Смеркалось

Совсем со мной замучился рояль, И снова голова болит у мамы. Я целый день разучиваю гаммы, И самого себя мне жаль… Какая-то ужасная напасть Меня за эти гаммы усадила. А клавиши как зубы крокодила — Попробуй сунуть руку в пасть! *

***

      Он очнулся на кровати, застеленной светло-зеленым больничным бельем. Действие наркоза полностью прошло, и теперь страшно хотелось пить и болела голова. Он пошарил на прикроватной тумбочке, но обнаружил лишь пустой чистый стакан. Ноги были как будто не свои, но, поводив по полу носком в поисках шлепанцев, он встал и сделал несколько шагов к двери. Коридор был абсолютно пуст. И ни одного автомата с водой. Справа развивались белоснежные шторы, как будто кто-то решил сдаться на милость победителю и выкинул белый флаг. Дверь на балкон, организованный на крыше козырька, была приоткрыта и там виднелся едва различимый силуэт. Рома шагнул вперед, фокусируя зрение. Сердце пропустило удар. Облокотившись на перила, слегка перегнувшись через них, вполоборота стоял жгучий брюнет, гипнотизируя его взглядом карих бездонных глаз из-под бархата темных ресниц. Рубашку его развивал ласковый ветер, щекоча поджарые бока и гладкую рельефную грудь. Бедра облегали тонкие белые брюки, выгодно очерчивая линию ягодиц и фактурно выделяя область паха. Красные лаковые туфли с зауженными носами отражали свет заходящего солнца. Левой рукой он лениво поправил густые темные волосы, запрокидывая голову назад и рассыпая их по плечам, прикрывая от удовольствия глаза, выставляя волевой подбородок и четко очерченные скулы. В правой он крепко сжимал цепь, висящую на шлевках от пояса до ягодиц, проводя вниз, потом вверх, облизывая обветренные, слегка бледноватые губы. Рома шагнул ближе, понимая, что пропал. Он стоял на балконе, ловя последние лучи теплого Тель-а-Вивского солнца, неторопливо курил и нехотя копался в памяти, вспоминая, когда точно ему необходимо быть в Москве и по какому поводу. Операция прошла успешно, и можно было наслаждаться комфортом дорогόй израильской клиники, обслуживающей своих клиентов (преимущественно нечисть) в условиях полной анонимности. Он затушил сигарету, наблюдая, как пепел медленным салютом рассыпается по кромке козырька, еще немного полюбовался закатом и уже собирался спуститься к ужину, как вдруг увидел в дверях ЕГО. Роман стоял в проеме между двух развивающихся штор. Его мускулистое тело облегала черная футболка, вырисовывая каждую мышцу. Черные же спортивные штаны трепал ветер, позволяя разглядеть сквозь ткань все изгибы красивого тела. Пересаженные вчера луковицы, благодаря ускоренному метаболизму оборотня, за ночь отросли, и теперь мужественный профиль и густые брови, придающие облику суровость, легко оттеняли ровные колечки кудряшек, водопадом спадающие до плеч. Рома смотрел на него как завороженный, не в силах отвести взгляд. — Валера?! — вымолвил Баранюк, вплотную приблизившись к человеку в белом. — Что ты тут.? Боже, как это прекрасно! — запустил он свою ладонь в густую черную шевелюру гитариста. — Рома?! — так же удивился Аркадин, оглаживая тугие кольца кудрей. Они не помнили, как оказались в палате. Рома рванул полы Валериной рубашки, рассыпав жемчужные пуговицы словно бусины, звенящие по кафельному полу. Чуть повозившись с узкими брюками, он стянул их, в нетерпении выворачивая на изнанку, вместе с туфлями и шелковыми носками. Огладив твердый бугор под бамбуковыми гладкими боксерами, Баранюк сжал его и втянул левый сосок, обводя его языком. Аркадин схватил его за затылок и с силой притянул к себе, не целуя, а словно съедая как сочный плод манго. Забравшись ладонями под футболку, он водил ими по груди, животу, перемещаясь на спину, поднимаясь к лопаткам. Рома тем временем спустился руками на чужие ягодицы, стаскивая боксеры как можно ниже. Валера сам освободился от мешавшего белья, продвигая его пальцами правой ноги. Оголив пах, Роман накинулся на уже довольно возбужденный член гитариста, заглатывая его целиком. Смочив пальцы, он погрузил их в разработанное отверстие и сделал несколько размашистых движений, продолжая ласкать головку языком. Потом он избавился и от спортивных штанов и принялся надрачивать свой торчащий кверху член, пока тот не стал окончательно твердым. Подтянув Валеру за бедра, он резко вошел, набирая темп так, что голова того билась о металлический поручень медицинской кровати. Потом вдруг, резко выходя, принимался за минет, сосал сладко и страстно, издавая развратные чавкающие звуки и пристанывая. А затем снова с силой входил, вбивая партнера в жесткий матрас, терзая его губы, грозясь вырвать вновь отросшие волосы. Где-то на двадцатом круге Валера, на самом деле сбившийся со счета уже в третьем заходе, обильно кончил Роме в рот, в последний раз со звоном ударившись о металлическую ручку темечком. Уже не сдерживаясь, Баранюк вновь погрузился в горячую влагу, сжимая в ладони яички и пенис Аркадина, ловя его последние всхлипы, и выстрелил струей спермы внутри его прямой кишки. **** В гостиной сидели трое: темноволосый мужчина раскинулся в кресле и держал на коленях светленького кудрявого мальчика лет шести, тыкая его маленьким пальчиком в нотную тетрадь. На слегка потрепанном диване, считая его своей законной и заслуженной собственностью, расположился другой член семьи, которого те двое ласково называли «мать». — Это, Вовочка, диез. Ты не путай с «диатез». Ну, а это, вот, бемоль, Хоть похож на дохлу моль. А такой вот знак — бекар! Купим новый суперкар. Это, Вова, ключ скрипичный. Чтобы знал ты на отлично Весь огромный нотный стан, Я куплю тебе …. — Диван! Нам нужен новый диван! Этот пожеванный уже и продавился весь от МОЕГО стана… эмм… нотного… — не выдержал Глеб, который терпеть не мог монотонного сюсюкания. — А ты б оторвал свой пюпитр от лежанки хоть раз, глядишь, и польза была бы, — заметил Вадим, неторопливо поднимая на него темные насмешливые глаза. — Тебе же нравится мой пюпитр, чего ты там недоволен? — почесал он свое хозяйство и перевернулся на другой бок. Вадим тем временем придвинул поближе к креслу синтезатор и начал показывать сыну, какая клавиша какую ноту воспроизводит и как звучат простейшие гармонии. Маленькая ручка едва доставала до ноты соль, и Вова злился, что даже простейший аккорд «до мажор» давался ему с трудом. К тому же, пальчики путались и нажимали сразу все клавиши. Он пыхтел, робко глядя на отца, когда в очередной раз промазывал и не попадал в ноты. — Лажаешь — лажай уверенно! — с улыбкой ободрил его Вадим. — И ничего не бойся! — Правильно, сын! Никогда не сдавайся — позорься до конца! — буркнул «мать», поднимая всклокоченную голову с подушки. — И, кстати, о позоре… Когда у тебя там следующий концерт? — повернулся к нему оборотень. — Вадик, ты свои слова вспомни, когда очередные колготки себе купишь. А сейчас попрошу тишины! Гарри Поттер начинается! Иди сюда, Вова, будем сказку смотреть… — Глеб включил телевизор и сделал звук погромче. **** Вадим, по-прежнему сидящий в кресле, наигрывал Лунную сонату во время рекламы. — Пап, а почему музыка такая грустная? — повернулся к нему Вова. — Композитор хотел жениться на девушке, а она не захотела! — тот оторвал руки от клавиатуры и закинул их за голову. — Ну почему она такая гордая?! — не унимался маленький вомпоротень. — Как наш мама, сынок! Вон какой гордый! Как горный орёль! — расслабившись в кресле улыбался Вадим. — Да, если б не моя вампирья гордость, ты б давно уже обженил меня с ног до головы! — ядовито прыснул Глеб. — Тихо всем! — Мама, а ты в тоже умеешь колдовать? — заинтересованно спросил Вовочка, когда на экране замелькали титры. — Мама умеет, да, когда хочет, — улыбнулся Вадим и подмигнул им обоим, расплываясь в улыбке. — А гиппогрифа мне наколдуешь такого? Мне он очень понравился! — с надеждой посмотрел на него сын. — Ну, кое-что я, пожалуй, смогу сделать, — отозвался Глеб и исчез в дверях кабинета. — Вот! — победоносно воскликнул он, вернувшись. — Вот твой Клювокрыл! — и протянул мальчику переводные изображения с драконами. — Можно сделать тебе татуировку! — он оторвал липкую картинку и, задрав Вове футболку, аккуратно наклеил ему на грудь. — Давай и тебе тоже сделаем! — обрадовался ребенок и потянул ручонки к заветным «переводилкам». Через минуту они все втроем любовались «татуировками», украшавшими их тела: Вовочка — на груди, Глеб — на левом плече, а Вадим — на запястье. — Я же говорил, что наш мама — волшебник! А теперь пора спать, малыш! — погладил его по голове Самойлов-старший. — Пошли! **** — Уснул Вова? — спросил с Глеб надеждой. — Уснул. Я дал ему сонного зелья. — Вадим поднял вверх левую руку. На запястьях зияли дырки от свежего укуса. — Алохомора! ** — он открыл дверь спальни и включил свет: — Люмос! — А ты проникся, я смотрю! — тогда тебе сегодняшняя игра придется по душе. Я так вдохновился костюмами из Лексса, что заказал вот это на Алике, — он протянул брату коробку с одеждой. — Надевай! Как удачно, что у тебя отросла борода. И брюкву свою распусти! Вадим достал из коробки длинное мужское парчовое платье бледно-зеленого цвета, напоминающее то ли католическую сутану, то ли исламскую кандуру, расшитую разнообразными узорами и бусинами. Также там имелась накидка, а ля бишт в тон. Дополняли все это головной убор с кисточкой: темно-зеленая «тюбетейка», как окрестил ее Самойлов старший и перевязь для бороды: резинка с горошинами жемчуга. Выйдя из ванной, Вадим сначала покатился со смеху: на импровизированной жердочке сидела Руся, зыркая во все свои большие кошачьи глаза. К ее ошейнику были аккуратно прикреплены крылышки на манер совиных из натуральных перьев. Она крутила головой из стороны в сторону, переводя взор с одного хозяина на другого, прямо как настоящая сова, боясь пошевелить телом. И как тут было не испугаться… Один весь седой, с шариками в бороде и рясе, а другой… Другой, нацепив круглые очки и черную накидку на голое тело, задрав ее до пояса, призывно вилял оттопыренным задом, стоя на четвереньках на разостланной кровати, держа в зубах красную барабанную палочку Снейка. — Ого! — воскликнул «директор школы чародейства». — Вы, мистер Поттер, явились сюда для наказания?! — Вы вызывали меня, профессор? — игриво ответил «Гарри». — Империо! — воскликнул «профессор» — Иди ко мне! Империо! — но Глеб даже не пошевелился. — Левикорпус! — сменил тактику «учитель» и, шагнув ближе и шлепнув того по оголенному заду, притянул его к себе за ноги, опрокидывая на спину и поднимая ступни к своим плечам. — Если Гора не идет к Магомету, то Дамблдор идет к Гарри! А теперь посмотрим, как ты усвоил урок! Давай! Заклинание на увеличение предметов! — Ингоргио! — воскликнул Глеб, взмахнул барабанной палочкой и задрал подол платья «наставника». — Ингоргио! — повторил он и вобрал в рот слегка возбужденный член. — Да, Гарри! Я поставлю тебе пятерку по херомантии! — шептал Вадим, прикрыв глаза. — Хев есть, мантия тозе, — отозвался Глеб с набитым ртом, поправляя накидку и перемещая ладошку на гладкие яички. — Ффсе логитьно, — он оглаживал бедра Вадима, сминал ягодицы, аккуратно прикусывал плоть, следом зализывая все языком и обволакивая мягкими губами. — Портус! — сладострастно шептал Вадим. — Портус! Глеб послушно отвлекся от минета и повернулся задом, укладываясь на живот и оттопыривая ягодицы. — Портус! — повторил «Дамблдор» и, раздвинув половинки, коснулся языком пульсирующего ануса. Лаская пальцами, вылизывая, заставляя в голос стонать так, что начавшая приходить в себя было Руся поджала уши и спряталась под стол. — Экспекто парторнум! — вымолвил наконец он и, притянув за талию к себе, вошел в него на всю длину. — Легилименс! Широкими размашистыми движениями он вел их обоих к финалу, то ускоряясь, то замирая внутри, перекатывая палочку по изящной спине, гладил соски, ребра и плечи, аккуратно ласкал мочку уха так, чтобы не сбить очки. Когда Глеб задышал чаще, Вадим, обхватив его истекающую смазкой плоть, вырвал последние всхлипы из пересохшего горла и кончил, взорвавшись внутри тысячей мелких бусин жемчуга. Глеб, догнал его через несколько секунд, и они оба, шумно выдохнув, упали на кровать. Под столом сидела также удовлетворенная Руся, дожевывая совиные перья.