Чон Чонгук и его гарем

Хосок проснулся от странной тряски, на секунду всколыхнувшей весь дворец. — Что за чёрт? — прошипел парень, чувствуя, как штукатурка с потолка осыпается прямо на его макушку. — Землятресение? Матушка Сехуна приехала? Ооо да, эта женщина давно будоражила умы человечества своими… внушительными размерами, поговаривали, что однажды под ней сломался мост Надежды, который, собственно, сейчас приведён в негодность и до сих пор не починен. Но надежда умирает последней, ведь так? Чон сполз с кровати и направился в сторону, откуда предположительно исходил звук. Он морально приготовился к сражению с чудовищем из ада, укрощению стада антилоп и, что наименее желательно — встрече с дражайшей мадам О. Какого же было его удивление, когда вместо всего вышеперечисленного он увидел… извивающегося на полу Сокджина. Он с бешеной скоростью перекатывался по паркету, тарабаня конечностями обо все попадающиеся ему поверхности — отсюда, собственно, и странный звук. На фоне играла какая-то индийская музыка, но под канонаду звуков, издаваемых старшим, Хосок даже не обратил на неё внимания. — Сокджин-хён! Тебя укусила змея Сехуна? — Хоби в панике начал тормошить «бьющегося в смертельных конвульсиях» Джина, на что тот недовольно зашипел. — Идиот, ты заставляешь искусство истекать кровью! — Единственное, что здесь истекает кровью, это мои глаза, — хмыкнул Юнги, всё это время сидевший в углу комнаты с Джуном. — И мои уши от подобных метафор, — добавил Нам. — Вы не понимаете, — надулся Джин, вставая с пола и брезгливо отряхивая рубашку от пыли, — это — Бхаратанатьям. — Чего натьям? — переспросил Хосок. — Это какая-то тропическая болезнь? Ты теперь умрёшь, да, хён? — Чон с воем подскочил к Сокджину, продолжая скулить на всю округу и сжимать старшего в объятиях. — Я обещаю каждую среду приходить на твою могилу, — Хоби печально всхлипнул. — Придурок! — выругался Джин, еле отцепив от себя младшего. — Бхаратанатьям — традиционный индийский танец, а твои слова оскверняют его священность! — По-моему, одним тем, что ты его танцуешь, ты оскверняешь его в три раза сильнее, — тихо хмыкнул Юнги: поржать-то хотелось, но разъярённый Джин не нужен в этой жизни никому. — С чего ты вообще вдруг решил начать танцевать? — поинтересовался Джун, ради такого дела откладывая новенький роман «Страсти-мордасьти», написанный некой Д. Д. , скрывающей своё имя то ли для того, чтобы сохранить интригу, то ли для того, чтобы её не вычислили и не подвесили на флагшток филологи всего мира. — Да вот, знаете, наткнулся недавно на одного человека, который сказал, что мои танцы — воплощение грации и элегантности, и решил, что такой талант грешно прятать от всего мира. — Скорее весь мир спрячется от такого таланта, — вновь прошептал Юнги, день которого без унижений кого-либо считался бесполезным и прожитым зря. — Погоди-ка… А кто был этим человеком? — начал что-то подозревать Нам. — Эээ… Ну, это не очень важно. — Итак, господа без дам, ребус решён — Сокджин-хёна похвалила его мама! — вскричал Хосок, до которого также дошло, на что намекал Намджун. — А вот и нет, — неуверенно ответил Джин, после чего добавил чуть тише. — Это была моя тётя. — Ладно, Сокджин-и, делай, что твоей душеньке угодно, только дворец нам не ломай. Почему бы тебе не заниматься своим Бхаратуняном… — Бхаратанатьямом. — Да-да, Бхаратьянаманом в саду. Там и независимый зритель есть — Сехун, так что без признания не останешься. Конечно, это не многотысячная публика, но все великие начинали с малого. Допустим, что Сехун-и не самый идеальный слушатель, но и ты не будь привередливым — послушаешь его бредни про то, что мы все не существуем в реальности, и нормально, общий язык найдёте. К слову, после того, как Югём со своей пассией благополучно свалил в закат, Сехун отказался возвращаться во дворец под предлогом того, что привык к уединению с природой. Мин предполагал, что это всё потому, что ему просто нравится пугать чонгуковых садовников, да фрукты с деревьев пиздить, пока никто не смотрит, но это, разумеется, были только его скромные догадки, не претендующие на истинность. — Ээээ нет, даже не думай, — не успел Джин толком-то и объяснить, что ему нужно от Сехуна, как тот активно замахал руками и толкнул Джина обратно в кусты. — Мне тут твои конвульсии не нужны. — Это кто тут ещё конвульсивный? Я — танцор, — гордо заявил Джин, после чего решил поинтересоваться осведомлённостью Сеха. — И откуда ты узнал, зачем я сюда пришёл? — Понимаешь ли, мой друг, есть некоторые загадочные временные перипетии и хитросплетения, подвязанные друг на друге, отслеживая и анализируя которые можно с уверенностью заявить, что… Да ладно тебе, лицо попроще сделай, я просто грохот со стороны дворца услышал, и у меня было два варианта произошедшего. Ну а поскольку матушка не предупреждала меня о своём приезде… Это было очевидно, Джин, и как бы кощунственно это ни звучало, но кто-то должен открыть тебе правду. Ты — хреновый танцор, да и с восприятием мира и реальности у тебя не очень. — Сказал человек, разговаривающий с камнем. — Я не виноват, что как собеседник он интереснее, чем вы, — пожал плечами Сех. — А теперь… Шёл бы ты из моего сада, Джин, в ближайший индийский храм. — Зачем? — озадаченно почесал затылок Сокджин. — Молиться за грешную душу автора. Он в этой главе столько раз каверкал название священного индийского танца, что успел стать персоной нон грата в большинстве городов Индии. Да и Юонг повидаешь заодно, говорят, она там важной шишкой стала. — Ну всё, снова в бред съехал, — вздохнул Сокджин. — Это не бред! — Хорошо, я могу называть это родильной горячкой, если тебе от этого станет легче. — Мы все живём в придуманном мире! — Принимал бы ты таблетки, которые тебе прописал доктор, Сех, — Джин смиренно поджал губы и, махнув на прощание рукой, скрылся в зарослях, предположительно, малины. — Они просто слишком глупы, чтобы понять нас, — обратился Сехун к своему неодушевлённому другу, легонько поглаживая его гладкую поверхность.

***

— Сокджин, ты чего такой кислый? — Чимин обеспокоенно коснулся плеча старшего, получая вялое отбрыкивание и дежурное огрызание: — Я тебе хён, засранец. — Хорошо, Сокджин-я-тебе-хён-засранец, ты чего такой кислый сегодня? — «согласился» Чимин, невинно хлопая глазками. — Ну ты и жопа, — надулся Джин, обиженно отворачиваясь к стене. — Нет, ну правда, что у тебя случилось такого? — Да вот, хотел научиться танцевать, а Юнги с Сехуном меня обижаааали, говорили, что я плохой танцоооор, — Сокджин быстренько прикинул, как можно насолить своим обидчикам, а потому сделал максимально трагичное выражение лица и драматично приложил руку ко лбу. — Юнги, говоришь? — глаза доброй булочки всея гарема опасно блеснули, а Джин пытался выказывать свою радость не так очевидно. — Дааааа, — для пущего эффекта омега всхлипнул, заставляя Чима растечься перед ним тёплой лужицей из сожаления и вины. — Пожалуйста, не плачь, хён! Ты же знаешь Юнги, он у меня тупенький, ну разве можно на него за это обижаться? Джин всхлипнул ещё громче, чувствуя, что его добыча срывается с крючка. — Ну хочешь, я его кастрирую? Или привяжу к стулу и заставлю круглые сутки смотреть на твои танцы нон-стопом? — А ты можешь? — у Джина на секунду загорелись глаза, но увидев серьёзный кивок младшего, ему стало жалко Юнги — сделает ведь, и глазом не моргнёт, а тот и в самом деле не виноват, что такой задницей уродился. — Да ладно, хуй с ним, причём как и твой, так и другой, ментальный. Так и передай ему, что я его на ментальный хуй послал, а танцы… Пусть идут туда же, особенно такие сложные, а я у тёти и так самый красивый и замечательный. — Хён, ты только что запорол финальную мораль. — Таким красавчикам, как я, это простительно. Нет, ну ты только посмотри на моё лицо, с такими чертами люди могут нести в массы любую хрень! — Узнаю своего хёна, — хмыкнул Чимин, когда Джин убежал на ежечасное свидание с зеркалом. — Ну, как говорится, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало… И не танцевало. Никогда.