***
— А когда они брели по кладбищу, на них напал черный-пречёрный гробик… — увлеченно вещал Глеб. — Мама, мне страшно! — заплакал Вовочка и крепче прижал к себе Русю, тоже, судя по всему, не сильно жалующую гробики. Как и детские объятья. — Че сын, не по тебе печаль готического принца? — мать снял очки и потер правый глаз кулаком. — Не, гадическая печаль не по мне. Я гадости не люблю. Мама, я не хочу эти страшные сказки! — констатировал мальчик. — Сколько раз я тебе говорил, не пугай ребенка! Сам истеричкой вырос. И его туда же! — Вадим встал в дверях, опершись о дверной косяк. — А что я? Я ему сказку рассказывал! — возмутился Глеб. — Папа, а ты мне споешь? — с надеждой спросил Вова. — Ну конечно! Я, безусловно, и сказки могу… но колыбельные — мой конек! — воодушевился оборотень и, присев на кровать, хрипло запел: Баю-баюшки-баю! Не ложися на краю. Придет серенький волчок И укусит за стручок… Ребенок выпустил из рук большеглазую Русю. Та шмыгнула и забилась под кровать, а Вова изо всех сил схватился за свой пах, излучая неподдельный животный ужас. — Папа, я не хочу за стручок! — прошептал он и еще больше вжался в матрас. — Твою на лево, Вадик, так все хорошо начиналось! Гробик подвезли. Черный-пречёрный. А тут ты со своими собачьими песнями. Испортишь мне вампира! — Оборотня! Сын в меня пошел. Сильный, смелый и талантливый! — Ага, смелый! Гробика он испугался! Потомственный вампир! — скривился Глеб. — Оборотень! — обиженно хмыкнул Вадим. — Так, все, ОБОРОТЕНЬ, закрывай глазки! Пошли, собака сутулая! Пусть прекрасное дитя спит. — Да, завтра дизайнеры приедут дом украшать ко Дню всех Святых… Ты там под ногами не мешайся у них. — Я вообще могу с дивана не вставать! — буркнул Глеб и улегся на левый край кровати, заматываясь в одеяло. — Спать буду. А то с тобой хрен выспишься, похотливый кобелина. — Я могу и тебе колыбельную спеть, убаюкать… — подмигнул оборотень и щелкнул выключателем. — Мне дорог мой стручок! Не смей за него кусать, ненасытное чудовище! — Баю-баюшки-баю! Не ложися на краю. А ко мне скорей прижмись Попкой и в спине прогнись, — сладко прошептал Вадим ему на ухо, опускаясь рядом и обнимая со спины. Глеб неосознанно выгнулся, подставляя тонкую шею под размашистые поцелуи. Проследив, будто в замедленной съемке, как плавно опускается на пол сорванная одежда, распаленный, он прикрыл глаза и облизал пересохшие губы, которые настойчивый волк тут же накрыл поцелуем. Все еще наигранно отбиваясь, но вжимаясь в сильное тело до хруста в костях, млея от желания, он сминал загорелую кожу, задевая набухшие соски, царапая вдоль позвоночника и оставляя синяки на округлых ягодицах. Вадим же был до необычайности нежен и, не смотря на все свои обещания, спустился по волосатой груди, обвел языком пупок и вобрал в себя налившуюся плоть до самого основания. — Мой стручок… — только и смог простонать Глеб, едва не задохнувшись от ощущений…***
*** Утро не обещало ничего хорошего. Ровно в девять раздался звонок в дверь. Вадим, наспех одевшись, спустился вниз. Послышалось множество голосов, грохот, началась какая-то непонятная возня. Именно она и очень настойчивый луч солнца, так мягко гладивший все поверхности в комнате — все, кроме Глебовой щеки, — и подняли его с кровати и повели сначала в душ, а потом на кухню в поисках чего-то съестного. Надев первое попавшееся на глаза, нечто странное и вычурное, и толком не рассмотрев одёжу — зря, кстати, — он отправился в долгое путешествие за кулинарными изысками. — Заносите это сюда! — писклявым голоском вещал высветленный до неприличия блондин с узкой козлиной бородкой. Его ярко-оранжевый костюмный сет переливался в блядских лучах, доставших Глеба и после постыдного побега на первый этаж. — Аккуратно, не уроните! Рашид, где саморезы? — Мамарезы я визял, — послышалось из гостиной, и Глеба почему-то накрыло дежавю. — Может, лучше анкерные болты? — вклинился в разговор Вадим. — Папаша, кто из нас тут дизайнер? — пропищал блондин. — Проект согласован. Теперь не лезьте. Я професси-онал. А где скелет из слоновой кости? Рашид! — То, что анал, я вижу, да… — заржал оборотень. Голоса стихли, и Самойлов-младший решился-таки посмотреть, что, собственно, происходит. Он неслышно прокрался в гостиную и осмотрелся. Кругом были разложены тыквы, стояли коробки со всякой мелочевкой: паучки, летучие мышки, ведьмочки, привиденьица, подсвечники и прочая требуха — ничего интересного. Но тут взору его предстал великолепный, величественный, добротный и до безмерности изысканный дубовый гроб, стоящий за диваном. Лицо Глеба озарила широкая улыбка. Он никогда не был так счастлив! Вадик действительно любит его! Его собственный гроб! О, великий Влад, древнейший из вампиров! «Наконец-то посплю как нечеловек. Вадик купил мне гроб! Сколько я у Таньки просил! Так херушки! «Да, Глеб, мне тоже очень хочется гроб, но он не вписывается в интерьер спальни. Куда мы денем белье с американским флагом?!» Тьфу! «Почему Глеб такой помятый?! Опять бухает?! Ну сколько можно!» Бухает ага! Если бы! Сами бы попробовали спать в диване! Он хоть отдаленно напоминает настоящее ложе вампира. И крышкой закрывается. Но, сука, места нет совсем. Особенно если кто-то сверху ляжет!.. Не-ет, гроб — другое дело! И почему я с похорон своих не оставил? Хотя, этот лучше! Тут и дерево вон какое! Гладкий, манящий… Такой…» Гроб словно звал его и приглашал прилечь. «А почему бы и нет? Вдруг он не по размеру? Вадик себе никак штаны не подберет. Вдруг и гроб мне мал?» — С этими мыслями, Глеб, спешно забрался внутрь и закрыл крышку, обитую внутри мягким черным бархатом и стразу же уснул сном новорожденного вампира. Странным щелчкам при закрытии он не придал значения. — Рашид, давай подвесим наконец инсталляцию. Да, в центр. О, ты уже скелет уложил и таймер поставил. Умничка! Чмоки тебя! Так, согласно дисплею, гроб откроется ровно в восемь вечера. Это как раз по расписанию. Давайте, мальчики, поднатужились! — А чо он такой тяжёлий? — скривился Рашид. — Так это натуральный дуб! Писк моды! Да и скелет тоже весит! Это же слоновая кость! Все по самым современным стандартам! Гости описаются от страха, а потом будут в восторге! Господин Самойлов, этот Хеллоуин они не забудут никогда! — Звездослав, а Вы уверены, что гроб на потолке — это все же удачная идея? — Вадим, я же сказал, Ваши гости обольют свои ботинки кипятком! Никто в столице такого не делает! О Вашей вечеринке будет говорить вся Москва! Снейк не просто так Вам меня рекомендовал и лестно отзывался. Вы видели его сногсшибательную комнату в минималистичном стиле с вкраплениями узоров из шкур зебры?! Это моя лучшая работа! — Нет, слава Богу! Но искренне надеюсь, что тут не будет никаких парнокопытных. Ну, кроме, разве что Собчак… — На счет три… Три! Аккуратнее, котятки! Это мореный дуб! Любое изделие из него — шедевр! — верещал Звездослав Оглоблин, самый модный и раскрученный дизайнер, славившийся своими не всегда логичными и целесообразными, но все же нестандартными решениями. На мгновение показалось, что когда гроб перевернули, оттуда донеслось недовольное «Бля!», но это же Хеллоуинская декорация. Кто знает, что придет в голову этому гению дизайна. Вадим почему-то вспомнил куклу «Наташа» в голубом платьице и резиновых туфельках с бантиками, купленную дочери в столичном универмаге, при перевороте со спины на живот издававшую истошное «Мама!», и, погруженный в воспоминания, не заметил, как гостиная полностью преобразилась: дух Самайна просто пропитывал каждую молекулу воздуха, хотелось верить в таинственное и инфернальное. Да, Оглоблин хоть и казался чудиком, но свое дело знал. Впрочем, фотки апартаментов Змея, попавшиеся Вадиму на Дайрах несколько месяцев назад, не внушали доверия, и легкий налет беспокойства никак не вымывался из сознания.***
— Глеб! Твою вампирскую братию! Где ты есть? — Вадим, полностью облаченный в костюм пирата, притопывал деревянной ногой и размахивал в воздухе Вовиной пластиковой саблей. — Глеб! И ответом ему была тишина. Ну, или почти тишина. Сначала послышалось какое-то навязчивое пиканье, а потом раздался грохот и преследовавшее его с утра «Бля!», только оно было слегка шепелявое. — Фадик! Фадик! — уже более отчетливо доносилось из гостиной. — Фадик, помоги! Таймер сработал не так, как это задумывал Оглоблин. Он, конечно, обладал своеобразным чувством стиля, но совершенно ничего не смыслил в гаджетах и цифрах и перепутал римскую цифру VIII с цифрой VII. Да, математика определенно его сильной стороной не была. Выспавшись, Глеб попытался потянуться. Но не смог. Ему помешала крышка гроба, который стал его приютом на некоторое время. В то же самое время раздался загадочный звук, и крышка с треском открылась. Глеб эпично вылетел, выставив правую руку вверх как Супермен. К тому же в его арсенале имелся почти такой же плащ. Разве что он был из черного шелка с красной атласной подкладкой. Но развивался ничуть не хуже. Судьба и Вадик, подбиравший костюм и заботливо положивший его с самого утра на край кровати, избавили его от ярко-красных латексных трусов и лосин, но не уберегли от вполне себе представительного смокинга с бабочкой. На груди мягко примостилось кружевное белое жабо, а приталенная черная жилетка переходила в зауженные брюки с идеальными стрелками. Полет был недолгим, но запоминающимся. К тому же, Глеб не успел среагировать и упал плашмя, вонзившись острыми клыками во вновь уложенный после пожара ламинат. — Фадик! Ты огвох?! — не в силах оторваться от ровно уложенных половиц, вампир изгибался и кричал. Вадим, появившийся на пороге, едва смог сдержать смех. — О, Глеб, ты нашелся! Какой ты красивый! Уже в костюме. Как думаешь, кто ты? Что на тебе за костюм? — пристукнул Вадик деревянной ногой. — Фудя по пващу и фмокингу, я гваф Двакула, — прошепелявил Глеб. — Какой Двакула? — хохотнул Вадим. — Гваф! Гваф я! — вопил вампир, пытаясь хоть как-то выбраться из западни. — Кто ты, говоришь? — Гваф! Фадик, ты фе, фупой? — Давай, Глеб, голос! Давай! Кто ты? — во всю покатывался оборотень. — Фадик, ты ивиот гваф я. Двакула. Фто ты вжошь? — Ты так забавно лаешь. Я чего-то не знаю, или кто-то из этих шакалов тебя обратил, крыска моя? Я им куцые хвосты-то пообгрызаю! Или тебя Вова тяпнул ненароком. Кстати, где этот непослушный ребенок? — А мне пофем внать? Фто ты там фовнамевився девать? Фадик?! — Никуда не уходи! Я щас лобзик принесу! Выпилю твои бивни. Мамонтенок ты мой… По синему морю к зеленой земле… Пусть мама услышит, пусть мама приде-от… И где все же наш сын? — Шавщем офвенел? Ваминат фвой пили, штаматолог хвенов! — Ламинат денег стоит, а твои клыки отрастут. Одни убытки от тебя, Глеб! — Какие увытки? Жнаешь, школько штоит фампивий жуб на чевном вынке? — Ну вот и продай! Глядишь, хватит на запись ДиВиДи без этих ваших побирушек… Стой так и не двигайся! Я щас! — хитро улыбнувшись, Вадим скрылся в недрах второго этажа и вернулся буквально через несколько секунд. — Глеб, ты так грациозен и сексуально крутишь бедрами в этих обтягивающих брючках! Я не могу устоять! Мы тоже одеты неброско, так, может быть, здесь и сейчас на четверть из меди и воска граф «Д» — это кто-то из нас…* И это явно ты… Одеты — разденем. Вадим отбросил яркий плащ и провел по обтянутым штанами ягодицам. Сжал. Глеб вздрогнул и прогнулся в спине, оттопыривая зад. Вадим поднялся выше, забрался под жабо, потеребил соски, спустился к пупку, расстегнул ремень и ширинку и одним движением сдернул брюки до колен. — Фадик, фто ты вадумал? — дрожащим голосом простонал Глеб, отвечая на каждое прикосновение. — Фто-фто? Когда ты еще будешь таким податливым? — вкрадчиво прошептал оборотень на самое ухо и начал медленно кружить вокруг холодного кольца мышц, полных ожидания. В его собственные штаны тем временем натягивались словно тетива лука, и стрела так и норовила попасть в цель. Не колеблясь больше ни секунды, он приспустил пиратские шаровары и нагло вторгся в уже сочащийся смазкой от его проворных пальцев анус. — Там я возьму Вас на абордаж!.. Всегда мечтал это сказать! Как же ты был красив, когда делал это движение вверх во время песни! Я ведь скучаю именно по этому — как мы с тобой на сцене в едином порыве, — движения ускорялись, и Вадим едва ли мог контролировать себя. — Вааа…. Ваткнищь, Фадик! Мы и фейфас в едином повыве! А теве фсе мало! Аааааа! — Глеб бился в агонии, стонал и подмахивал, упираясь в твердые половицы, пока не вырвал свои длинные острые клыки с корнем, с диким воплем кончив на натертую домработницей поверхность ламината и сжав своими холодными мышцами упругий член. Вадим догнал его сразу же, притопнув деревянным костылем, сдувая челку с черной повязки на левом глазу и уцепившись в выступающие ребра.***
Празднество началось с наступлением темноты, около восьми часов вечера. В белом плаще с кровавым подбоем, кавалерийской походкой в крытую колоннаду между двумя крыльями особняка Вадима Самойлова вошел пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат. Этот образ неоднозначного, не столько ужасного, сколько одинокого и никем не понятого властителя, тонущего в своих страстях, как нельзя лучше подходил Владиславу Суркову. Рядом с ним шел черный леопард Дмитрий Хакимов, который долго блуждал по джунглям жизни, пока не нашел того, кто смог его приручить. Открылась разрисованная черепами дверь, и на пороге возник хозяин дома, он же одноглазый пират с деревянной ногой. Судя по бодрому голосу и довольной физиономии пирата, недавнее взятие на абордаж вражеского крейсера явно прибавило ему оптимизма. Тысячи свечей освещали огромный королевский бальный зал, в котором маленькие и большие, черненькие и почти бесцветные, волосатые и полностью лысые, мелькали вокруг разномастные вампиры и оборотни, разряженные во всевозможные маскарадные костюмы. Среди многообразия мифических и исторических личностей весьма сложно было узнать Станиславу Матвееву в обличии фюрера Третьего рейха Адольфа Гитлера, лихо уплетающего со стола изысканные угощения. В магическом виде Кости Бекрева угадывались черты Мертвой Невесты, ожидающей своего жениха в мире теней. Высокий, отъевший бока на хлебном месте, со слегка оплывшим сине-зеленым лицом и почти истлевшем свадебном платье, он прятался от своего докучливого работодателя за портьерой и удивительно гармонировал с обстановкой. Несмотря на яркий наряд поросенка Фунтика, Александр Радченко чувствовал себя вполне уверенно — одежда впервые хорошо сидела по фигуре и не сковывала движений. Андрей Каплев очень гордился выписанным из Германии костюмом Люка Скайуокера из Звездных Войн: штаны, туника, накидка с капюшоном, пояс и, главное, световой меч делали его, по его же мнению, королем вечеринки. В полутемном уголке на диване сидела милая парочка: Джокер Валерий Аркадин и Харли Квинн Рома Баранюк. Джокер гладил подружку по острой коленке в сетчатых чулках, а Харли хихикала басом, игриво поправляя сине-розовый парик. Вова в кигуруми белого зайчика с длинными ушами, радостно крича, играл в догонялки с Дашей, розововолосым коршуном-эмо. Девочка пришла на бал раньше деда — Вова специально сбегал за ней еще днем. По дороге волчата даже успели разорвать полудохлую крысу, после чего у внучки Суркова, очень некстати заболело горло. Убегая от шустрой, хрипло угукающей подружки, мальчик перепрыгнул через лежащего на полу кота Базилио — Григория Лепса, выдохшегося от бесплодных попыток соблазнить Мертвую Невесту и нескольких бутылок крепленого вина, присевшего на детский столик Вовы и благополучно разломавшего его, а теперь растянулся на ковре, слишком уставшего, чтобы подняться. Елена Малышева и Герман Шаич пришли в своем, рабочем: костюмах Матки и Члена с ботинками в виде яичек. Рядом с Шаичем гарцевала Ксения Собчак. Покупкой костюма эпатажная журналистка заморачиваться не стала, а просто нарисовала черно-белые полоски зебры на голом теле и лице. Руся в костюме горничной викторианской эпохи с гофрированным чепчиком замерла у высокого камина, время от времени пугливо оглядываясь по сторонам. От удивления ее янтарные глаза округлились как плошки. — Ай! — всхлипнула Даша. — Чего? — Вова подскочил ближе, пройдясь при этом по помятым клетчатым брюкам «кота». — Горло опять болит. Ничего не помогает. Вчера очередное светило на меня посветило и ничего не поняло. Пару проблем, которые ну мо-о-ожно полечить, раз пришли — да. Почему такой ад в горле — ничонезнаю, не должно быть. — Ад в горле? У тебя там черти с вилами что ли? Дай посмотреть! — заинтересовался Вова, взяв подругу за челюсть, широко раскрыл ей рот. — Врешь ты все! Ничего там у тебя нет! Даже кипящего масла. Врушка! Врушка! Врушка! — Ничего я не врушка! Мне было даже больно рассказывать, а он мне: «Связки в порядке, миндалины почти в порядке, горло в целом в порядке, щитовидка в порядке, шейные позвонки в порядке…» — Связки миндаля? Опять ты врешь, нет у тебя там орешков! А я б погрыз! — У меня горе, а тебе б только пожрать! — Ну да, у меня в жизни две страсти: еда и музыка. Даже не знаю, что люблю больше! А вообще… Я думаю, не надо было тебе ту дохлую крысу трогать! Мама говорит, что там крупный яд. Наверное, ты отравилась! — Трупный, Вова! Это когда кто-то умер. И что, думаешь, это все из-за крысы? — Ну или из-за оленя, которого ты за ногу укусила в прошлый раз. А у него изо рта пена шла. Папа говорит, это чумка. Слово такое смешное. Чумка… Почти как чукча. — А мне вот не смешно! И говорить больно! — Так и молчи. Что в этом сложного?! Звучала приятная музыка. Отполированная скрипка в уверенных руках приглашенного артиста горела: мелодия то шла на убыль и таяла как восковая свеча, то вновь полностью завладевала сознанием гостей. Бесшумно скользили официанты с подносами, предлагали на выбор шампанское, коньяк или виски. В зале совершенно удивительно пахло смесью ароматических масел: роза, сибирский кедр, лаванда, нарцисс. Каким-то совершенно непонятным образом эти запахи пробивались сквозь дым крепчайших кубинских сигар, предложенных гостям «Понтием Пилатом». Глебу очень хотелось попробовать сигару, но брать ее у Суркова было противно. Он мялся, резал стол ножом для рыбы, и качался на стуле. Немного пожевав губы, поморщился и, в конце концов, решился. — Что такое, Глеб Рудольфович? — Сурков-Пилат хитренько сощурился. — Вам не нравится наше общество? — Фы мне вутко не нвавитесь. — Ничего, это пройдет. Сначала я практически всем жутко не нравлюсь. Потом не всем. Потом не жутко. Потом просто не нравлюсь. Потом жутко нравлюсь… А что у Вас с дикцией? Вы тоже кому-то не понравились? Сказать, что Глеб психанул, было равносильно замалчиванию. Он, гневно хлопнув ладонью по столу, рывком развернулся и шагнул к двери, при этом все же прихватив одну сигару с собой. Возле дома горели желтые фонари, а охранники помощника президента таращились на Самойлова-младшего из темноты, по-дьявольски сверкая зелеными глазами. «Это точно не люди! — подумал Глеб, зябко укутываясь в свой длинный плащ. — И не оборотни. Эльфы-переростки какие-то! Добби на гормонах!» Торопливо спустившись по ступенькам, рокер направился к калитке, осторожно ступая, чтобы не поскользнуться на грязи, в которую превратилась дорожка, ведущая к особняку. Выйдя за забор, Глеб даже не обратил внимание, как большая уставшая царица ночного неба осталась где-то позади, а его взору предстали огромные желтые тыквы, лежавшие на кучах компоста. «И кто это их тут понасажал? — удивился музыкант. — Хотя во всем этом есть своя романтика». Тыкв было так много, что они заваливались за горизонт, испуская из себя пучки тусклого света. Рокер щелкнул зажигалкой и с видимым удовольствием закурил. Крепкая сигара сразу же подействовала на давно утомленные нервы. Внезапно, почувствовав на себя взгляд, мужчина опустил глаза вниз и увидел, что с земли на него таращится оранжевое чудовище с разинутой пастью, из которой блестят белыми рядами острые семечки вместо клыков. Не успев ничего понять, Самойлов-младший инстинктивно сделал шаг назад. Его нога сразу же провалилась в пустоту, а над головой сомкнулись мясистые створки рыжего цвета.***
— Слава, ай, что ты делаешь? — пока гости были заняты светской беседой, Сурков, не теряя, времени даром затянул Змея в первое свободное от посторонних глаз помещение — санузел. — Я соскучился, Тыковка! Не смог дождаться окончания этого скучного вечера, — не включая свет, он нащупал впотьмах узкие бедра в пушистых штанах и, оглаживая заведомо против шерсти, приподнимая пятнистые волоски и слегка пощипывая, захватывал кожу, целовал жилистую, вспотевшую от закрытого костюма шею. Собственные волоски на бёдрах Снейка тоже приподнимались, следуя за каждым движением настойчивых рук. -Тыковка, видел я это ваше побирушечное видео. Зачем? Что трудно было у меня денег попросить? Зачем выцыганивать бабло у прыщавых тинейджеров, экономящих на школьных завтраках и сигаретах? — Я предлагал. Но ты же знаешь Глеба. Он не хочет твоих «грязных, пропахших либерализмом денег», честно отобранных у налогоплательщиков. Я пытался! Нам нужно это ДиВиДи. Я даже с фальшивого акка зарегился и почти перевёл сто тыщ, которые ты мне дал… Но тут на Вайлбериз началась распродажа жилеток, и я не удержался! -Тыковка! Я так люблю твои жилетки. Ты в них такой эротичный. И ноги кажутся ещё длиннее. Я как вижу, сразу представляю, как ты скрещиваешь их на моей шее. -Но на юбилей мой я не откажусь! Я там такое шоу задумал! Закачаешься! -Ааа, «Снейк пятьдесят»? Да, я помню. Дам, конечно! — Двадцать пять! — Что? — Ну, это все должно было звучать как «Снейку двадцать пять»! Сам посуди, кто мне даст больше? Я молод, красив и энергичен! — Ну, с этим трудно спорить, да! — Слава забрался под одежду и вовсю наглаживал ложбинку между ягодиц и вычерчивал полосы вдоль позвоночника. — А эти дебилы, орги, опять всё напутали! Когда ты мне сказал, что проспонсируешь это грандиозное для всех нас событие, я им сообщил, что бюджет можно увеличить в два раза, и я бы хотел оформить возврат уже вложенных средств, чтобы не путать бухгалтерию. Но эти кретины то ли не расслышали, то ли не поняли. И когда уже напечатали афиши и запустили промоушен… А я звонил и требовал все остановить, даже кричал на них можешь себе представить?!. Они заявили, что я сам сказал увеличить ВОЗРАСТ в два раза! ВОЗРАСТ, Gloria mea**, можешь себе представить?! Ну кто в здравом уме даст мне пятьдесят? — Дима отвлёкся от страстных ласк и всплеснул руками. И, кажется, даже пустил слезу. — Так вот почему ты хрипишь. Бедный мой! Искричался весь! — Сурков провел языком по пересохшим губам вампира. — А сколько тебе на самом деле, Тыковка? — и вернул его руки на свои ягодицы, наигранно поцеловав в нос. -Невежливо задавать да… Да! Древнейшему вампиру такие вопросы! — Змей стиснул пальцы и поднялся ими вверх по спине, запуская их под тогу. -Я уже на пределе! Снимай свои мохнатые штанишки! И обопрись уже обо что-нибудь, — Слава развернул Хакимова спиной к себе и положил его руки на гладкий фаянс сливного бачка, заставляя вскрикивать при каждом толчке. Дима ерзал и стонал, водя по холодной поверхности костлявыми пальцами. Будучи на пике и хаотично цепляясь за ускользающую сантехнику, он задел механизм слива, и волна оргазма, сметающая все на своём пути, слилась с бурлящим потоком воды, затопившим уборную и нещадно затягивающим всю окружающую обстановку в канализацию. Из последних сил хватаясь за скользкую керамику и друг за друга, мужчины в конечном итоге обессилили и сдались на милость стихии. Водоворот утянул их в тёмную пучину городских стоков.***
Большой кролик-альбинос сидел на столе в сизом табачном дыму, моргал светлыми глазами, время от времени отмахиваясь от розового коршуна, кружившего над ним. Уплетающий салаты Гитлер тыкал вилкой в гигантских размеров спаржу с головой Онищенко. Каплев увяз по пояс в зыбучем ковре, безнадежно сложив руки на груди. Фунтик парил в воздухе на воздушном шаре, а кот Базилио доставал его лапкой напевая при этом: «Самый лучший хряк заходил вчера!» «Бррр, привидится же такое!» — Вадим встряхнул головой как застоявшийся конь и медленно поплелся в ванну решив, что пора освежиться. За ними плыло огромное золотое полотнище, которое поддерживали на золоченых шестах Мертвая Невеста и Джокер со своей мужикоподобной подружкой. — А ну кыш отсюда! — прикрикнул Самойлов на своих провожатых и те, схлопнувшись как человечки из гофрированной бумаги, мигом исчезли. — На, надевай! — сказала селедка под шубой фюреру-Стасе, кинув ей свою розовую шубку. — Там холодно! — Где это там? — не поняла девушка. — В Задротане! — За… что?! — в панике выкрикнула девушка. — А за то, что ты съела мою сестру краснокнижную за двадцать семь косарей! — Ты же простая селедка, какая она тебе сестра?! Вы даже не родственники! — Неважно! Это несущственно! — соленая рыбина подпрыгнула, открыла рот и проглотила Матвееву вместе со стулом. Затем, как ни в чем не бывало, плюхнулась на блюдо, присыпанное колечками лука и осталась лежать голая. — Вас-Вас. Флыфно? Фадик, Фадик! Фамаги! — знакомый шепелявый голос звучал настолько глухо, словно звучал из трубы. — Что за?.. Глеб, ты где? — Вадим покрутился вокруг своей оси, осмотрел всю ванную, но брата не нашел. — Я ждесь! — Где это «ждесь»? У нас везде здесь. Даже во-он там — все равно здесь! — старший начинал раздражаться. — Бросай свои дурацкие шутки! Ау! — он заглянул в слив раковины, а затем и душевой кабинки, но так и не смог понять, куда делся брат. — Взгляни, взгляни в глаза мои суровые, ты видишь их в последний раз… — печально пропел душ, оскалившись стеклами дверцы. И пока Вадим соображал, мог ли Сурков накурить их какой-нибудь хмарью, в душевой кабинке образовалась и закрутилась, как юла, черная воронка с мелькающими внутри яркими звездами. Самойлов рывком выскочил из ванной, споткнулся о порожек и свалился на пол. Душевой шланг, напоминающий липкий язык хамелеона, обвил ногу оборотня и с силой затянул обратно. По дороге скормив ожившей кабинке корзину для белья, держатель для полотенец вместе с полотенцами и пушистый коврик, Вадим все же отправился в великое ничто. Кабинка громко рыгнула и, треснув музыканта для надежности своей тяжелой лейкой, вернулась в привычный вид.