Under My Skin

      Брюс думал, что находиться лицом к лицу с Джокером — достаточный повод, чтобы бросить стажировку.       К счастью, он ничего не рассказал Альфреду. Так что он не уйдёт в ближайшее время.       Он едва смог ехать домой после своего первого дня на стажировке; его руки так дрожали от беспокойства или волнения, и он не мог стереть улыбку с лица. В университете ему говорили, что он будет иметь дело с более проблемными пациентами, учитывая характер его исследований, но он никогда не думал, что будет заниматься самыми проблемными. Хотя, скорее, самыми тревожными. Он молча благодарит офис интернатуры, подъезжая к дому.       В тот вечер его разум находится где-то далеко в Аркхэме; он думал о специализированных камерах на этаже максимального уровня безопасности, о том, что пустует семь из пятнадцати, о единственной одиночной камере Джокера в конце коридора, о самом Джокере и о своём первом впечатлении от встречи с преступником. Естественно, у него уже был профиль на клоуна, но исследование — одно, а находится рядом с человеком — совсем другое.       За ужином он завёл с Альфредом непринужденную беседу, вспоминая свои исследования о Джокере. Дворецкий, конечно, спросил о стажировке.       — Нормально, — говорит Брюс, пожимая плечами, стараясь отвечать как можно более нейтрально.       У Альфреда есть сверхъестественная способность распознавать ложь, и он старается удержать дворецкого подальше от своих дел.       — Ничего необычного? — говорит Альфред, когда откусывая кусок жаркого, которое он приготовил к ужину.       — Нет, всё было нормально, — Брюс пожимает плечами, тут же жалея о своих словах. — Ну, всё было так, как они и говорили. Никто не набросился на меня, это всё, что я имею в виду.       — Значит, доктор Квинзель интересна в общении?       — Я так думаю.       — Ваши пациенты?       — Я ещё не встречался с ними, — отвечает Брюс.       Это лишь половина правды. Квинзель сказала, что у неё есть еще два пациента, помимо 81. Один из них — бывший профессор психологии, Джонатан Крейн, на которого Брюс старался не смотреть, проходя мимо его камеры. Это был для него совершенно другой уровень неловкости. Другой пациент, Эдвард Нигма — гений с чрезвычайно серьезным случаем ОКР и заинтересованностью к кубикам Рубика, двенадцать штук которых украшают его камеру.       Альфред кивает, понимая, что Брюс не хочет уточнять. Затем Альфред рассказывает о своём дне: поход в супермаркет, посещение Уэйн Энтерпрайзес, а также о том, как почти поддался просмотру американского телевидения, которое, как знал Брюс, Альфред терпеть не может.       — Ну, если тебе станет слишком одиноко, я могу уйти со стажировки, — шутит Брюс, вставая, чтобы убрать тарелки.       Брюс чуть ли не бежит вверх по лестнице в свой кабинет, жаждая дополнить исследование о Джокере, которое он собирает с первого курса в колледже. Он даже использовал университетскую библиотеку, что ему разрешили. Они назвали его исследование «тщательными, почти одержимым», и Брюс решил принять это, как комплимент.       Что он знает о Джокере, так это то, что он опасен. Это было само собой разумеющее, тебе не нужно анализировать его слишком глубоко, чтобы увидеть это. Во-первых, у него есть магнетизм, он полностью контролирует преступность и её действия. Он взял Готэм штурмом, похитил детей, держал в заложниках полицейских, разрушил оборону Готэма. Он относится к этому как к игре. Возможно, это было заблуждением, но он так не думает. Джокер был слишком бдителен. Он не связан с реальностью, но не полностью отдалён от их мира.       Он роется в ящиках в своем кабинете, надеясь, что у него остались оригинал исследования. Наконец, он находит его, на дне ящика, в черной папке толщиной не менее трех дюймов. Брюс перенес большую часть своих находок на компьютер, но он нашёл что-то разумное в том, чтобы прятать бумаги в ящик, а затем рыться в них, чувствуя запах чернил и пыли.       Этот человек был неуловим, и после стольких исследований Брюс все еще не может понять, почему Джокер делает это. Одна вещь всегда мешала его исследованиям — нет никаких записей о Джокере до того, как он стал Джокером. Наиболее формирующие годы психопатов — подростковые, и большинство из них проявляют общие черты: ненависть к животным, антисоциальное поведение, поджоги. У него довольно-таки ограниченный доступ к информации Джокера, большинство из файлов засекречены и находятся под пристальным наблюдением GCPD и Аркхэма, для предотвращения подражательных преступлений.       Но есть вещи, которые Брюс знает наверняка. У Джокера искаженное представление о реальности — это очевидно. Он рассматривает свои преступления как игру, полицию — как объект, с которым он может играть, взрывчатку — как игрушку. У него нет даже небольшого угрызения совести, он может нажимать на курок, не беспокоясь о том, что произойдёт потом.       Тем не менее, он довольно-таки организован, Брюс вспоминает кадры с Джокером, когда тот жаловался на отсутствие плана. Даже если у клоуна не было плана, он мог быстро его придумать.       Затем Семерка Джокера — более глубокое понимание его психики. Убийство — слишком личная вещь, чего уж говорить о серийном убийстве, которое он явно пытался скрыть, раз фотографии его жертв были найдены в личных вещах. Самое интригующее, они были преднамеренными. Или, по крайней мере, воспринималось всеми именно так.       Брюс прикусывает щеку, закрывая папку и думая, что благодаря своим исследованиям и опыту Квинзель — он сможет пробраться в разум Джокера.

********

      Брюс прибыл в Аркхэм рано утром с чашкой кофе в руке. К счастью, на этот раз ему не пришлось подкупать охранника, чтобы попасть внутрь.       У Квинзель назначена на сегодня встреча с Джокером, и Брюс готов начать рабочий день как можно скорее, размышляя над своими исследованиями и желая узнать об клоуне как можно больше. Он не одержим, просто… поглощен. Дело Джокера было самым интересным в Аркхэме, по крайней мере для него. Нет имени, нет семьи, нет мотивов. Просто чистый когнитивный хаос, и теперь Брюс может подключиться к нему и попытаться разобрать его.       Квинзель попросила его сопровождать другого доктора перед сеансом, просто чтобы он смог привыкнуть к тому, как работает лечебница. Брюс слышал истории о халатности и жестоком обращении, но на поверхностном уровне всё кажется нормальным. Пациенты стоят на учёте, охранников не хватает, но у них хорошая работоспособность, и никаких беспорядков в Аркхэме за последнее время.       Брюс по-прежнему скептически относится к историям о том, как пациенты покидали лечебницу и затем говорили о жестоком обращении, чтобы на них закрыли глаза. У него есть подозрение, что от него что-то скрывают, скорее всего, из-за вклада его семьи в лечебницу. Они, вероятно, думали, что если бы он узнал, что на самом деле происходит, то финансирование было бы урезано.       Работа Брюса заключалась в том, чтобы отметить, во сколько пациент принял свои лекарства. Он и доктор, которого он сопровождал, остановились у двери на первом этаже. Когда доктор положил таблетки в прорезь в двери, пациентка без колебаний берёт их. У неё жидкие волосы, сероватого цвета, свисающие до выпирающих ключиц; у нее сухие и потрескавшиеся губы, которые слегка кровоточат. Брюс замечает шрамы и синяки на её руке, которой она взяла таблетки.       — Простите, доктор Стрейндж? — говорит Брюс, глядя на лист с названиями лекарств, прикрепленный к двери пациента. — Этого лекарства нет у пациентки в списке.       Хьюго Стрейндж — главный психиатр в Аркхэме, довольно невысокий мужчина с ухоженной бородой и круглыми очками, которые сидят на кончике его носа. Обычно он проводит дни, запершись в кабинете надзирателя, по крайней мере, так говорили Брюсу. Стрейндж контролирует и принимает большинство решений, связанных с поставкой наркотиками. Он довольно сдержан по отношению к Брюсу, объясняя вещи монотонным голосом, он, кажется, очень раздражённым, когда сопровождает такого интерна, как он, даже если семья Брюса — главный спонсор лечебницы. Брюс не винит его, главного психиатра необычно наблюдать за чем-то таким простым, как ежедневная раздача лекарств.       — Это Азенапин, Луразидон и Ксанакс, как говорила доктор Квинзель, я удивлен, что вы не смогли запомнить. — он небрежно взмахивает рукой. — Просто комплексное лечение, чтобы они были спокойнее.       — Кажется, она недоедает, сэр, а Лурасидон иногда влияет на аппетит потребителя, не должна ли она принимать что-то с более слабой дозой? — спрашивает Брюс, постукивая пальцем по пюпитру.       — У пациентки в прошлом были вспышки насилия, связанные с её шизофренией, Уэйн, вы хотите, чтобы на ваших руках был агрессивный пациент? — Стрейндж говорит с ним, будто он ребенок, его слова растянуты и преувеличены, а тон ровный.       — Конечно, нет, сэр, но, может быть, мы…       — Я приму ваш комментарий к сведению, — сухо прерывает его Стрейндж.       Брюс в последний раз смотрит на камеру, женщина вернулась к своей койке и теперь смотрит в стену; её челюсть отвисла, руки лежат на коленях. Брюс ставит галочку рядом с её номером и следует за Стрейнджем к следующей двери.       Они продолжают это, пока каждый пациент не стал так же безразличен и роботизирован. Это тревожное зрелище.        — У вас сегодня сеанс с доктором Квинзель и пациентом 81? — интересуется Стрейндж, когда они подходят к последней двери в своем списке.       Брюс с любопытством отрывает взгляд от пюпитра, так как до этого Стрейндж не пытался поддерживать с ним разговор.       — Да.       — Если бы это зависело от меня, вы бы занимались этим целыми днями. — Стрейндж поправляет очки, нахмурившись. Брюс не восхищается его прямотой. — Но доктор Квинзель весьма заинтересована в этой вашей статье, «Предсказание психопатии в раннем возрасте»?       — Да я —       — Это по-детски. Честно говоря, всё это делали миллион раз раньше. — говорит Стрейндж, кладя три таблетки в щель двери перед собой. — Странный отчёт, скудное исследование, и само написание — ужасно. Кроме того, Крейн помогал вам написать это, так что, по сути, это бред сумасшедшего. — издевается Стрейндж и едко ухмыляется.       Брюс ничего не говорит, чувствуя жар в скулах и кончиках ушей. Он решает занять себя бумагой на пюпитре. Дата. Время. Пациент. Доза. Он старается не обращать внимания на критику Стрейнджа.       — Тем не менее, отдаю вам должное, — он вздыхает. — Ваша коллекция записей из СМИ и поверхностный анализ пациента 81… — Стрейндж пытается подыскать подходящее слово. — Адекватны.       — Спасибо. — коротко отвечает Брюс, пытаясь понять, стоит ли воспринимать это как комплимент.       — Удачи с 81. Хотя, сомневаюсь, что у вас будет прогресс. Доктор Квинзель ждет вас в зале для сеансов максимальной безопасности, вы свободны.       Брюс кивает и разворачивается на каблуках, направляясь обратно по коридору, радуясь избавлению от присутствия Стрейнджа.       В коридорах Аркхэма легко заблудиться, он как-то слышал, что они намеренно сделали их так, чтобы пациентам было труднее убежать. Они бродили по внутреннему двору или офисам, не имея возможности выйти. Брюс два раза прошёл через комнату отдыха, прежде чем нашел лифт, с помощью которого можно подняться на этаж максимальной безопасности. Он может получить к нему доступ без Квинзель, но только в определенное время. Его статус интерна предоставил ему уменьшенные привилегии в системе безопасности Аркхэма.       Было не так жарко, как в его первый день в лечебнице, но кондиционер на этом этаже так же работает.       Он быстро проходит главный коридор. Прошлой ночью он читал дела нескольких пациентов, и это не помогло ему расслабиться. Повернув за угол, он встречает доктора Квинзель.       — Отлично, вы как раз вовремя. Как со Стрейнджем?       Брюс пожимает плечами:       — Хорошо, наверное. Кажется, я ему не нравлюсь, но я с этим справлюсь.       — Не волнуйтесь, мы в одной лодке, — говорит она с легкой улыбкой на губах, которая быстро исчезла. — 81 находится в той комнате с двумя охранниками, которые уйдут, как только мы зайдем, но будут стоять здесь всё время. 81 будет закован.       — Как он вёл себя раньше?       Квинзель с энтузиазмом кивает, перелистывая страницы на пюпитре.       — Спросите любого, каждый знает истории или слухи о его поведении. Та, в которой он кусает санитара за ухо — одна из самых мягких, которые я слышала.       Брюс смотрит на дверь и видит несколько фигур, движущихся за мутным стеклом.       — Вы здесь, чтобы наблюдать, поэтому не пытайтесь общаться с ним. Особенно после вчерашнего, он пытается сбить с толку любого, кто заговорит с ним, склонить на свою сторону, влезть им в головы. Просто следите за этим и делайте заметки.       — Что-нибудь конкретное…?       — Все, что вы считаете важным. Ему только недавно разрешили начать терапию один на один. Для него это не столько реабилитация, сколько понимание того, как он мыслит. Он любит лгать, поэтому у нас нет точной информации о нем.       — Хорошо.       — Еще есть вопросы? Может быть, вы хотите позвонить кому-нибудь, прежде чем отправиться туда?       — Я выйду искалеченным?       — Возможно нет. Слегка взволнованным, скорее всего. — это первая шутка, которую он слышит от Квинзель, что освежает её серьезность. — Пойдёмте.       Комната — полная противоположность, по сравнению со стерильным, чистым коридором максимальной безопасности. Посередине стоит письменный стол с бумагами, чашкой кофе и несколькими другими предметами. Вдоль одной стены тянутся книжные полки, заваленные всевозможными томами. Несколько стульев стоят полукругом возле дивана. Освещение тусклое, большое окно находится напротив двери, и выглядит так, словно принадлежит церкви, а не лечебнице; это витраж, который отражает лучи фиолетового, зеленого и синего цвета на темный, деревянный пол офиса. Окно, похоже, выходит на внутренний двор.       Брюс ожидал увидеть чистую белую комнату с, возможно, мягкими стенами. Эта атмосфера странно привлекательна. Он подозревает, что таким образом пациент начинает чувствовать себя непринужденно, что заставит его больше говорить. Может быть, это был даже офис Квинзель. Он подозревает, что эта комната относится к более старой версии лечебницы, что это место, которое не было обновлено, чтобы соответствовать чистой промышленной эстетике этажа максимальной безопасности.       Он быстро скидывает с себя страх и следует за Квинзель. Джокер сидит перед окном, по обе стороны от него стоят двое охранников, одетые в черную одежду, в бронежилетах и с электрошокерами на поясе. Клоун скован, как и говорила Квинзель. Две пары наручников удерживают его ноги возле ножек стула, а другие прижимают руки к подлокотникам. Квинзель садится на стул напротив Джокера, а Брюс чуть дальше, чтобы не отвлекать.       — Боже, я просто обожаю их, — с усмешкой говорит Джокер, шевеля руками в наручниках. — Где я могу получить собственную пару? — его волосы не такие растрёпанные, как в прошлый раз, но всё равно в нём есть что-то жуткое.       — Нужно просто выбросить ключ, — ворчит один из охранников.       — Аллард, Франко, вы можете идти, — говорит Квинзель, указывая на дверь.       Один из охранников бросает на Джокера взгляд, прежде чем выходит из комнаты; другой охранник, женщина, следует его примеру и сочувствующе смотрит Брюсу в глаза, проходя мимо.       — Так, расскажи мне о своем новом стажере, Харл, я думаю, что нравлюсь ему. — Джокер не удосуживается посмотреть на Брюса.       — Мы здесь, чтобы поговорить о тебе, Джокер, а не о Уэйне, — отвечает Квинзель, говоря холодным тоном. Брюс подносит ручку к блокноту, записывая, как Квинзель назвала Джокера по имени, и это было странно, учитывая то, как сильно она настаивала на том, чтобы называть его 81. — Ты помнишь, где мы остановились?       — Да, тот последний интерн. Должен сказать, ты должна найти того, кто не боится жуков.       Брюса внезапно заинтересовывает то, что случилось с последним стажером Квинзель.       — Раз ты не хочешь говорить, давай поступим по-другому. Знаешь игру «ассоциации», верно?       — Это было бы клише, если бы я лежал на этом диване. — Джокер кивает в сторону дивана, который стоит рядом с ним.       — Просто попробуй.       Джокер ничего не говорит, вместо этого расправив плечи и откинув голову назад, к потолку, чтобы не смотреть на Харли. Брюс думает, что этот жест близок к «да», которое они собирались получить.       — Зеленый. — начинает девушка.       — Волосы, которые, кстати, мне нужно заново покрасить… — Брюс начинает записывать разговор.       — Холод.       — Виктор.       — Неприятно.       — Джим Гордон.       — Приятно.       — Наручники.       — Вода.       — Отравлена.       — Яд?       — Приятно.       — Отвечай честно, — говорит Квинзель, поправляя очки.       — Ложь.       Квинзель вздыхает, когда Джокер подаётся вперёд, гремя наручниками, часть волос падает ему на глаза.       — Аркхэм.       — Временно.       — Я.       — Настоящий кексик, — шутливо улыбается Джокер.       — Брюс.       — Наручники. — Брюс напрягается.       — Хорошо, хватит, — Квинзель ерзает на стуле, поправляя юбку.       — Теперь, я буду смотреть на чернильные пятна, Док? — Джокер выговаривает каждое слово с долей сарказма и скуки.       — Нет. Брюс собирается задать тебе несколько вопросов, — Квинзель поворачивается, чтобы посмотреть на Брюса, который озадачен этим заявлением. Она ведь говорила, что он будет только наблюдать. — Вы что-то приготовили? — спрашивает она с легким кивком. Брюс смотрит через плечо на Джокера, который склонил голову в бок, смотря на него. Может, Харлин пытается сбить Джокера с толку?       — Да… да, — мужчина смотрит в блокнот. — Почему ты носишь макияж на лице? Тогда, во время истории с заложниками. Ты не скрываешь свою личность — так почему? — Брюс постукивает пальцем по ручке.       — Вот, что нужно было уяснить с самого начала, я — тщеславный человек, — Джокер расслабляется в своем кресле. — Брюс знает, с чего начать.       — Доктор Квинзель предположила, что ты сначала захочешь поговорить о себе, — отмечает Брюс.       — Ты прав, так и сделаю. — отвечает Джокер, вздёрнув подбородок. — Я никто, — он дует губы. — У меня не было имени; мне было обидно, что у всех остальных ребят, которые тоже сидят здесь, есть своя фишка. У Оззи — птицы, Памела с растениями, Фриз с нерешенными семейными проблемами — мне нужно было выделиться.       — Почему?       — Я самовлюбленный, ты сам это сказал. Я читал все твои бумаги на меня.       — У тебя нет доступа в библиотеку… — с тревогой произносит Квинзель, стараясь сохранять ровный тон.       — Я польщен, если честно, понятия не имел, что ты так интересуешься мной, Брюс.       Брюс перестаёт стучать по ручке.       — Фанат?       — Нет.       — Тогда, кто ты? — улыбка, присутствующая на лице Джокера большую часть сеанса, исчезла с его лица. В темноте комнаты он выглядит устрашающе, лицо, из-за прядей волос, скрыто тенями. Сердце Брюса стало биться быстрее.       — Просто интересующийся человек, — заявляет Брюс ровным голосом.       — Твоя «фишка», давай поговорим об этом. Клоуны? — вмешивается Квинзель, отвлекая внимание клоуна от Брюса. Жуткое выражение пропадает с лица Джокера.       — Я ценю комедию, театр, всю эту арену. — Джокер пытается махнуть рукой, что было безуспешно. — И это смешно.       — Ты рассматриваешь преступность, как игру. Ты признавал это в прошлом.       — Я — единственный, кто играет правильно, — клоун откидывается на спинку стула, царапая ногтем дерево на стуле.       — Что ты имеешь в виду, говоря: «правильно»?       — Я делаю это для удовольствия, понимаешь? Такие люди, как Харви и Оззи, делают это, чтобы победить.       — Что в этом забавного?       — Это то чувство, когда… — он останавливается, чтобы облизать губы. — Когда ты избиваешь кого-то до смерти, и на твоих руках много… мяса, что, если ты сожмешь ладони в кулаки, кровь будет стекать в огромную лужицу, и… — он глубоко и вздыхает через нос. Клоун закрывает глаза, на его лице появляется улыбка. — Этот чудесный металлический запах. Здесь иногда пахнет так. Мне так кажется.       Брюс записывает всё объяснение настолько подробно, насколько может, и что-то в нём сжимается, когда он рисует образы в своей голове. Он смотрит на Квинзель, которая кажется равнодушной.       — Как это может помочь победить?       — Теперь, когда ты заставляешь меня объяснять всё, становится скучно.       — Тогда, давай подведем итоги. Мне нужно спросить: ты склонен к самоубийству? — Квинзель подносит ручку к блокноту на коленях.       — Чуть-чуть.       — У тебя бывают мысли или фантазии о причинении кому-либо вреда, когда ты один?       — О, постоянно, ты не поверишь…       — У тебя проявляются побочные эффекты от лекарств, такие как: тошнота, кровотечение из носа или галлюцинации?       — Нет, но ты можешь дать мне что-нибудь другое?       — Это все мои вопросы, — Квинзель пишет что-то блокноте и поворачивает голову к двери. — Аллард?       Двое охранников снова входят в комнату и подходят к Джокеру. Брюс поднимается вместе с Квинзель, на мгновение остановившись, чтобы посмотреть на охранников. Они открепляют руки Джокера от подлокотников и пристёгивают их к цепочке вокруг его талии.       — Ты можешь сделать их немного потуже, Франки? — обращается Джокер с ухмылкой охраннику слева, Франко. Мужчина морщится.       Когда они отстегивают его ноги и пристегивают цепи к лодыжкам, Джокер смотрит на Брюса, задержавшегося у стула. Клоун пытается поднести руку к уху, имитируя телефонную трубку.       — Позвони мне, — преувеличенно громко произносит он.       Брюс хмурится, затем отворачивается и следует за Квинзель, стараясь избавиться от картинки забрызганных кровью рук перед глазами.