Ложка сахара.

Стайлз понимает, что у него плохо с чувствами. В частности, он их не имеет. Ничего не имеет смысла утром. У него все еще есть уютное чувство, когда Питер смотрит на него, и он должен напоминать себе не паниковать. Если он попал в сабспейс, то пара дней повышенных эмоций—это нормально, и это просто из-за огромной кучи эндорфинов. Но три дня спустя он уже не может этого отрицать—он счастлив, и все из-за Питера. За то, что он может спать, есть и учиться, не беспокоясь о своих финансах и о том, как он заплатит за еду. Он одевается так, чтобы подразнить Питера, и это веселее чем должно быть. К тому же Питер ведет себя так, будто он действительно заботится о благополучии Стайлза, и это не просто удобный источник извращенного секса. Питер даже дал ему несколько советов по последнему эссе, которые помогли ему наскрести баллов на отлично. И все потому, что Стайлз сходил с ума из-за того, что это эссе будет худшим из трех финальных. Он делает глубокий вдох и думает, что разрешает себе быть счастливым от своей жизни. Лидия и Питер- оба сказали ему, что можно наслаждаться этим, что здоровье и счастье имеют значение, так что, черт возьми, он будет счастлив. До тех пор, пока он держит реальность под контролем и не развивает никаких неподобающих чувств, он будет в порядке. Он просто должен помнить, чем это не является. *** Он чувствует облегчение и благодарность, когда может бросить последнюю подработку. Он все еще работает в студенческом книжном магазине, но его часы сокращены, потому что спрос теперь ниже, чем в середине семестра. Это значит, что он может сосредоточиться на своих занятиях, спать и проводить время с Питером. Он говорит себе, что ему позволено быть благодарным за то, что все спокойно и ему не о чем беспокоиться. Что все становится лучше, потому что Питер в его жизни. Благодарность-это нормально, это адекватная реакция. Все в порядке. *** Когда отец спрашивает, он говорит, что остается в колледже на большую часть весенних каникул. —Я все еще собираюсь приехать в гости на несколько дней, но я хочу воспользоваться шансом, чтобы продолжить готовиться. Вторая половина семестра страшнее полнолуния, и это, возможно, мой единственный шанс вырваться вперед. Его отец хихикает. —До тех пор, пока я не увижу тебя, сынок. Здесь было возмутительно тихо без тебя, и мы не можем этого допустить. Он сердится. —Мне не нравится, на что вы намекаете, офицер. —Для тебя это «папа» или «Шериф», маленький преступник. *** Питер не спрашивает. Не совсем. Он просто хочет знать, доступен ли Стайлз на весенних каникулах, чтобы быть его компаньоном. Похоже, он ожидает, что ответ будет «нет». —Нет, я останусь здесь. Кампус опустеет, а это значит, что я могу попытаться продвинуться в своих классах, наверстать упущенный сон, ну и все такое. Он теребит шнурки толстовки, радуясь, что Питер на телефоне и не видит его и не чует его нервозности. —Конечно. Но означает ли это, что я получу тебя в свое распоряжение? Делить тебя с недостойными массами довольно быстро мне надоело. Он смеется. —Так можно говорить о коллегах и клиентах? —В пределах слышимости? Абсолютно нет. Но это не ответ на мой вопрос, не так ли, милый? Его сердце подпрыгивает, затем начинает стучать быстрее. —Нет, не ответ, папочка. В трубке тишина, и он знает, что это потому, что Питер хочет получить ответ. Он сглатывает. —Можешь оставить меня себе, если хочешь. —О, я хочу, детка, -Питер, кажется, доволен, -на самом деле вопрос в том, знаешь ли ты, что это значит. Тебе нравится, как это звучит? То, чтобы привести себя в порядок, здесь, в моей квартире, где ты можешь говорить так громко, как хочешь, пока я провожу с тобой время? Он не хочет, чтобы его судили за то, как быстро «да» вылетает у него изо рта. К счастью, ответный смешок Питера скорее ласковый, чем насмешливый. — Ну, ты же знаешь, что тебе здесь всегда рады, так что приходи, когда будешь готов, чтобы папочка побаловал тебя. Он останавливается на минуту, решив не позволять своему члену думать за него. Но, на самом деле, нет смысла играть в труднодоступность. —Завтра? Пожалуйста? —Конечно, дорогой. Во сколько? *** В первый раз, когда Питер растягивает его и толкается внутрь, все на мгновение останавливается и Стайлз почти верит в Бога. Ему кажется, что он плачет. Он знает, что умоляет. Он позволяет Питеру делать все, что он хочет, и не думает, что когда-либо так сильно кончал. (Но самое приятное — после того, как Питер прижимает его к себе и моет, а затем кормит, прежде чем прижать к себе еще ненадолго. Он говорит себе, что это просто инстинкты, стая, Питер — ответственный доминант, но от этого не тускнеет яркое, хрупкое чувство в груди.) Когда они садятся за первую выписку по кредитной карте, он нервничает. Он знает, что это нелепо, правила Питера практичны и им легко следовать, но он нервничает. Питер улыбается и просматривает заявление. —Вот двадцать три доллара на 157-й Гранж. Стайлз смотрит туда, куда указывает Питер. —В тот вечер мы ужинали в польском ресторане. Не знаю, почему вместо названия указан адрес, но все было так. Питер кивает. —Все остальное здесь в порядке, и ты потратил меньше нормы. Он склоняет голову. —Я хочу сказать, что хотел бы иметь подушку безопасности, если что-то случится снова. Я понял это на собственном горьком опыте. —Посмотри на меня, детка. Он слушается, и руки Питера охватывают шею. —Хотя я горжусь твоей способностью планировать бюджет и думать о будущем, у тебя есть я. Я здесь, чтобы заботиться о тебе. Понятно? Жар разгорается в груди и окрашивает щеки. —Да, папочка. Питер одаривает его чем-то средним между обычной ухмылкой и искренней улыбкой. —Это мой хороший мальчик. От гордости и нежности в голосе Питера перехватывает дыхание, и он понимает, что попал в серьезную беду. *** Его первая мысль — позвонить Лидии. Она поможет ему разобраться, как это исправить, без вопросов. Но затем он понимает, что нет никакого способа получить помощь, не сказав ей о реальном положении вещей, и он не сможет согласиться с тем решением, которое она придумает. С сокрытием важной информации, с тем, что согласился на Питера папочку, и самое глупое, что можно себе представить — с развивающимися чувствами к Питеру чертову Хейлу. Он останавливается и медленно дышит, борясь с паникой, пытающейся затуманить мозг. Он может справиться с этим. Он может. Ему просто нужно помнить, что это деловое соглашение для Питера—этот чувак получает секс и общение в обмен на деньги. (Он не позволяет себе думать о том, что получает от Питера. Вот как он оказался в этой передряге.) *** Стайлз понимает, что у него плохо с чувствами. В частности, у него их нет. Он думал, что вырос из одержимости, когда перестал тосковать по Лидии, но, видимо, нет. Проблема в том, что нет хорошего способа бороться с ними. Он не может смотреть на властного Питера-люблю-возвращать-людей-из-мертвых, он не может говорить об этом со Скоттом, или с отцом или даже Лидией, и он уверен, что, если он попытается воспользоваться помощью консультанта колледжа, ему придется иметь дело с полицией, потому что вся эта ситуация звучит хуже, чем, черт возьми, она есть на самом деле, даже если разница в юридических терминах. (Он уверен, что это законно, но может быть, это серая зона. Он не совсем уверен, что Питера не обвинили бы в чем-то, даже если бы что-то не получилось. Хотя, учитывая, что этот парень адвокат, ему может грозить дисциплинарное взыскание.) Что заставляет бороться со своими неуместными чувствами, а также регулярно взаимодействовать с объектом указанных чувств. Конечно. Потому что ничто в его жизни не может быть легким. Он говорит себе, что ему просто нужно время. Как только он больше не будет зависеть от Питера, он сможет получить некоторое пространство, и все будет по-другому. Семестр почти закончился. Питер, очевидно, не будет ожидать, что он будет в зоне доступа во время летних каникул, и это дает ему целых три месяца проверки реальностью, пока он работает с этим дерьмом, чтобы убедиться, что в следующем году он будет относиться к этому иначе. Все будет хорошо, у него все под контролем. *** Он шипит, поднимая руку, поворачиваясь, чтобы лучше видеть свое отражение. Там нет ничего, на самом деле, за исключением начала того, что будет впечатляющим синяком. Это тот тип всепоглощающей боли, которая возникает из-за связи со сверхъестественным случайным появлением там, где этого не должно быть, в худшее возможное время. Как в середине кампуса в три часа дня, так что было максимально много свидетелей происшествия. Но как бы то ни было—он справился с этим, его одноклассники не травмированы, он незначительно ранен, и он вернулся вовремя, чтобы подготовиться к рабочему обеду, на который должен сопровождать Питера. Это будет отстойно, но его лицо в порядке, а все остальное будет прикрыто одеждой, которую ему велено надеть. Сначала он принимает душ, а затем возвращается в свою комнату, чтобы одеться. Он двигается так медленно, как только осмеливается, и нежен с самим собой, как только может, потому что позже у него не будет такой роскоши. Он будет занят, играя влюбленного по уши парня. Вот почему он все еще не готов, когда Питер пишет, что он в машине. Ждет. Он ругается и заканчивает застегивать жилет. Пишет Питеру, что он будет через несколько минут. Он ожидает, что его телефон взорвется все более злобными сообщениями о его времени, поэтому игнорирует его, когда тот гудит, сосредоточившись на попытке уложить волосы. Все его внимание сосредоточено на подготовке, и чтобы не слишком сильно двигать рукой, поэтому он вздрагивает при неожиданном стуке в дверь, выругиваясь, когда движение вызывает боль в боку. Он открывает дверь, готовый представиться угрюмым мудаком и послать любого, кто бы за ней не стоял, но он не знает, что сказать, когда видит Питера. —Э. Привет. Я был бы через две минуты. Питер смотрит на него, но ничего не говорит, проскользнув мимо него в комнату. Как только дверь закрывается, он сразу же пригвождает Стайлза острым взглядом. —Что случилось? Он раздражен. —Чувак, я теряю счет времени на регулярной основе, несколько минут опоздания не свидетельствует о чем-то неправильном. Дай мне мои ботинки, и мы пойдём, господи. Рука Питера обвивается вокруг запястья, пальцы перекрывают кольцо синяков, скрывающихся под рукавом рубашки. Он умудряется контролировать лицо и не ругается, но это не имеет значения. Вспышка боли в запахе выдает его. Питер расстегивает манжету, закатывает ее и замирает, когда видит синие отпечатки пальцев на предплечье Стайлза. Когда Питер говорит, его голос мягкий и опасный. —Кто это сделал? Он долго молчит. Наверное, слишком долго. Инцидент, скорее всего, станет известным в интернете, и он не хочет, чтобы над ним издевались. Он также не хочет, чтобы Питер думал, что он обманывает, потому что Стилински слишком преданный для этого, но он действительно не хочет признаваться Питеру, что он был ему предан, что он все ещё предан. Это выдаёт слишком много. Он успокаивается: —Ну как. Возможно, сегодня был небольшой инцидент. У Питера подрагивает мышца челюсти. —Что случилось? —Ну не то чтобы случилось… —Что случилось, Стайлз? Он сглатывает. Это тон, который он слышал от «папочки» Питера, который обещает неприятные последствия его непослушной заднице. Он смотрит себе под ноги. —По-видимому, вся эта одержимость имела некоторые непредвиденные последствия, одно из которых настигло меня сегодня. В виде Валькирии, пытающейся унести меня в Валгаллу? Голос Питера напряженный, ровный. —Валгалла — загробная жизнь для воинов. У него выворачивает желудок. —Да, что довольно смешно, я, очевидно, не… —Меня больше беспокоит тот факт, что тебя приняли за мертвого, милый. Он чувствует себя немного лучше, когда рука Питера обхватывает его шею сзади. —Ну, знаешь ли. Ногицунэ был копией меня, так что… Может быть канцелярская ошибка? Хватка Питера сжимается, когда он медленно выдыхает. Странным образом, зная, что он расстроен из-за этого, Стайлз чувствует себя лучше из-за всего этого фиаско. Но потом Питер смотрит ему в глаза и спрашивает: —Ты ранен? — и к черту жизнь, потому что он не может справиться с беспокойством, направленным на него. Он пожимает плечами. —Стайлз. —Не совсем? Питер делает шаг назад и сжимает переносицу. Когда он поднимает глаза, его взгляд становится строгим. —Давай попробуем еще раз. Ты ранен? Он закусывает губу, размышляя, есть ли способ избежать ответа. Питер ждет его. В конце концов он признается: —Я не думаю, что есть что-то серьезное, но моя левая сторона убивает меня. Питер берет его за руку, вены на мгновение чернеют, когда его лицо становится мрачным. —Ты так красив, весь разодетый, тебе лучше переодеться во что-нибудь удобное. —Что? Питер закатывает глаза, прежде чем расстегнуть жилет Стайлза. —Такая боль указывает на что-то более серьезное, чем просто синяки. Его тон успокаивает, когда он помогает Стайлзу снять рубашку. —Мы едем в больницу, и толстовка отлично подойдет для этого. Стайлз удивляется, когда именно он провалился в кроличью нору. —Твой ужин? Губы Питера кривятся, когда он снял рубашку со Стайлза. -Я могу перенести встречу с клиентом. Ты не можешь быть заменен, если у тебя будет тромб из-за внутреннего кровотечения. Он не знает, что на это ответить, поэтому молчит, пока Питер помогает ему надеть удобную пару джинс и толстовку на молнии. Прогулка к машине и поездка в больницу тоже проходит в тишине, потому что Стайлз отчаянно перепроверяет свою медицинскую страховку на своем телефоне, надеясь, что ему не придется платить за это. (Закончилась его удача. Гребаные франшизы.) По крайней мере, у него есть информация для заполнения форм. Вот это радость. Они паркуются и быстро регистрируются. Стайлз садится с Питером и бумагами, но не может сосредоточиться. Питер обнимает его и целует в висок. — Давай сюда, дорогой. Я позабочусь об этом. Это мило, но— —Мне нужно дать свою информацию, даже если на самом деле страховка этого не покрывает. Питер фыркает, проведя рукой по его волосам. —Какую часть фразы «Я позабочусь об этом» ты не понял? Намек на это занимает некоторое время, потому что он устал и испытывает боль, и это не может означать то, что он думает. —Ты хочешь сказать, что заплатишь за это? Питер прислоняется лбом к волосам Стайлза. —Конечно, малыш. Ты мой. Он отдает свой телефон и планшетку, ошеломленный. Питер сказал это так, как будто это простая правда, а не потрясающее заявление. Как будто Стайлз важен для него. За пределами их договоренности, даже за пределами того, что они были в стае. Это единственное, о чем он думает, пока они ждут врача, пока отвечает на вопросы медсестры, пока ждут рентгена. Теперь, когда он думает, это отражается эхом в его мозгу, что—как ни дико маловероятно—требует рассмотрения. Он пытается понять, как спросить, пока он на рентгене, но не может придумать ничего, что не звучало бы глупо или неуверенно. Потому что это Питер, и если Стайлз ошибается, если он показывает карты, а карты Питера не совпадают, что ж. Он может только представить себе, какой его жизнь станет некомфортной. Вот почему он молчит, позволяя Питеру обнять его и рассеянно гладить, пока они ждут, когда придет доктор и вынесет вердикт. Он едва слышит, что говорят, погруженный в раздумья, но уделяет достаточно внимания, чтобы понять, что его травмы- ничего серьезного. Он получает рецепт на обезболивающие, и Питер задает еще несколько вопросов, но мозг Стайлза в другом месте, и он не думает, что в мире достаточно аддерола, чтобы заставить его сосредоточиться на чем-то еще прямо сейчас. После ухода доктора Питер берет его за руку и поднимает на ноги. —Ты не понял ни слова. Его губы дергаются, и он почти улыбается. Поверь Питеру, он знает, когда отвлекаются. —Да. Питер цыкает, но выражение лица ласковое. —Тогда хорошо, что у тебя есть я. Ну же. Мы зайдем в аптеку, а потом поедем домой—тебе нужен отдых, и я знаю, что лучше не надеяться, что ты его получишь, если я не буду за тобой присматривать. Он настолько захвачен мыслью, что Питер заботится о нем, о том, что квартира Питера станет их домом, о чувствах, которые он не должен иметь, что выпаливает: —Ты действительно беспокоишься обо мне? Брови Питера поднимаются, рука прикасается к щеке Стайлза. —Конечно, дорогой. Почему ты думаешь по-другому?