* * *
Элиотт обнаруживает Луку в спортзале, когда тот разговаривает с Хлоей. Он не знает, связывает ли их что-нибудь сейчас. Он не знает, как много или мало для Луки она значит. Хлоя активно размахивает руками — то ли возмущенно, то ли возбужденно — но Лука не двигается, придавленный своей болью. Произошло то, чего Элиотт неимоверно боялся. Он причинил Луке боль и нарушил его главное правило — не подпускать к себе сумасшедших людей. Не то чтобы Элиотт считал себя сумасшедшим. Легкие странности, безумие, болезнь. Его состояние трактуют по-разному, и это каждый раз больно. Неизменным остаётся одно: Элиотт опасен для людей. Никакого физического вреда. Эмоциональные увечья намного страшнее и опаснее. Со временем они не всегда уходят бесследно. Далеко не всегда. Элиотту проще думать о том, что у Луки есть Хлоя. Если Лука не один, он в безопасности. В стороне от него он всегда в безопасности. Когда Лука выходит из спортзала, в коридоре не остаётся ни одной живой души. Только пронизывающий сквозняк, который так схож с пустотой в его сердце.* * *
Они встречаются в столовой через несколько дней. Кровавые пятна проступают на бинте алой изморозью, и у Элиотта слезятся глаза. Он из последних сил удерживает поднос с едой, не выпуская из внимания руку Луки. — Что у тебя с рукой? — Элиотт смотрит на его искоса, боясь спугнуть и ранить ещё сильнее. Сильнее уже попросту невозможно. Лука не поворачивает головы в его сторону. С поддельным интересом разглядывает блюда за прилавком, но желудок протестующее сжимается в комок. Лука уже несколько дней не может думать о еде, не может нормально спать, и в столовую он пришёл с другой целью. Попытаться помириться с Хлоей или с ребятами. Трудно решить, перед кем он виноват больше. — На вечеринке подрался, — холодно цедит Лука, перетягивая на поднос тарелку с макаронами. — На вечеринке? — в голове колючее беспокойство, и тонкая пленка слез трескается на глазах. Элиотт не верит ни единому слову. — С кем? — Со стеной, — Лука подхватывает поднос и уходит прочь. У Элиотта внутри расходится по швам то, что он считал беспечной реальностью. Реальность никогда ему не нравилась, и болезненный взгляд Луки — очередное доказательство, что в ней никогда не будет места Элиотту. Он не может больше рисковать жизнью самого важного человека.* * *
Элиотт не подходит к Луке ближе, чем на пять метров. В груди болезненно ноет, и ему всё труднее справляться с собой в одиночку. Он больше не может пойти за помощью к Люсиль. Она всегда его примет, что бы между ними не происходило. Успокоит, развеет страхи, снимет боль, но не вылечит. Сердце Элиотта закрыто для неё. Дафна набрасывается на Луку с объятиями посреди коридора. Базиль и Артур неловко мнутся у неё за спиной, но радость у них общая на троих. Вернее на четверых. Лука впервые за последние дни улыбается, и это самая правильная вещь в мире. Элиотт не задумывается о том, что произошло. Что бы не случилось, это делает Луку счастливым. Его ободранные костяшки совсем не отталкивают: это просто гарь прошлого, которая смоется со временем. Для Элиотта нет ничего важнее того, чтобы Лука был счастливым. Без него, но все-таки счастливым.* * *
Лука подкрадывается к нему так неожиданно, что у Элиотта сердце падает в пятки. Несколько дней ему мастерски удавалось оставаться незамеченным. Роль молчаливого наблюдателя была не самая удачная, но наблюдать за расцветшим, приободрившимся Лукой было необъяснимо приятно. Будто тепло и нежность снова затопили в нём остатки болезни. — Следишь за мной? — Лука почти что выкрикивает, и у Элиотта с головы слетает черный капюшон. Лука смотрит на его взлохмаченную шевелюру с нескрываемым облегчением, и улыбка прорывается на губах тонким лучом. Он давно заметил, что за ним упрямо и отчаянно следят. Раньше он назвал бы преследование странностью, но сейчас хочется назвать это проявлением чувств. Не менее сильных, чем его, чувств. — Пытаюсь, — вздыхает Элиотт, поворачиваясь к нему лицом. — Мы могли бы просто поговорить, — Лука наклоняет голову набок, рассматривая Элиотта то ли с интересом, то ли разочарованно. Взгляд у него всегда странный, потому что Луке нравится всё странное. Элиотт — его самая ценная странность. — Ты бы так просто согласился? — Элиотт расстегивает ветровку, чтобы впустить немного воздуха. Ему жарко, душно и тошно одновременно. Ему стыдно за то, что это очаровательное личико тускнело из-за него столько времени. Но ведь оно улыбается сейчас тоже из-за него? — Нет, — резкий ответ на все вопросы, которые роятся у Элиотта в голове. «Ты простишь меня? — Нет». «Ты будешь со мной? — Нет». «Ты любишь меня? — Нет». — Что у тебя с рукой? — спрашивать об этом скоро войдёт у Элиотта в привычку. До тех пор, пока Лука не ответит честно. — Я просто… — Лука тянет сбивчиво, пряча глаза, и Элиотт одергивает себя, чтобы не прикоснуться. Обнять его по привычке крепко, провести рукой по гладким волосам, вдохнуть его запах. Раньше это было его спасением, его отдушиной. — Пообещай мне кое-что, — Элиотт убирает руку, едва коснувшись тыльной стороны ладони. — Что? — у Луки большие воспаленные глаза, и в них надежда напополам с предвкушением. Всё ещё можно вернуться обратно. Всё ещё можно начать сначала. — Ты не причинишь себе боль из-за меня, — теплая ладонь уютно ложится на его лицо, и Лука благодарно улыбается. В этом прикосновении так много смысла и чувств, о которых он успел забыть за эти дни. — Я не потеряю тебя. Элиотт целует его руку, мягко трогает губами сбитые костяшки и закрывает глаза. Он так боялся, что больше не сможет быть рядом. Он так боялся его потерять. Лука прижимается осторожно, словно в первый раз. У них никогда не будет ничего дороже. «Ты любишь меня? — Я буду любить тебя всегда».