***
А Бэн преследует ее во снах, и Восьмая даже не понимает, что он делает это намеренно, и они никому не рассказывают о том, что происходит у неё во сне. О том, как он любяще расчёсывает ее крашенные волосы, как целует куда-то в шею, и она любуется его очертаниями лица, не желая просыпаться, и таких снов у них тысячи, каждое такое утро Восьмая с огорчением фыркает в мятую подушку, хватает банку пива из холодильника и долго курит на балконе в одной сорочке, убежденная в том, что холод заставит ее принять реальность. И к своему удивлению, Ксантия благодарна Четвертому, что он никому не рассказывает о ее попытке самоубийства. Вечно пьяный дурак и так хорошо хранит ее тайны. — Это все я, — в панике бормочет Шестой, и попятившись назад, падает за порог ванной комнаты, когда Клаус хватает сестру под руку, вытаскивая из ледяной воды, а баночка таблеток с хрустом ударяется о кафельный пол. Клаус в этот день даже забывает употребить, сам кладёт ее в больницу на реабилитацию под чужим именем и целую неделю таскает фрукты, которые покупает на половину своих денег отложенных на наркотики. Эта часть жизни остаётся для Ксантии Харгривз, как глубоко закопанный под землёй труп Шестого, и она никогда это больше не вспоминает, хотя наедине с собой только и думает о возможных последствиях. Бэн больше не навещает её во снах, лишь изредка темной тенью возвышается над мирно спящей девушкой, осознавая, что это он довёл сестру до такого состояния, а значит он ничем не лучше остальных братьев. Спустя месяц после реабилитации, Ксантия ведет себя как ни в чем не бывало, и заказывает у знакомого художника портрет их семьи, в уже более взрослом виде, просит оставить Клаусу его болезненную улыбку и накидку с перьями, Диего добавляет мелкие шрамы на бровях и губах, взятые из воспоминаний о их последней встрече, без внимания не остаётся даже Ваня, которую художник изображает в середине, сидящую возле Эллисон и Пятого, и он такой маленький, что значительно сильно отличается от всех на портрете. А ее рисуют возле трёх братьев, где Ксантия держит Четвёртого под локоть, с другой стороны упирается в Диего, а Шестой улыбаясь, стоит за их спинами, закинув руки на плечи Четвёртого и Восьмой. Портрет выходит таким ярким и живым, что кажется, художник не просто передал их характеры, а самолично нажал кнопку на фотоаппарате, чтобы запечатлеть такой редкий кадр. Ксантия довольная дарит все пять экземпляров братьям и сестрам на их двадцать девятое день рождения, они сравнивают свой детский портрет с нынешним и согласно кивают, каждый находя ему место в своём доме. «Мы все равно остаёмся семьёй». Часы беспощадно тикают, приближая их к почти что неизбежному, и Бэн мельком глядит на фигуру Восьмой, которая душится своими любимыми духами, напоминающими запах морского бриза, красит губы бледно-розовой помадой, и единственная слушает Пятого, когда он настоятельно просит ничего не предпринимать без него. За два дня до разрушения, Клаус просит его повязать, она искренне не понимает в чем состоит смысл умирать трезвым и бодрым, но послушно соглашается и просит Диего ей помочь. — Скажи, — неумолимо требует Бэн, готовый столкнуть его вниз с второго этажа, но руки как назло проходят сквозь тело брата. Клаус закатывает глаза, глядит на серьезное и очень сосредоточенное лицо Восьмой, бормоча сквозь полуоткрытые веки: — Ксантия, — прерывается он на хриплый кашель, из-за чего Шестой иронично вздыхает. — Ты звезда, Ксантия, способная осветить своей улыбкой всю вселенную. И она замирает, точно, как и Диего, который видимо ничего не понимает в бреднях Четвёртого. А Бэн напоминает ей через брата о самом важном. И Ксантия улыбается, смахнув одинокую слезинку, моментально тянется к губам Четвёртого и целует крепко, тихо шепча: — Передашь от меня. Клаус спешит поморщиться, будто показывая настолько сильно не настроен целовать Бэна в губы, но молчит, с интересом наблюдая, как Шестой стоит позади неё, ласково проводя руками по лопаткам, представляя, что это все и правда реально. А веревка резко дергается, выдавливая весь воздух из его груди, и Диего мотает брата сильнее. Четвёртый громко усмехается «Он никогда не прекратит ревновать сестру».***
На взаимоотношения между Диего и Ксантией многие просто стараются не обращать внимание, даже не вникая в подробности, а Шестой со своей способностью появляться всегда и везде невовремя — знает обо всем произошедшем, так что смотрит на сестру с грустью, когда в тот же день, на семейном собрании, Лютер спрашивает у них: — Что между вами двумя творится? Ксантия возмущённо сдвигает брови на переносице, раздувая ноздри, прямо как в детстве перед подступающей ссорой, и Диего внезапно отвечает за неё: — Ты лучше следи за своими отношениями, Космобой, — он тычет указательным пальцем в Эллисон, которая успевает удивлённо вскинуть брови. — Он заступается за неё, — облегченно выдыхает Бэн, а Клаус затягивается, становясь возле Восьмой, и протягивая ей свою сигарету. — Мы семья, разве не так должно быть? — словно боясь произвести странное впечатление на остальных, Четвёртый бормочет себе под нос едва слышно, прекрасно зная, что Бен и так может его услышать. — Он ее любит, — зачем-то подтверждает Шестой, и Клаус давится дымом, оборачиваясь в сторону призрака. — Как сестру, — осторожно подсказывает он. — Как я, — эти слова заполняют всю голову Четвертого, и он не замечает, как девушка подается к нему за очередной затяжкой. Все разрушает грохот, когда Лютер набрасывается на Диего, толкая его в сторону колонн, и происходит это так внезапно, что он не успевает сориентироваться, как ломает себе ребро при мощном ударе. — Лютер, нет! — Эллисон появляется перед Первым, хватая его за огромные мышцы рук, и он также озлобленно кидает на неё свой взгляд. Бэн удивленно вздыхает. Ответ от Диего долго себя ждать не заставляет и в следующую секунду Космобой отшвыривает девушку в сторону диванов. Эллисон взвизгивает, когда нож вонзается ровно в плечо Лютеру, на которого это действует, как красная тряпка на Быка. — Ну все, пиздец, — огорчённо вторит Клаус слова Шестого, и Ксантия сделав последнюю затяжку, отдаёт сигарету обратно брату, засучивает длинные, кружевные рукава полупрозрачной кофты. Диего и Лютер сталкиваются прямо по середине гостиной, несутся из стороны в сторону, разбивая дорогущие вазы и лицо друг в друга кровь. — Примени слух, — просит Восьмая у Третьей, предварительно пригрозив пальцем. — Иначе это сделаю я. — Нет, — вдыхает нервно Эллисон, словно ребёнок с круглыми глазами глядя на разворачивавшуюся картину за спиной Восьмой. — Примени слух, я сказала! Клаус озадаченно дергается, когда Диего пролетает мимо него и хочет его поймать, но он выставляет руку, чем ещё больше заносит себя в сторону. Ксантия выжидающе смотрит на Эллисон, давая ей пару секунд затишья на раздумья, и когда та все равно качает головой, говоря, что не может так поступить с братьями, Ксантия сдаётся. — Тогда я сделаю это. Третья летит вслед за ней, но оказывается сильно отброшена мощным взмахом руки. Сейчас здесь кроме неё и Эллисон нет никого, кто бы мог помешать этой жуткой потасовки, Пятый где-то пропадает, про Ваню так и подавно ничего не слышно какой день, и все уладить мирным способом могла бы лишь Третья, но своим отказом она не оставляет выбора Ксантии. Клаус прикрывает обеими руками рот, чтобы не закричать, когда Восьмая возникает между мужчинами, и те замирают в двух метрах друг от друга. — Уйди, — приказывает Второй, утирая с багрового лица кровь в перемешку с потом. — Мы не будем с тобой драться. — А мне это и не нужно. — Это то, о чем я подумал? — вскользь интересуется Бэн, и Клаус испуганно ему кивает. — Пиздец. Восьмая казалось бы тысячу лет не применяла свои способности, и могла бы потерять всю хватку, но она все равно уверенно поднимает руки, медленно сжимая пальцы в кулаки, так что оба брата ошарашено выпячивают глаза, когда ощущают, как кровь начинает быстро бежать по венам. — До меня дошёл слух… — влезает Эллисон, и Восьмая с горящими глазами оборачивается в ее сторону, а та резко смолкает от ужасного чувства удушья, что застаёт её врасплох. Будто язык скручивают. — Я сказала, хватит! У Четвёртого руки дрожат, он чуть ли не падает, пока на негнущихся бредет в сторону сестры, замечая, как ее глаза меняются. Становятся глубоко черного цвета. Он даже забывает, с какими глазами она родилась. Разве они были темно-бордовыми? Ксантия поднимает кулаки, и Первый со Вторым отрываются от пола на пару сантиметров, они заходятся в истошных хрипах, не могут даже дернуться и через секунду с грохотом падают. — Ксана? Девушка вздыхает, опуская голову, когда Клаус тянется к ней, а затем касается выбившихся прядей волос, и она неожиданно оборачивается. Эллисон в тот же миг заходится в болезненном кашле, падая на диван, и Четвёртый жалостливо кривит губы, разрываясь между обеими сёстрами. — Все хорошо, — Ксантия тянет уголки крашеных губ, и оглядывается на братьев. — Успокоились? Казалось, все, что так долго копилось в ней, наконец-то вышло и теперь стало немного легче дышать. — Ты могла нас убить, — все в гостиной вздыхают, словно устали слышать одни и те же слова из уст Первого по миллиону раз. — Хотела бы — давно убила, — и она подмигивает Диего, а тот усмехается, запрокинув голову и хватается за грудную клетку. Так вот, что испытывали все её жертвы? Эллисон бросается к Лютеру, который обнимает ее своими чересчур большими руками, так что ещё одно лишнее движение и точно задушит. Ксантия наливает три бокала отцовского виски, которое никто бы в другое время и открыть не вздумал, но через два дня Конец света, навряд ли после них это кто-то будет пить. Она проходит мимо Клауса, отдавая ему первую порцию, и садится на корточки перед Диего, призывно протягивая брату второй бокал. Тот хватает его ослабевшими руками, едва не расплескав, и она помогает сделать первый глоток, а потом встаёт, обращаясь к Космобою: — Ты спрашивал, что между нами? Все внезапно стихают в каком-то ужасном ожидании, и даже Диего сильнее сжимает в руках бокал, намереваясь случайно разбить. — Мы трахаемся, — спокойно выдыхает Ксантия, и делает первый глоток янтарной жидкости из бокала. — Что я бы посоветовала и вам почаще делать, чтобы избегать таких ситуаций, — второй глоток. — Кстати, Диего делает это просто отлично, — девушка кивает на Второго, который молча глотает собравшийся ком в горле. — Лютеру есть у кого поучиться. Все, включая Клауса удивленно глядят на всегда такую спокойную Восьмую, не понимая, какими чертями нужно быть, чтобы так довести человека. — Ты знал? — шепчет в ладонь Четвертый, и Бэн молча ему кивает, не меньше шокируя, чем сестра. Ксантия залпом опустошает содержимое на дне бокала, и грубо вздыхает в рукав кружевной кофты, встряхнув головой, чтобы привести зрение в порядок. — Ну что, теперь мы можем начать спасать мир от Апокалипсиса?