Интервенция

Им стоило сделать это раньше. Теперь поздно. На дворе второй час ночи. Ни один мебельный не работает. А горячо обожаемый и трепетно лелеемый Стайлзом диван издох. Дерек не виноват. Стайлз тоже. Кто же знал, что Дерек, наотрез отказывавшийся играть в «глупые компьютерные игры» Стайлза, втянется в шутер? Выяснилось, что он служил. И лучше Стайлза разбирается в военной тактике. Игра полностью поглотила их. Они совсем потеряли счет времени. И в какой-то момент не поделили лут с босса. Подрались сначала в игре. Потом — на диване. Ну как подрались… Стайлз сердито пихнул Дерека в плечо кулаком. Дерек снисходительно залепил ему легкий подзатыльник. Стайлз дерзко пнул его босой пяткой в бедро. Дерек молниеносно схватил его за лодыжку и дернул к себе, повалив на спину. Стайлз рычал, кусался и брыкался, но Дерек уворачивался и методично покушался на его ребра. Стайлз проиграл. Он смеялся и вертелся, пытаясь избежать щекотки, но Дерек был неумолим. Видавший виды старый диван не выдержал их возни и развалился прямо под ними. Теперь они стоят и растерянно смотрят на его не подающий признаки жизни труп. Стайлз нервно чешет нос. Дерек неловко приглаживает свои растрепанные Стайлзом волосы. — Ну… — начинает Стайлз робко и боязливо глядит на Дерека, не уверенный в его реакции на следующий вопрос: — Ты с какого края обычно спишь? — Левого, — отвечает Дерек напряженно, мигом заподозрив неладное. — Я с правого, — с огромным облегчением выдыхает Стайлз. Хоть раз их полная противоположность друг другу принесет выгоду: им не придется драться за кровать. Дерек сомневается, что это хорошая идея. Они живут вместе третью неделю, но Стайлз с трудом привыкает к нему. Не шарахается по углам, как раньше, и не шипит, стоит Дереку ненароком переступить черту зоны его комфорта. Но Стайлз зажимается, когда Дерек даже случайно дотрагивается до него, и терпит его прикосновения, только если выбора нет. Принимая во внимание его страх перед альфами, безмятежно дрыхнуть с Дереком в одной кровати он точно не сможет. Зря хорохорится. Дерек дает ему возможность передумать и отказаться от поспешного решения: — Мне кажется, я смогу разложить диванные подушки и… — Не говори ерунды, — решительно прерывает его Стайлз. — Бери одеяло с подушкой. Сегодня спишь со мной. А завтра закажем диван. Диван-кровать. Уходя, он от души пинает развалюху босой ногой. В помойку все, что напоминает ему об Уиттморе. Уиттмору тоже самое место на помойке — Стайлз сладостно предвкушает то недалекое будущее, когда именно там его и увидит. У каждого выбора есть последствия. Избранная Джексоном жизнь сведет его в могилу. Только когда он поймет это, будет слишком поздно. И знаете что? Так ему и надо. Для Стайлза пути назад тоже нет. Дерек следует за ним по пятам в спальню, и мелкие волоски встают дыбом на шее. Ему не хочется вынуждать Дерека спать на полу. И в то же время он стремается ложиться с ним в одну кровать. Благородство Дерека не вызывает у Стайлза сомнений, но он все-таки альфа, а Стайлз омега, и их близость может пробудить в Дереке желания, с которыми ему будет не совладать. Стайлзу не хочется все портить. Ему нравится их взаимодействие с Дереком. Нравится их совместное проживание. Нравится Дерек. Он хороший, Стайлз это чувствует. Рядом с ним спокойно. Нужно просто перестать накручивать себя. «Дерек ничего не сделает тебе, Стайлз, если ты сам не захочешь». Только кто бы сказал ему, хочет он или нет. Иметь детей он не может, но удовольствия от секса его никто не лишал. Разве только он сам. Стайлз не прикасался к себе три года. Он испытывает отвращение к своему телу — сломанной, заклинившей намертво клетке, в которой он заперт до конца своих дней. И он ничего не может исправить. Его матка и яичники утилизированы вместе с плодом на пятом месяце развития. Стайлз не видел своего ребенка, потому что из-за анемии и тяжелого выхода из наркоза двое суток лежал в реанимации в полувменяемом состоянии. Но потом он сдуру как-то раз залез в Интернет и нашел, как выглядит плод к середине второго триместра. И увидел маленького человечка с непропорционально большой головой. Сумел рассмотреть каждый пальчик на ручках и ножках. Крошечные ушки, нос пимпочкой и пока еще закрытые плотными, выпуклыми веками глазки. Его малыш выглядел так же, когда его вырезали из него. Отняли. Забрали. Стайлза зашили. Похлопали по плечу. И предложили идти жить дальше. Как — дальше? Как ему быть, когда то, ради чего он жил, безвозвратно потеряно? Стайлз мог бы пережить разрыв с Уиттмором, если бы у него остался ребенок. Но он идиот, он не понимал очевидных вещей и сделал неверный выбор. Он ведь знал, что в положении. И после первого выкидыша врачи сразу сказали ему: лучше лечь на сохранение. А он вместо этого носился за Уиттмором по всему городу, не спал сутками, пропускал приемы пищи и всячески изводил себя и свой организм. Не было никакого удара ногой в живот. Из-за общего истощения и истончения околоплодных оболочек отслоилась плацента. Ребенка было не спасти. Стайлза, потерявшего много крови, откачали лишь чудом. Врачи сделали свою работу. Но Стайлз все равно ненавидит их. Лучше бы они дали ему умереть. Стайлз думал так последние три года. Но неожиданно встречает Дерека. И ему становится легче дышать. В его жизни появляется человек, который не берет с него денег за общение. Дерек заботится о нем просто так, без всякой причины. Потому что он добрый и хороший. Стайлз немного завидует тому омеге, которому он достанется. Сам Стайлз списанный товар. Ему давно пора под расчет. Поэтому он спокойно ложится в кровать. Убежденный, что терять ему нечего. Если Дерек попробует склонить его к сексу, варианта только два: у него случится неконтролируемая истерика, когда нагрузка на травмированную нервную систему станет слишком большой, или он сохранит самообладание и позволит Дереку себя взять. Если, конечно, Дереку захочется трахать бездушное бревно, никак не реагирующее на его прикосновения и ласки. Третьего не дано. Только вот в любом случае после они, вероятно, разбегутся, прервав навязанную им терапию. Но Дерек ничего не делает. Он первым ложится в кровать и гасит ночник, когда Стайлз устраивается на своей половине. Они лежат в темноте. И тишине. Ничего страшного не происходит. И пульс Стайлза постепенно замедляется. — Как думаешь, почему Дитон выбрал именно нас? — внезапно спрашивает он. Он устал молчать и созерцать пустой потолок. Кроме допотопной люстры, на нем нет ничего интересного. Взгляду не за что зацепиться. Тоска. — Потому что мы подходим друг другу, или что? — Скорее как раз наоборот, — несколько отрешенно отвечает Дерек. Как и Стайлз, он не спит и бесцельно скользит взглядом по тому же потолку. — У нас нет и не может быть друг к другу сильных чувств, поэтому мы не можем испытать или причинить боль. Но нам обоим нужен кто-то рядом… Не знаю как ты, а я устал от одиночества. Каждый день приходить в темный дом, где тебя никто не ждет. В тишине садиться ужинать за пустой стол. А выходные проводить в компании бутылки крепкого спиртного. И так три года. — Звучит дерьмово, — бормочет Стайлз. Он напряженно обдумывает услышанное и задумчиво соглашается: — Наверное, ты прав. Мне спокойно рядом с тобой, потому что ты ничего от меня не ждешь, а я ничего не хочу от тебя. Если бы у меня были братья или сестры, я бы мог сравнить тебя с ними. — Твое счастье, что у тебя их нет, — Дерека аж передергивает. — У меня две сестры. И мать. И отсутствующий круглый год дядя. Знаешь, как сложно быть единственным мужчиной в женской стае? Они творят со мной, что хотят. — Представляю, — прыскает Стайлз, за что получает укоризненный тычок в бок, вздрагивает от неожиданности и, не выдерживая, смеется. — Немудрено спиться от такой жизни. Он поздно понимает, что сболтнул лишнего, и пристыженно говорит: — Извини. — Что ты извиняешься? — усмехается Дерек, снова сложив руки на животе поверх одеяла и больше не покушаясь на ребра Стайлза. — Я в курсе, что у меня есть проблемы, но с тобой они никак не связаны. — Ты уже целую неделю не пьешь. — Стайлз не может не сказать об этом. Он не пытается Дерека в чем-то уличить, напротив, хочет поддержать и похвалить. Но Дерек почему воспринимает его слова в штыки и саркастично выдает: — И это говорит мне тот, кто только начал нарушать священный обет затворничества и перестал задрачиваться с утра до ночи в свои игры. — Эй, это теперь наши игры, — оскорбленно тянет Стайлз. Он не отрицает: он ищет любые способы сбежать из реального мира в виртуальный или вовсе воображаемый. — И если б не диван… — Закажешь завтра новый? На вечер. А я вернусь с работы пораньше, чтобы его собрать и поставить. — Дерек, как всегда, переходит к делу. Он не любит лишний раз болтать. Но если у него как-то получается вытаскивать Стайлза из дома, то Стайлз обязан найти эффективный способ вытаскивать из Дерека слова. — Идет. И тишина. Стайлз вздыхает и переворачивается на бок. Спиной к вредному, неразговорчивому Дереку. Спать все еще не хочется. Он бы остался и дальше играть, хоть на полу, но Дереку рано вставать на работу. Они и так засиделись. Все равно было круто. Очень круто. Оказывается, задрачиваться вдвоем намного веселее. И Дерек, отвлекшись на игру, впервые расслабился. Даже поделился со Стайлзом парочкой смешных армейских историй. Поначалу привыкнуть друг к другу, не испытывая особо теплых чувств, было непросто. Но с каждым днем их приязнь и привязанность растут. Отрицать бессмысленно: они остаются вместе, потому что им нравится, а не из-за нежелания расстраивать Дитона. Стайлз гадает, как давно этот коварный тип задумал их свести? Или эта идея пришла в его голову внезапно? Алан так уверен, что им поможет общение и проживание друг с другом, что Стайлза, наверняка как и Дерека, это подкупило. Стайлз правда устал. Выживать. Бороться с собой, своими чувствами, прошлым, сожалениями и колючим отчаянием, поселившимся внутри него вместо его дитя. Стайлз смотрит на нижний ящик тумбочки. Если он сожжет свою медкарточку, ему это не поможет. Она не напоминание, от которого хочется избавиться. Скорее могильная плита, придавившая его своим весом и не дающая свободно дышать. Но впервые за три года мысли Стайлза не о своем диагнозе, а о Дереке. Он лежит позади очень тихо, словно его там и нет. И Стайлзу хочется обернуться и убедиться, что ему это все не приснилось. Но он не решается. Почему ему так страшно? Он боится Дерека спровоцировать? Или боится, что их отношения разрушатся, если они попробуют сблизиться? Стайлз не готов. Но он никогда готов не будет. Он не может открыться. Не может никому рассказать о том, что с ним случилось. Даже Алану. Тот все знает, потому что видел его медкарту. Но за три года ни разу не заговорил со Стайлзом о его беде — знал, что тот уйдет и больше не вернется. Если Дерек узнает правду, он тоже уйдет. Кому нужна омега, которая не может иметь детей? И это не общественная позиция, а личная убежденность Стайлза. Он был создан природой для того, чтобы стать родителем. Стайлз мечтал об этом. Мечтал о детях, о семье, большой и крепкой; о любимом человеке, с которым готов пройти рука об руку всю жизнь. Но все пошло по пиз… не по плану. Любимый оказался говном, а не человеком. О детях лучше забыть навсегда и не мучить себя лишний раз, вспоминая, чего он лишился за свою бескорыстную любовь и одержимость другим человеком. Стайлз пообещал себе: он никогда больше не впустит никого в свою жизнь. И он успешно справлялся с этой задачей, пока Алан не вмешался. Или высшие силы? Стайлз решил попробовать, потому что, сколько ни убеждай себя в обратном, он, как и Дерек, устал от одиночества. Дерек. Почему он тоже отгородился ото всех? У него есть семья. Эрика, Бойд и много друзей. Но все они связаны с прошлой жизнью, а Дерек пытается убежать от нее так же слепо, как и Стайлз, не понимая, что мечется по кругу. Стайлз никак не связан с его прошлым. Стайлз ничего о нем не знает. И поэтому Дерек не только не пытается его оттолкнуть или выстроить между ними стену, а, напротив, старается с ним сблизиться. Стайлз ему это позволяет. Потому что Дерек другой. Не такой, как Уиттмор; не такой, как другие альфы, кого он знал. Стайлз думает, что они с Дереком могут стать друзьями. По несчастью. Алан прав. Знак это или нет, но они оба потеряли что-то, кого-то три года назад. Пришли к одному психотерапевту. Встретились друг с другом не тогда, раньше, в любой другой день, а именно сейчас. Стайлз верит: все встречи в этой жизни случаются тогда, когда приходит время; когда человек ищет перемен; когда он к ним готов. Стайлз боится, но говорит себе, что готов. — Т-ты… — от волнения перехватывает дыхание. Стайлз слегка заикается. Прошло не так много времени, Дерек не должен успеть заснуть. — Ты можешь обнять меня? — И, испугавшись своей безрассудной смелости и гневной реакции Хейла, поспешно лепечет: — Если тебе не сложно… если ты… тебе не тяжело. Я… ты знаешь, что я не могу, но если ты… ты можешь? Он умолкает. Дерек за его спиной тревожно молчит. У Стайлза не хватает храбрости обернуться. Скрипит кровать, проминаясь под чужим весом. Дерек перебирается к Стайлзу за спину. Ложится поверх его одеяла. И обнимает через него, крепко прижимая к себе. Его нос утыкается во встрепанный затылок. И Стайлз затихает, пытаясь сквозь свое учащенное, взволнованное дыхание услышать мерное дыхание Дерека, обжигающее кожу головы. Дерек очень близко — до мурашек. Жар его большого, сильного тела просачивается сквозь одеяло, копится под ним и проникает сквозь кожу. Стайлзу тепло — внутри. И хорошо. Глаза сами собой закрываются. Он еще дрожит, но постепенно затихает. Дерек молчит и не двигается. Проходит минута, две, пять. И Стайлза отпускает. Рука Дерека давит на его бок приятной, успокаивающей тяжестью. Он первый человек за три года, кому Стайлз позволил себя обнять. И он не жалеет об этом — ни через секунду, ни через десять минут. Ему думается, как же хорошо иметь человека, который просто может тебя обнять. Ничего не требуя взамен. Ничего плохого они ведь не делают, верно? Стайлзу не должно быть стыдно. И не стыдно. Разве только чуть-чуть. Его выдают пунцово-красные кончики ушей. Но в темноте, слава Богу, не видно. — Ты вкусно пахнешь, — невнятно проговаривает Дерек ему в волосы, и Стайлз снова дрожит, когда по его телу стремительно сходит лавина мурашек. Он сглатывает и замирает. «Определись уже, Стайлз, страшно тебе или приятно. Одновременно — как-то неправильно». Но так и есть. Не будь Джексон его «истинным», Стайлз, наверное, мог бы влюбиться в Дерека. Такого спокойного, надежного, ответственного, заботливого Дерека — альфу, о котором он не смел и мечтать и которым Джексон никогда не был и не будет. И сейчас этот альфа лежит в его кровати. Крепко обнимает его. Жарко дышит в затылок. И Стайлз бы мог… наверное. Но ему слишком страшно, чтобы попробовать. Он боится все испортить. Дерек же не собирается делать первый шаг. И Стайлза это и успокаивает, и расстраивает одновременно. «Определись уже, Стайлз». А Дереку тепло и уютно. Он давно не лежал ни с кем в одной кровати и не думал, что когда-либо в его жизни такое случится. Снова чувствовать рядом живое тепло другого человека непривычно и волнительно, как в первый раз. Но Дерек полностью себя контролирует. Стайлз доверился ему, и он не имеет права на ошибку. Стайлз открывает глаза. И бездумно смотрит в стену, рассеченную полосами света, падающего сквозь занавешенное окно. Сколько проходит времени? Полчаса? Час? Он не спит. Не может заснуть. Не из-за Дерека. А из-за мыслей о нем. — Ты… ты не можешь? — спрашивает он тихо. — Не могу что? — Дерек тоже не спит. Отвечает сразу. Дыхание глубокое, мерное. Голос звучит приглушенно, но ровно, отдаваясь гулкой вибрацией в теле Стайлза. Даже сквозь преграду из разделяющих их пухового одеяла, хлопковой пижамы Стайлза в красных машинках и серой плотной футболки Дерека. — Та авария… у тебя эректильная дисфункция? — Стайлзу думается, что «импотенция» звучит слишком обидно и неприятно. Особенно если окажется, что он прав, связав одно с другим. Дерек какое-то время молчит. Стайлз и не ждет ответа. Зря он спросил. Не лучшая тема для разговора в третьем часу ночи. — На физиологическом уровне я здоров, — Дерек все-таки отвечает. — Но я не способен больше испытывать физическое влечение. — И зачем-то осторожно добавляет: — Для тебя это важно?.. — Нет, — Стайлз невольно улыбается. Не потому, что у Дерека проблемы, конечно же, а потому что для Стайлза действительно неважно, может Дерек быть альфой или нет. — Вовсе нет. Он подвигается, чтобы теснее прижаться к нему, и закрывает глаза все еще с улыбкой на губах. Дерек чувствует, как он расслаблен, и ему это нравится. Нравится, что они могут вот так лежать рядом и наслаждаться близостью друг друга. И эта близость ни к чему их обоих не обязывает. Стайлз больше Дерека не боится, потому что он альфа с дефектом. А Стайлз — такая же сломанная омега. Они идеально подходят друг другу, не правда ли? — Тебе хорошо сейчас? — Дерек задает еще один вопрос, сильно Стайлза смутивший, но он отвечает честно, как есть: — Да, — едва слышно на выдохе. — Хорошо, — довольно вздыхает Дерек ему в волосы. — Тогда давай спать. Сладких снов, Стайлз. — Спокойной ночи, Дерек, — бормочет Стайлз в ответ и умиротворенно засыпает. На крае его сознания успевает промелькнуть мысль, выпил ли Дерек свои таблетки, но он уже почти спит и видит сны. Дереку не снится ничего, но он рад этой лишенной содержания пустоте, как своей старой, верной подруге.

***

Суббота. Утро. Сеанс с Аланом в десять. Ноут гордо стоит на столике. Стайлз и Дерек сидят на полу, подложив под задницы подушки от дивана, чтобы совсем жестко и грустно не было. — О, — Алан растерянно оглядывает пустую стену, понимая, что чего-то не хватает. — А где диван? — Сломался, — невозмутимо отвечает Стайлз, беря весь удар на себя. Дерек как всегда молчит. — И нет, не потому, о чем ты только что подумал, — вынужденно продолжает он, потому что губы Дитона растягиваются в подозрительно довольной улыбке. Уши Стайлза пылают. — Слышь, ты, извращенец, прекрати лыбиться! Не было ничего! Не было, я тебе говорю. Диван просто был старый, его давно пора было выкинуть к чертям собачьим, но я решил, что для Хейла сойдет, поэтому и оставил. Кто виноват, что долго он не протянул? Дерек не ведет и бровью. Угроза спать на коврике под дверью давно его миновала. Но беспокоило теперь другое: он спит вторую ночь со Стайлзом и… И что это, блин, значит? С вечера четверга Стайлз никак не может заказать диван (и оплатить с карты Дерека). Дерек начинает думать, что Стайлзу нравится спать с ним в одной кровати. Других объяснений он не видит. Вчерашние отговорки Стилински, мол, цвет-форма не устраивает, товар закончился на складе или доставка через неделю, звучат нелепо. Если бы Стайлз хотел, он постелил бы Дереку коврик в прихожей и научил по команде приносить тапочки. Но Стайлз хочет… чего-то другого. Сказать, что Дерек озадачен его поведением, не сказать ничего. Сам-то он совсем не против засыпать на удобной евро-кровати. Но он был уверен, Стайлза это напрягает. А теперь не знает, что и думать. Остается гадать, закажут они диван сегодня, или Стайлз придумает очередную небылицу, лишь бы Дерек снова лег с ним. Дерек не то чтобы следит за циклом Стайлза… Для него это естественно, ведь они живут вместе и он должен быть готов в любой момент свалить, чтобы не натворить глупостей, если из-за запаха течки ему снесет крышу. Но от Стайлза все еще ничем не пахнет. Дерек считает дни с момента их знакомства. В ванной или на кухне, где Стайлз хранит лекарства, которые Дерек изучал мельком без всякой задней мысли, нет ни подавителей, ни противозачаточных. Дерек недоумевает, но ни о чем Стайлза не спрашивает. Остается еще неделя — и до начала течки, и до переезда. Последний из-за первой, возможно, придется отложить. Но куда более насущной проблемой остается диван. Как и о течке, Дерек о нем не спрашивает. Стайлз ловит на себе испытующие взгляды, которыми Дерек пытается его прощупать. Словно хочет понять, что скрывается внутри. С этим дурацким диваном Стайлз лажает по полной, но никак не может заставить себя залезть в Интернет и купить новый. Особенно теперь, когда знает, что может безнаказанно юзать Дерека в качестве своей грелки. От Дерека всегда приятно пахнет — он тщательно следит за собой. Он большой и горячий. Словом, идеальный, чтобы греть Стайлза долгими ночами. И не нужно придумывать глупых историй, чтобы затащить Дерека в кровать. Причина же очевидна: дивана-то нет. И Стайлз всячески делает вид, что никаких других причин хотеть Дерека в своей постели у него нет. Хейлу вообще следует быть благодарным ему за то, что не приходится спать на коврике. А не нервировать Стайлза своими многозначительными взглядами. Надолго Стайлза не хватает. И он спешит отвлечь внимание Дерека, пока тот не заговорил с ним снова о своем дурацком диване. Сдался он ему, ей-Богу. — На улице снежный Ад, — быстро говорит Стайлз, оправдывая свое нежелание выходить из дома. Сеанс с Дитоном окончен, и надо спешить, пока Дерек не потащил его гулять. — Раз мы остаемся дома, ты обещал научить меня готовить что-нибудь вкусненькое. Хочу сам сделать нам обед и ужин. Что скажешь? И-и-и… Дерек ведется! Хитрый маневр Стайлза приносит ему безоговорочную победу. На обед решено приготовить грибной крем-суп, по которому Стайлз тихонько тащится, а на ужин — не выговариваемое восточное блюдо на основе ягнятины и крупы, название которой Стайлз тоже не запомнил. Он возбужден и с трудом фокусируется на происходящем. Отчего-то готовить бок о бок с Дереком куда более волнительно, чем спать в одной кровати. Пока Дерек занят мясом, Стайлз с чувством ответственности и еще более сильным стремлением оправдать потраченные Дереком время, нервы и деньги готовит панировку. Но Стайлз не был бы Стайлзом, если бы не сдул мучную смесь с рук на Дерека. Очень медленно тот поворачивает голову в его сторону. Взгляд Хейла обещает быструю и бесславную смерть. Для удобства кухонный стол выдвинут на середину, и только это Стайлза и спасает: нервно хохоча, потому что припудренный, но все такой же суровый Дерек выглядит страшно и комично, Стайлз идет на шестой круг вокруг стола, ускользая от жестокой расправы. — Чувак, не надо ломать стол! Я не готов менять всю мебель в своей квартире, — сквозь смех и слезы восклицает он, пытаясь предугадать, в какую сторону теперь бежать: по часовой стрелке или против. — К слову о мебели. Когда будет мой диван? — Дерек, стряхнув муку с волос, решает вернуться к мясу, которое само себя не разделает. Стайлз, поняв, что опасность миновала, осторожно сближается с Дереком, пребывая в напряжении. Он готов в любую секунду прятаться под стол, если демонстративная капитуляция — только коварный способ Дерека заманить его поближе к себе и схватить. — Ну вот закончим, и будет тебе диван. — Стайлз подавляет неуместное раздражение. Он до последнего обязан делать вид, что дележка одной кровати — вынужденная мера. И совсем его не радует, ага. — Не могу же я прерваться, когда мы уже начали, — деловито заканчивает он и подает Дереку миску с панировкой. Дерек глядит на него насмешливо, как насквозь видит. Ничего не говорит, но Стайлз вспыхивает. К счастью, на него уже не смотрят. Еще бы он смог оторвать пристыженный взгляд от одетого в открытую белую майку Дерека и его мощных рук. Он откровенно зависает, видя, как работают мышцы, выступая под смуглой, роскошно гладкой кожей. Стайлзу до свербения в причинном месте хочется прикоснуться к ней. Не только пальцами, но и губами. «Это потому, что у тебя три года никого не было, Стайлз, вот и все. Природная харизма и животный магнетизм полуголого Дерека, хозяйничающего у тебя на кухне, ни при чем. Вообще. Да. Повтори себе это раз пять. Должно сработать». Стайлз непрерывно трещит. Дерек слушает его вполуха. Попытка проникнуть в суть может привести к травме психики, не совместимой с жизнью, поэтому Дерек не рискует. Мычит нечленораздельно, когда требуется ответная реплика, и кивает, выражая согласие с чем бы то ни было. Он не принципиальный. Юношеский максимализм и радикальные убеждения остались в прошлом. Жизнь научила его терпимости. И смирению. И он действительно получает удовольствие от совместного времяпрепровождения с неугомонным и вездесущим Стайлзом. Верно говорят, что время летит незаметно в приятной компании. Когда Дерек, оторвавшись от книги, глядит в окно в гостиной, на улице подозрительно смеркается. Стайлз через каждые пять минут прибегает на кухню проверить духовку. Дерек доверяет таймеру. В нормальных семьях готовят обычно омеги, но «нормальность» не применима по отношению к Хейлам. Поначалу Дерек задавался риторическим вопросом, почему на семью готовят они с дядей Питером, но потом незаметно для себя втянулся. Он любит экспериментировать и создавать новые блюда. Если бы Стайлз не отвлекался постоянно, не хулиганил и строго следовал его указаниям, ягненок должен был получиться божественным. Но кое-кто переборщил со специями, и вынужден это признать: — Ладно, первый блин всегда комом. — Стайлз виновато улыбается, хотя Дерек не ругается и не смотрит на него сколько-нибудь уничижительно. — Закажем пиццу? — И крылья-гриль, — сразу же следует ценное дополнение. Стайлз улыбается от уха до уха и довольно кивает: — Я угощаю. Он мчится делать заказ по телефону, а Дерек остается прибраться на кухне. Он рад, что неудача с ужином Стайлза не расстраивает. Дереку не хочется видеть его опечаленным или грустным. Странно, но ему нравится, когда Стайлз не в меру активный и немного взбалмошный. Энергия бьет из него через край, и Дерек неосознанно ей подпитывается. Жизнь уже не кажется таким беспросветным дерьмом. Потому что теперь в ней есть Стайлз. Дерек все равно что завел себе непоседливого и излишне любознательного щенка. Дело осталось за малым: воспитать его и научить базовым командам. Дрессировке Стайлз поддается хреново, но Дерек, впрок запасшись терпением, не сдается. И Стайлз, чувствуя вину из-за глупого ягненка, уступает и соглашается наконец прибраться в своей комнате. Дерек не педант. И нормально относится к пыли, разводам на кране и несколькодневному постельному белью. Но спать в свинарнике — не верх его мечтаний, и нога до сих пор болит: прошлой ночью он наступил на что-то острое. Что, когда они включили свет, оказалось разъемом от компа, который Стайлз отчаялся найти и давно купил новый. В дверь звонят. Стайлз, взъерошенный и запыхавшийся от бурной уборки, выходит из своего опасного логова и вопросительно глядит на высвечивающееся на экране телевизора время. — Курьер рано как-то, — озадаченно говорит он Дереку, читающему на подоконнике очередную заумную книгу, и спешит к двери. Он не голоден, но хочет поскорее задобрить Дерека. Ему параноидально кажется, что тот им как обычно недоволен. Стайлз не смотрит в глазок. У него не возникает тревоги или предчувствия беды. Он думает о пиве, пицце, крыльях-гриль и посиделках с Дереком на ковре, когда открывает входную дверь. За ней он видит Уиттмора. Моргает. Но галлюцинация остается на месте. Куда более живая и материальная, чем чувствует себя сейчас Стайлз. Сердце болезненно пропускает удар. Легкие сжимаются в приступе нарастающей паники. Не спрашивая разрешения войти, Джексон толкает Стайлза плечом и переступает порог. Едкий запах перегара ударяет в ноздри, и Стайлз машинально делает шаг назад. Он много раз представлял себе эту сцену. Как Джексон приползет на брюхе, позвонит в дверь и попросится обратно. А Стайлз его даже в квартиру не впустит. Скажет холодно, что сыт им и своей жизнью по горло, и безжалостно захлопнет дверь. Но вместо этого он стоит, опустив руки по швам, и не знает, что делать. Джексон как призрак. Весь в белом. Белые джинсы, белые свитер и рубашка под ним, светло-бежевые кожаные туфли и такого же цвета распахнутое настежь шерстяное пальто. Стряхнув снег со светлых волос, постриженных по последней моде, Джексон тут же впивается взглядом в лицо бледного, как смерть, Стайлза. Уиттмор пьян, равновесие в статике держит херово, но его ледяные голубые глаза смотрят пугающе осмысленно. Так пристально, что Стайлз делает еще один шаг назад. — Т-ты… ты что здесь делаешь? — голос звучит сипло, как неродной. — Я звонил тебе. Писал. Но ты не отвечал. — Джексон приближается, пока не вынуждает Стайлза вжаться в стену. Он дышит на него крепким этанолом. Стайлз чувствует себя не пьяным, а больным. — Абонент не обслуживается! Сменил номер? Думал спрятаться от меня? Стайлз думает, что надо было сменить не только номер, но и место жительства. А еще лучше — имя и страну. Тогда он бы никогда больше не увидел своего бывшего мужа. Кошмарный сон наяву. — Убирайся, — шепчет он в лицо разъяренному и совершенно точно не отдающему себе отчета Джексону. В здравом уме и трезвой памяти, по добровольному волеизъявлению он бы никогда не явился сюда. Что-то случилось. Что-то плохое. — Ты не имеешь права тут находиться. — Не имею? — повышает голос Уиттмор. — Это наша квартира! — Ты забыл про ту бумажку, которую мне прислал почтой, чтобы не встречаться лично? — Стайлз испытывает злость. И она тем яростнее, чем сильнее причиняемая одним видом живого Джексона боль. — Там в одном из пунктов говорилось о разделе имущества при разводе. Эта хата — подарок твоего папаши, который обосрался, верно, когда понял, что я могу отсудить половину твоего наследства. Так вот, Уиттмор, эта квартира моя. И я не хочу тебя здесь видеть. Убирайся, пока я не вызвал полицию. Стайлз указывает ему предательски дрожащей рукой на дверь. Джексон тяжело дышит. Сколько надо было влить в себя алкоголя, чтобы припереться сюда? Стайлз поражается, как Джексон на ногах держится, когда его мозги явно ссохлись и законсервировались в спирте. — Я… — Джексон делает еще шаг. Стайлз перестает дышать. Уиттмор слишком, неправильно близко. Стайлза вот-вот стошнит на его сапоги от Луи Витона. — Мне жаль. Черт, Сти, мне так жаль. Все… все неправильно. Я… все осознал. Я идиот. Мне так херово без тебя. Ты был единственным, кому я мог верить, Сти, пожалуйста… Он хочет то ли обнять его, то ли придавить к стене, и Стайлз упирается дрожащими руками в его грудь. — Ты все похерил, Уиттмор, — говорит Стайлз голосом, звенящим от перенапряжения и готового вырваться из трехлетнего заточения отчаяния. — Что бы ты ни проскулил сейчас, ничего уже не исправить. Уходи. — Дай мне еще один шанс. — Джексон ускоряется, торопясь сказать все, ради чего сюда пришел. — В этот раз все будет по-другому, обещаю. Я больше не стану лизать руки отцу. Я… я теперь сам по себе. Мне никто не нужен. Только ты. Обещаю, я позабочусь о тебе. Все будет по-другому. Сти, прошу тебя. Без тебя… без тебя все лишено смысла. Стайлз молчит — и это затишье перед бурей. А потом его, как по щелчку пальцев, прорывает. Он толкает Джексона прочь от себя и кричит ему в лицо: — После всего, что ты сделал… со мной, с нами, ты думаешь, я вот так возьму и дам тебе еще один злоебучий сто первый шанс?! Тебе жаль?! Ты эгоистичная мразь, Уиттмор, как был ей, так и остался! Смысла жизни, поглядите, лишился! А знаешь, чего ты меня лишил?! Жизни! Ты меня жизни лишил, сука! Будь ты проклят! — ослепленный болью Стайлз лупит Уиттмора, куда придется. Тот пьяно отмахивается, пытаясь перехватить его руки, но не успевает, пропуская удары. — Я все исправлю, — говорит он, и новая вспышка боли лишает Стайлза остатков самообладания. Он хватает Джексона за грудки и на пределе возможностей связок орет: — Исправишь?! Матку вернешь мне?! Я больше не могу иметь детей! И это ты виноват! Ты лишил жизни нас обоих! Меня и нашего ребенка! Джексон в прострации. Он пораженно смотрит на Стайлза широко раскрытыми глазами. До него доходит, но медленно. — Я… я не знал, клянусь, Сти, я не знал! — Теперь его очередь паниковать. Стайлз успел перегореть еще в больнице три года назад. — Что, мой замечательный, спасибо, что бывший, свекр не счел нужным сообщить тебе об этом?! — Стайлза колотит. Сгорел дотла, но еще не полностью. — Ты ни во что меня не ставил… Сколько? Сколько лет я терпел тебя и твою блядскую натуру, Уиттмор?! Сколько раз я прощал тебя?! Сколько раз мы начинали все заново в самый-клянусь-тебе-Сти-последний, мать его, раз?! И что ты сделал в итоге?! Ты вытер об меня ноги, вышвырнул вон из своей жизни и сделал вид, что меня никогда не существовало! И не говори мне о своем отце! Он с самого начала был против, но ты, ты, ублюдок, клялся и божился, что не оставишь меня! Не бросишь подыхать одного! Где ты был?! Где ты был, Джексон, когда меня вскрыли, выпотрошили, забрали моего ребенка, лишили меня всего?! Ты отдыхал на Багамах с очередной продажной, течной сукой, успокоенный тем, что папочка все за тебя решил, а я истекал кровью на операционном столе! Я действительно умер тогда, и мои чувства к тебе умерли вместе со мной! Все, что осталось после тебя, — это эта двухкомнатная дыра! Но ты и здесь не способен оставить меня в покое! — Успокойся, Сти, пожалуйста.... — Джексон тщетно пытается схватить его и прижать к себе, чтобы обездвижить. Стайлз остервенело вырывается. В ход идут уже ноги, но Уиттмор терпит. — Пусти меня! Ты делаешь мне больно! — Успокойся, и мы поговорим… — Мне не о чем с тобой разговаривать! Будь проклят тот день, когда я повстречал тебя! Будь проклят тот день, когда я согласился быть с тобой! Ступай прямой дорогой в Ад, Уиттмор, и гори там вечно вместе со своим отцом! Момент слабости проходит. Джексон вспоминает, каким злым был, когда ехал сюда, потому что ему было плохо и больно, и страшно, а Стайлз не отвечал на его звонки. Он крепко хватает его и выкручивает руки, чтобы удержать и заставить выслушать. — Он ушел из семьи. Два года назад. — Уиттмора колотит, пока он говорит. — Год назад у него родился ребенок. Мальчик. И он переоформил наследство на него. Он выкинул меня на улицу, как беспородного щенка… — Наконец! — едко выдыхает Стайлз, не оставляя попыток вырваться, невзирая на боль в плечевом суставе. — Посмотрим правде в глаза — ты это заслужил. Что ты делал все эти годы, Джексон? Наслаждался жизнью и своим положением. Тратил отцовские деньги на забавы, прихоти и развлечения. Наследник корпорации из тебя никудышный. Как альфа и муж ты тоже не удался. Вот незадача. — Заткнись! — ревет Джексон и с яростью встряхивает его. От боли у Стайлза темнеет в глазах. Отшвырнув его обратно к стене, Уиттмор хватает его за горло одной рукой и душит, все сильнее сжимая пальцы. — Ты ничего обо мне не знаешь! — Я знаю о тебе все, любимый, — сипло шепчет Стайлз, держась за его руку. Он не боится умереть. Он давно об этом мечтает. Только храбрости не хватает сделать это своими руками. Поэтому он ждал этого момента. Предвкушает, как умрет от рук человека, которого когда-то любил больше жизни. Напрочь позабыв о том, что уже как три недели живет не один. Расширенные зрачки Уиттмора опасно сужаются, когда он первым замечает Дерека — безмолвный, угрожающе возвышающийся в проходе гостиной силуэт. Темный, мрачный, нечитаемый. — Это еще, блять, кто такой? — спрашивает Джексон. — Отпусти его, — велит Дерек. Его голос звучит спокойно, но от ужаса внутри Стайлза все сжимается. Он понимает, что случится непоправимое, если он сейчас не вмешается. Ему сложно судить, боится он больше за Дерека, Уиттмора или за себя. Дерек терпел долго, давая возможность бывшим супругам выяснить отношения по прошествии трех лет. Он не хотел вмешиваться. Но его терпению приходит конец. Когда он делает шаг вперед, Стайлз в отчаянии выдыхает: — Не надо. Но уже поздно. Уиттмор отпускает его шею, и Стайлз только крепче вцепляется в его руку, пытаясь его удержать. Но заткнуть Джексону рот он не успевает: — Ты кто? Его новый трахарь? Уматывай отсюда, это наш дом. И он мой. Так что свалил на хуй отсюда, и чтобы я тебя больше здесь не видел. Понял? — У тебя проблемы с восприятием действительности? — Чем сильнее распаляется Джексон, тем холоднее становится голос Дерека. — Стайлз сказал тебе уйти. Я даю тебе последний шанс сделать это на своих двоих. Уиттмор рычит и кидается на Дерека с кулаками. Будь он трезвее, он бы его ударил, но Дерек реагирует молниеносно и уворачивается. Одной рукой отстраняет Стайлза, а второй мощно бьет Уиттмора в лицо. Тот падает назад, но Дерека это не останавливает. Наклонившись, он крепко хватает его за ворот рубашки, окропленной брызжущей из разбитого носа кровью, и заносит сжатую в кулак руку. Удар — хлесткий шлепок. Еще один. И еще. Дерек молча, методично избивает Джексона, пока тот не перестает трепыхаться. Когда Стайлз врубается в происходящее, Уиттмор уже не держит голову. Лица у него нет — одно кровавое месиво. — Дерек, нет! — Стайлз кидается к Хейлу. Пытается оттащить его, вцепившись обеими руками в наносящую удары руку. Но Дерек не обращает никакого внимания на лишний вес: Джексону все равно смачно прилетает. — Дерек, прекрати, ты убьешь его! — Стайлз готов начать визжать, если хоть это Дерека остановит, потому что он этого сделать не может. Он слаб и напуган. А Дерек хладнокровен и сосредоточен. Еще пара ударов, и он проломит Джексону череп. — Хватит! Хватит! Достаточно! — Стайлз всем весом виснет на руке Хейла. Он не пытается его скинуть, но замедляется. Выпускает Уиттмора, и тот падает на пол. Дышит. Или нет. Стайлз крепче сжимает плечо Дерека. Его трясет. Дерек молчит и не двигается. Смотрит на Уиттмора под ногами, представляя, как вкопает его прямо здесь, в бетон. Он будет бить и ломать его до тех пор, пока он не превратится в кровавую кашу, которая просочится сквозь поры в полу. Дерек замоет кровь. Постелет ковер. И Уиттмор исчезнет навсегда. Стайлз медленно отпускает его. Уиттмор все еще не подает признаков жизни. — Черт, черт, черт! — Стайлз мечется на месте, порываясь начать бегать кругами, и дергает себя за волосы. Он боится смотреть на Уиттмора, но видеть Дерека с таким зверским выражением лица еще страшнее, поэтому он смотрит на свои босые ноги. Когда его тело останавливается, нести начинает язык: — Он сдох? Нет, не говори мне, что он сдох. Эта мразь должна жить и мучиться! Что делать? Что же делать? Ему нельзя умирать. Ему нужно в больницу. Да, мы отвезем его в больницу. У тебя есть права? Точно, есть, ты говорил. Он должен быть на колесах. Возьмем его тачку. Дерек, пожалуйста, я не хочу, чтобы он сдох. В моей квартире. Дерек медленно выдыхает, закрывая глаза. Его отпускает. И он покорно идет за водительскими правами. Стайлз, присев на корточки подле Джексона, ищет в карманах его пальто ключи от машины. От дома Стайлза до больницы один квартал. Уиттмора в таком виде в такси не посадишь, скорую вызывать опасно. Дерек не сидел за рулем три года. У него фобия перед вождением. Но он забывает о ней на время. Ему нужно довезти белобрысого идиота до больницы. Потому что Стайлз попросил его об этом. Они быстро собираются. Дерек подхватывает Уиттмора под руку с одной стороны, Стайлз — с другой, и вдвоем они волокут еле переставляющего ноги Джексона к белому спортивному Порше, брошенному поперек проезжей части. Их счастье, метель кончилась. Тащить на себе тушу стонущего Уиттмора — сомнительное удовольствие. Дерек закидывает его на заднее сиденье белого кожаного салона. Стайлз зачем-то садится с другой стороны. Дерек всю дорогу недовольно смотрит в зеркало заднего вида. Он бы оставил эту тварь подыхать. Не у них дома, конечно. Но точно не стал бы держать голову Уиттмора на коленях, гладить по волосам и просить потерпеть. Стайлз слишком добрый. И поплатился за свою доброту. Дереку хочется убить Уиттмора пуще прежнего, но под его пальцами хрустит только обшивка руля. Меньше, чем через пять минут, они в больнице. Стайлз успевает выдумать душещипательную историю о том, как хулиганы напали на Джексона, когда тот выходил из машины, но — о чудо! — Дерек вмешался и спас его. Он выложил все как на духу медсестре в приемном отделении. Джексона сразу же забрали фельдшеры. Дерек от осмотра и оказания первой помощи отказался. Его рука выглядела чуть лучше, чем повстречавшаяся ей холеная морда Уиттмора. Пустой в столь поздний час зал ожидания. Дерек и Стайлз сидят на скамье вдоль стены и молчат. Дерек угрюмо оттирает высохшую кровь с руки спиртовой салфеткой, выданной заботливой медсестрой. Стайлз нервно теребит завязки на худи и стучит ногой по полу. Он перестает делать это только тогда, когда Дерек кладет тяжелую, раненую руку ему на колено. Прося прекратить и вместе с тем приободряя. — Гады очень живучие. С ним все будет нормально, — говорит он. А Стайлз ни хера не знает, что сказать, поэтому машинально кивает. Он не боится за жизнь и здоровье Джексона: он переживает, что у Дерека будут проблемы. Уиттморы те еще гады. Но самое страшное, что Дерек теперь знает. И это единственное, о чем Стайлз в состоянии сейчас думать. Дерек рядом. Он не ушел, узнав правду. Ему все равно, может Стайлз иметь детей или нет. Они друзья, и Стайлз благодарен ему за поддержку. А еще немного смущен. Никто раньше не вступался за него. И уж точно не осмеливался бить Уиттмору-младшему морду, как бы сильно порой ни хотелось. Стайлз смотрит на содранные костяшки Дерека, почти видя следы зубов. Он может поклясться, что видел парочку выбитых на полу дома. Оставит себе на память — Уиттмору они все равно уже ни к чему. Рука Дерека очень горячая — даже сквозь грубую джинсовую ткань. Отважившись, Стайлз осторожно кладет сверху свою ладонь и слегка сжимает пальцы Дерека, чтобы не сделать ему больно. — Спасибо, — тихо говорит он, и Дерек ему улыбается. В его глазах столько тепла и нежности, что сердце Стайлза тает. Как идиот, он сидит и улыбается ему в ответ. А потом, осмелев окончательно, придвигается ближе и кладет голову на плечо. Дерек ему это позволяет, мягко помассировав по коленке в ответ, и Стайлз закрывает глаза. Он до одури боится больниц и ненавидит их. Особенно эту. Он поклялся себе, что лучше сдохнет, чем вернется сюда. Но почему-то не испытывает ни ужаса, ни отвращения. И дело не в шоковом состоянии или эмоциональном выгорании. Все дело в Дереке. Когда тот рядом, Стайлз чувствует себя неправильно легко и хорошо. Приятное тепло мерно разливается внутри, пульсируя в кончиках подрагивающих пальцев. Дерек накрывает его руку своей второй рукой и мягко гладит. Три года. Три года ушло на тяжелую реабилитацию. Стайлз не позволял себе дать выход эмоциям, сколько Алан ни пытался заставить его, убеждая, что станет легче. Стайлз не зависал на стадии отрицания. Нет, он как-то сразу перескочил на последнюю — смирение, миновав предыдущие. С ним не случались истерики или вспышки неконтролируемого гнева. Но чем дольше Дерек гладит его по руке, тем сильнее трещит по стыкам выстроенная Стайлзом плотина. Он жмурится и кусает губы, чтобы не заплакать. Но за первой сорвавшейся с ресниц слезой сразу же следует вторая. Плакать страшно. Ему кажется, это уничтожит, сломает его окончательно. Он развалится на куски, из которых ни он сам, ни кто-либо другой не сможет вновь собрать человека. Но Дерек крепко держит его за руку. И Стайлз больше не может сдерживаться. Он плачет. Ему жалко себя. Жалко Джексона. Их любовь. Мечты. Брак. Нерожденного ребенка. Так и не сложившуюся семью. Он сожалеет, что Дерек знает теперь его секрет. А еще он этому рад. И слезы эти больше от облегчения, что все наконец закончилось. Они с Джексоном поставили большую, жирную точку в конце их истории. Но конец одного — начало другого. Их с Дереком история только начинается. Теперь Стайлз точно в этом уверен.