***
Пролетев несколько минут в безгравитационном пространстве, кувыркаясь во все стороны, Вадим успел вдоволь налюбоваться однородным черно-синим небом, и звездами, вертящимися как в центрифуге. Заскучав, музыкант решил вздремнуть, но вдруг с громким хлопком приземлился на нечто скользкое и мягкое. — А вот и грибочки показались, — обрадовался рокер, сползая с огромной голубой шапки гриба. — Ты это кого грибом обозвал?! — громадный гриб, недовольно насупил рыжие брови, растущие на его белой ножке, и скривил губы. — Окей, говорящая сыроежка, — согласился музыкант. — Мало того, что обзывается, так еще и хамит! — возмущению гриба не было предела. — Ушатаю и затеребонькаю! — Сначала догони! — произнес Вадим наглым тоном и, помахав грибу рукой, зашагал прочь по тропинке, ведущей из леса прямиком к его дому. Сзади послышался непонятный треск. Мужчина с опаской оглянулся и увидел, как гриб поднимается из земли. Сыроежка огромными прыжками с невероятной легкостью догоняла Самойлова, преодолевая расстояние, которое обычному грибу не пройти и за несколько месяцев, а может быть, и лет. Сметая все на своем пути, гриб догонял рокера, и спрятаться от него было негде, кроме как в зарослях чертополоха. Выбирать особо было не из чего, и артист, не задумываясь, прыгнул в колючую гущу. Послышался звук чавканья, как будто его только что съели, и вместо лесной опушки Вадим вывалился на бесконечное черное тыквенное поле. С каждой пузатой тыквы на него смотрело оскаленное злобное лицо. Радовало одно: растения были статичны и не подавали никаких признаков жизни. — Ой-ёй! Не надо было столько ромашкового чая пить! — позыв сходить в туалет застал музыканта врасплох. — До дома, пожалуй, не дотерплю! — Самойлов огляделся. За его спиной стоял взлохмаченный куст чертополоха, из которого он только что вылез, а вокруг — озлобленные твердокорковые овощи. Мужчина решил, что справить нужду в куст сорняка — лучше, чем на мордатые тыквы с глазами. «Соленые, душистые капельки упали из тебя на траву. Я вижу, как ты придерживаешь член рукой и смотришь на звездное небо, пока струйка течет на землю и легонько барабанит по моим листочкам. Уже выпала вечерняя роса, стало прохладно, и от того места, куда падает твоя живительная влага, поднимается теплый пар. Я бы так хотел, чтобы последние капельки тоже достались мне. Капельки твоего естества. Соленые и теплые. Из твоего тела». Неожиданно для себя Вадим почувствовал, что за ним кто-то наблюдает. Как муха в паутине, он болтался на кончике чьего-то пристального взгляда. Музыкант снова стал осматривать это необычное место, но теперь больше полагаясь на ощущения, чем на глаза. И вдруг он понял, кто так нескромно за ним подглядывает. Они смотрели друг на друга в упор. «Глаза в глаза». Вадим и чертополох. Сначала музыкант просто оторопел и стоял, ничего не соображая, бездумно пялясь на это нескромное растение. Не может быть! На него, подбоченясь, смотрел нахальный сорняк. — Наглец! Каков наглец! — фыркнул Вадим, испытав шквал гнева и негодования. Он был готов сломать, растоптать беспардонный бурьян, но отступил перед его внутренним спокойствием, безмятежностью и мощью, кружил вокруг него, разглядывая с разных сторон, и пришел к выводу, что чертополох не так уж и плох. Мощный, прямой, коренастый стебель. Резные листья с острыми иглами на кончиках. Воинственный куст был припорошен пылью и от этого имел серо-зеленый цвет. Все растение производило такое впечатление, какое производит борец греко-римской борьбы на ликующих зрителей. Мощь и мышцы, ни грамма жира. — Забавно до жути, — констатировал мужчина и решился дотронуться до бесстрашного репея. Осторожно, медленно, неизвестно чего боясь. И, конечно же, уколол палец. Но в этот момент произошло что-то безмолвное, но очень осязаемое. Странные, пушистые фиолетовые цветы вдруг появились на ветвях колючки, и Вадиму страшно захотелось вдохнуть их запах. Это ощущалось как непреодолимый зов, как тяга. Будто во сне, он медленно наклонился к цветку и вдохнул его аромат — пряный, сладкий, пьянящий и жаркий, как июльский полдень. У чертополоха запульсировали все жилки на листьях, хлорофилл закипел в клетках. Внутри него билась только одна мысль: «Я пропал… я пропал… я пропал…» Растение не могло устоять на корнях, упало на клевер и долго лежало, поглаживая листиками свой покрытый шипами ствол. Время остановилось… Но вдруг куст задрожал, семенные коробочки лопнули, и в воздухе разлетелись тысячи белых зонтиков с коричневыми семенами на тонких стержнях. — Разное повидал на свете, но Дрочащий Чертополох — это прибор! Или перебор… как правильно? С технической точки зрения, безусловно, прибор… но ведь я еще и лирик…*** — потрогав порхающие парашютики, сыплющиеся сверху, Вадим недоуменно почесал затылок и решил, что пора возвращаться домой. Знакомая местность вскоре оказалась совершенно незнакомой. Посмотрев в сторону своего особняка, музыкант вместо него увидел то ли скалу, то ли башню, окруженную глубоким рвом. — Долго ли, коротко ли, но дошел наш Вадик премудрый туда, не знаю куда, и нашел то, не знаю что… — так прокомментировал Вадим сложившуюся ситуацию. По дороге ему не встретилось абсолютно ничего необычного и опасного. Только пугало огородное, которое просило накормить его свежим мясом, зверь невиданный — смесь единорога с зеброй, что хотел тепленькой крови, и говорящий колодезь, который рокер обошел десятой дорогой. Устав идти, Самойлов решил, что раз он попал в такое странное место, то и вести себя полагается придурковато. Ну, как в любой другой ситуации. Приняв позу готовящегося нырнуть пловца, он совершил прыжок лосося — тройной кульбит с переворотом, пронесся над тыквенным полем и ударился лбом о стену черного замка. «Королевство Задротан», — прочитал он табличку, обошел вокруг каменного, то ли природного, то ли нет, строения, но никакого входа не заприметил. — Сезам, откройся! Нет? Тогда сим-сим, откройся! Тоже нет? Трах-тибидох-тибидох! Нет? А еще раз тибидох с трахом не подойдёт? — Вадим устал и решил присесть на колченогую скамью, что стояла на краю глубокого рва, но та, бурча что-то нечленораздельное, боком уползла подальше. Самойлов набрал побольше воздуха в легкие и постучался в стену. — Тут-тук. — Кто там? — внезапно пропищал тоненький хриплый голосок. — Сто грамм! — Потяни за веревочку — дверца и откроется! Не обнаружив никакой веревочки, Вадим уселся на небольшой камушек и затянул своим бархатистым голосом первое, что взбрело в голову: Голуби летят над нашей зоной, Голубям преграды нигде нет, Как бы мне хотелось с голубями На родную землю улететь… Выйдя на своеобразный балкон, юная прелестница с длинной русой косой в чисто-розовом развевающемся пеньюаре на точеной фигурке уставилась на певца. — А фы фочему не фытаефься фойти? — спросила девушка, лица которой Вадим разглядеть не смог. — Дак входа нет, к тому же… зачем мне это, здесь тоже неплохо, — пожал плечами оборотень. — Ну фотя бы фотому, фто эти фыкфы нофью овифают и фъедают фсе вифое на фвоем фути. А фхот — фот он, — девушка расхохоталась, показав на монолитную стену. — Ты фам-то фто? — Я оборотень! Ррррр! — зарычал Вадим, решив проучить шутницу, и обратился. — Фолки! Фолки! — испугавшись, прокричала девушка в пустоту. Возвращающиеся с охоты всадники увидели волка, скрутили его и поволокли в замок.***
— Его Ввеличество, СуСлав, король Задротана, властитель планеты Дрю, — объявил шпрехшталмейстер. — Солнышко светит, курочка клюет. Не ежик и не белочка, царь-батюшка идет. Не ежик и не белочка, царь-батюшка идет. Славься наш дивный царь много лет! Не демократы, а яркий рассвет! Рассвет! Рассвет! — подданные только вошли во вкус и запели было второй куплет, но вдруг разом смолкли. В малахитовую залу вошел государь. — Министр! — грозно воззвал он. — Сколько раз повторять, что я Король, а не Царь! — Слушаюсь ваше Ввеличество! — глядя в пол, согласился министр. — Что слушаюсь?! — нервы государя начинали накаляться. — Грандиозные идиоты! Внести всех в наказательный список, потом вые… накажу! А волка под замок и охранять, чтоб не сбежал! Вадима, вновь ставшего человеком, швырнули на твердый мраморный пол и заставили упасть на колени, надавив на спину. Перед ним восседал король в белом платье с красной мантией. На голове у него было что-то среднее между короной и лавровым венком. Только вместо листьев лавра рокер отчетливо увидел очертания пенисов. — Ты из благородных иль простолюдин какой? Одет как оборванец! — оценивающе посмотрел на музыканта тот. — Коль ты из челяди — казнить немедля! — Принц я! — выплюнув кляп, импровизировал рокер, не жаждущий быть казненным. — Принц Ва… — А, Вальбрехт? Мы Вас ждали… Стража! Принесите гостю кубок и подушечку для гениталий. Пусть отдохнут с дороги! — Я, Ваше Величество…— сбивчиво заговорил помилованный. — Ввеличество, принц. Правильно говорить: «Ввеличество». Неужели Вы не слышали легенды? — в приемный зал вошла дама в схожей с венцом СуСлава тиаре и черном платье с рыжими пятнами, декольте которого треугольником красовалось во всю плоскую грудь, едва прикрывая соски, игриво огибало волосатый пупок и заканчивалось где-то в районе лобка, острым углом как бы обозначая главную часть тела, скрытую длинной пышной юбкой. — Вы, конечно, могли бы обратиться и «Ваше Дрючество», как это было принято на планете Дрю много веков, но все же, после славных побед на поле брани мой король заслужил свой титул, когда ввел свой член животворящий в анус каждого воина поверженной орды врагов наших, заставляя повиноваться и присягнуть на верность королевству. Поэтому не оскорбляйте Славных подвигов супруга моего! Иначе не сносить Вам головы и закупоренным не удержать свой анус. Суров супруг мой. И перст, и член его разящий. — А Вас как величать, о, прекрасная, мудрая дева? — А мои все подвиги незримы. Посему ты древним титулом зови меня: «Задрочество». Я королева Задротана. Министр! — позвала она. — Расскажи гостю о нашем славном государстве! — В некотором царстве, в некотором государстве… — начал было низкорослый, размером не больше дворового пса, министр, взяв за руку новоявленного принца, — ай, да ладно, что мы, в самом деле, как маленькие. Все уже, конечно, давно поняли, что речь пойдет о Задротане! A о чем еще рассказывать? Это было… В смысле, и есть мощное государство. На каждом заборе пики точеные и кресты золоченые. Колючая проволока так же имеется, дьявольской электрической напряженности! Твою ж задроченскую мать! Собака какая-то навалила! — министр остановился и начал вытирать дорогие кроссовки о персидские ковры. — Это какая-то нищебродская собака! Наши собаки сами за собой убирают! — раздраженно улыбаясь, добавил чиновник. — Просвещенное, в общем, государство у нас, культурное, извините за выражение. Достопримечательностей у нас пропасть сколько. Вот, — он махнул в сторону двух обнимающихся стражников в костюмах пениса и вагины, — ой, это не то, извините. Вот же, полюбуйтесь, кот! Ко-от! Нет, ну вы посмотрите на него! Кот! Базилио! — Самый лучший день! — запел плохо владеющий языком, нетрезвый кот с высокого дуба, росшего прямо посреди тронного зала. — Чего ты меня будишь-то? У меня обеденный перерыв. Отдохнуть не дают! — Скажите им, чтобы не топали, — попросила русалка с ветвей, — я не могу соса… сосредоточится от шума! — А это наша русалка, Костя-эскортница, — представил министр. — Трудится в полный рот… ой, в смысле, по мере своих эскортных сил. Король, конечно, в Задротане… Ну, там, мудрый, справедливый и все такое прочее. У короля, как полагается, есть ядерный ключ. Секретный. А еще есть у короля любимый… Короче, я… — А кто ты такой?! — запутавшись в рассказе министра, спросил Вадим. — Я? — удивленно захлопал ресницами государственный муж. — Ручной лепрекон короля, кто же еще! Денег нет, но вы держитесь! Не помнишь что ли? Да-да. Но если Вы думаете, что я простой лепрекон, то Вы глубоко заблуждаетесь. Глубоко, — повторил он, облизнувшись. — Нет, я, конечно, лепрекон, но… Во-первых, Я… Во-первых, Я доверенное лицо короля. — Ну не лицо… морда, — неосознанно поправил его музыкант. — Да, морда короля, доверенная. A во-вторых… А во-вторых, я этот, как его? Серый кардинал, вот. Ну, а в-третьих… — Рад познакомиться, Ваше Темнейшество, — хмыкнул Самойлов. — И самое главное, я… — Эй, Серый! — позвал король. — Давай, дуй на кухню, поторопи их там с обедом, мой гидроцифальный малыш! Пора начинать крейзи свингер пати. — Сорян, братишка! — попрощался министр. — Это тебе не какая-то грязная пещера… Это целый замок! И весь на мне! — Ужин подавайте, не томите же вы гостя благородного и короля! — закричал лепрекон на поваров. — И королеву! — напомнила Ее Задрочество басом. — Где же мой чизкейк с малиной?!***
Личная повариха короля АлександРА готовила для королевы праздничный чизкейк с малиной и апельсиновый фреш. С водкой. Она тихо напевала: «Сосите люди леденцы», — когда поняла, что как раз малины у нее и нет. Королева могла огорчиться и сделать губы буковкой «О», что обозначало вселенское негодование. Декольте ее при этом всегда подрагивало, а волоски на пупке у основания этого самого декольте укоризненно приподнимались. Прислуге в этот момент следовало уткнуть глаза в пол и многозначительно молчать. Ра публичного порицания никак не жаждала. Тем более, она пользовалась особой популярностью у стражников принцессы и ударить в грязь лицом ну никак не могла, поэтому отправилась в сад. За малиной. Большое оранжевое солнце уже почти закатилось за горизонт, горело заревом где-то за горами соседнего королевства. Почти ничего не внушало страха. Кроме разве что длинномордых лилий, так и норовивших укусить за подол и тянущих свои бутоны к полам крепдешинового платья. Она как раз продиралась сквозь заросли саблезубых белых цветов, когда услышала яркое многоголосье: — На-на-на-на, на-на-на-на, на-на-на-на!.. — пели юные кусты малины. — На-на-на-на, на-на-на-на, на-на-на-на!.. — вторили им прошлогодние поросли, в такт качая макушками со спелой ягодой, лопающейся от бордового сока. — Может, помнишь тот сказочный сон… — вдруг неожиданно для себя запела Ра и увидела на полянке мирно спящего скомороха Его Ввеличества Гришку. Вообще-то, он был из знатного рода князей Ургантов и звался Иваном, но выбрал для себя псевдоним и непростую стезю услаждения королевских особ. Рядом фигурно порхали пушистые темные усы. Они аккуратно, словно бабочка, приземлились прямо на руку робкой Ра. Ей даже удалось их погладить. Усы игриво хохотнули и взмыли ввысь. В эту самую минуту скоморох открыл глаза и уставился на пышущую здоровьем белокожую АлександРу. Девушка просто покорила артиста. Он достал свою маленькую укулеле и принялся играть ей на все лады, напевая строчки из той же песни Валентины Легкоступовой: — Ягода-малина… Нас к себе манила… — Гришка на миг задумался и одним ловким движением поймал порхающие усы, прилепил их себе под нос и, как ни в чем не бывало, продолжил свою «серенаду», периодически поглаживая вновь прибывшую частую поросль над верхней губой, как будто она и не покидала места своего гнездования. — Ты меня околдовала, о, прекрасная дива! Будь же моей навеки! — Ах, как Вы смеете… речи столь пылкие произносить! — Не смею… просить… Вас… будьте моей! В тот же час! — А Вас хоть как звать-то, о юноша дерзкий? — Я светский… шоумен я, Иван, но все Гришкою кличут придворные. — Спорное… знаете ли, у Вас положение… Руки на бедрах уже. Лишь движение вниз, к ягодицам. — Тигрица! Моя Вы богиня! — Не лги мне! И руки уже под корсаж запусти! — Прости! Я медлю! Я млею! Не смею… я лишнего слова сказать. Лишь лобзать… могу Вас… я снова и снова… Сосок Ваш прекрасен… — Готова… в себя Вас, о сударь, принять… — Смысл ясен, но… Это ново! Могу для начала Вас просто обнять? — Готова! Я Вам говорю! Соизвольте… свою Вы бренчалку подальше убрать!.. Да не эту! Уж эту бренчалку оставьте! Вы без нее ничего не добьетесь… — Кровать! — Ах, бросьте Вы! Ну какая кровать! Кусты лишь малины, краснея, послужат нам ложем… — А можно?! Я знаю, в чести у Вас сей инструмент… — Да разве уж то инструмент? — Момент! Такая устроит бренчалка? — Как сладко! С гитарами, страстью моей, мы потом разберемся… Чудесно, что главный Ваш козырь — не копия малая старой и доброй гитары, а все в натуральную величину… — Прильну… к Вам всем телом, хоть кто-то и скажет: я старый. За сорок уж мне, и качнутся бессмысленной высью… Юнона, Авось, иже с ними… — Акстись! Я… готова же! Сколько твердить?! — Беру! Без остатка! Моя!.. Платье долой! Моя! Ой!.. То есть мой… — Какая же разница, право! — Ну как тут помыслить мне здраво?! Я твой! — Бери меня! В траву. Упали. Любовники. Вскоре покой. Обрели. Через боль. Блаженство. И пламя огня.***
Король жестом предложил Вадиму сесть: — Принц Вальбрехт, какое мясо Вы предпочитаете? Жираф. Единорог. Зебра. Единорог. — Ну, я много лет уже вегетарианец… — с налетом гордости ответил тот. — А можно мне вон ту ногу с копытцем? — Главное блюдо стола… Прошу… Это должна была быть Собчак, — он подцепил вилкой какой-то розовый овощ, похожий на огурец, — но ее мясо оказалось слишком жестким… Мы скормили ее крокодилам, что живут во рве вокруг замка… — Я не видел никаких крокодилов… — пожал плечами Самойлов. — То-то и оно. Подохли все. Отравились. Ядовитая оказалась… Зато посмотрите, какие у меня замечательные ботинки получились. Ив Сен-Собчак! — король, не заморачиваясь на приличия, закинул ногу на угол стола и покрутил стопой, демонстрируя аккуратные коричневые туфли с шерстяными помпонами. — А помпоны? У крокодилов же нет меха… — задумался рокер. — Собчак же, говорю, казнили. Что теперь пропадать хвосту? — равнодушно ответил король. — Ясно, — сглотнул Вадим, подавляя нарастающий страх. — А жилетка на королеве тоже из крокодиловой кожи? — заинтересованно спросил он, стараясь не смотреть, где же у нее заканчивается декольте. — Да. Тыковка у меня любит разные жилетки… Правда, радость моя? — король обратился к супруге, погладив ее по плоской груди. У Вадима сложилось впечатление, что он где-то это все уже видел и слышал, но тут ему на тарелку упала огромная ляжка с копытом. — А за что Вы так с Собчак? — Самойлов вгрызся в мясо, и по его подбородку потек прозрачный жир, пачкая подвязанную на груди салфетку. — Она плохо танцевала стриптиз, — закатил глаза король. — А мы не любим лошадиный стриптиз, — прохрипела королева. — Да. Отбила копытами весь мрамор, — недовольно фыркнул король. — А мы его только отполировали. Триста медведей катались по полу со скоростью полторы тысячи оборотов в минуту… Не желаете ли себе домашнего медведя-сфинкса. — Кого? — не понял Вадим. — Это как обычный медведь, только лысый, — пояснил король. — Лишайный что ли? — уточнил незваный гость. — Сам ты лишайный! Говорю же: полторы тысячи оборотов! Полировка двусторонняя: медведь полирует мрамор, а мрамор полирует медведя. — Ого! Ну покажите хоть что ли. Медведя у меня никогда не было. Да еще и лысого, — он на секунду отвлекся от трапезы и повернулся к королю. — Приведите Боню! — приказал тот. В залу ввели абсолютно нагое существо цвета кофе с молоком. Кожа его блестела, а на шее красовался черный с шипами ошейник с цепью. — Боня, сидеть! — Существо упало рядом с Вадимом и жалобно посмотрело на ногу в его руках. — Потапыч, как ты докатился до такой жизни? — спросил Самойлов, оглядывая того с ног до головы. — Какой я те Потапыч?! Федя я. Бондарчук! — жалобно простонал тот. — Федя? — пригляделся музыкант. — А зачем ты Суркову лысиной, мрамор полируешь? ** — Ну, мне Светка позвонила, говорит: «Федюня, приезжай к Самойлову, тут весело!» Знал бы, блядь, насколько… — раздраженно ответил голый Бондарчук, потирая покрасневшую лысину и пытаясь ослабить ошейник. — Еще и эфир запустила… Там Ургант поет «Ягоду-малину», а эти вон двое пляшут в обнимку… — он кивнул на Их Ввеличество и Ее Задрочество. — Я подумал, что это и впрямь интересно. Хайпану… Нравится Вам, спрашивает… Ну, мне понравилось… Вот я и приехал… Лайки еще, дурак, ставил… В этот самый момент дверь в залу распахнулась и на пороге возникло… «Чудо чудное… Диво дивное… Просто обоссаться! — подумал Вадим, все внимание которого устремилось к телу хрупкой девушки в розовом сарафане Рибок. Едва прикрывавший бедра, он обнажал идеальные стройные ноги в шелковых кружевных чулках. Взглянув в ее небесно-голубые глаза под всполохами пушистых ресниц, Вадим пропал. Потерялся в их синеве. А когда она взмахнула тугой кудрявой косой, толщиной с его лодыжку, он уронил уже обглоданную ногу себе на ноги, что его, кстати, и спасло. Ибо естество его налилось кровью и начало распирать свободные штаны. А нога, будучи достаточно внушительных размеров, прикрыла его пах и бедра полностью, парадоксально остудив своей горячестью его пыл. — Ауч! Я и от живой-то лошади никогда копытом в причинное место не получал, а чтоб от мертвой…» — Я зебра-единорог! — ЧТО? — Я зебра-единорог, говорю! — повернулась к нему полосатая голова на блюде. — Тебе же сказали: Собчак крокодилы сожрали. Перестань так на принцессу таращиться — казнят! — Аааа, Глебунцель, дочь наша… — расплылся в улыбке король. Принцесса горделиво зашагала к столу. По правую сторону от нее шла гигантская кошка, которую в здешних местах именовали котавром, в чепце и огрызках платьица, обвивая талию принцессы пушистым хвостом. — А где же твой ручной Страпон? — Ефо унес кофшун, фапинька! — всхлипнула девушка. — Стра… кто? — снова напрягся Вадим. — Страпон. Ручной кролик принцессы, — снова прохрипела королева. — Мы его на убой брали. Бульон мне варить для горла. А она его откормить откормила, а заколоть не дает. А прелестные бы из этого зверя вышли стринги… — Маменька! Не фмейте так гофовить! Он мой вюбимец! — с негодованием воскликнула принцесса. — Познакомьтесь, принц Вальбрехт, это наша младшая и единственная дочь, Глебунцель. — Я сражен, принцесса! Вы прелестны! — Вадим смотрел на нее горящими от похоти глазами. — Вы девица, на которую нужно дивиться! — Я твонута, пвинц! — заморгала Глебунцель и подала ему руку для поцелуя. — Я фама фебя хофу, фто ув туф о фас гофовить! — Тронутая — это да! — раздался грубый голос из темного угла. — Развела тут зоопарк, Белоснежка, мать нашу! Кошатина эта, которая все стены мраморные подрала. Недозаяц этот толстый, пожравший все, что не прибито… Так еще и медведя лысого приволокла! — Да не медведь я! Говорю же, Федя я, Бондарчук. Актер, продюсер, режиссер… — Все мы тут продюсеры, это ни о чем не говорит, — снова встряла королева. — А, вот и Адик пришел, наследник престола. Его Задрочество! Вальбрехт, а это наш сын, наследный принц Задротана, Адальберт, — указал король на непонятного пола человека в розовой шубке поверх костюма фюрера третьего рейха и почему-то с лицом Стаси Матвеевой. — Доброе утро, будьте прокляты! — насупившись, поприветствовал собравшихся Адик. — Сейчас вечер, — поправил его король. — Тиран! — уставившись на государя, выкрикнул наследный принц. — Деспот! — Что опять?! — возмутился СуСлав. — Лучше прочти молитву перед трапезой. — Не храни меня, Господи, от искушений. Посылай их побольше… А там разберемся, — сложив руки бубликом, благочестивым голосом загундосил Адик. — Навеюсфь, ефли кфо-то там ефть, он зафитит меня от ФСОфной вубинки по фпине. — Аминь! — закончил король. — Что нового в нашем королевстве? — Нового? — засиял как начищенный сапог наследник престола. — А вот, росла на месте твоего замка уникальная реликтовая задротанская сосна, но сука сосне не повезло. Не там она росла, не в том месте, хотя это было единственное место в мире, где она водилась! Но слишком красиво жила сосна, подумал наш государь и решил приватизировать себе это местечко! И пошла сосна на зубочистки короля, а дерево, между прочим, было занесено в Дрюченскую Книгу! Это произвол! — Хороший мальчик у Вас вырос, — засмеялся Вадим. — Видите ли, принц Вальбрехт, количество разума на нашей планете —величина постоянная. А население растет. Ученье — свет, а неученье… — Чуть свет на работу… — Адик показал отцу язык и отвернулся. — Я тебя предупреждаю, Адальберт! — строго взглянув на сына, заявил король. — Иной раз натянуть улыбку на лицо бывает куда сложнее, чем глаз на жопу! — Не материтесь, папенька! — наследник укоризненно покачал головой. — Без матов моя речь неполноценна как ванильная овца без подоконника и сигарет, — напомнил ему СуСлав. — Да, я заноза в заднице Вашего морального восприятия, — парировал Адик. — А я пвотифофокавана вюдям ф бовьным фердцем! — вмешалась в разговор Глебунцель. — Все, нет больше моих сил! — вздохнул государь. — Сам намедни изволил откушать последнюю задротанскую рыбу-единорога, а еще меня обвиняет! Крылья не мешают сидеть?! Запрись у себя и рыдай! — приказал он сыну-бунтарю. — Я вообще только спаржу ем! — огрызнулся Адик и демонстративно уколол вилкой огромный пучок спаржи. — Кому спаржа, а кому Геннадий Григорьевич Онищенко! — поправила наследного принца зелень. — Волюнтарист! — поднимаясь из-за стола, бросил Адик королю. — Какой есть! Не жалуюсь! — гордо ответил государь. — Слава Богу, в политике триста лет! Не обращайте внимания на эту тираду, принц! — повернувшись к Вадиму, сказал СуСлав. — Мозги-то у него есть. Только до сих пор не активированы. — Я пвофто обафаю единовогоф! — вдруг воскликнула Глебунцель. — Они факие мивые, фобвые и квафивые! Повайте мне, повавуфта, фот эфот куфотек с гвазом, — поспешно проглотив несколько ломтиков единорога и залпом опрокинув стакан виски, она тут же наполнила его снова. — Тормози, Глебунцель, — Вадим хлопнул по столу, — я не люблю пьющих женщин! — А фколько мовно-то? — икнув, спросила девушка. — Ну, — задумался принц, — литра два, чтоб не плясала потом под созвездием сорокоградусной медведицы! — Король-батюшка, дозвольте с вами конфиденциально перемолвиться, — наклонившись к уху СуСлава, попросил министр. — Говори, — шепнул король. — Вы знаете, как я Вас уважаю. Как государственного деятеля, политика мирового масштаба… — Короче можешь? — Могу, — кивнул лепрекон. — Соблаговолили ли Вы, Ваше Ввеличество, прочесть мою монографию? — О, да! Я внимательно изучил твой труд «Из экзистенциализма в говнище» и хотел бы… но давай о делах потом, не при гостях. Дальнейший вечер прошел более чем гладко. Вадиму даже удалось потанцевать с Глебунцель и слегка полапать ее за немногочисленные выступающие части тела, и пару раз погладить шелковые чулки. Девушка заливисто и чуть басовито хихикала, клала голову ему на плечо, а когда тот снова уселся в кресло, то и на колени, принюхиваясь к пятну, оставленному ляжкой зебры-единорога, а он гладил ее по русым волосам и теребил косу. Все пировавшие веселились и наслаждались празднеством. Кроме, разве что, медведя-сфинкса Бондарчука, с завистью поглядывавшего на недоеденную ногу с копытом. Когда все разбрелись по своим покоям, Вадим решился добиться расположения Глебунцель на эту ночь, не смотря на предупреждение зебры, и незаметно прокрался по стене башни в ее светлицу. — Лютики-цветочки у меня в садочке, Милая любимая не дождусь я ночки… — Фапинька, маменька! Фолки, фолки! Фамагитя! — истошно кричала Глебунцель. Но никто не пришел на ее шепелявые вопли. — Я без ума… — А фу, пофел офюда! — Я даже по ночам…не сплю-с. — Так, фожет, фы фнем сфите? — Нет, совсем не оттого-с! От чувств-с! Я так себя чувствую, что я самый несчастный человек в жизни. — Да фто фы! — Поверьте принцесса, у мужчин всe несчастье заключается…от любви-с. — Оф! А кфо фе эфа жефщина, кофовая суфела фас фрельсить софою? — Позвольте вам выразить, что эта женщина — вы самые-с есть-с. — Аф, фкажите! Я эфого никаф не офидала. — Для моей любви нет слов-с… Я так вот желал бы выразить, но…никак не могу-с. — А фы дафно в феня флюфлены? — В четверг после обеда, на прошлой неделе. — Фак эфо федафно! — Могу больше. — А фожет пыть, фы нефосфоянный кафалер? — Ну, это я считаю в мужчинах за низкость. — Аф! — Попалась, голуба моя! — вожделенно шептал Вадик, расставив руки-лапы и медленно подкрадываясь к принцессе, загоняя ее в угол. — Вуки пвофь! Пафол фон! Нахал! — отбивалась веером Глебунцель в то время, как Вадим уже вовсю лапал ее за худощавые бедра и задирал розовый сарафан Рибок. — Ахвана! Ахвана! — Тише, малышка! Я тебя не обижу. Как же меня заводит твой голос. Он мне кого-то напоминает… А твоя милая шепелявость просто заставляет мое сердце трепетать… Ты такая худенькая. Легкоатлетка, да? И грудь маленькая. Ну ничего. Зато мордашка миленькая. И попка. А ноги! Какие у тебя ноги! — Вадим положил мохнатую ладонь на бедро принцессы и медленно повел вверх, а другой обхватил ее за талию так, что она выгнулась и замерла, сосредоточившись на новых ощущениях. Вадим уже готов был залезть под трусики и нежно ласкать пальцами юные половые губы, как вдруг нащупал нечто выпуклое и твердое, похожее на… ЧЛЕН?! — Принцесса, а Вы… — Да! Эфо мой мавенький секвет! — кокетливо заморгала Глебунцель. — Ну не такой уж и маленький, по правде говоря! — Вадик сжал в руке хозяйство принцессы, оценивая масштаб бедствия. — Фас эфо фмуфяет? — принцесса отбросила веер и положила свои изящные ладони на ягодицы оборотня. — Ничуть! Так даже лучше! — приободрился Вадим, предвкушая радости анального секса и потирая собственную промежность от нетерпения. — Фнимай фтанифки, песик! — неожиданно скомандовала принцесса и опрокинула ошарашенного гостя на кровать. — Нафтал фвой жвежный фяс! — Глебунцель одним махом стянула свободные шаровары, и Вадик впервые пожалел, что давно не носит трусов. — Какая Вы настойчивая, принцесса! — с опаской посмотрел на нее оборотень. — Может все же я… — И уфтойфивая! Мовете не фомнефаться! Ноги вафдвинь! — ту голубоглазую скромницу, которую Вадим впервые встретил на балу, было просто не узнать. Она как фурия подхватила его ноги под икры и развела в стороны. — О-о-о! Бвитенький! Офлифьно! — донеслось уже откуда-то из промежности, и тело прошибло словно током — под яичками, прямо над входом в непреступный Исмаил Вадика твердый язык вывел влажную восьмерку, а затем направился ниже. — Нет, Глебунцель, что же Вы делаете! — Вадим попытался дернуться, но язык протиснулся внутрь, а на увеличившийся в несколько раз, как и положено у оборотней, член, легла все та же изящная, но очень сильная ручка и провела от основания до головки и обратно, размазывая смазку по всей длине. Вадим захлебнулся в чувствах и собственных вздохах, полностью потеряв связь с реальностью. Пальцы вместе с языком творили чудеса, лаская, растягивая и повергая в новую пучину блаженства. Когда принцесса наконец решилась применить свое «секретное оружие», Вадим уже умолял ее не останавливаться и овладеть им полностью. Боли не было. К тому же, физиология оборотня снова играла на руку: Глебунцель легко могла вбирать головку члена, достававшего ей до подбородка, заводить за щеку и ласкать языком щелку и натянутую уздечку и одновременно вбиваться в округлые ягодицы, погружаясь по самые яички. Темп все нарастал. Вадим разводил ноги и сводил их за спиной хрупкой красавицы, подгибая пальцы при каждом толчке, выстанывал непристойности и кричал так, что хрусталь на люстре начинал звенеть. В дверь наконец постучала охрана, которую так отчаянно звала принцесса еще несколько минут назад. — Фсе фон! — рыкнула на них Глебунцель. — Принцесса, мы слышали звон и крики! С Вами все в порядке? Что за шум? — поинтересовались из-за двери. — Фсе новмально. Это я на кфилофоне игваю! — крикнула принцесса, повернув голову. — А крики? Мы слышали крики! — не унималась охрана. — И пою. Как умею, так и пою! Вон пошли! — еще громче гаркнула принцесса и забилась в оргазме, сжимая во рту член оборотня, аккуратно, не касаясь его неожиданно отросшими клыками. Тот же издал нечеловеческий крик и излился ей прямо в горло. — Да, действительно… Поет она так себе! Пошли, Джузеппе! Там Ра нам рульку оставила с королевского стола! — похлопал один охранник, подозрительно напоминающий Каплева, другого по плечу. — Смотри, Джузеппе, что у меня есть, — сказал он и достал из широких штанов светящийся пенис.***
— Оставь принцессу, извращенец! — вдруг раздался в покоях Глебунцель голос короля. — А я искал Вас, чтобы предаться люб… переговорам о судьбах наших государств… В темницу его! Будет суд! — Ты обесчестил Нашу дочь! — в безумстве прокричала королева. — Да кто кого еще тут обесчестил! — возмутился Вадим и потер то место, в которое недавно еще Глебунцель его до беспамятства любила. — Молчать! Сей факт отныне несущественен. Честь поругана — я должен обесчестить Вас! — перстом махнул король. — Да как меня-то? Я уже! И я не брал! Ни честь Глебунцель, ни ее богатств… — метался по кровати Лжевальбрехт. — На дыбу принца! Задом к трону! Я дочь Нашу отмщу! — истошно прокричал СуСлав, ища в плиссе одежды гениталии. — Но папенька, принц Вальбрехт излечил меня, как то пророчество нам предвещало, и теперь мы можем… — Молчать! Смиренною должна быть дочь моя! — вещал король, а к пяткам королевским уж подбирался водоворот, сметающий все на своем пути… — Котавр! Котавр, что принцесса у себя пригрела, нассал в ботинки шпрехшталмейстеру и топит королевство на корню! — раздался вопль глашатая. — Спасайтесь, Ввеличество, Задрочество и весь честной народ, принц Адальберт, принцесса Глебунцель… Бегите прочь, уж первый весь этаж… все тонет в нечистотах! — Мой принц, без памяти люблю Вас! — воскликнула Глебунцель, схватив Вадима подмышки, сорвала совою густую косу и вдруг взмыла в небеса через крошечное окно башни. Красно-черный плащ ее как флаг развился в едва заметном алом зареве рассвета. Летели они долго, наслаждаясь обществом друг друга. Глебунцель, смелая и отчаянная, мчала вперед, выставив правую руку вверх, а левой обнимая ненаглядного Вальбрехта за талию. Свыкшийся со своей ролью принц обвивал руками ее шею и прижимался полувозбужденным пахом к бедрам принцессы, обрамленным коротким розовым платьицем. Уста их слились в сладострастном поцелуе. — Мой маленький добротный малыш! — закричал СуСлав министру. — Вели подать тыкву к подъезду! Лепрекон тотчас же повиновался. Монарх с женой и сыном прыгнул в оранжевую карету-тыкву, запряженную тройкой гнедых утконосов. А дальше началась азартная погоня за Глебунцелью и ее наглым похитителем. Тем временем в полузатопленном замке кот Базилио схватил русалку, преодолевая коварное течение, и спокойно потащил восвояси. — Я умею плавать! — визжала Костя. — Я ж русалка, твою кошачью мать, вот хвост! — В лунном си-яни-и Море бли-ста-ает, Ве-тер попу-утный Парус взды-мает. Лодка моя легка, Вёсла больши-и-е… Са-ан-та-а Лю-у-чи-ия! Санта Лючия! — пел Гриша Ургант, а его усы тем временем налегали на весла. Ра сидела рядом, уронив голову на бок, как Аленушка, и любовалась полной, еще не поблекнувшей луной. Предрассветное небо Задротана светилось крупными незнакомыми звездами. Но на полпути погас свет. — Что случилось?! — испуганно прошептал Вадим. — Видимо, наступило десять часов, и автоматика отключила лампы под куполом королевства, — беззаботно ответила Глебунцель. Мимо беглецов в кромешной темноте, сверкнув огненными крыльями, пролетел коршун, несущий в когтях белого кролика. Не заметив препятствия, воинственная птица с размаху воткнулась в прозрачную стену и с оглушительным лязгом шлепнулась в верхней части детского рисунка, расплывшись кляксой. В тот момент, когда монарх уже готов был схватить Глебунцель за ноги, дорогу запряженной утконосами кареты неожиданно преградил чертополох и, зацепившись за его колючки, СуСлав повис на них как маленький бумажный король на елке. Окружающее пространство неторопливо рассыпалось золотыми и багряными листьями. Веером разлетелись по обеденному столу небольшие кусочки гипсокартона. Что-то противно затрещало и с потолка, разрезая тишину, с оглушительным грохотом рухнул гроб. Гости и хозяева дома постепенно приходили в себя. Кто-то лежал на полу, кто-то в салате. Глеба с Вадимом нашли за забором, они лежали в обнимку в куче компоста. С лестницы, точно с высоких гор, текла ледяная вода. Это Сурков разбил сливной бачок во время любовных утех со Снэйком, но пообещал, что бюджет The Matrixx не пострадает, и он поставит новый, золотой, за свой счет. —…И это… Слава… мы же с тобой договаривались… как ты посмел?! — возмущенно спросил Вадим. — Это не я, это его Ввеличество! С меня какой спрос? — парировал Сурков. — Ну, с тебя вон, твое Задрочество еще спросит… — ухмыльнулся Самойлов-старший. — А я, пожалуй, отведу свою принцессу в опочивальню… Не мог бы ты не появляться у нас, пока я не остыну. И пока Глеб не успокоится, а то он до сих пор негодует, что вы даже в этом кумаре, ненадолго, стали родственниками… — Костя, вы как добираться будете? — шепотом поинтересовался Вадим у Бекрева. — Да, я Яндекс-такси уже вызвал. Сначала Древнейшего отвезу, а потом сам… О, а вот и такси… — Слушай, есть к вам дело… — Ну? — Столик прихватите Вовин, а то твое домашнее животное его разломало. Сын увидит — хныкать будет. — Хорошо. Я скажу водителю. — Папа! Мой столик! Этот Яндекс-такси его сломал! Ну как теперь его чинить! — вопил в истерике мальчик, вцепившись в лакированную столешницу обеими руками. Рядом прыгала раздосадованная Даша и махала круглой ножкой от столика, угрожая ни в чем не повинному водителю, одетому в фирменные цвета сервиса. — Я напишу гневный пост у себя в Инстаграме, какой это плохой дядя! Пусть люди знают! — И я напишу! — поддержала его Даша. — И буду писать до тех пор, пока мне снова не захочется рассказать всем про свои гланды! — Ой, это мы опять будем играть в доктора? — чуть подуспокоился Вова. — Я готов! Колоть уколы в твои яблочки и проводить ветренный осмотр… — Ветеринарный! И я тебе что, лошадь? Я хоть и оборотень, но больше не позволю выискивать на себе блох! — с обидой взглянув на него, парировала девочка. В доме Самойловых все возвращалось на круги своя.