One chapter thirteen pages

Им обоим почти исполняется восемнадцать, когда это начинает входить в опасную привычку. Совсем не для детей. Девушка готовится ко сну, кроется за дверью дубового шкафа, морщась от отеков на коже, когда понимает, что ничего на свете так сильно не хочет, как снять с себя душащий бюстгальтер. Она старается меньше смотреть на себя в зеркало, чтобы не ужасаться красным линиям, идущим поперёк груди. — Почему у женщин такое красивое тело? — Восьмая вздрагивает, сжимает оголенную часть кожу руками, так резко отскочив назад, что врезается задницей в деревянные полки. Взгляд упирается в высокую фигуру брата, который стоит у входной двери, скрестив ноги, вальяжно опираясь локтями о косяк. — Напугал, — шикает она, плотнее прячась за лакированной дверцей шкафчика. — Завидую твоей фигуре, — мечтательно вздыхает Клаус, и она слышит, как он шагает в глубь комнаты. — Я ещё не переоделась, — предупреждающе бормочет она, стараясь быстро отыскать ночную рубашку в стопке смешанных вещей (никак не приберется, а попросить маму всегда забывает). — Да ладно, чего я там не видел — голос его звучит с каплей иронии, и через секунду она боковым зрением замечает, как Клаус прыгает на кровать, которая жалобно скрипит под его весом. Ей хочется отругать его за такую бестактность, но Ксантия вспоминает, что они с братом уже на такой ежедневной основе привыкли спать друг с другом, что действительно: чего они там не видели? И стараясь говорить как можно более беззаботно, она спрашивает: — Чем тебя не устраивает собственная фигура? Ты высок, строен, красив, уверенна, каждый толстячек бы позавидовал. Она не сдерживается от шутки, что слетела с собственных губ прежде, чем успела пройти через мозг. А Клаус раздражительно шикает на неё, замотав головой. — Ты видела Диего и Лютера? Вот это «красота» по-мужски, а мне до них, как до луны в коленно-локтевой. Ксантия щурится и ее чересчур громкий смех разлетается по всей комнате, она резко прикрывает рот, опасливо оглядываясь на Четвёртого через отражение в зеркале. Ветер всё-таки просачивающийся через деревянные затворки окна, создаёт особую прохладу в комнате, так что Восьмая наугад хватает белую водолазку и натягивает на обнаженное тело. Лишь бы подальше от холода. Она спускается к длинной клетчатой юбке, жмурится, прицепив пальцем молнию и дергает, когда та издаёт резкий и странный звук. Будто что-то лопнуло. Клаус приподнимается на локтях, перестав болтать голыми ногами в воздухе и с интересом смотрит ей в лицо, в ответ на что, девчонка кривит губы в шутливом жесте, выражая наигранное «ой». Она снова дергает рукой, но замок не поддаётся. — Дай-ка я, — Четвертый поднимается на ноги, мягко ступая голыми ступнями по ледяному полу. Так воздушно, как бы это сделала любая девушка на его месте. Он присаживается возле девчонки, шлепает по пальцам, которые не хотят отпускать несчастный замочек. — Я сама разберусь, — в этот момент ей кажется, что Клаус — самый отзывчивый в их чокнутой семейке. Никто из братьев бы не предложил помочь. И при всём этом, он умудряется делать это с таким спокойным лицом, будто каждое утро сам одевает своих сестёр. — Вдохни, — просит он, а ее тонкая рука застывает над его головой, когда весь воздух остаётся в легких. Она смотрит на брата сверху вниз, на торчащие ключицы под расстёгнутой рубашкой, на кадык, мечущийся вдоль горла, на его тонкие, безумно красивые пальцы, которые наконец раскрывают чёртову молнию, но уходить с ее бёдер не спешат, м он ловит юбку чуть ниже таза, держит, пялясь на резинку хлопкового белья. Ничего нового. Они здесь все такие носят. Белое, идеально выстиранное белье. Ксантия осторожно выдыхает, надеясь, что брата спугнет хотя бы ее припухший живот, но этого не происходит. Жар сдавливает грудь, ноги немеют, а она мягко опускает свою горячую ладонь ему на шею, скользит вниз, замирая у торчащих ключиц. И Клаус поднимает на сестру недоуменный взгляд, хотя обо всем сам прекрасно догадывается. Она безумно тёплая, так что он нуждается в ее прикосновениях, как в глотке свежего воздуха. Ведь ему под водой со своими призраками так дико холодно, что, кажется, в этот момент именно он умирает, а не они временно оживают. Ксантия легонько улыбается ему, будто прочитав мысли. И ее голосом у него в голове звучит: «Я не отдам тебя им этой ночью». И он резко встаёт, что девчонке приходиться задрать голову, чтобы не разрывать зрительный контакт, и его высокий рост вблизи сильно заметен. Юбка с шорохом падает вниз, пряча голые ступни от холода, и Ксантия сглатывает ком в горле, дрожащими пальцами выправляя рубашку парня из школьных брюк. Он смотрит на неё как-то чересчур серьезно, как привык делать это только в такие моменты. Ксантия переступает с ноги на ногу, чтобы придать стойкости своей позе и юбка остаётся в стороне. Клаус моргает, продолжая буравить ее своим томящим взглядом, скользит подушечками пальцев по девичьим бёдрам, отчего Восьмая щекотливо улыбается, подёргав задницей из стороны в сторону, и его руки нащупывают швы нижнего белья, а ледяные пальцы забираются под ткань, отчего девчонка, успевшая проскочить ему под рубашку — внезапно царапает ногтями живот и Клаус шикает, нервно втянув воздух носом. Дыхание становится тяжелее, когда Четвёртый приближается к ее лицу, его губы проходятся по ее щеке, оставляя сухие поцелуи, отчего она ощущает их шершеватость, и Ксантия нервно выдохнув от сладкой тяготы, образовавшейся внизу живота — подается вперёд, проводит влажным языком по его губам, внезапно прикусывает так, что руки парня невольно сильнее сжимают ее ягодицы. Она обманет себя, если скажет, что ей это не нравится, но по-прежнему в подсознании болтается мысль о том, что ей Клаусу ни за что не угодить. Он пятится назад, позволяя ей вслепую шагать за ним, и через пару секунд Четвёртый падает с вздохом на кровать, оказываясь лицом наровне с ее животом. Клаус боковым зрением замечает, как силуэт мертвого брата качает головой, примостившись возле подоконника, с припущенной головой и закинутыми в карманы кожанки руками. Он знает, что поступает неправильно. Ведь она нравилась Шестому до момента его смерти. Но ничего не может с собой поделать, и с мыслью о том, что брат смутившись, скоро сам исчезнет из комнаты, он задирает край водолазки, стреляет на сестру чертовски пошлым взглядом, и припадает горячими и влажными поцелуями к торчащим рёбрам, обжигая кожу своим влажным языком. Ксантия прикрывает глаза, сжимает кучерявые волосы парня между пальцев и вздыхает каждый раз, когда раздаётся причмокивающий звук. Тело сильно напрягается, она утопая в нетерпимости, хватает его за руку, поднося правую ладонь к своему рту, и обхватив тёплыми губами два пальца, обводит их языком, имитируя лёгкие движения, так что Клаус облизывается, глядя на неё, и хватает за бёдра, заставляя резко упасть на него. Внизу живота словно образуется огромный шар, который не даёт нормально соображать. Он ловит себя на мысли, что хочет ее. Просто так, без всяких объяснений. Клаус хватает ее за челюсть, раздвигая девичьи губы, и проникает внутрь языком, задевает нёбо, целует влажно, и она сжимает крепче бёдра, задевая его ноющий орган. Она хватает его за шею, прижимаясь теснее, когда рука Четвёртого проникает под водолазку и касается ее маленькой груди, сжимая между пальцев девичий сосок, отчего она болезненно морщится, придавливая его своим весом к постели. Мурашки бегут по всему телу, кожу обдаёт болезненным жаром, они трутся друг о друга с особой пылкостью. Клаусу хорошо, чертовки блаженно, и хочется брать у неё ещё и ещё, заполнять свою пустую и одинокую чашу. Как эгоист прятаться в разгоряченных стонах, лишь бы мертвецы больше не кричали. Хоть бы он не просыпался этой ночью в холодном поту от страха. И Клаус знает, что прямо сейчас и здесь, с Ксантией ему этого не грозит. — Господи, — выдыхает Восьмая, движения ее становятся резче, спина, напряжённая и вытянутая, как струна, что он может нащупать твёрдые мышцы под пальцами, извивается в такт качающимся бёдрам. Подростки утопают в старательно приглушённых стонах друг друга, не думая совсем о том, что эти характерные звуки могут кого-то завлечь в комнату.

***

На следующее утро, за столом во время завтрака все напряжённо молчат, но Ксантии почему-то кажется это совсем не по их вине, поэтому она кладёт себе в рот блинчик, улыбаясь Клаусу, сидящему напротив, и задержав вилку во рту, тянет ногу к нему под стол, касается почти воздушно, и быстро скользит выше, но реакции не видит, и она приспускается ниже на стуле, когда Лютер заводит разговор с Эллисон о тренировках, и все радуются, что эту утреннюю «свободу» отец у них не отнимает своим присутствием. Диего внезапно и громко роняет вилку в тарелку, и это мгновенно прерывает разговор среди братьев и сестёр, Ксантия шокировано пучит глаза, ощутив, как крепкая ладонь перехватывает ее лодыжку, стоит ей залезть между парнячих бёдер. Он пожирает ее ледяным взглядом, и Восьмая ёжится, опуская взгляд в тарелку, пытается вывернуть ногу, но хватка оказывается сильнее. Диего заводит другую тему разговора за столом, а никто не решается спросить, что с ним такое было минуту назад. Вместе с тем, как в кухню входит Грейс, нога девчонки резко падает, приземлившись на его ботинки без лишних звуков. Ксантия мысленно благодарит брата, пытаясь скрыть румянец на щеках, когда суёт ногу обратно в туфлю, и кашляет, снова обратив на себя внимание Клауса. Тот ей улыбается уголком губ, и Диего раздраженно и очень звучно тянет сок из стакана, и все снова оборачиваются на него. — Милый, что-то не так? — интересуется Мама, а он только качает головой. Ксантия прячет лицо за ладонью, которой накрывает лоб и на всякий случай скрещивает ноги под стулом. Следующие три недели, Диего пристально следит за взглядами этих двоих, так, будто играет в игру «кто первый наконец признается», но ничего такого и не происходит, а он метает ножи гораздо лучше, чем весь прошлый месяц, за что получает похвалу от отца, а сам искоса смотрит на мелькающую фигуру Восьмой во дворе. Неправильная. Но такая желанная, что делить ни с кем не хочется. И кто бы мог подумать, что даже спустя семнадцать лет он будет так же сильно ненавидеть Четвёртого за то, что у него в своём распоряжении ещё больше Ксантии Харгривз.