Шлюшонок

Йен стоит на пороге камеры Зака; на эту ночь он снова принадлежит ему. Коннор вглядывается в лицо рыжей сучки и чувствует, как в груди закипает глухая злость — та, что способна толкнуть его на убийство. «Непредумышленное убийство». Хороший защитничек попался, хоть и от государства. Опыт нарабатывал, не иначе. Не доказал бы непредумышленность — мотать бы теперь срок как бы и не до конца жизни, а так пятью годами ограничилось. Адвокатишка всё твердил, что не будь Зак рецедивистом, можно было бы добиться и двух-трёх лет. Типа извинялся. Зак только отмахнулся — и так, почитай, свезло. Да и в том, что ходка у него не первая, точно не вина адвоката. И сейчас он чувствует, что снова способен убить. Умышленно, блядь. У Йена на правой скуле огромный исчёрна-фиолетовый синяк с длинной кровоточащей ссадиной посередине — кто-то бил с левой руки?.. Губы припухшие и в трещинках — но это уже не впервой, после Зака такие же были… И самое паскудное — потухший взгляд. Серые с прозеленью глаза смотрят устало и безнадёжно — совсем непохоже на тот дерзкий шлюханский вызов, что светился в них поначалу. — Ну, здравствуй, шлюшонок, — Зак говорит непривычно тихо, мягко, словно успокаивая нервную лошадь. Медленно встаёт с нар, подходит к Йену вплотную, кладёт руку ему на грудь в распахнутом вороте комбеза. — Давно наедине не виделись, а?.. — Давно, — глухо, почти беззвучно отвечает Йен. Облизывает пересохшие губы, вскидывает на Зака глаза — измученные, потухшие, обведённые тёмными кругами. Ему что, поспать не дают, ебут ночами напролёт?.. — Я скучал, — чуть громче говорит Йен. Что-то внутри Зака отзывается нежно и больно — словно задели невидимую струну, о существовании которой он и сам не знал, — и Коннор спешит перевести всё в шутку. — По моему херу? — он ухмыляется, но Йен смотрит всё так же. Устало, тоскливо. — Да… и по тебе. Вообще по тебе, — розовый язык снова проходится по губам, и Зак чувствует, что, несмотря на дурацкий прилив нежности и сочувствия, у него всё больше встаёт. — Прости. Я знаю… я не должен… такого говорить. — Да ладно уж, — Зак хмыкает. — Я, может, тоже скучал. Где ещё вторую такую сладкую шлюшку найдёшь? — он кладёт руку на разбитую скулу Йена, осторожно гладит ссадину большим пальцем, и Галлагер вздрагивает — кажется, не столько от боли, сколько от мучительного удовольствия. — За что тебя так? Ты ж, вроде, послушная сучка… Йен начинает дрожать сильнее. Ласкается изуродованным лицом о ладонь Зака. — Я… я попросил, чтобы в рот выебали. Не в зад. Очко слишком болело, рот не так… я попросил, просто попросил, все же знают, я хорошо сосу… А выходит, что разозлил. — Губы тоже вздрагивают, он придвигается ближе, почти прижимаясь, в зеленовато-серых глазах появляется молящее выражение. — Зак… ты меня не поцелуешь? Я… — блядь, да его уже трясёт, как наркошу во время ломки, — я спермоприёмник вымыл… правда, с мылом вымыл… Блядь. — Иди сюда, — Зак обхватывает лицо Йена обеими ладонями, притягивает, накрывает с готовностью приоткрывшиеся губы своими. И правда вымыл. Вон он, ощутимый вкус поганого казённого мыла. Как только не сблевал, пока надраивал… А может, и сблевал. И вымыл потом заново. Зак вылизывает рот Йена языком, слизывает мерзкий мыльный вкус, заменяя его привкусом слюны. Своим вкусом, своей меткой. Проводит языком по кромке зубов — кажется, не выбит не один. Этого пока что избежал. Йен перестаёт дрожать. Вскидывает руки на плечи, прижимается с мучительным тихим стоном. Ластится, как избитый щенок. Избитая сучка. Хули его вообще было бить? Тем более — по морде? Никогда ж не отказывает… да и мордашку такую смазливую грех портить… Может, стоило бы не трогать его сегодня вообще, но на это у Зака жалости не хватает. Выбить себе на целую ночь самую сладкую сучку тюряги и ни разу не выебать… Не святой же он, блядь. И может, Йену просто надо… …по-хорошему. — Как ты сегодня хочешь? — спрашивает Зак, наконец прервав поцелуй. Йен опять вздрагивает — на этот раз непонимающе. — Как хочешь, спрашиваю? Давай, выбирай сам… Йен молчит. Смотрит широко распахнутыми глазами. Зак снова касается разбитой щеки, гладит; кладёт вторую руку на плечо, потирает большим пальцем шею. — Извини, наркоты сегодня нет, — в его голосе всё та же несвойственная мягкость. — Так что просто выбирай позу. Не ударю, обещаю… я ж тебя не бил, а? — Галлагер быстро мотает головой — нет, не бил, — и Зак ещё раз коротко касается губами его губ. — Шлюшонок… Йен… Странно — но привычное насмешливое обзывательство сейчас звучит почти с нежностью. — Давай пососу тебе… — голос измученный, но Зак слышит, что желание в нем искреннее. Йену хочется того, о чём он говорит, хочется быть с Заком, приластиться… забыть других. Он трётся лбом о плечо Коннора, словно это помогает собрать разлетевшиеся, как испуганные птицы, мысли. — А потом оседлать могу… если хочешь… Йен коротко смотрит в глаза Зака, сползает, почти сваливается вниз, возится с молнией на комбинезоне. Коннор гладит его затылок — тёплая, большая рука, к которой он уже привык, которая так часто доводила его до экстаза. Зак помогает, спускает комбез с плеч, а Йену наконец удаётся расстегнуть молнию. Он ныряет рукой к плоти, такой же тёплой, как и ладонь. Ещё теплее. Склоняется и лижет по всей длине. Хочется только вкуса Зака, запаха Зака, хочется в них зарыться с головой. Галлагер снова вздрагивает и крепче вжимается лицом в его пах. Шлюшонок хочет этого, правда хочет. Хочет его, Зака Коннора — после всех остальных. Вместо всех остальных… Зак массирует пальцами стриженую рыжую макушку — куда ласковее, чем обычно, поощряя и направляя, но не принуждая. Пусть поиграется, как сам захочет. Пусть подуспокоится, поймёт, что Зак его бить не будет. В отличие от других. Хули, блядь?!.. Да, иным, пока не вмажешь, толку не будет… но не Йену. Блядь, не Йену. Снова прилив злости — глухой ярости, клокочущей в груди, словно лава в жерле вулкана. Зак гасит её усилием воли. Сейчас беситься нет смысла — да и чревато, если вдруг что. Он тоже не всесилен, а срок могут накинуть так и вовсе любому. Йен насаживается ртом на его член, забирает по основание, пропускает в расслабленное горло. Медленнее, чем обычно, и всё равно рыжий шлюшонок старается, хочет доставить удовольствие. Ласкает губами и языком, старательно вылизывает головку, обводит выступившие венки. Перекатывает и слегка сминает в ладони яйца, гладит второй рукой по бедру. Кажется, ему правда хорошо с ним, Заком. Кажется, ему он хочет угодить не потому, что боится. Или — не только потому. Зак подаётся бёдрами вперёд, во влажное пульсирующее тепло — мягко, осторожно, так, как обычно не поступает даже с Йеном. Ничего. Пусть сегодня получит ласку. Заслужил. А вот кровоподтёка на скуле — его, блядь, не заслужил точно. — Хорошо, да? — Йен сдавленно мяукает в ответ, и Зак усмехается, чувствуя, как теплеет внутри — не только от нарастающего желания. — Шлюшонок ты… чуть поласковее хуем ебальник заткнуть, и уже счастлив… Ну тихо, тихо, — он сбегает пальцами ниже, поглаживает одними кончиками Йена по шее, кладёт вторую руку на плечо, несильно сжимает. — Я же сказал, добрый буду. Всё хорошо. Мне нравится. И тебе тоже, вижу. Йен чуть убыстряет движения, рыжая голова поднимается и опускается, губы начинают припухать. Блядь, да его такого холить и лелеять, как кобылку редкой масти… не то что по морде бить… — Ну, всё, — чувствуя, как всё сильнее скапливается тягучая сладость в паху, Зак легонько тянет Йена за плечо, побуждая поднять голову; тот вскидывает глаза, и от налитого члена Зака протягивается к углу рта вязкая блестящая ниточка слюны. — Иди сюда. Хотел же объездить? Давай. Йен быстро скидывает одежду — движения у него уже куда более уверенные, чем поначалу. Зак приподнимается, следует его примеру, раздеваясь полностью — кожей к коже всяко приятнее. — Иди сюда, — повторяет Коннор, и когда шлюшонок забирается верхом на колени — чуть медлит, но ничего, я с тобой добрый буду, блядский Йен Галлагер, — снова берёт его за затылок и прежде, чем Йен успевает отдёрнуть голову, крепко прижимается губами к губам. Собственный вкус, ну и похуй. Кому какое дело. Да и всё равно не видит никто. — Только между нами, да? — Йен, поняв, быстро кивает, и Зак, усмехнувшись, проталкивает ему в рот сразу три пальца. — Давай, облизывай. Поцелуй был, а смазки сегодня не будет. Не всё ж тебе малина, а, рыжий лобок? Последние слова тоже звучат с доброй усмешкой. Более того — почти ласково. Йен старательно облизывет, сосёт пальцы Зака. Знакомый вкус тёплой шероховатой кожи. Это тоже успокаивает, помогает чувствовать опору, не скатиться в отчаяние, не сворачиваться в отлупленный комок. Бля, он не хотел побоев, он же старался быть послушным… К чёрту. С Заком хорошо, Зак не ударит. Сейчас, во всяком случае. Да и раньше… ведь правда ж не бил, ни разу. Галлагер выпускает пальцы, и Зак мажет ему между ягодиц, заставляя сжиматься теснее, прогнуть спину. Несмотря ни на что, возбуждение, предвкушение всё же пробирается в тело, дразняще растекается по нему. Коннор погружает в него пальцы, и Йен стонет, обвивает руками его шею, ёрзает на коленях. Приятно, сладко. Хорошо. Когда Зак медленно опускает его на член, парень глубоко вздыхает, держится за его плечи. — Позволишь мне самому, да?.. Самому повести… немного? — Йен смущён, но Коннор гладит его по щеке, и он в ответ ласкается о большую ладонь. — Позволю, — хрипловато отвечает Зак, поглаживает распухшую щёку Йена, изуродованную синяком и кровоточащей ссадиной. От шершавой мозолистой ладони как бы не было ещё больнее, но шлюшонок всё равно ластится, трётся, касается его руки губами. Обхватывает за шею, прикусывает нижнюю губу, медленно приподнимается, опускается. Раз, другой, третий; с растрескавшихся губ слетает прерывистый вздох, Йен вздрагивает всем телом, взгляд туманится. Всё равно нравится, сучонку рыжему. Затрахан, измучен — а с ним, Заком, нравится. — Объезди сам, — Зак скользит ладонью Йену на загривок, вжимает вторую между лопаток. — Немного, да… разрешаю… — он слегка надавливает рукой, побуждая шлюшонка склонить голову к своему плечу, и тот охотно подчиняется, ласкается лицом о шею, постанывает возле уха. — Сладкая ты сучка… бля, забрать бы тебя нахуй от всех… Слова вырываются сами собой, но, едва произнеся их, Зак понимает — да, он этого хочет. Забрать, забрать нахуй. Только себе. Раз остальные недостаточно ценят. Блядь. Если бы это было так просто. Уж лучше бы он предъявил права на Йена сразу… но сразу — и он не оценил. А теперь — многим не понравится, если сучка, которую ебут все, вдруг станет принадлежать только одному. Но если выбрать время… и дождаться, когда переведут пожизненных, которым нечего терять, — должны вроде скоро… через пару недель, от силы через месяц… Йен снова вздрагивает, услышав слова Зака. Невольно сжимается на его члене — так, что Коннор приглушённо стонет сквозь зубы. Вскидывает голову, заглядывает с отчаянной надеждой в глаза. Тоже хочет?.. К нему, Заку, на постоянку? — Тихо, тихо, — Коннор обхватывает лицо шлюшонка обеими ладонями, крепко и глубоко целует в губы. — Что, хочешь?.. Ну тихо, потом обсудим… давай, продолжай… сучка моя… Не только его — но это пока. И в любом случае, сейчас Йену явно хочется слышать то, что он слышит. Галлагер рвано кивает, снова начинает приподниматься и опускаться, сжимая коленями бёдра Зака. Льнёт всем телом, стонет громче, тянется за новым поцелуем. Горячий, узкий — хоть и растрахали уже, вроде… или у остальных, кто ебал, члены поменьше… — Самый сладкий, блядь… — глухо выдыхает Зак и снова целует Йена, жадно сплетаясь языками. Йену и правда хочется. Хочется, чтобы Зак забрал на постоянку, чтобы стал… стал единственным. Это предел его тюремных мечтаний, а данный момент уж точно. Так хочется… Он старается не расплакаться опять, кусает губы, трётся измученным, истерзанным другими телом о Коннора, насаживается на его член, ёрзает ягодицами на коленях. — Забери… меня, как сможешь… Пожалуйста… Зак… — выдыхает Йен сквозь стоны, обхватывает руками голову Коннора, притягивает к себе, отчаявшийся, почти беззащитный. — Я что хочешь буду делать, слышишь?.. Правда… Бля, мне с тобой сладко… Тебе ведь тоже? Я знаю… Чёрт, я хочу только с тобой… — Галлагер мучительно всхлипывает. — Бля… бля, слышь, ну чего ревёшь как баба? — Зак пытается усмехнуться, пытается не обращать внимания на то, что в груди снова сжимается; хули ж ты мне в душу запал, рыжая сучка?.. Йен рвано ласкает его волосы, и Коннор снова ловит губами распухшие губы, слизывает стекающие по лицу Галлагера горьковато-солёные слёзы. Возбуждение не спадает, и Зак мягко, куда мягче, чем обычно, толкается бёдрами навстречу Йену, в его горячее тесное нутро. Обнимает, гладит широкими ладонями по вздрагивающей спине, прижимает к себе крепче. — Сладко, шлюшонок, сладко… бля, сучка ты… Потерпишь ещё чуток, слышь? Скоро время выберу… и заберу… ты мне теперь обещанный… — Зак усмехается уже свободнее, целует Йена за ухом, засасывает кожу на шее. — Не могу сразу, враз… объясню потом… ничего, чуть позже заберу… и делать будешь что захочу, сам сказал, слово не воробей… Чё, меньше я прошу, чем другие? Со мной слаще? Йен рвано кивает, мотает головой по плечу. Зак просовывает руку между их телами, проводит ей по животу Йена, обхватывает член. Стоит. Всегда у него стоит, сучонка. На него, Зака, точно. — Подрочить? — снова кивок, и Зак с силой проводит ладонью по всей длине члена, кладёт вторую руку Йену на загривок, притягивает к себе для нового поцелуя. — Давай, шлюшонок… кончим вместе… а потом позволю тебе чуток приласкаться… Зак понимает, что не просто позволит Йену приласкаться — приласкает сам. Как бы непривычно это ни было ему самому — приласкает. Похуй. Душа в клочья рвётся, когда эта рыжая сучка ревёт. Йен протяжно стонет, снова всхлипывает, невпопад кивает головой, отчаянно толкаясь в большую, грубоватую руку Зака. Тот приподнимает его на себе, опускает, снова приподнимает. Дурманящая, болезненная страсть усиливается, рассыпается вдоль позвоночника огненными искрами, заставив прогнать спину. Он благодарно целует Коннора в губы, хочется ластиться об него ещё и ещё, забывая, вытрахивая из себя всех прочих, кто его касался. — Я скоро, Зак… Поласкай ещё… хорошо… с тобой мне хорошо… всегда, правда… — Сучка ты рыжая… мне с тобой тоже… — Зак коротко усмехается, снова глубоко целует Йена, сплетается языками. Спускается широкой ладонью с загривка на спину, гладит между вздрагивающих лопаток, плотнее сжимает второй рукой член, отрывисто ласкает в такт их синхронным движениям, сминает в кулаке подтекающую головку. Ещё раз целует Галлагера за ухом, скользит губами по шее, прикусывает, оставляя метку. — Давай, шлюшонок, спускай… хочу услышать, как заскулишь… Он толкается бёдрами вверх чуть резче, и Йен стонет. Кажется, ему и впрямь хорошо, шлюшонку. Как и Заку — с ним… Йен мучительно стонет — так сладко и отчего-то щемяще становится от поцелуя Зака. В сочетании с мозолистой рукой, ласкающей чувствительную плоть, это становится почти невыносимым. Боль в сердце проливается наружу, смешивается со всплесками, потёками оргазма, заставляя забиться на коленях у Зака. Галлагер стискивает его в себе, рвано дыша во влажное плечо, в самом деле скулит, щурит глаза, на ресницах вздрагивает солёная влага. — Зак… Бля… Не выпускай меня… — Не выпущу… не выпущу, сука ты… шлюшка рыжая… — выдыхает Зак Йену в рот, чувствуя, как сжимаются горячие мышцы вокруг члена. Сейчас совсем не думается о том, что просто так, в момент, заграбастать Йена себе не получится… Оргазм захлёстывает, Зак матерится сквозь зубы, стискивает Йена в объятиях до боли и кончает глубоко внутрь него. Мой, блядь. Моя грёбаная сучка. — Ну всё, всё… давай сюда… — Йен рвано кивает, послушно снимается с обмякающего члена, сползает с колен Зака. Коннор подбирает трусы их обоих, помогает шлюшонку натянуть. Хули с ним возиться не надоедает?.. — Иди сюда, — он снова тянет Йена к себе, и тот садится рядом на нары, обнимает, ластится, трётся коротко стриженой рыжей головой о плечо. — Поласкаемся чуток… да потолкуем… — Ага, — тихо отвечает Йен. — Ты… ты меня правда себе заберёшь? От других? — Заберу, — твёрдо отвечает Зак. Поглаживает Йена по спине, по затылку. — Заберу, правда. — Сейчас? — настойчиво повторяет Галлагер. — Прямо сейчас? Блядь. Шлюшонок нарывается, но Зак чувствует не злость, а странное, непривычное чувство вины. Злость — разве что на самого себя; за то, что не предъявил права сразу. — Слышь, ну не могу прямо сейчас, а? — он с силой, почти до боли сжимает ладонями голову Йена, заставляет его взглянуть себе в глаза. — Мне тоже нахуй надо со всеми враз загрызться, даже мне… — Я… я понимаю. Правда понимаю, — Йен крупно вздрагивает, прикусывает губу. — Прости. Что прошу. — Да и я понимаю… иди сюда… — Зак приближает лицо к лицу Йена, касается лбом лба. — Я здесь тоже не всесильный, иногда даже на западло шёл и в карты мухлевал, чтобы чаще с тобой быть… Потерпи ещё чуток, шлюшонок, а? Пусть хотя бы пожизненных в другую тюрягу переведут, через пару недель обещали. Им терять нечего, понимаешь ведь? А я из своего пятерика два года уже отсидел, через три, к сороковнику своему, хочу выйти — а не так, чтобы ещё червонец-другой накинули… Понимаешь, сова биполярная? Йен отрывисто кивает, чувствуя, как глаза щиплют слёзы. — Понимаю. Понимаю, да. И спасибо тебе… правда, спасибо… — Потерпи, — повторяет Зак. — Чуток потерпи. Недельку-другую, да? Ну, от силы недельки три, может… Я и за это время постараюсь чаще тебя себе брать. И наркоты подкину, как смогу, да? — Потерплю, — тихо говорит Йен. — Потерплю, да, сколько нужно… и наркоты давай, когда можешь. С ней легче. Можно… можно тебя обнять? — Можно… Иди уже сюда, шлюшонок, — в устах Зака это слово и впрямь звучит странной нежностью. — На колени садись. Я бы забрал, блядь, прямо сегодня… если бы мог… А потом заберу. Через пару недель. На постоянку. Обещаю. Йен садится на колени Зака, подтягивает ноги, обвивает его за шею, как ребёнок. — Знаю, Зак, знаю… И верю. Ты и так для меня многое делаешь… — Не влюбись хоть, шлюшонок, — Зак обхватывает Йена за пояс, устраивает поудобнее. — А то втюрюсь в тебя сам, что, бля, делать будем? — он усмехается и целует Йена в губы. — Вместе жить, — Йен смеётся сквозь слёзы и целует Зака в ответ. — Как выйдем. В сердце отдаётся болью — он ведь любит Микки, всегда любил, всегда будет… Но Микки рядом нет. Он сам от него отказался, сам предал. Микки никогда его за это не простит — даже если жизнь сведёт их снова. А Зак рядом. И Зак — единственный, кто может его защитить сейчас. — А чё, бля, можно, — Коннор хмыкает. — Да не реви ты, ну опустили чуток… Не реви, слышь?  — Ага, — бормочет Йен и вытирает слёзы о плечо Зака. — Не буду… — Или пореви, хуй с тобой… — Зак притягивает Йена ближе, накрывает широкой ладонью затылок. — Реально ты как баба порой… и даже жальче, чем баб моих мне бывало… — он пару секунд молчит и продолжает: — Я сам и не помню уже, когда в последний раз ревел. Кажись, перед тем, как с фермы сбежал, на конюшню пошёл, любимой кобыле в бок уткнулся и разревелся… вот так вот, бля — не матери, не сестре, не шмаре, а Снежинке, чёрт бы её… Потом шёл вдоль дороги и всё думал, будут ли братья за ней так же, как я, ухаживать… Йен, тихонько шмыгает на плече у Зака. Слушает его рассказ о лошади, пытается представить, каким мальчишкой был Зак Коннор. Щелчок. Гаснет свет; отбой. Охранники к ним не заглядывали — у Зака, как всегда, всё схвачено. — Она тебя тоже любила, Снежинка, я уверен… И скучала по тебе. Ты не узнал, как она там была, ну, потом?.. — Не узнал… — тихо отвечает Зак, и грудь на секунду сдавливает почти совсем забытое чувство вины. Йен сидит у него на коленях, тихо всхлипывающий, полуголый — они оба в одних трусах. Обнимает, жмётся; и спихивать его не хочется совершенно. — Да не думаю, что они с ней плохо обращались. Она племенная была, масть редкая, белая, как снег… и как твоя кожа вон, — он усмехается, проводит пальцем по плечу Йена, и Галлагер вздрагивает, вскидывает голову. — Да чего дёрнулся? Я чё, блядь, на скотоёба похож? Сравнил просто… А Снежинку я даже не за красоту любил. Она ласковая просто была… ну точно как баба, — Зак смеётся. — Или как ты сейчас. Узнавала всегда, тянулась, башкой тёрлась… Я даже думал её свести. Спиздить. А потом думаю — и хули я на лошади, как недоделанный ковбой? Да и она не шибко привыкла, чтобы на ней верхом… А мне проще так, на фурах попутных. Да и отец, — Зак снова на секунду умолкает, — на меня-то ему похуй было, а вот ради племенной кобылы не поленился бы и погнаться, и копов вызвать. Хули… Ей на ферме было лучше, а мне так. Схуяли я тебе всё это рассказываю, а, шлюшонок? — Зак берёт Йена за подбородок, снова смотрит в ночном полумраке камеры со странной, чуть насмешливой нежностью, крепко целует в губы. — А впрочем, выговорился — и вроде хорошо… А тебя, — он крепко сжимает Галлагера в объятиях, снова утыкает лицом себе в плечо, — я верняк на постоянку заберу. Скоро. Только смотри ведь, — он усмехается куда-то в рыжую макушку. — Если на тот момент другого защитничка себе найдёшь, или отобью у него, или оба под меня ляжете. Усёк, рыжий лобок? Ну иди сюда… давай ещё поцелую… — Усёк… хорошо, я подожду, потерплю… — тихонько отзывается Йен, хотя от слов Зака неприятно холодеет где-то внутри. Если другого защитничка найдёшь… Но Микки ведь не появится — здесь? Разумеется, нет. А значит, надо просто потерпеть, пока его сможет забрать Зак. Сделать только своим. Когда наступит подходящий момент. От губ Коннора текут тёплые волны, понемногу вытесняя холод, и рассказ о любимой лошади тоже способствует. Представить Зака мальчишкой непросто, но ещё более сложно представить, что в этих стенах он, Йен Галлагер, найдёт того, с кем захочет сойтись близко. Как с Заком. Или почти так. Это уж вряд ли. Поэтому надо держаться Зака — и продержаться, пока он к себе не заберёт. Йен целует Зака снова и снова, лижет языком язык, словно пытаясь обезболить самого себя, убедить в чём-то. — Мне понравилось… про лошадь твою… — Про лошадь, говоришь, понравилось? — Зак усмехается, и в тусклом коридорном свете Йену кажется, что он может различить в его усмешке тень смущения. — Хули я тебе про неё рассказывал вообще… Ни с кем ведь ещё не делился. За всю свою грёбаную жизнь. Точняк, что ли, влюбляюсь? — Зак коротко смеётся, и Йен тоже отвечает смешком, снова ластится, трётся лицом о шею. — Ну, давай на боковую, шлюшонок, а то так и до побудки досидим… — тело на коленях Зака напрягается, Йен сильнее цепляется за его шею, словно боится выпускать, и Коннор, чуть помедлив, задумчиво продолжает: — Лечь бы с тобой на одну полку… хочешь, да? — Йен кивает — быстро, коротко, словно не до конца верит услышанному и боится, что Зак передумает. — Вот только рядом хрен поместимся, даже если на боку, я слишком здоровый, да и у тебя ноги длинные… А давай вот так. Если хочешь. Я на спину, а ты на мне вытянись. Что, попробуем?.. Зак откидывается на узкие нары, обнимает Йена за плечи, тянет на себя. Тот послушно ложится, осторожно ёрзает, пытаясь устроиться, протискивает одну ногу между ног Зака, закидывает руки ему на плечи, утыкается лицом в ямку между плечом и шеей. Впору снова возбудиться, но уже слишком хочется спать. — Что, шлюшонок, удобно? — Йен согласно мотает головой, щекоча голую кожу Зака своими волосами, и Коннор, довольно усмехнувшись, тянет одеяло, укрывает их обоих. — Тогда так и спи, в тесноте да не в обиде… не боись, мне ты не тяжёлый… Йен шумно сопит в плечо. Бля, снова, что ли, реветь собрался? Сучонок. — Рыжий лобок, — произносит Зак вслух — слова, которые в первый же день попросил набить на нём сам Йен. — Сова биполярная. Сопение всё такое же шумное. Йен лежит на нём, обхватив руками и ногами, и, кажется, в натуре едва сдерживается, чтобы не разреветься ему в грудь. — Спи, — повторяет Зак и, чуть повернув голову, с непривычной нежностью касается сухими тёплыми губами влажного от пота виска. Если при побудке охраннички увидят, что они спят друг на друге… Да похуй. Они даже в подштанниках; не совсем голые. Можно будет сказать, что сучонку полночи кошмары снились, пришлось обнять. В качестве отмазы должно прокатить. А так-то, конечно, всё равно здесь все знают, кто кого ебёт. И для чего зэки порой просятся на ночь камерами поменяться. Йен крепко прижимается к Заку, жмурится, с ресниц сбегает пара прозрачных солёных капель и теряется где-то на груди Коннора, в поросли тёмных волос. Если не открывать глаз, то можно в конце концов уснуть. Этой ночью Йену будут сниться лошади, а одна, белая, словно озарена внутренним светом, и в гриве мелкие солнышки цветов, вроде маргариток. Они с Заком будут целоваться, Йен прижался полуголой спиной к тёплой, тёмного дерева стене конюшни, рубашка наполовину сползла, и сладкий запах сена, и поцелуи Зака на шее. А потом он видит Коннора мальчишкой, идущим вслед за Снежинкой и рядом, что-то ей ласково рассказывающим. Галлагер мерно покачивается на грудной клетке Зака, приподнимается и опускается вместе с дыханием, укрытый его рукой и казённым одеялом. И где-то на краю поля, как тёмную точку, видит Микки.