Смеркалось

Гости ели, гости пили и насрали в сапоги! Видно, прав товарищ Сталин, что кругом одни враги! *</right>

***

— Кто бы это мог быть? — обеспокоенно спросил Вадим. — Понятия не имею. Ты ждешь кого-то? — закрутил головой младший, еле шевеля языком. — Нет, конечно, мне и тех, кто приперся, хватает — негодовал волк. — Давай просто притворимся, что никого нет дома, и покончим с этим ужасным делом! — предложил Глеб. — Ага, это твоем духе — лгать, выворачиваться и притворяться! А я не такой! — направляясь в коридор сообщил Вадим. — О-о-о! — обрадовался хозяин дома. — Захар! Сколько лет, сколько зим! — Привет, привет! — кинулся обниматься Прилепин. — Как поживаешь, Пушкин и Маяковский в одном лице?! — Да нормально, проходи! — пригласив друга войти, Самойлов-старший отошел чуть в сторону. Увидев появившегося в дверях Захара, Глеб с шумом вскочил из-за стола, запрыгнул на стул, тряхнул шевелюрой, окинул взглядом собравшихся, схватил нож и, размахивая им перед удивленной публикой, начал кричать, что кругом одни враги и немцы и что он ни за что не станет выступать на правительственных концертах. — Он явно пролетал над гнездом кукушки и с кукушкой у него так себе, — констатировала Собчак. — Бедный пьяный Глеб, — с сожалением вздохнул Козырев. — Вижу, я не вовремя, — растерялся Прилепин, — видимо меня здесь не особо рады видеть?! — Не обращай внимания, — отмахнулся Вадим, — поживем-увидим, доживем-узнаем, выживем-учтем! Испугавшись криков, дети вскочили с пола, побросав игрушки, и спрятались за диван, опасливо уставившись на голосящего широко распахнутыми глазенками. — Заканчивай, Глебас! — устало махнул рукой Самойлов-старший. — Кого ты тут хочешь напугать этим тупым как твоя башка столовым ножом? Вон, дети только всполошились! Не бойтесь, мама шутит! — Кстати, о маме… Слышал, слышал… Вадик, а чем тебя предыдущая «соискательница» не устроила, плохо работала в качестве жены?! Глеб лучше, да? — Допиздишься ты, Захар, разорву на тряпки! — зло глянул на него Вадим. — Ну проходи, раз пришел. Слова только выбирай! — Да не, ребят, вы чего! Я ж поздравить пришел! С прибавлением! Вот, и погремушку принес. В подарок. — Нахуя ему твоя погремушка?! Лучше б нам чего дельного принес. А то у нас почти сухой закон! — вместо приветствия сказал, слезая с «пьедестала», Глеб. — Он вон уже стихи сочиняет и летает как су-37! А не давеча крысу какую-то из леса притащил. А ты: погремушка… Дай-ка… О, вставлю в ковер-вертолет. Отличный звук! Спасибочки-чки! — Да, у меня действительно есть к вам одно предложение, но сначала включите мой канал. Там очень важные новости! Это изменит мир! — с этими словами Прилепин промчался к журнальному столику, схватил пульт от телевизора, в нетерпении нажал красную кнопку и, найдя логотип РЕН-ТВ, прибавил громкость. Там заговорщическим тоном с экрана вещал Игорь Прокопенко: «А теперь умопомрачительная новость, которая заставит вас содрогнуться! Невиданная доселе правда, которую откроет вам наша передача. А что же американцы? Они строят свои коварные планы по захвату нас, русских. Они ищут Гиперборею, колыбель нашей с вами цивилизации, заключив союз с инопланетянами. Они пропагандируют нетрадиционную любовь и не могут управлять даже своими танками. Вот результат такого попустительского отношения: суслик Хан застрял в норе, рискуя быть раздавленным проезжавшими автомобилями. С алтайским сусликом случилась мрачная история… Он, по большому счету, рисковал жизнью ежесекундно. Не переключайтесь! Оставайтесь с нами! Только лучшие мировые сенсации!» — Мама, а давайте этого суслика себе заберем? Он такой хороший! И у него теперь нет дома! — неожиданно попросил Вова, выйдя из укрытия, и вперил в Глеба свои большие голубые глаза. — Не-не, я не согласен. Уж больно он норы любит. Мне и одного грызуна хватает. Все вон в доме погрыз. — Я никому твою норку в обиду не дам, не ерепенься! — похотливо подмигнул ему Вадим. «Смотрите далее… — вещал Прокопенко, еще больше приободрившийся после рекламы. — Суслик откапал клад золотой орды в Астраханской области. Дарвин ел мясо редких животных. Валерий Леонтьев отбелил себе анус в одной из престижных клиник США…» — Нахуй, отменяем кокаиновые премии на канале! — буркнул про себя Сурков, хватаясь за телефон, чтобы набрать кому-то смс. — Ну хорошо, Глеб, что тебе ничего отбеливать не надо, у тебя все розовое, как пузико хомячка! — старший погладил брата по бедру и снова игриво прищурил один глаз. — Так о чем это я? — опомнился Захар. — Ах да! Есть предложение снять вас обоих у меня в «Соль». Споете, расскажете, о плодах… своего труда, о детище… так сказать, — он покосился на Вову, набирая воздуха в грудь. — Я, пожалуй, пойду… — Глеб медленно попятился к двери и выскользнул через коридор на улицу, попутно прихватив с собой початую бутылку виски. — Вадик, ты что отпустишь его одного? — удивился Захар показному равнодушию. — Он же еле на ногах стоит! — Да пусть валит! — раздраженно выкрикнул оборотень. — Сколько вода точила Большой каньон, столько Глеб учился манипулировать отношениями. Вместе он не хочет, видишь, выступить! Иди- иди! И ключ свой, ворованный у сантехников, не забудь! — Идите-ка сюда, дети, не надо вам этого слушать! — подозвав к себе ребятишек, добродушно сказал Сурков. — Давайте, я вам сказку лучше расскажу! Так, устраивайтесь поудобнее и случайте внимательно, — сказал политик, усадив Вову и Дашу к себе на колени. — Как-то поспорили лошадка Побегайка и лошадка Шоколадка, кто быстрее бегает. «Я быстрее тебя бегаю», — говорит лошадка Шоколадка. «Нет, я быстрее тебя», — возражает Побегайка. Выполз Жук из-под камня и говорит лошадкам: «Зря спорите. Я быстрее вас бегаю». Шел мимо Осьминог. Он давно из моря в наш лес перебрался. У нас, говорит, экология лучше. Услыхал он, как Жук хвалится. Говорит ему: «Зря ты, Жук, хвалишься, хвастаешься. Ты не самый быстрый зверь в лесу. Есть и быстрее тебя». — Осьминог? В лесу?.. Дядя Слава, так не бывает! Он в воде живет! — недоверчиво посмотрел на него Вовочка. — Ну почему же не бывает? Все в жизни бывает, — философски заметил Сурков. — Ага, и орки еще, скажи! — продолжал допрос мальчик. — И орки! Вот дядя Захар, по-твоему, кто? — придвигая малыша ближе к себе, спросил политик. — Орк? — в один голос спросили дети. — Орк! Он в лесу живет и местных жителей распугивает. Как раз в том, где осьминог. Вот и не видел этого осьминога никто. А он у нас, между прочим, на самом деле политического убежища попросил. — Какого уебища? — поднял на него глаза Вовочка. — Убежища. Политического. И вообще, откуда ты знаешь такие слова? — опешил тот. — Так папа про какого-то дядю говорил. А еще его пирадасом назвал. Что это такое, я тоже не знаю. Тоже что-то политическое, да? — Ну, в некотором роде, — немного замялся Владислав. — Ну хорошо. Про дядю Захара ясно. А тетя Ксюша — тоже политическое уебище? Она тоже же ведущая. Или это не обязательно? — не сдавался Вова. — Она то еще… хм… Вова, не уебище, а убежище. Это когда ты приходишь к кому-то в гости и остаешься там насовсем, потому что дома тебя обижали. — А, я понял, это как мама. Папа рассказывал, что раньше он в другом месте жил. А кто маму обидел? — Бог его обидел! Чуть не посадили ведь, так выпендривался! — А выпедривался — это как? — не унимался Вова. — Вова, хватит умничать! Давай сказку слушать! — цыкнула на него в негодовании Даша. — Ну, слушайте дальше, — с облегчением продолжил Сурков: «Подходит к ним Тима. Узнал про их спор. И говорит: «Чтобы узнать, кто быстрее бегает, спорить и обижаться не нужно. Нужно просто всем нам побежать наперегонки. Кто быстрее вон до той елки добежит, тот и есть самый быстрый». Шоколадка посчитала до трех, и на счет «три» все побежали. Первым до елки добежал Тима. Все очень удивились. «Как же ты, имея всего две ножки, обогнал всех нас? Обогнал четвероногих. И шестиногих. И восьминогих. У нас больше ножек, чем у тебя. Почему же ты быстрее нас?» — спрашивают лошадки, Жук и Осьминог. «Потому что не важно, сколько у тебя ножек. Важно хорошо кушать, » — отвечает Тима. Конец! Ну, кто будет ужинать?» — Я! — хором закричали дети и кинулись в столовую на перегонки. — Вова, иди-ка посмотри, куда там ушел твой мать, что-то долго его нет! — попытался спокойно, без волнения в голосе сказать Вадим. — Хорошо, пап! — дожевывая пирожок с олениной, согласился ребенок, побежав к двери. — И, сын, смотри, чтобы он тебя не заметил! — предупредил оборотень. — Да, папочка! Дашка, пошли! — Ну, и где твой мать? — В моем паровозике! Во дворе. — И что он там делает? — Пап, ну что может делать мать в паровозике?! — Аа, пьет горькую и плачет о своей утраченной юности? — Почти угадал, — кивнул мальчик, — а еще возмущается, почему поезд так долго не отправляется, и кричит, что все погарничники козлы продажные! Вадим вышел во двор и направился к детской площадке, где среди всевозможных горок и каруселей блестел своей яркой обшивкой большой красный паровозик с синей надписью «Сапсан» сбоку под окошками и горящими желтым светом фарами спереди на обтекаемой кабине машиниста. — Ну, и что тут у нас происходит? — шагнув в вагончик, спросил человек-волк, сразу же оценив обстановку. — Хулиганите, пассажир? Курите, распиваете спиртные напитки, а это запрещено в поездах РЖД! — Мы уже проехали границу, нет? Я не хочу проспаться посреди ночи! — заявил вампир, приподнимаясь на обтянутом бордовым дермантином пассажирском креслице. — Да, мы как раз на контроле, попрошу покинуть вагон для досмотра! — серьезно произнес старший. — Уже Ук…краина? — заикаясь, спросил кровосос. — Не-не, если что, я не из «Агата Кристи». Я тот Самойлов, который в белом списке, а не тот, второй, который в черном! — Вы думаете, пограничники помнят, кто в каком? Будут они разбираться ночью! — усмехнулся Вадим. — На выход, говорю! — Не сработало ни фига, да? — жалобно посмотрев на брата, спросил Глеб. — Мне срочно требуется экстренный поезд, маневровый паровоз, ну, или дрезина! — прикрыв глаза ладонями, воскликнул рокер. — Ну-ну, не расстраивайся, — присев рядом с братом, примирительно сказал оборотень, — все будет хорошо! — А того вкусного чая больше нет? — с надеждой взглянув на старшего, спросил Глеб. — Какого еще чая? Ты не любишь чай! — удивился Вадим. — Не люблю, но тот воображаемый чай, что приносила маленькая проводница с розовыми косичками, был неплох! — вздохнув ответил музыкант. — Дашка что ли? Просил же не показываться! — с досадой вымолвил рокер. — Ну да, наверное, и Вова очень хорошо вел поезд. Он даже дудел как паровоз, — радостно признался младший. — Может, он станет машинистом, а? Все равно в музыке успехов нет у него. — Ога, дудел он! Трубачом он станет, а не машинистом! — заявил Самойлов-старший. — А успехов нет, потому что ты место того, чтобы нотной грамоте ребенка учить, в Angry Birds с ним играешь! Все разговоры об этом. Ну ничего, я сам его обучением займусь. А сейчас пока займусь тобой, это место будит во мне разные фантазии! Вадим страстно поцеловал брата в чуть приоткрытые губы, опустился на колени рядом с ним и, расстегнув его джинсы, начал медленно гладить живот. Рука спускалась все ниже и ниже и, наконец, ухватила член через боксеры. Он медленно водил ладонью вверх-вниз, потом приподнял резинку трусов и лизнул головку призывно поднявшейся плоти. Глеб откинул голову на мягкую спинку кресла и блаженно застонал. Старший перешел с головки на уздечку и начал вылизывать ее языком. В этом момент вампир с шумно выдохнул, приоткрыв рот. Воспользовавшись этим, Вадим встал с колен и тут же заполнил его своим членом. Прижав голову брата к своему паху, оборотень начал медленно двигаться, с легкостью проникая в податливую глотку, при этом лаская его тело руками, приподняв футболку, щипал соски и гладил волосатую грудь. Белье Глеба было уже мокрым от смазки, которую источал его пенис, и он стянул его с себя, пока волк был занят его ртом. Вадим провел своей плотью по алым губам брата и поставил его на колени, руками упирая в обивку сидения. — Только не торопись… — простонал младший. — Осторожнее, двери открываются! Следующая станция — конечная! — объявил старший. Он начал целовать его шею и спину, опустился к заветному колечку и лизнул его. Глеб выгнулся, словно его ударило током. Вадим вставил один палец и, медленно вращая, продолжал ласкать вход языком, а когда младший затрясся, приставил туда головку, уже давно ждущую разрядки, от чего вампир напрягся. — Успокойся и расслабься! — прошептал старший ему на ухо и укусил за мочку, проникая в его манящее тело, ощущая, насколько там узко. Сочившаяся смазка позволила сразу войти на всю длину. Младший стонал от кайфа, обхватив свою изнывающую желанием плоть. Вадим двигался все быстрее и быстрее, то вонзая свой большой ствол по самый корень, то полностью вытаскивая его, и стоны брата постепенно перешли в крики. — Еще! Еще! Быстрее! — выкрикивал вампир, и в этот момент волна возбуждения прошла по нему и, сконцентрировавшись в одной точке, помогла ему излиться почти прозрачной спермой на пассажирское сидение детского паровозика. В этот момент его колечко сжалось, внутри стало еще уже, и Вадим кончил в него с удовлетворенным рыком. Вернувшись в дом, Самойлов-старший проводил Глеба в ванную, а сам пошел в детскую проверить подрастающее поколение. — Дети уснули, — с облегчением выдохнул он. — Я тогда Дашку завтра заберу. Или сын заедет, ок? — отозвался Сурков с каким-то загадочным выражением лица. — Да какие вопросы, Слав! Конечно! Мы с Глебом детей любим, правда, Глеб? — За себя говори, папаша престарелый! — буркнул тот из приоткрытой двери, отираясь полотенцем. — Поехали, ползучий! –шепнул Сурков на ухо улыбающемуся хмельной улыбкой Снейку. — К тебе или ко мне? — мотнул головой Сиятельный и едва не упал с кресла. Слава подхватил его под локоть и со словами «нам надо освежиться» вывел его на улицу, где их уже ждал черный Мерседес. **** Квартира Хакимова встретила их темнотой и сладким запахом ванили с примесью свежей спелой дыни. Снейк, на ходу скидывая ботинки, за галстук потащил Славу в спальню так, что тот чуть не задохнулся от асфиксии. Одежда летела в воздух как будто дети после листопада играли, забавляясь и подбрасывая собранную дворником листву. Сурков сдернул с бедер рокера кожаные накладки и разорвал облегающие розовые лосины, так бередившие его воображение на протяжение всего вечера. Они упали на ковер, и Сурков тут же, схватив Диму за волосы, повернул к себе спиной, уткнув его лицом в пушистый ворс. Глубоко проникая, он гладил его худосочную спину, оставляя на ней тонкие белые борозды от ногтей, сминал ягодицы, гладил ложбинку между ними большим пальцем и слегка выкручивал соски. Когда они оба упали без сил, обильно кончив — Дима на ковер, а Слава в него — последний начал оглядывать помещение, подмечая слишком вычурное убранство оного. Большинство предметов интерьера было выполнено в черно-белых тонах, имитирующих окрас африканской полосатой лошади: дверцы, подоконник, кресло и даже ковер, на котором они лежали, острой рябью били по глазам, заставляя щуриться. — Эротишно, конечно, но такое ощущение, что нас тут трое: я трахаю тебя, а ты — мертвую зебру, а за нами наблюдают ее маленькие зебрята. И я готов ее еще раз пристрелить, чтобы она сдохла наверняка. Следующий раз ко мне поедем. У меня там только портрет ВВ в кабинете. Но ради тебя я уж его занавесочкой закрою… Ооо! На каком почетном месте мой подарок! — вдруг переключился Сурков, глядя на одинокую черную загогулину, украшавшую полку на стене. — Ну, он мне нравится, да! — широко улыбнулся Сиятельный. — А то, что на полке больше ничего нет, так нас ограбили на днях. — А стимулятор простаты, значит, не взяли? — хмыкнул Слава. — Что б они понимали, эти гангстеры доморощенные! — Я его с собой тогда взял. Как чуял. И вообще, по официальной версии это статуэтка в стиле постмодернизм. **** — Герман Шаич, Вы куда? А как же инсталляция? — закричала вслед удаляющейся на лихой кобыле фигуре знаменитого кардиолога слегка растрепанная Малышева и, достав носовой платок, принялась интенсивно махать им вслед. — Стойким запахом коня… покорила ты меня… — отозвался из угла дремавший Лепс. — А мы? А мы теперь как домой будем добираться?! — в один голос закричали Козырев и Арти. — Шпацирен геен. И шнеля, шнеля, чтобы местные собакэн за жопу не клац-клац, — захохотал Вадим, выпроваживая их в коридор. — Нам, наверное, тоже пора, — подал голос Бекрев, пытающийся сдвинуть почти бездыханное тело своего нынешнего босса с дивана. Одна нога его застряла между каркасом и полом, и Костя пытался вырвать ее, тщетно обхватив под коленкой и истерично дергая. — Я заблудился, выхода мне нет. В тебе брожу я словно в лабиринте… — бредил певец. Круглые очки съехали на бок, и перекосившиеся душки упирались одна в висок, а другая в основание подбородка. — Да оставь ты его, не видишь, плохо человеку, заблудился он, — с пониманием заметил Глеб, появившийся на лестнице. — Ой, он каждый вечер так бродит. Главное — не попадаться ему на глаза, когда в нем жажда страсти просыпается и он посохом своим дорожным трясти начинает, — разоткровенничался Костя. Куда, ты думаешь, делся старый басист?! — глянул он исподлобья на бывшего коллегу. — Заеб беднягу. Не спасли. Но меня это не пугает, мне не привыкать. — Ладно, давайте поднимем уже этот чертов диван! — видно было, как плечи Вадима напряглись и он бросил на Глеба испепеляющий взгляд. — Ты же мне расскажешь, К ЧЕМУ там так привык Костя, правда, Глебушка? — раздалось в тишине, когда все гости наконец разошлись, и братья остались вдвоем. — Не знаю, о чем ты, — закатил глаза младший-Самойлов. **** — Миша, я устал! Я больше не могу! — заскулил семенивший по пересеченной местности Арти, останавливаясь, и принялся зализывать стертые подушечки. — У тебя лапы-то длинные. А я своими не успеваю за тобой! — Ничего! я тебя дома вылижу всего! Потерпи, болоночка моя растрепанная! — овчарка-Козырев взял его за шиворот и пустился из леса со всех ног.