свою жизнь и оборвал все старые связи. Что бы это ни было, говорить об этом запрещено. Что-то плохое. Без вариантов. Обратный путь до дома они с Дереком проделывают в молчании. Дерек злится на него за то, что Стайлз вмешался и ему пришлось целый час терпеть общество Эрики. «Терпеть», пожалуй, не совсем верный глагол. Скорее чувствовать предельное напряжение и внутренне трястись от страха, что Эрика может случайно обмолвиться об Айзеке, ее друге детства, с которым она училась с младших классов. Стайлз бы тогда спросил: «кто такой Айзек?», и все. Это был бы конец. Стайлз тоже молчит. Он думает о разговоре с Эрикой и теряется в догадках. Его одолевает свойственное ему и приносящее обычно много бед любопытство. И в то же время страх. Он не хочет знать ничего такого о Дереке, что может лишить его самого сна. Он и так спит плохо. Перевозбудившись за день и особенно вечер, он теперь никак не может заснуть. Из головы не выходят Эрика и Дерек. Стайлз ворочается. Кряхтит, кутаясь в одеяло. Пыхтит, выбираясь из него. Вздыхает. Включает-выключает телефон, показывающий ему скачущее время. Двенадцать-ноль-семь. Без десяти час. Два-четырнадцать. В три-девять Стайлз не выдерживает. Встает со смятой кровати и идет на кухню, чтобы выпить пива. Если смешать легкий алкоголь со снотворным, его должно рубануть. Проверено не раз. Но, едва выйдя из спальни, он слышит странные звуки, доносящиеся из гостиной. Застывает, перестав дышать и напряженно прислушиваясь. В квартире, помимо него, только Дерек. Не так много вариантов, кто может издавать их — эти приглушенные, больше похожие на сдавленное мычание стоны. В темноте, на ощупь ступая босыми ногами по полу, Стайлз доходит до гостиной, но резко свет включать не решается. В полумраке он едва угадывает силуэт Дерека, разметавшегося на диване. Одеяло сбито к ногам и спадает на пол. Подушка валяется рядом. Дерек крутит головой и бормочет что-то, но спит так глубоко, что не просыпается из-за этого. Когда он начинает сучить рукой по полу, а из его груди рвутся хриплые, надрывные стоны, Стайлзу становится жутко. Дерек в своем сне переживает нечто ужасное. Это нужно остановить. Немедля Стайлз бросается к дивану. Хватает Дерека за плечи и трясет, пытаясь разбудить. Дерек ненормально, пугающе горячий и мокрый от пота. Трясущиеся, неловкие пальцы Стайлза соскальзывают с его обнаженной, раскаленной жаром кожи. — Дерек! Хейл, мать твою, приди в себя! Только когда он встряхивает его как следует, до рывка головы, Дерек приходит в себя. Задыхаясь и широко распахнув глаза, смотрит на него невменяемым взглядом. И только спустя пару секунд в его пустых, полных ужаса и слез глазах начинает появляться осознанное выражение. Он вырывается довольно грубо, не контролируя свою силу, и Стайлз отпускает его, обессиленно оседая на пол там же, где стоит. Сердце колотится, как бешеное. Страх сковывает легкие и не отпускает из тисков голову. Стайлз никак не может сосредоточиться. Ему нужен Аддерол. Срочно. И воздух. Куда, черт побери, делся весь воздух?! Дерек, согнувшись, сгорбившись, закрыв лицо руками, тяжело, с хрипом дышит в наступившей тишине. Его трясет. Стайлза, как он понимает только сейчас, тоже. — Я принесу воды, — глухо произносит он, медленно поднимаясь с пола. — Не уходи, — следует неожиданная просьба. Стайлз уверен, что ослышался. Дерек просит его остаться? Дерек?.. Осторожно, стараясь не делать резких движений, словно имеет дело не с человеком, а с диким животным, Стайлз присаживается на диван. Подвигается ближе к Дереку. И робко трогает его за плечо. Вены, как змеи, вздулись, пульсируя под гладкой кожей. — Ты весь взмок. Простудишься. Стайлз не знает, что такого он сказал или сделал, но Дерек ни с того ни с сего поворачивается к нему. Секунда — и обнимает так крепко, прижимая к себе, что Стайлз не успевает испугаться. А когда пугается, уже поздно. Он может попытаться вырваться. Начать верещать и извиваться, требуя отпустить его. Но приказывает себе успокоиться. Взять себя в руки. И не добивать Дерека, когда ему и так хреново. Дерек хороший. Он не сделает ему больно, не причинит вреда. За эти две недели он доказал Стайлзу, что ему можно верить и доверять. Стайлзу пора сделать хотя бы маленький шажок навстречу. Неловко, совершенно не зная, как поступать в таких ситуациях, он поднимает руку и хлопает Дерека по напряженной, как камень, спине. — Эй, все хорошо, я рядом, — тихо говорит он. Руки Дерека сжимаются только сильнее — неприятно, но Стайлз терпит. Дерек жарко дышит куда-то в его плечо. Стайлз старается справиться с усиливающимся ощущением подступающей панической атаки. Закрыв глаза и сосредоточившись на ритме дыхания, он повторяет про себя: «Это Дерек. Дерек. Дерек». И его понемногу отпускает. Их обоих. Стайлз не торопит Дерека. Он отпускает его, когда тот сам разжимает руки. Но и тогда Стайлз остается сидеть, смотря на него, без сил откинувшегося на спинку дивана и запрокинувшего голову назад. Выглядит он неважно — даже в полумраке. — Кошмар? — тихо спрашивает Стайлз, лишь бы не молчать. Тишина давит на ушные перепонки, рождая страх, который испытываешь, погружаясь на глубину. Когда в какой-то момент кажется, что сомкнувшаяся над тобой толща воды вот-вот убьет тебя, безжалостно раздавив и похоронив под собой навеки. — Ага, — Дерек не открывает глаз. Он отдыхает. Он вымотан до предела. Не только кошмарным сном. Но и своей жизнью последние три года. Возможно, Алан слишком поздно спохватился и прибегнул к экстремальному способу реанимации. Кажется, для Дерека давно все кончено. — И… часто у тебя это… ну… — Стайлз не может преодолеть неловкость, сковавшую не только его тело, но и язык. Дерек всегда казался ему таким отчужденным и далеким, что он не решался лезть к нему с личными вопросами и третировать бесстыжим любопытством. Но сейчас перед ним сидит измотанный до предела, выжатый стрессом человек, готовый отвечать на что угодно, лишь бы от него поскорее отстали. И Стайлз и рад бы уйти, но Дерек сам велел ему остаться. И почему-то все еще не прогоняет. — Каждую ночь, — глухо отвечает Дерек спустя секундную заминку. Стайлз теряется. Вот… дерьмо. Реально дерьмо. Это плохо, да? Конечно, плохо, идиот. Это как симптом скрытой, но, конечно же, неизлечимой и смертельной болезни. И тебе остается ее только принять. У Стайлза с принятием проблемы. У Дерека со Стайлзом — тоже, потому что Стайлз на этом не успокаивается: — Не может быть. Ты уже две недели тут тусуешься, а я могу поклясться, что первый раз такое вижу, — упрямо возражает он. — Я забыл принять таблетки, — следует усталый ответ. Стайлз не умолкает, хотя стоило бы. В его голове давно уже звучит набатом резкий голос Дерека: «Заткнись. Заткнись. Заткнись». — И как давно это с тобой? Ты поэтому к Дитону ходишь? Дерек молчит. Но Стайлз и без него знает ответы на свои вопросы. Три года назад случилось что-то очень, очень плохое. И таблетки помочь не могут. Только купируют приступы, давая хоть как-то дышать между ними. — Глинтвейн? — предлагает он несколько минут спустя. После паузы Дерек покорно соглашается: — Глинтвейн. Пока Стайлз идет греть в кастрюле вино, мыть и резать яблоки и апельсин, Дерек занимает ванную, чтобы сполоснуться и переодеться. Он присоединяется к Стайлзу на кухне. Тот отваживается посмотреть на него не сразу. Вроде живой. Как камень с души. — Поболтаем? — предлагает он, подняв крышку, чтобы еще раз перемешать вино и попробовать, достаточно ли сахара и специй. Он раскладывает порезанные дольками яблоки и апельсин по глиняным, покрытым эмалью широким кружкам. Двум одинаковым. Для семейной парочки. Они с Джексоном ни разу из них не пили — он ушел раньше, чем Стайлз подарил ему с любовью сделанную им самим кружку. Ради этого он пошел на кружок гончарного дела и убил полгода, пока не получил достойный результат. До сих пор его наполняет гордость за эти две кружки. Он достает их с верхней полки, споласкивает от пыли. Пришло их время. Дерек куда более достоин его подарка, чем себялюбивая, эгоистичная мразь в лице его бывшего. Стайлз думает, они с Дереком будут болтать о погоде. О том, что на улице пиздец как холодно и что снег уже достал. О том, что хочется тепла и лета. Или о чем-нибудь еще. Но никак не о том, что случилось. — Что ты хочешь узнать? — спрашивает Дерек так, словно является заключенным, сломленным под пытками и готовым отвечать на любые вопросы, если в конце его наконец прикончат. Стайлз замирает с прихваткой. Потом собирается и, аккуратно взяв кастрюлю и сдвинув крышку, заливает горячим вином фрукты в кружках. Ставит кастрюлю на плиту. Берет кружки за ручки. Садится за стол. Подвигает Дереку его кружку. В прошлое воскресенье Дерек научил его готовить смесь глинтвейна с пуншем. Он может гордиться своим учеником: Стайлз схватывает налету. Если он чего-то не умеет или не хочет делать, то лишь потому, что лень — двигатель прогресса. Дерек глухо благодарит Стайлза за напиток и первым отпивает глоток. Стайлз следит за каждым его движением так пристально, словно Дерек в любой момент может начать биться в предсмертных конвульсиях. Надо записать куда-то номер скорой. Он точно забудет его, когда испугается до смерти того, что с Дереком происходит — если так случится, он все равно не сможет ему помочь, потому что не знает, что делать и до одури боится сделать только хуже. — Что случилось три года назад? — набравшись храбрости, наконец спрашивает он. Или сейчас, или никогда. Дерек поднимает на него потухший взгляд и вздыхает в кружку. — Я попал в аварию, — говорит он. — С тех пор мне это постоянно снится. Врачи говорили, что это последствия комы и скоро пройдет. Но — не прошло. Стайлз прикусывает губу. Хреново. — С этим ведь можно что-то сделать? — спрашивает он, вдруг понимая, что для него это очень важно. — Ты же так не высыпаешься ни хрена. Или всю жизнь на таблетках сидеть? — Ты же сидишь всю жизнь на таблетках, — замечает Дерек и кивает на белую баночку Аддерола, гордо стоящую во главе стола среди кучи других лекарств. У Стайлза от них зависимость. Чуть что не так, он сразу бежит глотать таблетку, а лучше сразу несколько, чтоб наверняка. — И ничего, живой такой. — Дерек окидывает его задумчивым взглядом. — И симпатичный. — Симпа… что?.. — Стайлз обомлевает, потом смущенно прокашливается, пока Дерек смешливо щурится, так что в уголках его глаз собираются лучики мимических морщинок. Стайлз напрочь забывает, о чем хотел сказать. Когда Дерек смотрит на него так… черт, черт, черт! Он чувствует, как предательски пылает его лицо. — Мне интересно. — Дерек ставит кружку обратно на стол и обхватывает ее обеими руками, грея ладони. — Почему ты, такой симпатичный и разговорчивый омега, живешь один, а единственный альфа, с которым ты встречаешься, твой психотерапевт? Стайлз отфыркивается. Лицо горит, как от горячей припарки. Коварный Хейл, быстро оклемавшись, ловко перевел стрелки и застал его врасплох. Пришла очередь Стайлза виртуозно выкручиваться. — Ну, справедливости ради стоит сказать, что уже не единственный, потому что у меня теперь есть ты, — поздно поняв, как это прозвучало, Стайлз отчаянно краснеет (есть куда!) и ускоряется, стремясь Дерека заболтать до беспамятства. Честно, тот выглядит готовым рухнуть на месте, Стайлзу и стараться особо не придется. — Я… был с одним альфой раньше. Но он оказался тем еще мудаком. Когда гормоны улеглись и розовая пелена перед глазами рассеялась, оказалось поздно звать на помощь и бежать к маме. Я попал. Мы с ним встречались еще в школе. Наверное, все дело в этом. Мы были мелкими и глупыми, влюбленными друг в друга, думали, что нам судьбой предназначено быть вместе до конца жизни. А потом внезапно выросли. В совершенно разных людей. У нас не осталось ничего общего. И мы разошлись. Как-то так. Дерек выслушал его, не перебивая. Он принял историю такой, какой ему поведал ее Стайлз. Хотя очевидно, что они оба не договаривают. Но никто из них не может найти в себе храбрости поведать другому правду. Им тяжело говорить о том, что произошло. Но им придется. Алан не закончит их терапию, пока они не откроются друг другу. И если они хотят побыстрее вернуться к своей прежней, привычной жизни, им пора решиться. Нужно только открыть рот. Обличить мысли в звуки, а звуки — в слова. И выговориться. Дерек должен сказать Стайлзу: «Я любил человека. Его звали Айзек Лейхи. Он был моим «истинным». Мы встретились случайно: я забрал в очереди последний торт, за которым он стоял. Торт и я поехали к нему домой. Мы с Айзеком больше не расставались. Поженились два года спустя, когда он поступил на первый курс. Пять лет готовились завести ребенка. Эти семь лет были самым счастливым временем в моей жизни. Айзек делал меня самым счастливым человеком в этом мире. В тот день, три года назад, в канун Рождества, мы ехали домой с кучей подарков для наших друзей и родственников. Произошла авария по вине другого водителя, ушедшего в занос на повороте. Я очнулся в дымящейся, перекореженной машине. Айзек сидел рядом, раздавленный, но еще живой. А я не мог пошевелить даже пальцем. Ничего не мог сделать, исправить, помочь ему, спасти. Только сидел и смотрел, как он умирает у меня на глазах. Минуты. Бесконечность. Когда приехала скорая, он был давно мертв. Каждую ночь мне снится, как мой любимый медленно истекает кровью, как она клокочет где-то в его горле, не давая дышать; как он пытается мне что-то сказать, но не может. Я вижу, как стекленеет его взгляд. И Айзек затихает. Я убил человека. Его звали Айзек Лейхи. Он был моим "истинным"». Стайлз должен сказать Дереку: «Я любил человека. Его звали Джексон Уиттмор. Он был моим «истинным». Мы учились с первых классов в одной школе. В старшей он первым предложил мне встречаться. Рядом с ним я чувствовал себя избранным, особенным, таким окрыленным, счастливым, способным преодолеть любые горы. Он был мечтой, моей второй половиной, моим смыслом. Я дышал им и жил для него. Без него все теряло краски и смысл. Мы поженились после выпуска — тайком от его отца, который был против наших отношений. В их семье было принято заключать сделки и браки исключительно на деньги, другие формы выражения привязанностей не приветствовались. Джексон от рождения был принцем, а судьба уготовила мне участь Русалочки. Мы были из разных миров, которые никогда не должны были пересечься. Но мы рискнули. И оказались не в адаптированной детской сказке доброго Андерсона, а в жутком мире сказаний братьев Гримм. Очень скоро он начал изменять мне. Я орал на него. Он меня бил. Удар ногой в живот — мой первый выкидыш. Он испугался. Извинился. Мы попробовали заново. Снова. Ничего не вышло. Но я уже забеременел. Еще один выкидыш. Последний в моей жизни. Возникли осложнения. Теперь я стерилен. У меня никогда не будет детей. Но я все еще люблю человека. Его зовут Джексон Уиттмор. И он больше не мой "истинный"». Они не говорят друг другу ни слова, молча допивая глинтвейн-пунш, и расходятся спать. Стайлз в свою комнату, Дерек — на диван. Этой ночью ему больше ничего не снится.