Мой любимый крысёныш

Том и правда чувствовал это постепенно все возрастающее желание. Его смущала откровенность герра Гриндевальда и его умение задеть самые чувствительные места; он никому не позволял до этого касаться себя и пальцем, и хотел вырваться от него, но вместо этого лежал, кусая губы, и боролся со внутренним желанием. — Ты только еще красивее, когда злишься. Тебе это идёт, моя дикая летучая мышка. Геллерт улыбался, но глаза у него были холодные, и он оторвался от Тома со слабой полуулыбкой; наверное, ее нельзя было назвать насмешкой, поскольку он не собирался задевать чувство его достоинства, — но Том всё же вырвался, вскочив с постели, и захлопнул за собой дверь. Гриндевальд не стал его преследовать. В любом случае, где ему оставалось прятаться? Конечно, Нурменгард имел множество скрытых комнат и укромных мест, но Том опасался разведывать их, как шпион. У него была своя комнатка при лаборатории, где он и сидел сейчас, закутавшись в одну мантию, которую только и успел схватить. Гриндевальд пугал его, хоть он и не признался бы себе в этом. Его мастерство, даже больше — умение околдовывать — впечатлило Тома, потому он и согласился стать его учеником, присягнуть на верность, стать чуть ли даже не рабом. Что там, рабом и стал — вряд ли Альбус Дамблдор стал бы волноваться о нем — он радовался, сбыв с рук опасного ученика. А сам Том уже жалел о решении надеть на себя этот ошейник, поскольку успел всецело прочувствовать на себе власть старшего мага. В таких-то расстроенных чувствах его и обнаружила Винда. Пожалуй, к лучшему, что это оказалась не Куинни. Тому нравилась её строгость и бескомпромиссность, и даже то, что она не слишком благожелательно относилась к нему (лучше сказать — откровенно строго). Она оценила обстановку с первого взгляда и, надо думать, о многом догадалась но не подала вида. — Акцио одежда Тома. Какого черта ты ходишь раздетый? В замке сквозит изо всех щелей, — и она кинула ему появившиеся смятые брюки, сорочку и всё остальное, и Том не без скрытой благодарности стал одеваться. — Отлично. Надеюсь, ты сидишь здесь не просто так, а уже принялся варить оборотное зелье? Нет? Брови неодобрительно сдвинулись, Том с несвойственной ему угодливостью кинулся набирать воды в котел и мелко резать корни бессмертника. И в дальнейшем он не раз избирал Винду кем-то вроде своей заступницы, поскольку знал о ее откровенно равнодушных, почти холодных чувствах к себе и непременно направлялся к ней, когда хотел избежать чересчур пристального внимания Гриндевальда. Конечно, бывало, что он избирал для этих целей и мисс Куинни, но та пугала его умением проникать в чужие мысли, и оттого ее он сторонился больше. Первую неделю Гриндевальд оставался обескуражен. Едва он пытался оказаться рядом или прикоснуться к нему, Том отстранялся, норовил вырваться; если удержать его на месте, напрягался, и можно было слышать, как стучит его сердце от страха. Пугающий, но соблазнительный, мальчик явно сводил Геллерта с ума. Всё казалось в нем идеальным: и тонкие черты лица, и гордый изгиб темных губ, и скрытое, но прочитывающееся в жестах, в профиле, во взгляде благородство, оставшееся от предков-Певереллов, несмотря на вырождение и угасание этого рода. Ему нравились темные вьющиеся волосы — он не стал возражать или силой заставлять его носить короткую стрижку. Позволял ему даже куда больше: брал его с собой в самые темные подворотни Лондона, Берлина и Парижа, учил и позволял практиковать непростительные заклятья. Но Том всё равно боялся его, и боялся самой этой власти — он привык все мысли носить в себе и не доверять никому. Конечно, Геллерт мог взять над ним верх. У него были все средства для этого. Он мог запереть его в самой дальней комнатке в подвале Нурменгарда и забыть о нем так долго, что мальчик сам бы стал умолять выпустить его; он мог стать с ним строг и наказывать сурово за любую провинность; мог, наконец, использовать данную мальчиком клятву и притягивать к себе чарами, мог опаивать тайком зельями, — но всё то были не такие верные средства. "Как можно медленнее, только так свершаются самые великие завоевания", — говорил один безумный философ и Геллерт верил этим словам. — Можно подумать, ты меня боишься, — поддразнивал он Тома, который стоял над каким-то зельем, сосредоточенно помешивая его. — Вовсе нет! — отвечал тот, покраснев еле заметно и становясь мрачнее. — Это хорошо. Альбус говорил мне, что ты одновременно и умён, и смел. Опасное сочетание, по его мнению. — Много же он рассказал вам обо мне. — Этого он не рассказывал. Но я знаю Альбуса, — усмехнулся Геллерт. Одной рукой он попробовал приобнять Тома. но тот отстранился вдруг со словами "Рад за вас, господин", — и вышел прочь. "Можно подумать, он ревнует", — пронеслось в мыслях у темного мага. Это казалось ему почти забавно, но позволять Тому подобных выходок он не собирался. Один раз дашь слабину — и мальчик вечно будет считать тебя слабохарактерным манипулятором. Но Геллерт был не то что Альбус. — Несносный мальчишка! — крикнул было вслед ему Геллерт. — Я велю тебя высечь, честное слово! Том фыркнул и хлопнул дверью. Определенно это было не дело для того, кого он хотел видеть всецело отдавшимся в свою власть. Он вскочил и отправился за ним. Том стоял в его собственной спальне, смотря в мрачное серое небо с низкими тащившимися по нему тучами, и можно было быть уверенным, что еще недавно их не было. — Что случилось, Том? Молчание. — Ты несдержан. Вернись в лабораторию и окончи. — Нет, — зло прошипел он. — Да, Том. — Я сказал, нет! Что вы сделаете? — Я, как обладатель власти и тот, кому ты приносил клятву, вполне могу напомнить тебе об этом подчинении, — начал плавно Геллерт, смотря внимательно. Он и впрямь тайком использовал невербальное заклятие, заставляя Тома против воли ослабнуть и перестать сопротивляться. Но это было начало. Он приобнял его заботливо, и случайно зашедший в покои мага мог бы подумать, что Тому стало плохо, а добрый наставник хочет довести его до ближайшего кресла. Он сел в него сам, притянул к себе своего строптивого воспитанника, но тот всё же вырывался, даже гневно шипел что-то. Ошейник вдруг начал сперва жечь, потом душить, — слегка, не сильно, но ослабшему отчего-то в объятьях Гриндевальда юноше хватило и этого. Он упал, распластавшись перед ним на полу, хотел вскочить, но подняться получилось лишь на четвереньки. Рука господина протянулась к нему, снова приподняла к себе, спасая на время от удушья и жжения. Геллерт гладил его по очерченным скулам, держал за подбородок. всматривался в сверкавшие красными огоньками глаза. — Заметь, я еще не применил и десятой части власти над тобой. Но ты разозлён, и в этом твоя слабость. Не позволяй себе её. Том дышал глубоко и часто. Гнев утихал. — Я могу все. Даже применить силу к твоему красивому личику и нежной коже. И советую это запомнить. Том мрачно посмотрел на него, но, видимо, решил внять совету и промолчал. Приподнялся. но снова вскрикнул от боли и почти сам упал в объятия Геллерту. Тот приобнял его с готовностью, давая опереться о широкую витую ручку кресла. — Прости. Я не хотел делать тебе больно. И никогда не сделаю. Том отворачивался, пряча не к месту выступившие слёзы, и продолжал молчать. Наконец открыл рот, но в словах слышна была обида: — Я ребенок для вас. — Вовсе нет. — Вы сами так говорили. Что я слишком мал, чтобы... Он смутился. — Для чего? — заинтересованно спросил сам Гриндевальд. В ответ он почувствовал, как тонкие юношеские пальцы сжали его руку. Другая рука Тома проскользила по его груди, по сюртуку, небрежно, но волнующе — после стольких-то месяцев отстраненности. — Закройте глаза, господин, и узнаете, для чего. Гриндевальд приопустил ресницы, нагло подсматривая, и уже ждал касания более откровенного, но его все не было. — Не бойся... — напутствовал он мальчишку. Тишина. Он приоткрыл глаза... Тома не было. Снова сбежал. "Чертёнок!" — выругался Геллерт, но в этот раз кидаться за ним не стал. Но все же вечером Тому пришлось вновь явиться пред очи господина. Альбус Дамблдор, вопреки своим заверениям об отсутствии всякой лояльности армии Гриндевальда и публичном неодобрении его идей, всё же оставался зависим от него. Он предстал смешливому взгляду Гриндевальда, явившись в Нурменгард, и, невозмутимо отряхнув несуществующие пылинки пепла, вышагнул из камина. Случилось это прямо за ужином. Гриндевальд, улыбаясь, вертел кулон на шее, поглаживая его, и пригласил гостя за стол легким наклоном головы. — Добрый вечер, Геллерт. Я пришел обговорить кое-какие детали инициированного закона о реставрации власти магической аристократии, поскольку они коснутся приема детей в... — И не только за этим, верно? Альбус Дамблдор неловко усмехнулся в ответ. — И хотел узнать, как чувствует себя юный мистер Реддл. — О, мы с ним стали большими друзьями! Геллерт вдруг притянул к себе Тома, сидевшего по левую руку от него, прижимая, чуть ли не целуя в макушку. Было в этом жесте нечто театральное, но Том поддался ему и прижался в ответ вполне послушно. Ничто не казалось ему сейчас лживее этой фальшивой заинтересованности бывшего директора его делами, и он вспомнил, сколько раз пытался доверить ему свои тайны, но встречал лишь ту же натянутую улыбку или еще более неприятные попытки "обезвредить" себя. Дамблдор вопросительно улыбнулся юноше, ставшему с момента их последней встречи еще бледнее и мрачнее. Том глянул на него волком и принялся равнодушно резать на кусочки кусок мяса в своей тарелке. Альбус спросил снова: — Может быть, ты хотел бы вернуться в школу, Том? — Нет, благодарю, господин директор. У Тома хватило ума сказать это спокойно и равнодушно, не вызывая лишних сомнений и опасений. Главным было то, что он понял сейчас, кто действительно готов поддерживать его во всем. — Ты точно обходишься с ним хорошо? — Дамблдор вложил в последующий пристальный взгляд всю силу своей проницательности; но, как и бывало всегда, им было не пробить броню уверенности Геллерта. — Альбус, уверяю... — Может быть, слишком балуешь? — Это может быть. — Нужно быть с ним строже. Директор вдруг пустился в долгое рассуждение-размышление о всех прежних школьных выходках Тома, и тот попеременно то краснел, то злился. Любви к бывшему директору ему это не прибавило. Когда Дамблдор ушел, Том ощутил наконец блаженное спокойствие — удивительное, учитывая то, что Нурменгард не был его родным домом. Приближенные медленно расходились и покидали зал вслед за директором, пока он оканчивал ужин. Наконец они остались наедине, но это уже совершенно не пугало, и даже когда Геллерт сел напротив него, Том проглотил последний кусочек совершенно спокойно. — Раздражает, согласитесь. — Ах, Альбус, Альбус. Он всегда был немного эгоистичен. Даже не эгоистичен, скорее... Полон желания сохранить свою непогрешимость и мудрость в глазах окружающих. — Это точно! — Том довольно расхохотался, но в ту же минуту на плечи ему легла теплая тяжелая рука Гриндевальда. — Но что, если я принял его совет к сведению? Учти, я не остановлюсь перед самыми строгими средствами твоего воспитания. Том расхохотался вновь, хотя и не был до конца уверен, что его новый наставник шутит. — Принять наказание от вас будет только приятнее, сэр, — слегка поклонился он. Так что Гриндевальд мог праздновать новую маленькую победу в деле завоевания сердца и привязанности мрачного юного Тома Реддла.