маяки и скалы

Конструкторы из мяса и костей сами загоняют себя в тупик, прячась от собственных чувств и эмоций или же слепо следуя за ними, не задумываясь, к чему это может привести. Антон уже давно пытался не быть подобным. Он никогда не позволял себе расслабляться и никогда не думал, что ему может просто «повезти». Каждую ситуацию он за секунды продумывал до последнего возможного исхода, просчитывал каждый возможный шаг и к чему может привести любая заминка. Он всегда был тем, кто полностью посвятил себя своему делу и не позволял себе отвлекаться ни на что. Пока не появился Арсений, разрушивший всё, что строилось годами. Растоптавший в пыль все привычки и устои, что Антон так тщательно взращивал в себе. Арсений, который действительно заставил его что-то почувствовать. И, стоило этому случиться, он сразу потерял контроль совершенно над всем. Антон закрывает глаза и вдруг смеётся, и смех отдаётся эхом в тишине сырого подвала. Наручники натирают запястья, а разум всё ещё замутнён той хернёй, которой его пытались то ли травануть совсем, то ли, как и вышло, вырубить и притащить… Сюда. Зачем? Знали ли они, кто он? Не свои точно. Для бунта рановато (первый будет через пару месяцев), а район не их (даже несмотря на то, что всё настолько полетело по пизде, на такое они не были бы способны). Он жмурится и запрокидывает голову, с глухим стуком ударяясь затылком о стену. Боль отдаётся в висках раскалённым железом, и он кусает губы почти до крови, пытаясь хоть так её заглушить. Если он — всего лишь конструктор, как и все люди, то это — вполне достойный его конец, да? Разум пытается судорожно продумать все возможные выходы из этого дерьма, превозмогая болезненный туман из-за отравления, и вдруг расслабляется полностью. Всё просто. Выхода отсюда нет. Он снова смеётся, замолкая также резко, как и начал. Как же, блять, больно. Он стискивает зубы изо всех сил, пытаясь не застонать в голос.

***

Он, кажется, вырубается на пару часов, и в сознание его выдёргивают грубо, чуть ли не за шкирку. Рядом падает едва живое тело, остро пахнущее кровью. Чёрное, всегда идеально чистое и выглаженное пальто пачкается о грязь, покрывающую холодный бетон. Пуговица отрывается и несколько раз подскакивает на полу, прежде чем упасть. — Твоя шавка прискакала, — свет из дверного проёма невыносимо режет глаза, — Хотела покусать, да не вышло. Едва слышный смех невыносимо громкий, но ещё громче прерывистое дыхание рядом. Дверь закрывается с оглушительным стуком. Антон тщетно пытается сфокусировать взгляд, но он уже знает, кто сейчас лежит с ним рядом, одной рукой опираясь о пол, чтобы хотя бы облокотиться спиной о стену. Арсений глухо кашляет, и, кажется, виновато улыбается. В его взгляде, который Антон не видит, чувствует, целая гамма эмоций. И совсем нет слёз. Он закрывает глаза, не переставая улыбаться. Рука лежит на боку, а сквозь пальцы и ткань мятой серой футболки сочится багровая вязкая кровь. — Я… Не в то время, да? — голос хриплый и слабый, и Антон хотел бы попросить его помолчать, поберечь силы, да сам не может, — Можем назвать это свиданием. Только ты и я. Шутка совсем не смешная и нелепая, но Попов издаёт сдавленный смешок, закрывая глаза. Шастун наклоняет голову, сразу же утыкаясь носом в непривычно холодную шею. — Блять, ну ты и… Ты чего замёрз совсем, а? Я же говорил тебе свитер под пальто надевать, дурак, — это не к месту и не ко времени, но мысли путаные, и это почему-то кажется самым важным из всего, что Антон может сейчас сказать. Пусть ему и хочется сказать многое. Больше, чем укор за ебучий, блять, свитер. Хочется наконец впервые за всё это время задать все те вопросы, что теперь были всегда, стоило Арсению появиться в жизни Антона, и ещё больше те, которые появились сейчас. Но мысли текут слишком вяло и вязко, и всё, что ему остаётся — утыкаться носом в шею, чувствуя смесь запаха металла и дорогого одеколона. Дыхание брюнета становится всё тише, и Антон как-то инстинктивно находит его ладонь своей, переплетая пальцы. И не хочет проверять затихающий пульс. — Простудишься ещё… А мне потом тебя чаем отпаивать и с соплями твоими возиться, — и его голос уже намного тише, нужно отдышаться, прежде чем снова начать говорить, — Думай о море, хорошо? Арс, — он хочет толкнуть его в плечо, но сил не хватает. «Думай о море» «У меня всегда работало, когда мне снились кошмары» «Думай об этом и оно обязательно тебе приснится»